Последний сам произнес надгробную речь, стоя на ступеньках храма Божественного Юлия. Затем подняли носилки и отнесли их на Марсово поле, где уже был готов погребальный костер. Под крики, плач и причитания людей огонь был зажжен, и огромный столб пламени взвился в небо.После этого виднейшие представители эквитов, в одних туниках, босые, собрали прах цезаря, сложили его в урну и отнесли в мавзолей. Это здание между виа Фламиния и Тибром построили несколько лет назад по приказу самого Августа в качестве родовой усыпальницы Юлиев-Клавдиев.Традиционных гладиаторских поминальных боев и гонок колесниц в цирке устраивать не стали. Ливия заявила, что муж просил ее не делать этого, а Тиберий, который не любил зрелищ и был довольно скуп, с радостью согласился с таким доводом.Народ, правда, привыкший, что смерть даже средней руки чиновников их наследники отмечают устройством игр и раздачей подарков, был не в восторге, но боль от утраты любимого правителя и скорбь были настолько искренними и повсеместными, что никто пока не выступал с претензиями.По Риму ходили слухи, что когда погребальный костер цезаря догорал, кто-то видел, как душа покойного отделилась от тела и воспарила к небесам. Конечно же — шептались люди — он был необычным человеком, и теперь боги взяли его к себе, чтобы он вместе с ними восседал на Олимпе и наслаждался бессмертием.И вот, сенаторы собрались на свое первое совещание. Все с нетерпением ожидали выступления Тиберия, которого называли преемником Августа. Конечно, формально страна все еще считалась Республикой, и понятия «наследственная власть» как бы не существовало, но в действительности все сводилось к созданию видимости демократии — сенат готов был официально утвердить любого, кого покойный цезарь выбрал в качестве продолжателя своего дела.Ведь многие понимали, что прежний государственный строй уже изжил себя, стал неэффективным при управлении такими огромными территориями и разветвленной администрацией. Хотя, конечно, находились еще закоренелые республиканцы, тайком вздыхавшие по временам Брута и Кассия, с кинжалами в руках боровшихся с тиранией.Сам Тиберий пребывал в глубокой растерянности. Когда он в Нолах вошел в комнату цезаря и застал там лишь труп, то понял, что попал в сложную ситуацию. Если бы у него было новое завещание, о котором говорил Август, Тиберий просто огласил бы его перед сенатом и предоставил тому право выбора. Но сейчас, когда принцепс не успел сделать этого сам, а важный документ пропал неизвестно куда, не будет ли выглядеть признаком слабости или, еще хуже, признанием вины, если он предложит считать наследником опального Агриппу Постума?Его ведь могут даже обвинить в искажении воли цезаря — тот сослал внука на остров, а ты вручаешь ему верховную власть. Этого Тиберий не хотел и боялся.Тем более, что Ливия и энергично подпевавшие ей Аттик и Сильван чуть ли не на коленях умоляли его пока воздержаться от каких бы то ни было радикальных заявлений. Прими власть, которая положена тебе по праву, — говорили они, а там видно будет. Ведь если ты откажешься, а новое завещание цезаря так и не отыщется, то все это вполне может завершиться очередной гражданской войной. Где гарантия, что тот же Сатурнин не Поднимет мятеж или рейнские легионы не объявят цезарем своего командующего Германика?Да и твой собственный сын сейчас руководит легионами, кто знает, не захочет ли он с помощью Данувийской армии стать верховным правителем, видя твою слабость. А ты ведь знаешь Друза, разве можно допустить до этого?Тиберий колебался. Наконец, он сказал, что готов выступить в курии, огласить волю цезаря, а потом отдать вопрос на усмотрение сената. Может, к тому времени отыщется Фабий Максим с письмом — тут он покосился на Ливию — и тогда Агриппа вступит в свои законные права.