Было ясно, что еще чуть-чуть и она потеряет сознание.Казарин хотел что-то ответить, но в кромешной темноте опять загремел таинственный голос:– Жалко их, конечно, но делать нечего…– Товарищ Максимов, может, оставим? Ведь копии-то – замечательные, – ответил другой голос.– Чижов, делайте что приказано.– Хорошо, Максим Максимыч.Лешка выдохнул с облегчением. Теперь все было ясно. Во-первых, никто не хотел убивать двух заплутавших в подземелье подростков. А во-вторых (и это немного разочаровало Казарина), загадочный монах оказался каким-то «Максим Максимычем».– Тань, Таня, – Лешка вначале тронул, а затем затряс ее за плечо, – да очнись ты! Это сверху откуда-то голоса доносятся. Они не нас, они копии каких-то картин уничтожать собираются.Вначале в глазах Тани появилась осмысленность, а потом веселые искорки. Она зажала рот рукой и прыснула со смеху. За ней засмеялся Лешка.– Слушай, Тань, а что ты сказала в момент трогательного со мной прощания? – как бы между прочим спросил Лешка, поднимая факел с земли.– Что сказала, то сказала, – буркнула Шапилина. – А ты мог бы и сам уже давно догадаться… танкист!Факел вспыхнул, и пакля затрещала с новой силой. Лешка стоял в растерянности, не зная, как вести себя дальше, и Таня, деловито отряхнув грязь с платья, решила сменить тему:– Так откуда все-таки голоса идут?Казарин поднял факел, осветил свод, и ребятам тут же все стало ясно. Обвалившаяся часть стены открывала проход в старую, всеми забытую кочегарку, посередине которой стояла печь, а куда-то вверх, в район Потешного дворца или Оружейной палаты, уходит массивный кирпичный дымоход.– Ну да, Варфоломеев же рассказывал – помнишь? – что именно так Кремль раньше и отапливался. Он еще заслонки в палатах Теремного дворца нам показывал. Слушай, а кто такой Максимов?– Не знаю, – Таня пожала плечами, – да и какая разница!… Ей уже было не интересно.– Ладно, на сегодня впечатлений хватит, пошли обратно. На поверхность они выбрались в районе Водовзводной башни. Оба были грязные, но очень довольные. Отряхнув пыль, грязь и копоть, ребята прошли Тайнинский сад и направились домой по Коммунистической – главной кремлевской улице. Посреди дороги Танька вдруг вздохнула:– Эх, я бы еще полазила. Лешка остановился.– Так ты же только что хныкала: «Пошли домой! Мне холодно», – передразнил Казарин подругу.– Ничего я не хныкала. Я б еще походила, – возмутилась Танька и тут же пошла в наступление: – Это ты скис «Пошли обратно, пошли обратно!».Лешка махнул рукой:– Ладно, идем.Танька стояла как вкопанная.– Нет, ты скажи, что ты берешь свои слова обратно, – топнула она ногой.– Хорошо.– Правда? – недоверчиво спросила Танька.– Угу.– Что «угу»? Скажи: «Милая Танечка, я беру свои слова обратно».– Беру, беру, – отмахнулся Казарин и как бы между прочим добавил: – Сейчас бы перекусить чего-нибудь…– О, грандиозная мысль! – обрадовалась Танька. – Идем к нам. У нас потрясающий борщ и макароны по-флотски.Лешка сделал вид, что ему неудобно.– Ой, вот только этого не надо! – Танька сразу раскусила маневр. – Кстати, папа сейчас должен быть дома, обещал на обед заскочить. Наконец-то вы познакомитесь.Информация об отце отбила у Лешки всякий аппетит:– Слушай, я же совсем забыл. Мне надо срочно сделать уроки и бежать к Варфоломееву…– Ну уж нет! Сегодня тебе увильнуть не удастся! Тем более и папа давно хотел с тобой познакомиться.Лешка замотал головой.– Да боюсь я его…– Лешка! – Танька провела ладонью по его лицу. – Ты через пять минут поймешь, какой он у меня хороший.Ребята зашли в подъезд, не заметив, что с другой стороны улицы за ними наблюдала пара ревнивых глаз… Глава 5 Дверь им открыла горничная Шапилиных тетя Клава.– Обувь снять и марш на кухню! – скомандовала грозная дама и прошествовала в гостиную. Таня показала ей в спину язык и, проигнорировав указание, убежала в сторону отцовского кабинета. Лешка же снял свои парусиновые туфли и скромно топтался в прихожей. Репродуктор в квартире транслировал военный марш, за окном ярко светило солнце, но в коридоре царил полумрак. Только около кухни блестели ярким желтым светом два немигающих кошачьих глаза. Освоившись, Лешка прошел в гостиную.