— А что ты сделаешь?
— Сама увидишь.
— О чем говорит этот милый ребенок? — спросил часовщик.
— Я говорю, что все вы трусы! — решительно ответил мальчик.
— Полно, Эдуард, что с тобой? — испугалась мать.
— Мне бы даже хотелось, чтобы на дилижанс напали! — со сверкающим взором воскликнул мальчуган.
— Скорее, господа, ради Бога, садитесь поскорее! — в последний раз крикнул кондуктор.
— Надеюсь, кондуктор, у вас нет с собой оружия? — еле вымолвил доктор.
— Как же, есть пистолеты.
— Экая беда!
Кондуктор нагнулся к нему и шепнул на ухо:
— Не беспокойтесь, сударь, — они заряжены только порохом.
— Слава Богу!
Кондуктор захлопнул дверцы дилижанса.
— Эй, кучер, погоняй!
Пока возница хлестал лошадей и тяжелый экипаж раскачивался, трогаясь с места, он затворил дверцы купе.
— Разве вы не сядете с нами, кондуктор? — спросила дама.
— Благодарствуйте, госпожа де Монтревель, я поеду на империале, — ответил кондуктор и прибавил, проходя мимо оконца: — Последите, чтобы господин Эдуард не трогал пистолетов в моей сумке: это опасно.
— Вот еще, будто я не умею обращаться с пистолетами! — возмутился мальчик. — У меня есть пистолеты куда лучше ваших, те, что мой друг сэр Джон выписал из Англии; ведь правда, мама?
— Все равно, прошу тебя, Эдуард, ничего не трогай, — сказала г-жа де Монтревель.
— О, не беспокойся мамочка, — сказал мальчуган и тут же прошептал сквозь зубы: — А все-таки, если Соратники Иегу нападут на нас, я знаю, что мне делать!
Дилижанс наконец сдвинулся и покатил дальше на Париж.
Стоял один из тех ясных зимних дней, когда даже люди, верящие в смерть природы, вынуждены понять, что она не умерла, а только заснула. Человек живет семьдесят или восемьдесят лет, ночи его долгой жизни длятся по десять-двенадцать часов, и он сетует, что продолжительность этих ночей сокращает его и без того краткие дни; а у природы, существующей вечно, и деревьев, живущих многие века, сон длится всего пять месяцев; для нас это зима, для них — только ночь. Поэты с завистью воспевают бессмертие природы, которая будто бы умирает каждую осень и воскресает каждую весну. Но поэты ошибаются: осенью природа не умирает — она засыпает, весною природа не воскресает — она пробуждается. В тот день, когда наша планета действительно умрет, она погибнет навеки: улетит в просторы вселенной или низвергнется в бездну хаоса, безжизненная, безмолвная, одинокая, без деревьев, без цветов, без зелени, без поэтов.
Но в тот чудесный день 23 февраля 1800 года уснувшей природе как будто грезилась весна. Под сияющими радостными лучами в траве, окаймлявшей дорогу с обеих сторон, сверкали искры инея, те обманчивые жемчужины, что тают в руках ребенка и радуют взор земледельца, когда они трепещут на ростках пшеницы, едва показавшихся из земли.
В дилижансе растворили все окна навстречу нежданной улыбке небес и люди говорили солнечному лучу, радующему их после столь долгого отсутствия: «Будь благословен, желанный гость, мы боялись, что ты заблудился в густых тучах запада или в бурных волнах океана».
Через час после стоянки в Шатийоне дилижанс внезапно остановился возле излучины реки без всякой видимой причины, вот только навстречу медленно ехали четыре всадника, и первый из них, обогнав остальных на два-три шага, взмахом руки приказал кучеру остановиться.
Возница повиновался.
— Ах, матушка, какие прекрасные лошади! — воскликнул Эдуард, который, не слушая предостережений г-жи де Монтревель, смотрел на дорогу, высунувшись в раскрытое оконце. — Какие лошади! Только отчего все всадники в масках? Мы же не на карнавале!
Госпожа де Монтревель предавалась мечтам (всякая женщина о чем-то мечтает: молодая грезит о будущем, пожилая вспоминает прошлое).
Выйдя из задумчивости, она тоже выглянула в окошко и громко вскрикнула.
Эдуард быстро обернулся.
— Что с тобой, мама? — спросил он.
Госпожа де Монтревель, сильно побледнев, крепко обняла его, ничего не отвечая.
В дилижансе раздались крики ужаса.
— Да что случилось? — воскликнул мальчик, стараясь вырваться из рук матери, обнявшей его за шею.
Тут в оконце экипажа просунул голову один из всадников в маске.