Императрица предусмотрительно не сказала сыну ни о смерти Фабия, ни о тайном приказе, отправленном Сеяну. Еще не время. Но она и сама терзалась сомнениями: куда же делось завещание? Люди Эвдема не нашли его на теле Максима, и проклятый документ мог выплыть в любой момент в самой неподходящей ситуации. Надо было торопиться. Умная и расчетливая, Ливия прекрасно понимала, что такое власть и как трудно, раз вкусив ее, потом добровольно отказаться. Она знала натуру Тиберия, и не сомневалась, что стоит тому лишь согласиться, как он тут же попадет в такой капкан, из которого потом никогда уже не вырвется. * * * Заседание было назначено на утренние часы; еще задолго до срока сенаторы в своих белых тогах с пурпурными полосками (повязав, правда, в знак скорби траурные ленты) начали сходиться к зданию Юлийской курии. Носилками сегодня никто не пользовался, все шли пешком, дабы продемонстрировать свою печаль.Большой зал, окруженный амфитеатром мраморных скамей, выстеленных мягкими подушками, выглядел торжественно и строго. Еще бы, ведь он должен был символизировать величие и достоинство римского сената и народа, несокрушимую мощь железных легионов и мудрость цивилизованных правителей.Многочисленные статуи богов, героев и выдающихся римских граждан стояли в нишах и на небольших постаментах, сверкая мрамором, золотом и серебром. Возле трибуны, с которой выступали ораторы, возвышалась монументальная скульптура богини Победы. Она представляла собой женщину, стоявшую на земном шаре, которая в правой руке держала лавровый венок, а в левой — пальмовую ветвь. Знак победы и знак примирения.Пока скамьи постепенно заполнялись достойными сенаторами, возле алтаря богини колдовали жрецы — заместитель Верховного Понтифика (им при жизни был сам Август, а другого еще не успели выбрать) и его помощники, готовясь принести жертву, как то по традиции делалось перед каждым заседанием.Наконец, старший секретарь возвестил наступление назначенного часа, в тот же момент в дверях появился Тиберий. Как всегда, ни на кого не глядя, он прошел на свое место — обычную скамью в третьем ряду — и сел. По залу пробежал легкий гул.Женщины не имели доступа в этот зал, но ходили слухи, что достойная Ливия несколько раз негласно присутствовала на особо важных заседаниях, прячась за занавеской в дальнем углу помещения. Естественно, с молчаливого позволения Августа. Сейчас тоже все глаза устремились в заветный угол, но там было пусто, даже сама ширма куда-то исчезла.Понтифик попросил соблюдать тишину и возвестил, что приступает к жертвоприношению. Все благоговейно умолкли, глядя на величественную статую Победы. Помощник подал жрецу золотую кадильницу и тот возжег ее; по залу поплыл запах благовоний. Подождав немного, понтифик высыпал содержимое кадильницы на алтарь, где оно продолжало гореть, распространяя ароматный дым.Затем второй помощник подал ему небольшую амфору со священным вином и жрец осторожно покропил им алтарь. Послышалось шипение. Понтифик некоторое время стоял молча, а потом повернулся к собравшимся и сказал, слегка поклонившись и воздев руки над головой:— Можете начинать, достойные отцы-сенаторы. Богиня покровительствует вам и сделает так, что вы примете самые мудрые и справедливые решения.С этими словами он удалился, помощники последовали за ним, унося свои атрибуты. Животных на алтаре Победы по традиции не закалывали. Для этого были другие храмы.Заседание началось.Оба консула — Секст Помпеи и Секст Апулей — поднялись со своих мест и приветствовали достойное собрание. Каждый сказал небольшую речь, помянув еще раз Августа и выразив надежду, что римский сенат и народ найдут в себе силы превозмочь боль утраты и будут успешно продолжать дело великого цезаря.— Principes mortales, rem publicum aeternam esse — владыки смертны, но общественное благо есть и будет всегда! — с пафосом закончил выступление Апулей и уселся на скамью, аккуратно подобрав полы тоги.Тогда медленно, тяжело поднялся Тиберий, глядя себе под ноги. Несколько секунд он молчал, а все терпеливо ждали. Наконец, он чуть приподнял голову и заговорил:— У меня нет слов, достойные сенаторы, чтобы выразить мое горе по поводу смерти отца и благодетеля, не только моего, но и всего народа — цезаря Августа Сегодня мы собрались, чтобы решить, как быть дальше. Мы лишились его отеческой заботы и мудрого руководства, но, как справедливо заметил почтенный консул Апулей, жизнь продолжается, и наша с вами задача — не дать погибнуть тому делу, тому государству, которое создал Август и которому отдавал все свои силы.