– На самом деле все было не так-то просто. Они даже не воспринимали меня как чемпиона Нью-Йорка, пока я не побью их парня в его собственном городе.– И вы задали ему хорошую трепку.Барни смутился, но такое внимание ему было приятно. Он был хорошим парнем, ничто человеческое не было ему чуждо.– Я страшно хотел послать его в нокаут, – сказал Барни, почти извиняясь, – но малый держался неплохо.– Слушайте, Заркович, – прервал я их разговор, пропустив «сержант», – если у вас есть дело ко мне, давайте поднимемся в мой офис.Барни, казалось, мои плохие манеры обидели.– Нат, – сказал он, – это я настоял, чтобы он присоединился к нам.Заркович привстал.– Извините за вторжение.На этот раз Барни смутился по-настоящему. Взяв Зарковича за руку, он остановил его.– Вы вовсе не вторглись, позвольте угостить вас пивом.Я встал и вышел из кабинки:– Хотелось бы все-таки вначале покончить с делом.Если ты побудешь здесь некоторое время, мы оба предоставим тебе возможность угостить нас пивом.Барни недоверчиво сказал:– Хм... конечно, Нат. Все равно я буду ждать возвращения Перл, которая, надеюсь, потратила не все мои деньги. Поэтому пробуду здесь еще где-то около получаса.Заркович поблагодарил Барни за гостеприимство и последовал за мной на улицу. Здесь мы вошли в дверь между «Коктейль лоунж» и ломбардом и поднялись по лестнице в мой офис. Я отпер дверь и пригласил его войти. Весь путь мы проделали молча.Открыв окно, я прошел за свой стол и пригласил Зарковича сесть на один из стульев напротив меня. Он снял шляпу. На предложение снять пиджак он, вежливо улыбнувшись, отказался, несмотря на жару.– Думаю, нам следовало поговорить, – начал он.– Пожалуй.– Похоже, вы обогнали меня, мистер Геллер.– Давайте отбросим всяких «мистеров». Анна Сейдж все еще владеет двумя заведениями в Восточном Чикаго. Так что, собрав дань, вы заявились прямо от нее, не так ли?Его красивое лицо оставалось невозмутимым.Я продолжал:– И на этот раз Анна рассказала вам некую интересную историю. Историю о человеке, который встречается с одной из ее девушек.Он кивнул.– Анна рассказала вам, что этот человек может быть кем-то очень знаменитым, – сказал я. Он опять кивнул.– Теперь я размышляю, кем может быть эта знаменитость? Дионном Квинтсом? Чарли Мак-Карти? Джоном Диллинджером?Сложив свои большие ладони вместе и хрустнув пальцами, он сказал:– Ваши размышления меня не рассмешили, Геллер.– Они предназначались только для моего собственного удовольствия. В конце концов, это мой офис, так что какого черта стесняться.– Вы понимаете, дело серьезное.– Нет, не понимаю, расскажите.– Вы всего лишь мелкий частный коп, которому в свое время довелось быть мелким чикагским копом. Вы ничего из себя не представляете. На вашем месте мог оказаться любой другой.– Повторяетесь. Вы уже сказали, что я был чикагским копом.– Забавно. Только не старайтесь быть таким крутым, воспарившим высоко. Я не могу отказаться от выгодного дела и не отрицаю этого. Но это отнюдь не делает меня плохим копом. Если бы времена не были такими тяжелыми, я...– ...Не носил костюм за сотню долларов и галстук за десять? Вы вымогатель, Заркович. Было бы противоестественно, если бы вы им не были. Я чувствовал бы себя возле вас очень неуютно.– А вам уютно рядом со мной?– Да. Я дома, знаю где были вы и куда идете.– То же самое я могу сказать о вас. Можно закурить?– Травитесь.Заркович изобразил улыбку, достал серебряный портсигар. Выбрав сигарету, вставил ее в черный мундштук и прикурил.– Как прошла ваша встреча с Пурвином? – спросил он.Если это был рассчитанный ход, чтобы ошеломить меня, то он достиг своей цели. Мне не понравилось, что ко мне прицепился хвост, а я не заметил этого.Я сказал:– Мы говорили и о том, что, может быть, я видел Диллинджера. Но не более того.Он кивнул, не вынимая мундштука из зубов, копируя манеры ФДР Франклин Делано Рузвельт, президент США.
