— Пашке по холке дают!
— Пошто?
— А за мериканца!
— Ну, за это, паря, следовает! Язык-то чесать со всяким — это на плечах кочан иметь!
— Ково? Ково?
— Кочан, говорю!
Говорившие рассмеялись. Однако на них тотчас же зашикали, замахали руками, всем интересно было, что дальше произойдёт у костра. Панцырня сидел багровый. Он начинал понимать, что, кажется, влип в историю.
— Может, скажешь, и Вашиктона не было? — с вызывом спросил он Виталия, теряя важность.
— Почему не было! Был Вашингтон, — ответил Виталий, прислушиваясь к перешептываниям за спиной. — И война за освобождение Америки от власти англичан была, война за независимость… Только давно это было. Вашингтон завоевал американцам свободу от английских купцов и чиновников. А теперь американские капиталисты под себя подмяли полмира и верхом сели на рабочего человека и крестьянина. Впрочем, вы, вероятно, лучше меня знаете, кто такие американцы. Они на Сучане и в Приморье память о себе оставили.
Виталий замолк. Наступила тишина. Топорков кивнул Панцырне:
— Ну, давай дальше!
— А ну вас! — сказал парень. — Рассказывай сам!
— Что ж, я расскажу, пожалуй! — поглядел на него Топорков. — Вот поднёс тебе этот американец чарочку…
— А вы видели? — буркнул Панцырня.
— Я не видел, да ты сам скажешь сейчас. Поднёс?
— Ну поднёс… с бабий напёрсток. Разговор только один.
— Вот поднёс, значит, он тебе чарочку, а ты к нему со всеми потрохами в полон: на-ка, бери меня… За чарку продался! Так?
Дело было не в строю. Тут, сидя у костра, можно было и огрызнуться на Афанасия Ивановича, благо что держался он сейчас не начальником, а товарищем. Панцырня сказал сердито:
— Ну, вы это бросьте, Афанас Иваныч!..
— А чего мне бросать? — не глядя на него, твёрдо ответил Топорков. — Это ты брось, Пашка, да наперёд запомни: кто в малом товарищей продаст, тот и в большом не задумается! — Панцырня даже поднялся с места, а Топорков продолжал сурово: — А как же не продался? Там тебе этот рыжий наболтал семь вёрст до небес да все лесом, а ты тут за него распинаешься. Слыхали мы, что «мериканцы свободный народ». Вот я тебе про них расскажу. Слов нет, американский рабочий с нашим одним духом дышит, в интервенцию он не пойдёт. Понял? Армия у них добровольная; стало быть, коли кто пошёл, так уж не затем, чтобы для тебя стараться. Я с Сучана… Американскими солдатами там командовал полковник Педдер. Мы спервоначалу думали, что американцы — это культурный народ. Только я тебе скажу: кто к нам с ружьём пришёл, хоть рыжий, хоть зелёный, хоть какой — немец, японец, американец, — добра не жди! Этот Педдер показал себя. Как фронты обозначились, почитай вся молодёжь сучанская в партизаны пошла за Советы. А Педдер стариков отцов собрал, под штыками уволок… Пока вели, все чин чином шло, пальцем не тронули: «Не беспокойтесь, все разъяснится! Не волнуйтесь!» Бабы бросились к Педдеру. Тот вышел навстречу — сигара в зубах, улыбается, гад: «Женщины! У вас нет никаких оснований для волнения. Идите по домам!» Ну, ушли… Ждут-пождут — стариков нема! Бабы опять к Педдеру. Усаживает, улыбается. «Не волноваться! — говорит. — Старики уехали на дознание во Владивосток». Ну, уехали — уехали… Педдер в другом месте лагерем стал. Вдруг слышим-послышим: стариков, мол, нашли…
Вокруг костра воцарилась тишина. Слышно было потрескивание веток в огне. Топорков продолжал:
— Ну, верно, нашли… На месте того лагеря, где американцы стояли. Собаки почуяли. Выть стали. Тут наши смекнули, что дело неладно. Стали рыть. Вырыли… Ну, на которых, почитай, живого места не было. Кололи, видно, били, тиранили. Огнём пытали: кожа на пятках да в мягких местах чёрной корочкой взялась… А чего было пытать? Никто из стариков и не знал, где сыны, где тот партизанский отряд стоит, да и не стоял он, отряд-то, а бил интервентов — сегодня здесь, завтра там!.. Тут-то уж все поняли, какая у них, американцев, культура-то — сродни Семёнову да Калмыкову. Сколько они народу извели! Разве сосчитаешь? Есть тут село такое, Анненково, слыхал? — Топорков посмотрел на Панцырню. — Так там с американского бронепоезда открыли огонь, мёртвыми да ранеными все улицы устлали. А чего было стрелять? Ни одного партизана в селе не было.