— Случилось то, мой дружок, — произнес он ласково, — что нам с кондуктором надо уладить одно дельце, которое ничуть не касается господ пассажиров. Попросите вашу достойную матушку принять уверения в нашем почтении и не обращать на нас внимания, будто нас здесь и нет.
Затем он вошел в общее отделение.
— Мое почтение, господа, — сказал он, — не тревожьтесь за сохранность ваших кошельков и драгоценностей и успокойте кормилицу: мы вовсе не хотим, чтобы у нее пропало молоко.
Потом незнакомец обратился к кондуктору:
— Ну как, дядюшка Жером, ведь правда, что у вас припрятано сто тысяч франков в сундуке и на империале, не так ли?
— Что вы, господа, уверяю вас…
— Это казенные деньги, они взяты у бернских медведей; семьдесят тысяч франков золотом, остальное серебром. Серебряные монеты в мешках на империале, золото в сундуке в купе. Все правильно? Мы хорошо осведомлены?
При словах «в сундуке в купе» г-жа де Монтревель снова вскрикнула; значит, ей придется столкнуться лицом к лицу с незнакомцами, которые, несмотря на их любезность, внушали ей настоящий ужас.
— Да что с тобой, мама? Что с тобой? — нетерпеливо допытывался мальчик.
— Молчи, Эдуард, молчи.
— Почему я должен молчать?
— Разве ты не понимаешь?
— Нет.
— Наш дилижанс задержали.
— Но зачем? Объясни, зачем!.. Ах, мама, теперь я понял!
— Нет, нет, — прошептала г-жа де Монтревель, — ты ничего не понимаешь.
— Эти господа просто грабители.
— Берегись, не говори так.
— Почему? Разве это не воры? Вон они отбирают деньги У кондуктора!
В самом деле, один из верховых укладывал на лошадь мешки с серебром, которые кондуктор бросал ему сверху, с империала.
— Нет, нет, это не воры! — сказала мать. И прибавила, понизив голос: — Это Соратники Иегу.
— Ах, вот как! — воскликнул мальчик. — Значит, те самые, которые чуть не убили моего друга сэра Джона?
Мальчик сильно побледнел и стиснул зубы, тяжело дыша от волнения.
В эту минуту один из незнакомцев в маске отворил дверцу купе и обратился к пассажирке с изысканной любезностью:
— Госпожа графиня, к величайшему сожалению, мы вынуждены вас потревожить: нам, или, вернее, кондуктору, надо порыться в сундуке. Сделайте одолжение, выйдите на минуту из экипажа: Жером постарается все закончить как можно скорее.
Потом, с игривой усмешкой, веселым тоном, должно быть всегда ему свойственным, он крикнул кондуктору:
— Верно я говорю, Жером?
С высоты империала кондуктор подтвердил его слова.
Исполняя просьбу незнакомца, г-жа де Монтревель спустилась на землю первая, инстинктивно стараясь загородить собою сына от возможной опасности.
Этой минутой и воспользовался мальчик, чтобы завладеть пистолетами кондуктора.
Веселый молодой человек заботливо помог г-же де Монтревель спуститься по ступенькам, подал знак одному из товарищей поддержать ее под руку и вернулся к экипажу.
В этот миг раздались два выстрела: Эдуард выпалил прямо в соратника Иегу из двух пистолетов, и того заволокло облаком дыма.
Госпожа де Монтревель отчаянно вскрикнула и упала без чувств.
Вслед за воплем матери раздались громкие возгласы, выражавшие самые разные чувства.
Из дилижанса доносились испуганные крики: ведь все сговорились не оказывать никакого сопротивления, и вдруг кто-то вздумал дать отпор.
Трое молодых людей на миг замерли от изумления: такое происшествие случилось с ними впервые!
Они бросились к своему товарищу, думая, что он убит наповал.
Но он стоял во весь рост, целый и невредимый, и покатывался со смеху, между тем как кондуктор, умоляюще сложив руки, жалобно восклицал:
— Честное слово, сударь, там не было пуль, клянусь вам, сударь, это холостые заряды.
— Еще бы, черт подери! — воскликнул молодой человек. — Сам вижу, что это холостые заряды, но у мальчика были серьезные намерения… Не правда ли, Эдуар?
Обернувшись к своим спутникам, он продолжал:
— Согласитесь, господа, что этот прелестный мальчик — истый сын своего отца и вполне достоин своего старшего брата. Браво, Эдуард, ты будешь настоящим мужчиной, когда вырастешь.
И, заключив мальчика в объятия, он крепко расцеловал его в обе щеки. Эдуард, отбиваясь изо всех сил, дрался как чертенок: он был возмущен, что его обнимает человек, в которого он два раза выстрелил из пистолета.
Тем временем один из незнакомцев перенес мать Эдуарда на несколько шагов от дилижанса и уложил ее, подстелив плащ, на обочину дороги.