. – Мудро. Ожидаете разговора с Коули?– Да. Может быть. Если вообще буду говорить с кем-либо.– А почему нет?– Может, здесь нет предмета для разговора. Джимми Лоуренс, являясь клерком торговой палаты, слишком часто пользуется такси, но в этом нет ничего незаконного.– Вы сомневаетесь, что он Диллинджер? – Очень сильно. Если он – Диллинджер, то это самый наглый, самый хладнокровный и лихой парень, которым я когда-либо встречался. Он посещает все общественные места в городе, днем и ночью, он, смутившись, толкает копа, носит щегольскую одежду. Что-то новенькое для врага закона... И он явно безоружен... Да вообще, он не очень-то и похож на Диллинджера. Заркович понимающе улыбнулся и кивнул.– Пластическая хирургия. Достаточно хорошая, придает ему чувство уверенности. Можно смело выходить на публику и смешаться с толпой обывателей. Но это ложное чувство безопасности. Анна сразу узнала его.– Да, она говорила об этом.– Не только она. Вчера вечером он сам назвал себя Диллинджером.– Что?– Позвоните ей, – сказал он, кивнув на мой телефон, – и спросите.– Но почему он в этом сознался и именно ей?– Он доверяет Анне, которая умеет быть по-матерински теплой и ласковой. Вы же сами знаете.– Это верно.– Она была приветлива с ним. С точки зрения человека, находящегося в розыске, ей можно доверять. Ведь Анна была известна тем, что сама не в ладах с законом, нередко сдавала жилье ребятам, находившимся в бегах.– Понимаю. А сейчас Анна почему-то хочет продать Диллинджера.– Что значит продать? Он не ее жилец, у него есть собственная крыша над головой, разве не так? На Пайн-Гроув-авеню?Я кивнул.– Разве Анна виновата в том, что парень так доверился ей?– Заркович, а что, собственно, вы хотите от меня? Он вынул мундштук изо рта.– Мне хотелось бы, чтобы вы снова поговорили либо с Пурвином, либо с Коули. Хорошо бы устроить им встречу с Анной.– А почему Анна не может сама обратиться к ним?– С ее уголовным послужным списком она нуждается в посредничестве.– А почему бы вам не взяться за это?Он сделал широкий, великодушный жест рукой.– Я могу это сделать. Но собираюсь объединить наши усилия. Вы сообщите то, что наблюдали, а я бы сказал, что миссис Сейдж, мой старый друг из Восточного Чикаго, вошла со мной в контакт относительно Диллинджера и свела нас вместе.– И все же зачем вам я?Он пожал плечами.– Просто хочу быть справедливым. Не вижу смысла в конкуренции. Денег хватит на всех, причастных к делу, Геллер. По крайней мере, двадцать грандов, поделенных на четыре части.– Четыре?– Кроме меня, вас и Анны есть еще мой непосредственный начальник капитан О'Нейли. Он сегодня тоже в деле.– Он тоже участвует в сборе денег с мадам?– Геллер, мы уже занимались делом Диллинджера. У нас имеется донесение, что этот человек был в Чикаго на Норд-Сайд.– От Анны?– Нет. От одного игрока, которого я знаю, хорвата. Но никому не говорите об этом. Вскоре после того, как вы ушли от Анны, я, разговаривая с ней, вдруг понял, что этот парень у нас в руках. Вы знаете, у нас есть свой денежный интерес в поимке мистера Диллинджера в Индиане.– Вы имеете в виду некую сумму помимо наградных в двадцать тысяч долларов?– Разумеется. Диллинджер – это стыд Индианы, родной сын, пошедший по неправедному пути.– Лич в этом участвует?Капитан Мэтт Лич был полицейским штата Индиана, который посвятил в последние годы всю свою карьеру выслеживанию Диллинджера. В поисках известности он далеко переплюнул Пурвина и Несса. Правда, его не любили многие полицейские. Однако знали как неутомимого, даже одержимого преследователя Диллинджера.– Нет, – коротко ответил Заркович. – Он не причастен. Это дело Восточного Чикаго.– Только что вы сказали, что Диллинджер – это дело Индианы.– В особенности Восточного Чикаго.– Почему?– Он убил там полицейского.– А! Значит, они ищут его за это убийство.– Да. Он убил копа, когда выскакивал из дверей Первого национального банка, стреляя из автомата. И этому есть множество свидетелей.– И, конечно, вы знали того копа, которого убил Диллинджер.– Да. Прекрасный парень, он оставил вдову с детьми.– Итак, вы хотите заполучить Диллинджера.– Да.– Вы хотите участвовать в его ликвидации.– Пожалуй.– Именно в ликвидации, но не в поимке?– Геллер, вы действительно думаете, что Диллинджера можно взять живым?– А почему нет? Раньше его задерживали много раз.