Топорков замолчал. Колодяжный тихо сказал:
— Да только ли на Сучане… В Чугуевке окружили да взяли в плен командира нашего Байбуру, секретаря Батюка, членов штаба Коваля да Шило, шомполами пороли — весь народ согнали на посмотренье. У Свиягино захватили партизана Мясникова. Уши, нос, руки и ноги отрубили и бросили, да хоронить запретили. Сказали: «Кто гроб сделает для него, тот и сам в гроб ляжет». Баба нашла его, в сундук поклала. Так в сундуке и похоронила.
— А бабу? — спросил кто-то из задних рядов.
— Бабу не тронули. Не до неё было! Тут их так попёрли, что небо с овчинку показалось! Я после того и в партизаны-то пошёл… А то все думал, что не моё дело.
— Сродственник, что ли, Мясников-то? — послышался голос.
— Сродственник! — ответил Колодяжный. — Русский человек.
Тяжёлое молчание нарушил Панцырня. Словно защищаясь, он сказал:
— Так то солдаты да полковники. А этот мирный… Про машины рассказывал.
Виталий поднял от костра голову и вгляделся в толпу партизан.
— Американские машины кто-нибудь видел, ребята? — спросил он.
— Видали: «Мак-Кормик», «Клетрак» да и ещё какие-то.
— Кто это говорит? Не вижу!
— А я, Тебеньков, товарищ Бонивур.
— Машины-то твои были? — спросил Бонивур.
Тебеньков рассмеялся.
— Ага, мои, держи карман шире! У Боталовых, Ковригиных, наших стодесятников, были. А я что, куда пошлют! Они кажный год в Благовещенске собирались на съезд, судили, кому каких машин надо купить, — ну, там жатки, лобогрейки, жнейки, молотилки, а то и паровики, — да в Америку посылали человека. А весной — из Владивостока по чугунке на Амур да на Зею…
Виталий огляделся. Кое-кто из партизан держал винтовки в руках скорее по привычке, чем по нужде.
— Ну-ка, дай! — сказал Виталий.
Он внимательно осматривал казённую часть винтовок и возвращал владельцам. Одну винтовку он задержал у себя и протянул Панцырне:
— Ну-ка, читай, что тут написано?
Панцырня недоверчиво посмотрел на него, с сомнением взял винтовку, натужась, стал рассматривать, шевелил губами, морщил лоб, потом с обидою сказал Виталию:
— Что ты мне даёшь-то? Не при мне писано, не по-нашему!
— Ну, тогда давай я прочитаю сам! — с усмешкой сказал Виталий и взял винтовку из рук Панцырни. — Сделано в Америке. Ремингтон-Арми-Юнион. Металлик Картридж компани. Номер 811415…
— Чего? Чего? — послышались голоса.
— Винтовка эта сделана в Америке, — сказал Виталий, — сделана по заказу Керенского. Ну, Керенскому этими винтовками воспользоваться не пришлось для войны «до победного конца» за интересы английских да французских толстосумов… Американцы передали все оружие Колчаку. Так эта винтовка очутилась на Дальнем Востоке. Около миллиона винтовок американские фабриканты переправили Колчаку и другим белым генералам! Они хорошо знали, что эти винтовки пойдут не против немцев, для чего они были заказаны, а против русского рабочего и крестьянина, который восстал против буржуев да генералов…
Виталий помолчал.
— А винтовка — это тоже машина… Вот теперь вам ясно, для кого американские фабриканты свои машины делают? Машины «Мак-Кормики», «Клетраки» и «Катерпиллеры» по карману только богачам, стодесятинникам. А винтовки и пушки американские капиталисты посылают белым генералам против нас с вами, товарищи, когда беднота да рабочие в свои руки власть взяли… Так выходит?
Чекерда, блестящими глазами следивший за Виталием, хлопнул себя ладонью по бедру и сказал:
— А не так, что ли?..
Топорков поднялся с колоды, на которой сидел. Он посмотрел на Панцырню и выразительно постучал по колоде согнутым пальцем:
— Шевелить мозгой надо, партизан, а то задубеет!
Панцырня зло посмотрел на него.
— Ты не стучи, командир, не ты мне мозгу-то в голову ложил.
— То-то, что не я, — отозвался Топорков. — Кабы я ложил, так было бы у тебя в голове погуще!
Он встал и вышел из круга. