Я проучу тебя.
— Что вы задумали? — с вызовом спросила Мэри. — Сожжете крышу у меня над головой, как вы это проделываете с бедными людьми?
— Ну, крышу, конечно же, нет, но есть и другие вещи, которые великолепно горят. Например, бумага.
— Что это значит? — Мэри вдруг посетило плохое предчувствие.
— Ну, дитя мое, к моему великому сожалению, мне кажется очевидным, что эти дурацкие представления, которыми ты забила себя голову, ты выдумала не сама. Ты где-то узнала о них, и мне пришло на память, что ты с удовольствием суешь свой нос в книги гораздо чаще, чем всякая другая молодая дама, которую я знаю.
— И? — спросила Мэри.
— Эти книги — явно настоящая причина для твоего упрямства и глупого поведения. Я распорядилась, чтобы твои книги и снесли на двор, чтобы сжечь у всех на глазах.
— Нет! — Мэри вскочила с места.
— У тебя был выбор, дитя мое. Тебе не стоило выступать против нас.
На один миг она застыла, потеряв понимание происходящего из-за такого цинизма. Ужас охватил ее, и она бросилась к окну, выглянула во двор. Там внизу пылал яркий костер, от него поднимался серый дым к утреннему небу, а вместе с ним обрывки листов бумаги, которые подхватил наверх теплый воздух.
Мэри не могла сдержаться, чтобы не заплакать. Там действительно горели книги, ее книги. Слуга только что вынес из дома еще несколько штук и бросил их в жаркое пламя.
Мэри развернулась и выбежала из салона. Большими шагами она бежала по коридору и по лестнице во двор. Китти спешила ей навстречу со слезами на глазах.
— Миледи! — закричала она. — Прошу, простите меня, миледи! Я хотела помешать им, но не могла. Они просто забрали книги!
— Все в порядке, Китти, — успокоила Мэри, сдерживаясь из последних сил. Потом она спустилась по лестнице вниз во внутренний двор и наблюдала за тем, как стопки ее любимых книг предавались огню, среди них и труд о шотландской истории, который ей подарил сэр Вальтер. Молодого человека с длинной кочергой швырявшего в костер книги, она знала. Это был Шон, кузнец, с которым она танцевала вчерашним вечером на его свадьбе.
Отчаяние охватило Мэри. Она побежала, чтобы спасти, то что еще можно было спасти, она хотела голыми руками достать из огня остатки ее любимых книг. Молодой человек преградил ей дорогу.
— Миледи, не надо, — попросил он.
— Дай мне пройти! Я должна спасти свои книги.
— Здесь нечего больше спасать, миледи, — печально сказал кузнец. — Мне очень жаль.
Мэри остановилась перед пламенем и смотрела застывшим взглядом на полыхающий костер, видела «Айвенго» и «Деву озера», охваченных ярким огнем. Бумага корчилась, едва только пламя доходило до нее, и превращалась в черный цвет, чтобы потом рассыпаться пеплом.
— Почему ты сделал это? — прошептала Мэри. — Эти книги были всем, что у меня было. Они были моей жизнью.
— Мне очень жаль, миледи, — ответил Шон. — У нас не было выбора. Они пригрозили нам, что подожгут дома наших родных и прогонят нас с нашей земли, если мы не сделаем этого.
Мэри посмотрела на кузнеца. Ее перекошенное лицо не имело больше ничего общего с дамой, но она не стыдилась своих слез. То, что причинила ей Элеонора Ратвен, было самое подлое, что случалось в ее жизни.
Разбойники на мосту нацелились заполучить ее имущество и деньги, Элеонора же хотела большего. Она хотела разрушить жизнь Мэри, рассматривала ее саму как собственность, с которой она может обращаться по своему усмотрению и изменять по мере необходимости.
Среди печали и запретов, которые окружали ее, чтение было для Мэри как бегство в другой, лучший мир. Как она должна выжить без книг, оставалось для нее загадкой.
— Прошу, миледи, — сказал Шон, который увидел отчаяние в глазах Мэри, — не сердитесь на нас. Мы не может ничего изменить.
Мэри не спускала с него глаз. В первый момент она действительно испытала к молодому человеку необузданный гнев и безмерно разочаровалась в нем и его собратьях. Но теперь ей стало ясно, что Шон и другие слуги не могут воспрепятствовать этому. Они боятся за свое существование и сделали лишь то, что должны делать, чтобы защитить себя и свои семьи.
Мэри перевела взгляд вверх и посмотрела на окна салона в главном здании. Она как чувствовала, что увидит там Элеонору Ратвен.
Сухопарая женщина стояла у окна и высокомерно смотрела на нее сверху вниз, и на ее бледном лице она прочитала довольную улыбку. Ее кулаки сжались, и впервые в жизни Мэри испытала ненависть.
Бросив последний взгляд на свои дорогие сердцу книги, полностью охваченные огнем, она мысленно попрощалась с ними. Потом она развернулась к ним спиной и с высоко поднятой головой удалилась со двора, чтобы не дать еще один повод для триумфа своей будущей свекрови.
Китти сопровождала ее, и обе еле сдерживали слезы, чтобы не разрыдаться. Лишь когда Мэри оказалась снова в комнате, она дала волю чувствам, и хотя Китти сделала все, чтобы утешить ее, она еще никогда в своей жизни не чувствовала себя такой одинокой и покинутой.
Ее книги были для нее жизненным эликсиром, глотком свободы. Даже если ее тело находилось в путах, дух оставался свободным. Читая, она уносилась в далекие страны и времена, куда никто не мог последовать за ней. Эта свобода, даже если она была всего лишь иллюзией, помогала Мэри не отчаиваться.
Как же она теперь должна была жить? Как выстоять перед подавляющим напором в замке Ратвен без написанного слова, которое окрыляло ее фантазию и даровало ей утешение и надежду?
Отчаяние Мэри было безгранично. Она не выходила из комнаты целый день, и никто не приходил, чтобы позвать ее.
В какой-то момент ее слезы иссякли, и, устав от забот, ярости и возмущения, Мэри заснула. И пока она спала, она снова видела странный сон, унесший ее в далекое прошлое…
Глава 10
Гвеннет Ратвен искала одиночества. Она не могла больше слышать разговоры своего брата и его друзей о том, что Шотландия в огромной опасности, что Уильям Уоллес, которого они все называли только как «Храброе Сердце», предатель, что он стремился к королевской короне и его нужно осадить, что в дальнейшем только эрл Брюс мог стать королем Шотландии, и любыми средствами должна быть одержана победа над англичанами.
Гвенн устала от всего этого.
Еще при жизни ее отец вел такие разговоры, он всегда говорил, что нужно прогнать англичан из Шотландии и посадить нового короля. То, что он дружил с Уоллесом, не меняло дела. Он сложил свою голову на поле битвы, как и многие другие знатные шотландцы, и Гвенн не могла видеть, что его смерть повлияла на что-либо. Наоборот. Кровопролитие и интриги распространились еще больше.
Уоллес обещал прогнать англичан из Шотландии, но это ему не удалось; в то время как он вторгся на землю противника и завоевал город Йорк, на берег высадились английские войска и заняли Эдинбург; с тех пор оккупанты только продвигались вперед.
Кровь и страдание было тем, что принесло восстание, но вместо того чтобы сделать из этого выводы и учиться на ошибках своего отца, ее брат Дункан был уже готов ввязаться в новый мятеж, затеять новое кровопролитие.
То, как изменился Дункан за эти последние месяцы, не нравилось Гвеннет. Он стал взрослее, взвалил на свои плечи большую ответственность, но дело было не только в этом. Если он говорил, то делал это надменно и свысока, и странный блеск появлялся в его глазах, красноречиво говоривший, что он мечтал о гораздо большем, чем о скромной участи вассала английского короля.
Гвенн не знала, что точно замышляет ее брат, но у нее было не много поводов расспросить его об этом. Но она понимала, что он что-то задумал вместе с этими странными и таинственными людьми, с которыми он был связан последнее время.
Раньше брат и сестра доверяли друг другу все и почти не разлучались. После смерти отца все изменилось. Дункан теперь почти не разговаривал с Гвенн, а если это и случалось, то только чтобы осадить ее.
Сначала Гвенн принимала это за дурное настроение, за временное явление, которое пройдет, когда Дункан не будет ощущать так остро потерю отца. Но дурное настроение не проходило. Дункан отстранился от нее, зато список его таинственных посетителей становился все длиннее.
Гвенн не знала, о чем они ведут разговоры. Но предполагала, что это связано с восстанием, с Уильямом Уоллесом и юным эрлом Робертом Брюсом, которого они хотели короновать.