– Но он знает, что на этот раз не сможет бежать, что не может быть никакого повторения несчастья в Кроун-Пойнт, не может быть деревянных револьверов, покрашенных гуталином.– Не знаю, может быть, вы и правы. Но в любом случае, не думаю, что все это меня интересует.– Как знаете. Вы не собираетесь поговорить с Коули в таком случае? Или снова с Пурвином?– Нет. Но если вы хотите отомстить за того копа из Восточного Чикаго, тогда вам нужен Пурвин. Он сначала стреляет, а потом уже думает.Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.– Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.– Его люди еще моложе.– Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...– Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?– Вот именно, – улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.– Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?– Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.– Какого рода дельце?– У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.– Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.– Нет, черт побери! А вы?– Стеги хороший мужик.– Забавно это слышать от вас.– Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.– Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?– Именно так.– Знаете, не вижу в вашем решении смысла.– Я так не думаю.Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.– К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, – ответил я. – И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.– Что-то непохоже.– Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.– Значит, ты выходишь из этого дела? – спросил Барни. – Или из этой «работы»?– Я не знаю, что это.Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс – Полли Гамильтон. Или «работы».Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.Я следовал за ними, гадая, куда они едут?Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.Там они направились на шоу Салли Рэнд «Улицы Парижа». 10 – Это было прекрасно, – сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. – Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.– Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, – согласился я и пожал плечами.Она потрепала меня по щеке своей нежной, с длинными ногтями рукой, ладонь была прохладной. В ее апартаментах с кондиционером все казалось прохладным.– Что у тебя на уме. Геллер? О чем ты все время думаешь?– Да ни о чем.– Хочешь немного вздремнуть? Уже довольно поздно.Светящиеся стрелки на маленьких круглых хромированных часах, стоявших на прикроватном столике, слабо светились в полумраке спальни. Блики света, заполнявшие комнату, проникали в открытые окна. Тяжелые шторы были раздвинуты, лучи света с Лейк-Шор-Драйв и Голд-Коаст и с мелькающих на озере судов проникали внутрь и омывали нас, словно прохладный голубой бриз.– Поспи, если хочешь, Элен.Я по-прежнему называл ее Элен, по крайней мере, в постели. Кажется, ей это нравилось, и думаю, не только это.Она затушила недокуренную сигарету в круглой стеклянной пепельнице на столике, затем снова повернулась ко мне, ухмыльнувшись.– Большинство мужчин в этом городке отдали бы все фамильные драгоценности за ночь с Салли Рэнд. А ты почему-то не выглядишь слишком благодарным и довольным.– Дело не в тебе, правда.– В чем-то другом?– Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.– Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!Я улыбнулся ей.– Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.– Давай, встанем, – сказала она, – и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.– Уже далеко за полночь.– Не играй словами.– У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?– Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью – софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку – серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.