Раб с почтением опустил сумку на пол возле двери и неслышно удалился. Сабин сделал несколько глотков, крепко сжал челюсти и задумался, глядя в стену.Корникс проснулся через час. Еще не открыв как следует глаза, он ощупью потянулся к блюду с едой, грязные пальцы сжались на куске хлеба.— Выспался? — спросил Сабин хмуро. — Давай, очнись. Я хочу еще раз послушать твой рассказ.Галл вяло кивнул и принялся торопливо жевать хлеб, косясь на вино.— Налей себе, — разрешил трибун. — Только быстро.Однако дополнительные расспросы ничего нового ему не дали. Галл повторил все то же, что и раньше, только теперь более связно и оживленно. Из его слов со всей определенностью следовало, что друг и посланец цезаря сенатор Фабий Максим был злодейски убит на дороге неизвестными людьми, а завещание Августа, скорее всего, бесследно исчезло.— Ладно, — вздохнул наконец Сабин. — Теперь нам остается только ждать. Поешь еще, потом тебя проводят в помещение для слуг. Там отдохнешь. Вон, кстати, твоя сумка. Чего ты туда набил? Неудивительно, что с таким грузом тебе пришлось каждые пятьдесят миль менять лошадей. Тут слон нужен.Корникс обиженно хмыкнул, слез со стула и пошел за своим добром, пошатываясь от усталости.— Чего там слон, — бурчал он. — Так, кое-какие вещички, Совсем немного. На большее у меня денег нет...Он взял сумку, вернулся на стул, сел и стал сосредоточенно копаться в ней, напряженно шевеля губами.— Ревизию делаешь? — невесело усмехнулся Сабин. — Не бойся, тут не воруют.— Кто их знает, этих рабов? — пробормотал Корникс. — Пусть даже они и цезарские, а все равно ненадежный народ.Он извлек из сумки пару добротных кожаных сапог и критически оглядел их.— Зачем тебе это? — удивился Сабин. — Жарко же.— Сейчас, может, и жарко, — с вызовом ответил галл, — а зима не за горами. Тем более, что ты, господин, еще сделаешь так, что нас обоих с тобой вышлют куда-нибудь в Гиперборейские страны. А там снег лежит круглый год. В чем я тогда буду ходить? Новые сандалии ты мне уже год обещаешь.— Закрой рот, — бросил трибун и снова глотнул вина. — Разбирай скорее свое богатство и иди отдыхать. Мне нужно подумать.Корникс взял один сапог и принялся натягивать его себе на ногу. Налазило с трудом. Галл пыхтел, потел и шепотом ругался, однако это не очень помогало.— Что такое? — пробормотал он себе под нос. — А на вид — как раз по моей ноге. Вот жулики эти сапожники, экономят на всем. И еще такие деньга дерут...Наконец, Сабину это надоело.— Убирайся, — нетерпеливо сказал он. — Померяешь в другом месте. И не забудь отмыться как следует, от тебя воняет, словно ты переплыл Большую клоаку.— Тебе хорошо говорить, господин, — обиделся Корникс, — а у меня...— Вон отсюда! — громыхнул выведенный из себя Сабин. — Будешь нужен — позову. Смотри, никуда не пропадай.Галл со вздохом положил сапоги обратно в сумку, забросил ее на плечо и двинулся к выходу, растирая ладонью онемевшую от долгого сидения задницу. * * * Сенатор Гней Сентий Сатурнин вернулся к вечеру следующего дня, но Сабин даже не успел переговорить с ним — сначала тот на час заперся в доме с молодым Луцием Либоном и приказал никого к нему не пускать, а потом прибыл Тиберий, и в ставке поднялась невообразимая суматоха.Как сын Ливии успел так быстро вернуться — остается загадкой. Да и он сам, и его эскорт просто на ногах не стояли от усталости; лошади, которых они меняли каждые двадцать миль, сразу повалились на землю с предсмертным хрипом, но все же он должен был уже доехать, как минимум, до Канузия, и это по горам...Видимо, Тиберий прислушался к просьбе матери, и не очень спешил на фронт, несмотря на свои патриотические заявления. Но сейчас особенно размышлять об этом было некогда — все знали, что цезарь умирает, и были рады, что наследник успел вовремя, чтобы проститься с приемным отцом и получить последнее напутствие.Собравшиеся у дома Августа сенаторы — к которым присоединились и Сатурнин с Либоном; Сабин давно уже был здесь — с выражением глубокой и вполне искренней скорби на лицах приветствовали Тиберия, когда тот тяжелым шагом, глядя в землю, проследовал мимо них.