Молодой человек, с такой нежностью обнимавший Эдуарда, оглянулся по сторонам и увидел лежавшую женщину.
— Однако, — сказал он, — госпожа де Монтревель все еще не пришла в себя. Господа, мы не можем бросить даму в таком состоянии. Эй, Жером, возьми к себе господина Эдуарда.
Передав мальчика на попечение кондуктора, он обратился к одному из своих спутников:
— Послушай, ты человек предусмотрительный, нет ли у тебя нюхательной соли или пузырька с мелиссовой водой?
— На, держи! — отвечал тот, вынимая из кармана флакон английского уксуса.
— Ну а теперь, — продолжал молодой человек, видимо главарь их шайки, — закончи без меня все дела с папашей Жеромом, а я позабочусь о госпоже де Монтревель.
В самом деле, пора было оказать помощь бедной женщине: обморок постепенно переходил в нервный припадок, все ее тело сводили судороги, из груди вырывались глухие стоны.
Склонившись над ней, молодой человек поднес к ее лицу нюхательную соль. В испуге раскрыв глаза, г-жа де Монтревель стала звать сына: «Эдуард, Эдуард!» — и, взмахнув рукой, нечаянно сбила маску с незнакомца, который так заботливо ухаживал за ней.
Лицо его открылось.
Этот любезный и веселый молодой человек, как, вероятно, уже догадались читатели, был Морган.
Госпожа де Монтревель была поражена; она с изумлением разглядывала его красивые черные глаза, высокий лоб, белые зубы, тонко очерченные губы, приоткрытые в улыбке. Она поверила, что от такого человека ей не грозит никакая опасность и что с Эдуардом не могло случиться ничего дурного.
Разбойник, напугавший ее до полусмерти, теперь стал в ее глазах воспитанным светским человеком, который оказал помощь несчастной женщине.
— О сударь, как вы добры! — воскликнула она.
В ее глазах, в ее растроганном голосе звучала горячая благодарность не только за себя, но и за ребенка.
Вместо того чтобы поспешно схватить маску и сразу же надеть ее, оставив у г-жи де Монтревель лишь смутное, мимолетное воспоминание о себе, Морган, из странного кокетства, присущего его рыцарской натуре, галантно поклонился в ответ на ее слова, дал ей время рассмотреть свое лицо, передал ей в руки взятый у д'Ассе флакон и лишь после этого завязал шнурки маски.
Госпожа де Монтревель оценила тактичность молодого человека.
— Будьте спокойны, сударь, — заверила его она, — в каком бы месте и при каких обстоятельствах я бы вас ни встретила, вы мне незнакомы.
— В таком случае, сударыня, — ответил Морган, — это мне надлежит благодарить вас и сказать вам: как вы добры!
— Садитесь, господа пассажиры, по местам! — крикнул кондуктор самым обычным тоном, как будто ничего не произошло.
— Вам стало лучше, сударыня? Не хотите ли отдохнуть еще немного? — заботливо спросил Морган. — Дилижанс подождет.
— Нет, сударь, не стоит; благодарю вас за любезность, я чувствую себя хорошо.
Морган предложил г-же де Монтревель опереться на его руку, она перешла дорогу и поднялась по ступенькам в экипаж.
Кондуктор уже усадил туда Эдуарда.
Когда г-жа де Монтревель уселась на место, Морган, установив добрые отношения с матерью, захотел помириться с сыном.
— Не будем ссориться, мой маленький герой! — предложил он, протягивая руку.
Но мальчик отшатнулся назад.
— Я не подаю руки разбойникам с большой дороги! — ответил он.
Госпожа де Монтревель вздрогнула от испуга.
— У вас прелестный сын, сударыня, — улыбнулся Морган, — только он склонен к предрассудкам.
И, отвесив любезный поклон, он затворил дверцу.
— Счастливого пути, сударыня!
— Ну, трогай! Погоняй! — скомандовал кондуктор. Экипаж тронулся с места.
— Ах, извините, сударь! — крикнула г-жа де Монтревель. — Флакон, вы забыли флакон!
— Оставьте его себе, сударыня, — сказал Морган, — надеюсь, однако, что все прошло и он вам больше не понадобится.
Но Эдуард вырвал флакон из рук матери.
— Матушка не принимает подарков от бандитов! — крикнул он.
И вышвырнул флакон за окно.
— Черт побери! — пробормотал Морган с печальным вздохом, который его друзья услышали впервые. — Пожалуй, я прав, что не решаюсь просить руки моей бедной Амели.
Потом он обратился к своим спутникам:
— Ну что же, господа, все готово?
— Дело сделано! — отвечали те хором.