До того, как рухнуть в постель, мы сидели в этой гостиной и пили мартини, который я ненавижу. Но когда сама Салли Рэнд в своих белых великолепно декорированных апартаментах предлагает вам мартини, прежде чем отправиться с вами в постель, можно немного пострадать, полистать, например, большой альбом с вырезками из ее шоу. Здесь были рекламные кадры с ее участием в немом фильме «Париж в полночь» (тогда, в 1926-м, она еще носила свои светло-каштановые волосы), в другом, под названием «Гольф и вдовы» (где она уже блондинка), несколько снимков со съемочной площадки вместе с Де Милли, а также несколько рекламных снимков ее спектакля в «Орфеуме» под названием «Салли и ее ребята». В альбоме я увидел громадное фото ее выхода в образе леди Годивы в «Айн-Артс балл», множество повесток в суд за ее голые танцы (она получила год тюрьмы, но выиграла апелляцию, не просидев и дня). Здесь же было несколько ругательных отзывов о ее выступлениях, распространяемых «лигами против непристойности» (в моем представлении «антинепристойность» во многом похожа на «пропристойность»), и несколько кадров из фильмов, в которых не так давно она снялась вместе с Джорджем Рэфтом. Я сказал ей, что знал Рэфта, но она ответила, что мир тесен, и мы оставили эту тему. При Салли не следовало упоминать знаменитостей.В белой современной кухне, где светлый мозаичный кафель приятно холодил ступни моих ног, она взбила несколько яиц, а меня заставила очистить несколько апельсинов. Потом приготовила яичницу и тосты, и мы вновь прошли в гостиную, где была включена только одна лампа; огни города проникали сквозь сплошное, во всю стену окно. Мы сели на софу с тарелками на коленях.– Где ты научилась так кухарить? – спросил я.– Дома на ферме. К тому же я незамужняя, почти тридцатилетняя женщина. Геллер.– У тебя неплохо получается, – подтвердил я. – Почему бы тебе не бросить шоу-бизнес и не выйти за меня замуж? Ты смогла бы мне все время готовить. Черт побери, я зарабатываю хорошие деньги. Правда, чтобы заработать столько, сколько ты зарабатываешь в неделю, мне надо год работать.Она улыбнулась, жуя, потом сказала: – Если это серьезное предложение, то я должна подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
. – Мудро. Ожидаете разговора с Коули?– Да. Может быть. Если вообще буду говорить с кем-либо.– А почему нет?– Может, здесь нет предмета для разговора. Джимми Лоуренс, являясь клерком торговой палаты, слишком часто пользуется такси, но в этом нет ничего незаконного.– Вы сомневаетесь, что он Диллинджер? – Очень сильно. Если он – Диллинджер, то это самый наглый, самый хладнокровный и лихой парень, которым я когда-либо встречался. Он посещает все общественные места в городе, днем и ночью, он, смутившись, толкает копа, носит щегольскую одежду. Что-то новенькое для врага закона... И он явно безоружен... Да вообще, он не очень-то и похож на Диллинджера. Заркович понимающе улыбнулся и кивнул.– Пластическая хирургия. Достаточно хорошая, придает ему чувство уверенности. Можно смело выходить на публику и смешаться с толпой обывателей. Но это ложное чувство безопасности. Анна сразу узнала его.– Да, она говорила об этом.– Не только она. Вчера вечером он сам назвал себя Диллинджером.– Что?– Позвоните ей, – сказал он, кивнув на мой телефон, – и спросите.– Но почему он в этом сознался и именно ей?– Он доверяет Анне, которая умеет быть по-матерински теплой и ласковой. Вы же сами знаете.– Это верно.– Она была приветлива с ним. С точки зрения человека, находящегося в розыске, ей можно доверять. Ведь Анна была известна тем, что сама не в ладах с законом, нередко сдавала жилье ребятам, находившимся в бегах.– Понимаю. А сейчас Анна почему-то хочет продать Диллинджера.– Что значит продать? Он не ее жилец, у него есть собственная крыша над головой, разве не так? На Пайн-Гроув-авеню?Я кивнул.– Разве Анна виновата в том, что парень так доверился ей?– Заркович, а что, собственно, вы хотите от меня? Он вынул мундштук изо рта.– Мне хотелось бы, чтобы вы снова поговорили либо с Пурвином, либо с Коули. Хорошо бы устроить им встречу с Анной.– А почему Анна не может сама обратиться к ним?– С ее уголовным послужным списком она нуждается в посредничестве.– А почему бы вам не взяться за это?Он сделал широкий, великодушный жест рукой.