На пороге перистиля его встретила заплаканная Ливия, обняла, оперлась на руку сына и они вдвоем вошли в комнату, где находился больной цезарь. Там уже были палестинский лекарь Симон и достойные сенаторы Курций Аттик и Плавтий Сильван.Дверь спальни тихо закрылась, преторианцы приставили копья к ноге и замерли. Собравшиеся у дома люди негромко, но возбужденно переговаривались. Сатурнин, наконец, подошел к Сабину.— Извини, трибун, — сказал он, — что я не смог сразу принять тебя. Мне доложили, что ты приходил с важными известиями. Но вот Луций Либон, — он указал на юношу, который стоял рядом с ним, — привез мне не очень радостные новости из Рима. Они касаются моей семьи, и я очень переживаю... Кстати, познакомьтесь. Я рассказал Либону о тебе, и он был восхищен твоим мужеством.— Да, трибун, — кивнул Луций. — Я очень рад приветствовать такого храброго и преданного человека.— Либон в курсе наших дел, — пояснил сенатор, поскольку Сабин не знал, как ему себя вести. — С ним можешь быть совершенно откровенным. Ну, так что ты хотел мне сообщить?Трибун огляделся по сторонам. Слишком много народа кругом, слишком много ненужных ушей.— Давайте отойдем в сторону, — попросил он. — Сведения важные и неприятные. Они касаются...В этот момент по толпе пробежало какое-то движение и легкий гул. Все невольно подняли головы. Из дома медленно вышла Ливия. Она опиралась на руку сына. Из глаз императрицы катились слезы; Тиберий шел с каменным лицом, ни на кого не глядя. За ними следовали два сенатора, в знак траура набросив на головы полы своих тог. Шум мгновенно стих. Всем стало ясно — цезарь умер.Это, хотя и ожидаемое, но все же страшное в своей необратимости известие словно парализовало собравшихся. Они вдруг ощутили себя маленькими детьми, лишившимися отца — доброго, мудрого, справедливого отца, который вселял в них чувство уверенности и спокойствие, которого они любили, уважали и почитали.Несколько секунд царила почти полная тишина, лишь беззаботные птички распевали свои песенки в кронах деревьев да легкий, теплый ветерок шелестел зелеными листьями.Все смотрели на Ливию и Тиберия и молчали. Те тоже стояли неподвижно, словно, сраженные горем, были не в силах произнести хотя бы слово. Пауза уж слишком затягивалась. Сенатор Сатурнин медленным движением приподнял полу тоги и набросил ее на голову, выражая свою скорбь. Его примеру последовали еще несколько человек, замелькали пурпурные полосы сенаторских одежд, взлетевших над толпой. Тиберий несколько раз с усилием шевельнул губами и глухо произнес:— Римский сенат и народ, плачьте. Наш отец император Цезарь Август скончался.Из толпы послышались крики, стоны и завывания; люди били себя кулаками в грудь, рвали волосы, закрывали лица тогами.— Хвала богам, — продолжал Тиберий, по-прежнему ни на кого не глядя, — я успел вовремя, чтобы услышать последние слова моего отца, закрыть ему глаза и вложить в рот монетку, дабы в Подземном царстве ему было чем заплатить перевозчику душ Харону. Я обещал и поклялся, что выполню его волю, которую он выразил в своем завещании.— Можем ли мы узнать, каковы были последние слова нашего мудрого цезаря? — спросил вдруг сенатор Сатурнин, продвигаясь вперед.— Да, — после некоторого раздумья медленно ответил Тиберий. — Он спросил нас, хорошо ли, по нашему мнению, он сыграл свою жизненную роль. А когда мы ответили, что трудно было бы сделать это лучше, цезарь сказал: «Что ж, тогда представление окончено. Похлопайте».Ливия зарыдала, Тиберий обнял ее за плечи и прижал к себе. У многих на глазах тоже появились слезы. Сенатор Курций Аттик сделал шаг вперед.— Это еще не все, — сказал он, дрожащим, срывающимся голосом, чуть сдвинув тогу с головы. — В свой последний миг наш цезарь взял за руку свою верную, преданную жену и прошептал: «Ливия, помни, как жили мы вместе. Будь здорова и прощай». С этими словами он и умер.Рыдания звучали все громче, экстаз охватывал толпу. Сумерки уже почти сгустились, слуги принесли связки факелов, и теперь кроваво-красные языки пламени плясали в воздухе, разбрасывая вокруг причудливые блики... * * * После того, как первые эмоции несколько поутихли, Тиберий сухо пригласил почтенных сенаторов собраться немедленно на что-то вроде малого заседания, дабы принять несколько важных и первоочередных решений, касавшихся подготовки к погребению Августа, а также некоторых, не терпящих отлагательств, государственных дел.