Квартира Шапилиных поражала размерами и обстановкой. Она совсем не походила на ту келью в Чугунном коридоре БКД, в которой вырос сам Казарин. Он даже не представлял, что существуют такие квартиры с высокими потолками, украшенными лепниной по бокам, с красивой резной мебелью и глубокими креслами под белыми чехлами. Раньше Лешка думал, что такая обстановка бывает только в клубах или музеях. Он бы стоял так, разинув рот, целый день, но позади послышались шаги, и в гостиную вошла Таня с отцом.Казарин пожал протянутую руку.– Здравствуйте, Петр Саввич.– Здорово, здорово. – Шапилин оценивающе оглядел Лешку и хлопнул его обеими руками по плечам. – Наслышан, да и отца твоего хорошо знаю – стоящий мужик! А ты – стоящий мужик?Лешка гордо поднял голову:– А вы у Тани спросите.Шапилин хитро прищурил глаз и посмотрел на дочь. Танька захохотала:– Стоящий, стоящий!– Ну, тогда я спокоен. Идите обедайте, а я в шахматы поиграю.Шапилин кивнул и двинулся в кабинет. Но в этот момент в прихожей затренькал входной звонок.– Татьяна, тебя, – раздался суровый голос горничной.– Кто там? – Таня выбежала в прихожую и с удивлением увидела Веру Чугунову.– Привет, ты чего?Вера была явно чем-то взволнована.– Слушай, Тань, пойдем в кино.– Ой, да ты что! – Таня оглянулась на двери в глубине квартиры и зашептала: – У меня там Лешка Казарин. Такой смешной – боялся с отцом знакомиться…При этих словах в Вериных глазах вспыхнул огонь. Но Таня ничего не заметила.– А в кино… В кино завтра пойдем. Все вместе. Лады?Она еще что-то хотела сказать, но Вера вдруг развернулась, шагнула за порог, затем вновь повернулась к Тане, натужно улыбнулась и сказала:– Ну что ж, наше дело – предложить, ваше дело – отказаться.Когда за Верой захлопнулась дверь, Таня еще немного постояла, обдумывая смысл визита подруги. Но так ничего и не сообразив, улыбнулась своему отражению в зеркале и побежала на кухню.Только при виде накрытого стола ребята поняли, как проголодались. Через несколько минут они уже перешли к третьему блюду – ароматному, пахнущему ягодами киселю.– Вкусно?– Ничего… Танька хмыкнула.– Я обязательно тете Клаве так и передам.– Какой тете Клаве? – не понял Лешка.– Горничной нашей, какой еще?– А-а-а! Я думал, это ты готовишь… Танька была явно уязвлена.– Еще чего… А это что-нибудь меняет?– Да, в общем, ничего. Просто мы с отцом сами готовим. Танька вздохнула.– Вы молодцы. А мы с папкой все не можем научиться. Знаешь, мамы давно нет, а мы никак не привыкнем…Лешка поставил стакан на стол и поднял глаза на Таньку. Ему, как никому другому, было хорошо известно, что такое расти без матери. Своей мамы Лешка никогда не видел. Знал лишь, что она умерла в момент его рождения. Так, по крайней мере, рассказывал отец. И больше от него Лешка не мог добиться ничего. Если разговор заходил о матери, глаза отца становились грустными, и он умолкал. Эти разговоры давались им обоим настолько тяжело, что постепенно Лешкины вопросы сошли на нет.Танина мама умерла, когда дочке исполнилось всего семь лет. В конце 20-х она вдруг тяжело заболела и сгорела буквально за несколько месяцев. Таня почти не помнила ее, хотя, судя по фотографиям, была точной копией матери.Закончив обедать, Таня потащила Лешку в отцовский кабинет.– Пап, можно? – спросила она, заглядывая в дверь.Шапилин сидел за шахматной доской В руке он держал журнал с этюдом и, бормоча себе что-то под нос, двигал фигуры по доске. Петр Саввич поднял глаза и поверх очков посмотрел на остановившихся в дверях ребят.– Слушай, Казарин-младший, а ты в шахматы играешь? – спросил он Лешку.– Не-а, – Лешка замотал головой, – я в футбол люблю…– А-а-а… – разочарованно вздохнул Шапилин. – Было у отца два сына: один – умный, другой – футболист…– Папа! – Таню явно задел насмешливый тон отца. – Зато Лешка здорово считает.– Я тоже неплохо считаю.– Да, но он умеет трехзначные цифры на трехзначные умножать. А еще и делить, и проценты вычислять.Шапилин недоверчиво прищурился.– А ну… 372 на 5бЗ?– Поделить? – спросил Лешка.Шапилин хлопнул себя по коленке и рассмеялся:– Умножить!Лешка поднял глаза куда-то к потолку, пошевелил губами и произнес:– Двести девять тысяч четыреста тридцать шесть. Шапилин с интересом посмотрел на Казарина.– Ну а если поделить?