– Я могу это сделать. Но собираюсь объединить наши усилия. Вы сообщите то, что наблюдали, а я бы сказал, что миссис Сейдж, мой старый друг из Восточного Чикаго, вошла со мной в контакт относительно Диллинджера и свела нас вместе.– И все же зачем вам я?Он пожал плечами.– Просто хочу быть справедливым. Не вижу смысла в конкуренции. Денег хватит на всех, причастных к делу, Геллер. По крайней мере, двадцать грандов, поделенных на четыре части.– Четыре?– Кроме меня, вас и Анны есть еще мой непосредственный начальник капитан О'Нейли. Он сегодня тоже в деле.– Он тоже участвует в сборе денег с мадам?– Геллер, мы уже занимались делом Диллинджера. У нас имеется донесение, что этот человек был в Чикаго на Норд-Сайд.– От Анны?– Нет. От одного игрока, которого я знаю, хорвата. Но никому не говорите об этом. Вскоре после того, как вы ушли от Анны, я, разговаривая с ней, вдруг понял, что этот парень у нас в руках. Вы знаете, у нас есть свой денежный интерес в поимке мистера Диллинджера в Индиане.– Вы имеете в виду некую сумму помимо наградных в двадцать тысяч долларов?– Разумеется. Диллинджер – это стыд Индианы, родной сын, пошедший по неправедному пути.– Лич в этом участвует?Капитан Мэтт Лич был полицейским штата Индиана, который посвятил в последние годы всю свою карьеру выслеживанию Диллинджера. В поисках известности он далеко переплюнул Пурвина и Несса. Правда, его не любили многие полицейские. Однако знали как неутомимого, даже одержимого преследователя Диллинджера.– Нет, – коротко ответил Заркович. – Он не причастен. Это дело Восточного Чикаго.– Только что вы сказали, что Диллинджер – это дело Индианы.– В особенности Восточного Чикаго.– Почему?– Он убил там полицейского.– А! Значит, они ищут его за это убийство.– Да. Он убил копа, когда выскакивал из дверей Первого национального банка, стреляя из автомата. И этому есть множество свидетелей.– И, конечно, вы знали того копа, которого убил Диллинджер.– Да. Прекрасный парень, он оставил вдову с детьми.– Итак, вы хотите заполучить Диллинджера.– Да.– Вы хотите участвовать в его ликвидации.– Пожалуй.– Именно в ликвидации, но не в поимке?– Геллер, вы действительно думаете, что Диллинджера можно взять живым?– А почему нет? Раньше его задерживали много раз.– Но он знает, что на этот раз не сможет бежать, что не может быть никакого повторения несчастья в Кроун-Пойнт, не может быть деревянных револьверов, покрашенных гуталином.– Не знаю, может быть, вы и правы. Но в любом случае, не думаю, что все это меня интересует.– Как знаете. Вы не собираетесь поговорить с Коули в таком случае? Или снова с Пурвином?– Нет. Но если вы хотите отомстить за того копа из Восточного Чикаго, тогда вам нужен Пурвин. Он сначала стреляет, а потом уже думает.Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.– Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.– Его люди еще моложе.– Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...– Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?– Вот именно, – улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.– Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?– Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.– Какого рода дельце?– У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.– Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.– Нет, черт побери! А вы?– Стеги хороший мужик.– Забавно это слышать от вас.– Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.– Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?– Именно так.– Знаете, не вижу в вашем решении смысла.– Я так не думаю.Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.– К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, – ответил я. – И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.– Что-то непохоже.– Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.– Значит, ты выходишь из этого дела? – спросил Барни. – Или из этой «работы»?– Я не знаю, что это.Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс – Полли Гамильтон. Или «работы».Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.Я следовал за ними, гадая, куда они едут?Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.Там они направились на шоу Салли Рэнд «Улицы Парижа». 