На некоторых скамьях зааплодировали, но большинство сенаторов сидели молча.Тиберий покрутил головой так, словно у него болела шея, и продолжал:— Позвольте мне, почтенные старейшины, огласить сейчас завещание покойного отца моего. Оно было составлено в консульство Луция Планка и Гая Силия, за полтора года до сего дня, и хранилось в храме Весты. Сегодня девственные жрицы доставили его сюда. Я знаю, что некоторые из вас были свидетелями при подписании этого документа, и прошу потом подтвердить подлинность печатей и руку цезаря.Тиберий умолк, тяжело двигая челюстями. Затем снова заговорил, чуть приподняв голову:— С вашего согласия я распорядился допустить сюда лишь свидетелей сенаторского звания, все же остальные — всадники и вольноотпущенники — будут приведены к присяге вне этого зала.Гордые сенаторы одобрительно захлопали. Конечно, нечего им делать под одной крышей с бывшими рабами, пусть даже и цезарскими. Величие прежде всего.— Если вы согласны, — продолжал Тиберий, никак не отреагировав на аплодисменты, — то приступим. Внесите завещание.В дверь вошли несколько человек — две жрицы-весталки, один из старших понтификов и любимые вольноотпущенники Августа — Полибий и Гиларион. Последний нес на золотом подносе две небольшие тетради и три запечатанных пергаментных свитка. Это и было завещание цезаря.По просьбе Тиберия консул Помпеи занял место на трибуне, перед ним разложили документы. Все с нетерпением ждали, пока тучный Помпеи отдышится, раскроет первую тетрадь и прокашляется. В повисшей в зале абсолютной тишине гулким эхом отражались от мраморных стен слова завещания, произносимые консулом:— Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь...Этого, собственно, все и ждали, но форма, в которой было высказано пожелание Августа, многих поразила. Ведь он совершенно ясно дает понять, что лишь по необходимости назначает преемником Тиберия, просто потому, что больше некого.Сенаторы возбужденно зашевелились, перешептываясь. "Германик... Постум... " — полетели по залу тихие слова.Тиберий, нахмурившись, крепко сжав челюсти, молчал. Очередное унижение. «Как же мог Август написать такое? Так опозорить меня здесь, в курии? — подумал он. — Конечно, он принял это решение скрепя сердце, и мне известна его истинная воля. Но ведь в моей власти сейчас сделать так, чтобы Сенат поступил, как угодно мне, а не Цезарю».И тут впервые мрачный подозрительный Тиберий ощутил то упоение, которое дает возможность навязывать другим свою волю, подчинять их себе. И хотя он поспешил отогнать от себя эту мысль, ему было приятно чувствовать свою силу.Консул, после короткой паузы, продолжал читать, смущенно покашливая. Он никак не хотел вызвать гнев Тиберия и — знай только, что тут будет написано — отказался бы от почетной обязанности огласить завещание принцепса.— Далее я хочу, чтобы наследницей в размере одной трети была признана моя любимая жена Ливия Друзилла, если сенат не сочтет нужным выдвинуть какие-либо возражения...— Не сочтет! — крикнул со своего места Курций Аттик. — Да здравствует Ливия Августа!Многие сенаторы зааплодировали и присоединились к этим крикам. Тиберий недовольно поморщился. В нескольких футах от него сидел Гней Сентий Сатурнин, на его лице застыло презрительное выражение. Гатерий демонстративно зевнул.Консул Помпеи подождал, пока шум стихнет, и вновь поднес к глазам документ:— Во второй степени я назначаю моими наследниками Германика и его детей — в размере двух третей и сына Тиберия Цезаря Друза — в размере одной трети.Ни слова об Агриппе Постуме.Затем последовало перечисление дальнейших наследников — дальних родственников и друзей Августа. Но эти имена он указал в завещании скорее в знак своего доброго к ним расположения и из вежливости, ибо было очень сомнительно, что они дождутся своей очереди.Ни слова о дочери Юлии и внучке, которые находились в ссылке.Затем консул отложил первую тетрадь и раскрыл вторую. Тут были указаны денежные подарки, которые цезарь завещал выплатить от своего имени.Четыреста тысяч ауреев римскому народу, тридцать пять тысяч — трибам, по десять золотых — преторианцам, по пять — солдатам городских когорт, по три — каждому легионеру. Выплатить немедленно и единовременно.