Лешка опять уткнулся взглядом куда-то в район люстры.– Ноль целых, шестьсот шестьдесят тысячных… и еще что-то там в остатке.Шапилин взял блокнот, повторил расчеты на бумаге и удивленно спросил:– Как ты это делаешь? Лешка пожал плечами.– Очень просто. Надо только представить в голове всю комбинацию. А результат сам появляется.Шапилин почесал затылок и придвинул к Лешке шахматную доску:– Говоришь, что не умеешь?– Не пробовал.– А ну, сядь…Петр Саввич расставил все фигуры на доске.– Значит так. Запоминай. Пешка ходит так Ладья – по прямой. Конь – буквой «Г». Слон – по диагонали. Ферзь – как хочешь. А король – вот так. Понял?– Чего тут не понять? – Лешка подмигнул Таньке. – А в чем суть-то?– Суть проста – добраться до короля и объявить ему мат.В коридоре раздался телефонный звонок. Танька выбежала и тут же вернулась обратно:– Пап, это тебя!Шапилин вышел в коридор. Минугу он говорил с кем-то по телефону. Затем Петр Саввич вернулся, накидывая на ходу френч.– Извини, старик, не получится. Мне срочно надо отлучиться… А знаешь что? – Шапилин на секунду задумался, после чего достал с полки книжку «Шахматная школа». – Почитай на досуге. А потом закрепим материал… Глава 6 Ha улице стояла необычная для апреля жара. Дворник поливал мостовую из длинного резинового шланга, поругивая мальчишек, гоняющих перед собой железный обруч крючком из толстой проволоки. В шутку он попытался направить на них струю и чуть не облил появившуюся из-за угла дома Лидию Васильевну Шумакову. Она вовремя отскочила, с улыбкой погрозила всем пальцем, затем вошла в аптеку и направилась к крайнему окошечку.– Здравствуй, Ксюша, – обратилась она к провизорше и огляделась по сторонам.Ксения, пухленькая блондинка лет сорока, подняла голову и улыбнулась.– Привет.Шумакова зачем-то смахнула невидимую пыль с прилавка и спросила:– Ну как, готово?– Конечно, – спохватилась провизорша и, тоже оглядевшись вокруг, открыла стол. Вынув из него маленькую баночку, она быстро передала ее Шумаковой.Лидия Васильевна, не мешкая, убрала флакон в сумочку.– Спасибо, подруга… Я тебе чего-нибудь должна?– А, пустяки, – отмахнулась Ксюша.– Тогда я побежала.Лидия Васильевна направилась к выходу.– Лида, обожди.Ксюша догнала ее на ступеньках аптеки и, волнуясь, сказала:– Ты, знаешь, будь аккуратна. Не забывай – это все ж таки яд. Достаточно одной капли – и уже не откачают.Шумакова безучастно выслушала подругу.– Я понимаю. Повисла неловкая пауза.– Ну, пока? – Первой нарушила молчание Лидия Васильевна и, не дождавшись ответа, зашагала прочь.Но Ксюша не отставала:– Лида-Лидия Васильевна остановилась.– Ты чего? Ксюша замялась:– Да я., ничего… Слушай, а у тебя с Пашей все в порядке? Шумакова насторожилась:– Ты это к чему?Ксюша многозначительно посмотрела на сумочку Шумаковой.– А-а-а, ты про это? В порядке! – усмехнулась Лидия Васильевна. – В порядке, как никогда!И она, звеня каблучками, зашагала по улице 25-го Октября в сторону Кремля. Глава 7 В каморке Варфоломсева за столом сидел Лешка и рисовал на листе бумаги путь, который они прошли с Таней по подземелью. Герман Степанович прихлебывал чай из блюдечка, особенно не следя за тем, что делает его воспитанник.– Так мы прошли… Тут тупиковая штольня, – Лешка нарисовал два квадратика и провел четкую линию, – а вот тут мы голоса услышали.Старик почесал подбородок и усмехнулся.– Вам смешно, а мы такого натерпелись, – обиделся Казарин.Герман Степанович похлопал парня по плечу:– Ничего. В твоем возрасте страх – это нормально. Но Лешку это не особенно утешило. Он взял портфель и направился к двери.– А монах-то все равно существует, – вслед ему бросил Герман Степанович. – Голову даю на отсечение.Казарин кисло улыбнулся и вышел на улицу.На дворе смеркалось. Лешка пересек бывшую Императорскую площадь и направился в арку Большого Кремлевского дворца. Он шел не спеша, втягивая в легкие запахи вечернего города.Дома уже ждал отец с ужином. Квартирка Казари-ных сильно отличалась от хором Шапилиных. И размером, и обстановкой. Пара маленьких комнаток с видом на двор Большого Кремлевского дворца была обставлена с аскетическим мастерством: две железные кровати, стол, три табурета, несколько стульев, полки для книг, шкаф, буфет, старинная печь на крохотной кухоньке – вот, собственно, и все.