Тихонько ей в душу закрался страх. Она уже потеряла отца и не хотела потерять теперь и брата. Но сердце Дункана стало черствым. Теперь он слушал не ее, а только своих новых таинственных друзей.
При всякой возможности Гвенн покидала замок и пыталась избавиться от мрачного настроения, которое исходило от Дункана и его советчиков; так произошло и в тот день.
Под предлогом, что хочет собрать хворост, она ускользнула из замка. Близился вечер. Темные облака собрались на небе и затянули солнце непроглядной пеленой. Наверняка должен был полить дождь. С севера шла черная стена туч, которую гнал холодный ветер.
За ее спиной поднимались вверх башни замка Ратвен. Когда она была маленькой девочкой, они были для нее олицетворением защиты и безопасности, покоя и мира. Если же она сейчас оглядывалась на них, то не видела ничего, кроме темных стен и грозных бойниц. Она чувствовала в душе непонятный холод, чувство опасности, неизвестное ей прежде.
Возможно, все зависело от снов, которые снились ей после смерти отца. Два сна, которые постоянно повторялись.
В первом сне она скакала на белоснежном коне по земле Хайлэндса, приникая к шкуре животного, которое дарило ей утешение и покой, чувствовала себя свободной и беззаботной. В другом сне все менялось, и куда бы Гвенн ни смотрела, она видела только нужду, горе и страдание. Она видела Хайлэндс в огне, видела людей, которых выгоняли из домов, людей, оружие которых извергало гром и молнию.
Что все это должно значить?
Уже бесчисленное количество раз Гвенн размышляла над значением этих снов. Почему они посещали ее? И почему это были всегда одни и те же ужасные картины?
В одиночестве, которое царило среди холмов вокруг замка Ратвен, она надеялась найти ответ на эти вопросы. Поиск хвороста был только предлогом — женщина, которая хотела побыть наедине сама с собой, чтобы подумать, вызвала бы недоумение у привратников.
Как всегда во время прогулок по окрестным местам, Гвенн шла сперва вдоль потока, протекающего через ущелье под западной башней. Летними месяцами, когда ручей пересыхал, можно было идти по дну и найти массу сухих веток и высохших деревьев.
Еще ребенком Гвенн часто приходила сюда, чтобы полазить по острым скалам. Для девочки это было необычным занятием, но отец позволял ей это. Гвенн знала, что он мечтал о втором сыне и поэтому радовался любому проявлению интереса своей дочери к миру мужчин; и она высоко ценила, что он никогда не давал ей почувствовать своего разочарования.
Она спустилась по груде валунов, которые нанесли весной проливные дожди, и добралась до ответвления испещренного трещинами ущелья. Сбитая с толку, она огляделась по сторонам, потому что у нее появилось ощущение, что никогда прежде здесь не бывала. До сих пор она была убеждена, что знает каждый камень в этой местности, теперь же перед ней раскинулась узкое ущелье, которого она никогда не видела.
Так же и здесь были валуны, и скалистые пропасти, и пещеры, и трещины в серых скалах. С любопытством Гвенн поднялась немного выше, как вдруг заметила, что туман заволакивает низины. Он выступал из трещин и складок скал, застилал почву и быстро ширился по сторонам. Гвенн показалось, будто он ползет за ней вверх, влажный и склизкий, чтобы схватить своими холодными руками. Сама не зная почему, она испугалась.
Она обернулась, хотела вернуться к выходу и ущелья, но туман полностью заволок его. Она едва различала предметы вокруг себя. Узловатые ветви высохших деревьев выглядели как растопыренные руки жутких троллей, желающих схватить невинного путника и съесть его.
Гвенн вспомнила истории, которые рассказывали старики возле камина, — сказки о троллях, гномах и других существах, обитающих в тумане. Охваченная страхом, она выронила собранный хворост и попыталась найти дорогу в густом тумане.
— Куда держишь путь, дитя мое?
Скрипящий голос долетел до нее. Гвенн испугалась до смерти, когда прямо перед ней из тумана вышла темная фигура. Незаметно она приблизилась к ней.
Гвенн закричала от страха, пока не поняла, что это не гном и не тролль, а лишь старая женщина стоит перед ней.
Она была согнута в три погибели и опиралась на палку. Одежда на ней была черная, как вороново крыло, и на кожаном шнурке вокруг ее шеи висели вырезанные из костей талисманы. Но примечательнее всего было лицо — бледное, изборожденное морщинами, с сидящими глубоко глазами и неподвижно смотрящими. Ее узкий, горбатый нос делил лицо на две половины, рот был мал и полуоткрыт. Зубов, похоже, совсем не сохранилось.