— Тогда по коням и в дорогу! Не забудьте, что мы должны поспеть в Оперу к десяти часам вечера.
Вскочив в седло, он понесся вперед, перемахнул ров и, достигнув берега реки, смело переправился вброд, следуя маршруту, указанному им мнимым курьером на карте Кассини.
Когда молодые люди оказались на другом берегу, д'Асса спросил у Моргана:
— Скажи-ка, у тебя и правда упала маска?
— Правда, но мое лицо видела только госпожа де Монтревель.
— Ох! — вздохнул д'Асса. — Лучше бы никто его не видел.
И четверо всадников, пустив лошадей в галоп, умчались по полям в сторону Шаурса.
XXX. РАПОРТ ГРАЖДАНИНА ФУШЕ
Подъехав на следующее утро, около одиннадцати, к Посольской гостинице, г-жа де Монтревель была крайне изумлена, что ее встретил не Ролан, а какой-то незнакомый господин. Он подошел к ней.
— Вы вдова генерала де Монтревеля, сударыня? — начал он.
— Да, сударь, — ответила г-жа де Монтревель с некоторым удивлением.
— Вы ищете вашего сына?
— Вы правы, и я не понимаю… он же обещал мне в письме…
— Человек предполагает, а первый консул располагает, — отвечал незнакомец, смеясь. — Первый консул отправил вашего сына по делам на несколько дней и поручил мне встретить вас вместо него.
Госпожа де Монтревель сразу успокоилась.
— С кем имею честь говорить? — спросила она.
— Гражданин Фовле де Бурьенн, первый секретарь консула; к вашим услугам, — поклонился незнакомец.
— Будьте любезны передать первому консулу мою благодарность, — сказала г-жа де Монтревель, — а также мое глубокое сожаление, что я не могу поблагодарить его лично.
— Но это не составит никакого труда для вас, сударыня.
— Как так?
— Первый консул приказал проводить вас в Люксембургский дворец.
— Меня?
— Вас и вашего сына.
— О, я увижу генерала Бонапарта, самого генерала Бонапарта, какое счастье! — воскликнул мальчик.
И запрыгал от радости, хлопая в ладоши.
— Тише, Эдуард, перестань! — остановила его мать и продолжала, обратившись к Бурьенну: — Извините его, сударь, это маленький дикарь, выросший в горах Юры.
Бурьенн протянул руку Эдуарду.
— Я очень дружен с вашим братом, — проговорил он, — хотите поцеловать меня?
— Охотно сударь, — ответил мальчик, — ведь вы не разбойник с большой дороги.
— Надеюсь, что нет, — рассмеялся секретарь.
— Еще раз прошу извинить его, сударь, дело в том, что по дороге на нас было совершено нападение.
— Как, на вас напали?
— Да.
— Разбойники?
— Не совсем так.
— Сударь, — перебил Эдуард, — разве те, кто грабит чужие деньги, не разбойники?
— Обычно их так называют, мой мальчик.
— А! Вот видишь, матушка?
— Перестань, Эдуард, прошу тебя, замолчи!
Бросив взгляд на г-жу де Монтревель, Бурьенн понял по выражению ее лица, что разговор этот ей неприятен, и не стал настаивать.
— Разрешите вам напомнить, сударыня, — продолжал он, — что, как я имел честь вам доложить, мне приказано проводить вас в Люксембургский дворец, где вас ожидает госпожа Бонапарт.
— Благодарю, но позвольте мне сменить платье и переодеть Эдуарда, сударь.
— А сколько времени вам понадобится, сударыня?
— Не будет ли неуважительно попросить у вас полчаса?
— О нет, если вам достаточно получаса, я сочту вашу просьбу вполне уважительной.
— Будьте покойны, сударь, вполне достаточно!
— Итак, сударыня, — сказал секретарь, поклонившись, — я отлучусь по делам и через полчаса вернусь в ваше распоряжение.
— Благодарю вас сударь.
— Не обижайтесь, если я вернусь точно к сроку.
— Я не заставлю вас ждать. Бурьенн откланялся.
Госпожа де Монтревель сначала переодела Эдуарда, потом переоделась сама и за пять минут до прихода Бурьенна была готова.
— Берегитесь, сударыня, — со смехом воскликнул Бурьенн, — а вдруг я расскажу первому консулу, как вы пунктуальны!
— А чего мне бояться?
— Как бы он не заставил вас обучать этому госпожу Бонапарт.
— Ах, всегда приходится кое-что прощать креолкам! — возразила г-жа де Монтревель.
— Но ведь, насколько мне известно, вы тоже креолка, сударыня.
— Госпожа Бонапарт видит своего мужа каждый день, — рассмеялась г-жа де Монтревель, — между тем как я встречусь с первым консулом впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79