Остальные суммы, предназначенные различным чиновникам и друзьям, — в размере не более двухсот ауреев — должны были быть розданы через год. В оправдание Август ссылался на то, что его личное состояние крайне невелико, и даже прямым наследникам он оставляет всего полтора миллиона. Он просил учесть, что большая часть имевшихся в его распоряжении средств была потрачена на благо государства.И только здесь, словно вспомнив, цезарь просил ни в коем случае не хоронить останков своей дочери и внучки в родовой усыпальнице, когда те перейдут в Царство теней.Впрочем, немногие из собравшихся в Юлийской курии обратили на это внимание. Все были заняты другим — обсуждали суммы денежных подарков.— Поскупился цезарь, — шепнул Аттик Сильвану. — Я не верю, что он был так беден.Сатурнин наклонился к уху сидевшего рядом с ним Гатерия.— Не очень-то обрадуются легионеры, — сказал он. — Особенно из германской армии. Они явно рассчитывали на большее.Гатерий пожал плечами.— Цезарь мудро поступил, что не стал их баловать. Это могло бы привести к очень опасным последствиям. Солдат нужно не покупать, а вербовать.Сатурнин с сомнением покачал головой. Старый республиканец Гатерий мыслил другими категориями.А консул Секст Помпеи тем временем развернул первый пергаментный свиток и огласил собственноручно составленный цезарем список его деяний. Август просил, чтобы этот текст был вырезан на медных досках и установлен у входа в его мавзолей.В оставшихся двух свитках были различные государственные записи и реестры: сколько где служит солдат, сколько денег в государственной казне и личном цезарском ларце, сведения о налогах и тому подобное.Закончив читать, Помпеи передал документы специальной комиссии и сошел с трибуны. В курии на некоторое время установилось затишье. Все осмысливали только что услышанное.Сатурнин тоже думал над этим, однако его неотступно преследовали и другие мысли, от которых он никак не мог отрешиться, хотя и считал такую слабость недостойной настоящего римлянина.Дело в том, что еще тогда, в Нолах, Луций Либон привез ему тревожные известия о его семье. Проконсул Африки сообщал, что никто не прибыл к нему в назначенное время, и выражал опасение, не случилось ли чего. Похоже было, что «Сфинкс» со всеми, кто находился на борту, бесследно исчез.Сатурнин корил себя за то, что приказал отплыть поскорее, не дожидаясь каравана александрийских галер, который обычно сопровождает военный эскорт, и подверг опасности жизни своих близких. Неужели они попали в руки пиратов? Об этом даже думать не хотелось. Но сейчас Гней Сентий Сатурнин не мог ничего предпринять — решалась судьба Рима, решалось, к кому попадет верховная власть, и он не имел права ставить свои личные дела над государственными. Зато Либон, не скованный подобными принципами, просто сходил с ума от всевозможных предположений и вынужденного бездействия. Сатурнин действительно начинал опасаться за его рассудок, и решил в ближайшее время позволить юноше организовать поиски, не пожалев для этого денег.Его размышления прервал звук тяжелых шагов — это Тиберий встал со скамьи и медленно двинулся к трибуне. Его сопровождали аплодисменты сенаторов; сначала довольно жидкие, они постепенно перерастали в настоящую овацию.«И это римляне! — с презрением подумал Сатурнин. — Они уже готовы на брюхе ползать перед тем, кого еще вчера высмеивали и ненавидели. Ну, подождите же, вы сами выбираете себе палача, который будет топтать вас, как жалких козявок, случайно попавшихся под ноги».Лишь он, Гатерий и еще десятка два сенаторов старой школы не присоединились ко всеобщему ликованию.Тиберий дошел до трибуны, встал на нее и хмуро оглядел зал; многие сразу же почувствовали себя очень неуютно под его тяжелым взглядом.— Прошу слова, почтенные старейшины, — заговорил Тиберий, как всегда, с усилием ворочая челюстями. — Вы сейчас выслушали волю моего отца Августа. Согласны ли вы с ней?— Согласны! — раздались крики. — Принимай власть! Исполни желание Августа!Тиберий молча слушал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53