– Что у нас в меню? – спросил с порога Лешка. Владимир Константинович накрывал на стол. На вопрос сына он галантно согнул руку, набросил на нее полотенце и с видом заправского метрдотеля произнес:– Сегодня и ежедневно в нашем ресторане вы можете отведать: хлеб белый, из отборного пшеничного зерна, масло вологодское, взбитое по старинному французскому рецепту, картофель, тонко нарезанный, поджаренный до золотой корочки. Подается, кстати, на сковородке…– Кстати, горит ваш картофель, – срезал Лешка отца.Владимир Константинович кинулся к керогазу, чтобы спасти подгорающий ужин.Через несколько минут отец и сын уже готовы были приступить к скромной трапезе. Единственное, что придавало ей лоск – серебряные столовые приборы, которые лежали по обе стороны от двух фарфоровых тарелок с гербом по середине.– Ну что, начнем? – пародируя Лемешева в образе Ленского, спросил Казарин-старший.– Начнем, пожалуй! – в тон отцу пропел Лешка. Неожиданно в дверь постучали. Владимир Константинович отложил вилку и громко произнес:– У нас не заперто!Дверь отворилась, и на пороге появился Варфоломеев.– Мое почтение! Я, кажется, не вовремя?– Что вы, Герман Степанович, заходите, – Лешка вскочил из-за стола и бросился накрывать на стол для гостя.Казарин-старший сдержанно кивнул Варфоло-мееву:– Проходи, Герман Степанович, отужинай с нами.– Премного благодарен…Варфоломеев прошел по комнате и водрузил свою сгорбленную фигуру на стул. Лешка удивленно поглядывал на старика. Еще десять минут назад они виделись, но тот и словом не обмолвился, что собирался к ним в гости.Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь стуком кастрюль и тарелок в буфете, который издавал Лешка. Старик вдруг взял в руки приборы и стал внимательно изучать, близко поднося их к своим близоруким глазам.– Хорошие вещицы – начало XIX века.Надо заметить, что любая старая вещь, попадающая в руки Германа Степановича, становилась поводом для профессионального изучения.– Я тебе всегда завидовал, Володя: кусочек ушедшей эпохи, а как смотрится. А я вот ничего не сохранил.Казарин-старший внимательно посмотрел на старика и очень отчетливо произнес:– Ну. во-первых, старая жизнь ушла безвозвратно, и не о чем вспоминать. А, во-вторых, ничего я не сохранял. Посуда на Тишинке куплена, по отучаю.– Да ну? – то ли с усмешкой, то ли всерьез произнес старик и поводил пальцем по тисненному золотом вензелю с буквой «Т» на дне тарелки.Герман Степанович часто заходил к Казариным по вечерам. Приходил он, конечно, к Владимиру Константиновичу. Однако сказать, чю они были большими друзьями, Лешка не мог. Он замечал, что отец почему-то всегда в первые минуты тяготился присутствием Варфоломеева. Но потом глаза его добрели, и они долго болтали о разных вещах. При этом Лешке иногда казалось, что между ними есть какая-то тайна.– Я чего пришел-то? Про тарелки говорить? – спохватился Варфоломеев.– Откуда нам знать? – отозвался Владимир Константинович.Герман Степанович рассмеялся.– Я, Алексей, собственно говоря, к тебе пришел. Здоровьем я что-то занемог. Ты ушел, а давление у меня как прыгнет!Герман Степанович засунул руку под свою бессменную душегрейку и прислушался к биению сердца. Затем он обвел всех печальным взглядом и продолжил:– Так о чем я? А-а-а… Вот я и говорю, завтра большая работа намечается, а я один из-за сердца не справлюсь. Мне твоя помощь понадобится. Ну, там, тяжесть какую поднять-опустить. Надеюсь, Володя, ты не против?Казарин-старший пожал плечами.– Пусть Лешка решает. У него своя голова на плечах…Владимир Константинович не возражал, чтобы Лешка иногда помогал старику в свободное время: чистил инкрустированное золотом оружие, переписывал в реестр украшения, доставшиеся от прежнего режима. Иногда они работали с драгоценными камнями. Мало-помалу и Лешка научился разбираться и в бриллиантах, и в изумрудах.Правда, частенько из старика прорывалось его несознательное классовое прошлое: позволял себе хранитель неодобрительно отзываться о мероприятиях Советского правительства по «реализации» культурных исторических ценностей на Запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34