— Старая колдунья! — в ужасе подумала Гвенн.
По своему виду женщина относилась к тем людям, которые поклонялись старой, языческой вере и совершали плохие дела. Это значит, колдуньи могли заглянуть в будущее и наложить проклятия, способные принести смерть даже самому сильному воину клана.
— Что тебе нужно от меня? — Вопрос Гвенн звучал испуганно.
Старуха подняла руку с успокаивающим жестом.
— Что мне нужно? — проскрипела она, и ее голос звучал как восточный ветер, который свистел по утрам среди стен замка Ратвен. — Ты же не боишься меня?
— Конечно, нет, — заявила Гвенн из упрямства.
— Тогда хорошо, — ответила старуха и захихикала. — Тебе следует знать, что существуют люди, которые рассказывают обо мне и мне подобных дурные вещи. Возможно, ты уже слышала обо мне. Меня зовут Кала.
— Ты… ты старая Кала?
— Итак, ты знаешь мое имя?
Гвенн кивнула головой и непроизвольно отшатнулась назад. Конечно, она слышала о старой Кале, хотя и считала ее лишь персонажем легенд, которым пугают маленьких детей.
Среди колдуний Кала пользовалась наиболее дурной славой. Даже друиды древних времен боялись ее магии и силы и утверждали, что ей уже много сотен лет и она видела своими собственными глазами строительство стены римлян.
— Тебе не следует верить во все, что болтают люди обо мне, дитя мое, — сказала Кала, словно прочитала мысли Гвенн. — Только половина из этого правда, и даже половина из половины выдумана… Гвеннет Ратвен.
— Тебе известно мое имя?
— Конечно. — Морщинистое лицо Калы сморщилось, что, видимо, означало улыбку. — Мне известно все о твоем клане, все подробности вашей жизни и нелепое упрямство. Я знаю тебя и твоего брата, пылкого Дункана. И я знала также вашего отца, который сложил свою голову на поле битвы. Я наблюдала за ней и видела ее несчастный исход. Они взывали к свободе, а думали при этом только о своей выгоде, и они предали бы даже своих родных, только бы получить желаемое.
— О чем ты говоришь? — спросила Гвенн, но старуха не ответила не ее вопрос. Взгляд Калы скользнул мимо Гвенн и устремился в широкую даль или в давно минувшие времена.
— Я была тогда там, — сказала она каркающим голосом. — Это моя судьба — наблюдать за ходом событий. Я видела, как короли всходили на трон и покидали его, как повелители завоевывали власть и теряли ее. В эти дни, Гвеннет Ратвен, моему народу представилась возможность, какая никогда не выпадала ему прежде. Мы можем свергнуть иго чужеземного господства и снова обрести свободу! Все очень переменчиво. Но обстоятельства перемешались, и требуется сильная мужественная рука, чтобы снова навести порядок. Но зависть и недоброжелательство грозят все испортить.
Костлявыми пальцами она схватила Гвенн за руку и удержала ее, гипнотизируя взглядом, пока говорила. Гвенн почувствовала, как холодный ужас пробежал у нее по спине, и с усилием она вырвалась из рук старухи.
— Что ты несешь? — грубо спросила она — Ты выжила из ума?
— Я пришла, чтобы предупредить тебя, Гвеннет Ратвен, — сказала старуха дрожащим от гнева голосом. — Твой брат замешан в заговоре. Планируется совершить злодеяния, но все это принесет несчастье.
— Ты говоришь какой-то вздор, старуха, — сказала Гвенн, внутри которой все противилось тому, чтобы слушать болтовню таинственной женщины. Она развернулась и хотела покинуть долину, но не могла отыскать тропинку в густом тумане. Бесцельно она поднялась по камням, пока ее путь не окончился перед скалой. Она пошла вдоль стены и зашла еще дальше в ущелье, окончательно заблудившись.
Охваченная паникой, Гвенн огляделась по сторонам и испугалась, когда вдруг снова увидела темную фигуру рядом с собой.
— Ты что-то ищешь, дитя мое?
— Дорогу домой, — затравленно ответила Гвенн. — Я хочу домой, ты слышишь?
— Да, но что же мешает тебе?
— Этот проклятый туман. Я не вижу даже вытянутую руку перед собой.
— Похоже, такова проблема людей. — Старуха захихикала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57