Сатурнин должен был там присутствовать, и он попросил Сабина и Луция Либона, который по молодости лет еще не имел права носить сенаторскую тогу с пурпурной каймой, подождать у него на квартире. Гней Сентий обещал сразу же по окончании заседания вернуться и обсудить с ними создавшуюся ситуацию. Он даже не успел выслушать рассказ трибуна о судьбе Фабия Максима и пропаже завещания, ибо Тиберий не терпящим возражений голосом предложил немедленно приступить к делам и смирить свою глубокую скорбь, памятуя о том, что на них сейчас возложена забота о благе страны.Сабин и Либон отправились в дом, который занимал Сатурнин, приказали принести вина и уселись в триклинии, изредка тихо переговариваясь. Похоже было, что каждый из них погружен в свои мысли и не замечает присутствия другого.Сатурнин вернулся через полчаса, угрюмый и озабоченный. Он устало опустился на стул и прикрыл глаза.— Ну, что? — не выдержал Либон.Сабин с каменным лицом сидел в углу. Он чувствовал, что произошло что-то крайне неприятное. Но что? Ведь Тиберий же обещал Августу подчиниться его воле? Да, но где эта воля? В завещании, которое украли у Фабия Максима? Сумеет ли Тиберий устоять под нажимом Ливии, захочет ли теперь признать Агриппу Постума законным преемником покойного цезаря?В голове у трибуна все плыло и кружилось, мысли путались. О, Фортуна, вот оно твое пресловутое колесо. Сегодня так, завтра иначе, послезавтра — вообще все становится с ног на голову...Его размышления прервал Сатурнин.— Так что ты хотел мне сообщить? — спросил он, открывая глаза и поворачивая голову. — Говори сначала ты, а потом я расскажу, как прошло заседание. Это, конечно, государственная тайна, — усмехнулся он криво, — как трижды подчеркнул достойный Тиберий, но, полагаю, что с вами я могу ею поделиться. Если уж Август вам полностью доверял, то не пристало его приемному сыну быть более подозрительным. Начинай, трибун.Сабин коротко пересказал то, что узнал от Корникса. В продолжение его отчета сенатор несколько раз нахмурился и покачал головой. Его пальцы нервно сжимались и разжимались, подбородок чуть подрагивал.Либон слушал с открытым ртом, время от времени судорожно глотая слюну. Его большие красивые глаза, казалось, сейчас выпадут из орбит.— Так, — подвел итог Сатурнин, когда трибун закончил рассказ. — Так... Что ж, снова они нас опередили. До каких же пор эти убийцы будут безнаказанно вершить свои преступления?Он порывисто встал на ноги и заходил по комнате, резкими движениями руки словно сметая с пути все преграды.— Ситуация крайне сложная, — сказал он через несколько секунд. — Остается рассчитывать только на слово Тиберия...— А что говорил Тиберий на заседании? — спросил Сабин с тревогой.Сатурнин остановился и посмотрел на него отрешенным взглядом своих серых глаз.— На заседании? — повторил он задумчиво. — На заседании не присутствовала почтенная Ливия — по закону женщины не имеют права участвовать во встречах сенаторов, а потому Тиберий вел себя сдержанно и разумно.Он перечислил заслуги покойного, распорядился организовать погребальное шествие, для подготовки траурной церемонии в столицу отправили людей. Потом назначил своего сына Друза командующим Данувийской армией и приказал ему утром выехать в расположение легионов и поставить под контроль ситуацию в провинции.Затем посетовал — не знаю, насколько искренне — на злую судьбу, которая одновременно лишила его отца и взвалила на его сгорбленные старческие дряхлые плечи заботу о целой огромной Империи. Он заявил, что до оглашения завещания цезаря вынужден принять на себя тот минимум власти, который даст ему возможность сохранить спокойствие и порядок в государстве, и слезно умолял достойных и мудрых сенаторов всячески помогать ему словом и делом. Это была очень трогательная речь. Если Тиберий говорил искренно — он не так плох, как я о нем думал.Сатурнин замолчал и снова заходил по комнате.— Что мы будем делать? — спросил Сабин. — Ведь нельзя же просто так сидеть и ждать?