10 – Это было прекрасно, – сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. – Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.– Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, – согласился я и пожал плечами.Она потрепала меня по щеке своей нежной, с длинными ногтями рукой, ладонь была прохладной. В ее апартаментах с кондиционером все казалось прохладным.– Что у тебя на уме. Геллер? О чем ты все время думаешь?– Да ни о чем.– Хочешь немного вздремнуть? Уже довольно поздно.Светящиеся стрелки на маленьких круглых хромированных часах, стоявших на прикроватном столике, слабо светились в полумраке спальни. Блики света, заполнявшие комнату, проникали в открытые окна. Тяжелые шторы были раздвинуты, лучи света с Лейк-Шор-Драйв и Голд-Коаст и с мелькающих на озере судов проникали внутрь и омывали нас, словно прохладный голубой бриз.– Поспи, если хочешь, Элен.Я по-прежнему называл ее Элен, по крайней мере, в постели. Кажется, ей это нравилось, и думаю, не только это.Она затушила недокуренную сигарету в круглой стеклянной пепельнице на столике, затем снова повернулась ко мне, ухмыльнувшись.– Большинство мужчин в этом городке отдали бы все фамильные драгоценности за ночь с Салли Рэнд. А ты почему-то не выглядишь слишком благодарным и довольным.– Дело не в тебе, правда.– В чем-то другом?– Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.– Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!Я улыбнулся ей.– Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.– Давай, встанем, – сказала она, – и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.– Уже далеко за полночь.– Не играй словами.– У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?– Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью – софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку – серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.До того, как рухнуть в постель, мы сидели в этой гостиной и пили мартини, который я ненавижу. Но когда сама Салли Рэнд в своих белых великолепно декорированных апартаментах предлагает вам мартини, прежде чем отправиться с вами в постель, можно немного пострадать, полистать, например, большой альбом с вырезками из ее шоу. Здесь были рекламные кадры с ее участием в немом фильме «Париж в полночь» (тогда, в 1926-м, она еще носила свои светло-каштановые волосы), в другом, под названием «Гольф и вдовы» (где она уже блондинка), несколько снимков со съемочной площадки вместе с Де Милли, а также несколько рекламных снимков ее спектакля в «Орфеуме» под названием «Салли и ее ребята». В альбоме я увидел громадное фото ее выхода в образе леди Годивы в «Айн-Артс балл», множество повесток в суд за ее голые танцы (она получила год тюрьмы, но выиграла апелляцию, не просидев и дня). Здесь же было несколько ругательных отзывов о ее выступлениях, распространяемых «лигами против непристойности» (в моем представлении «антинепристойность» во многом похожа на «пропристойность»), и несколько кадров из фильмов, в которых не так давно она снялась вместе с Джорджем Рэфтом. Я сказал ей, что знал Рэфта, но она ответила, что мир тесен, и мы оставили эту тему. При Салли не следовало упоминать знаменитостей.В белой современной кухне, где светлый мозаичный кафель приятно холодил ступни моих ног, она взбила несколько яиц, а меня заставила очистить несколько апельсинов. Потом приготовила яичницу и тосты, и мы вновь прошли в гостиную, где была включена только одна лампа; огни города проникали сквозь сплошное, во всю стену окно. Мы сели на софу с тарелками на коленях.– Где ты научилась так кухарить? – спросил я.– Дома на ферме. К тому же я незамужняя, почти тридцатилетняя женщина. Геллер.– У тебя неплохо получается, – подтвердил я. – Почему бы тебе не бросить шоу-бизнес и не выйти за меня замуж? Ты смогла бы мне все время готовить. Черт побери, я зарабатываю хорошие деньги. Правда, чтобы заработать столько, сколько ты зарабатываешь в неделю, мне надо год работать.Она улыбнулась, жуя, потом сказала: – Если это серьезное предложение, то я должна подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37