— А есть другой вариант? — пожал плечами Сатурнин. — Возможно, Тиберий действительно хочет выполнить волю Августа, но не желает сейчас вступать в конфликт с Ливией, и отложил это до возвращения в столицу. А если нет — тут уж ничего не поделаешь. Разве что можно выкрасть Агриппу с Планации и отвезти его к Германику. Но я сомневаюсь, что тот станет бунтовать против Тиберия, не имея на руках официального документа, в котором цезарь объявлял бы Постума своим наследником. Кроме того...За дверью послышались шаги, и на пороге показался высокий пожилой мужчина с густой шевелюрой седых волос и в белой с пурпурной полосой тоге сенатора.— Я к тебе, Гней, — сказал он сразу, взмахом руки приветствуя всех собравшихся. — Ты слишком рано ушел, Тиберий объявил еще одно важное решение.— Проходи, Гатерий, — пригласил Сатурнин, указывая на стул. — Не хочешь ли ты сказать, что он специально ждал, пока я уйду?— Вполне возможно, — буркнул Гатерий, игнорируя стул. — Короче, он сделал первое назначение в должности временного правителя... вернее — второе, ведь своего сыночка он облек полномочиями главнокомандующего еще раньше...— Да в чем дело? — нетерпеливо воскликнул Сатурнин. — Ты же не в курии, чтобы упиваться собственным красноречием.— Тиберий объявил имя нового префекта преторианцев, — коротко ответил ставший серьезным Гатерий.Сатурнин резко сжал кулаки.— Кто им стал? — глухо спросил он. — Гай Валерий Сабин?— Нет, — покачал головой седовласый сенатор — Элий Сеян.В комнате повисла тишина. Никто старался не смотреть на Сабина, который все так же молча сидел в углу и смотрел в пол. Он почувствовал вдруг, как на его плечи опустилась огромная усталость, все нервное напряжение последних недель неподъемным грузом давило на спину, на шею, на мозги.«Comoedia finita, plaudite, — подумал он отрешенно. — А храм Фортуны и дальше будет прозябать в нищете». Часть втораяГоре побежденным Глава IЮлийская курия В начале сентября в год консульства Секста Помпея и Секста Апулея состоялось первое после смерти Августа заседание римского сената.Несколькими днями ранее граждане столицы и многочисленные делегации из провинций и колоний были свидетелями погребения цезаря и сопровождавшей это событие церемонии.Путь от Нолы до Рима тело принцепса проделало на плечах его верных подданных. Сначала сорок воинов-преторианцев в блестящих доспехах, покрытых траурными плащами, вынесли носилки с покойным из дома и двинулись по виа Аппия по направлению к столице. Впереди шли знаменосцы гвардейских подразделений со значками когорт и центурий, с которых, однако, в знак скорби были сняты все украшения.За носилками следовали сенаторы и всадники, которые сопровождали Августа в его поездке и сейчас собирались проводить в последний путь. По мере прохождения к ним присоединялись все новые и новые люди из местной аристократии и чиновников.Толпы простолюдинов в черных одеждах выходили на дорогу и плакали, глядя на траурную процессию.На окраине Нолы носилки приняли на свои плечи декурионы муниципиев и колоний, поспешно съехавшихся сюда при известии о смерти цезаря. Сменяя друг друга, они несли тело до самых Бовилл под Римом. Поскольку было очень жарко, поход трогался в путь лишь с наступлением сумерек, а днем носилки оставляли в базилике или в главном храме каждого города.На подходе к Бовиллам траурную вахту приняли представители всаднического сословия, возглавляемые Клавдием, братом Германика. Они внесли тело в столицу и поместили в сенях дома цезаря.Сенаторы пытались перещеголять друг друга, предлагая самые торжественные и пышные варианты похорон. Были высказаны пожелания, чтобы шествие проследовало в город через триумфальные ворота, а перед ним шли высшие жрецы государства, неся статую Победы; предполагалось, что траурные гимны будут петь девочки и мальчики из знатнейших семейств. Кто-то сгоряча потребовал поменять местами название месяцев август и сентябрь, дескать — в августе он умер, а в сентябре родился, другой вообще внес предложение переделать календарь и весь период жизни цезаря внести в летописи под названием «Век Августа», и так далее.Однако осторожная Ливия и трезвомыслящий Тиберий соблюдали в почестях необходимую меру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53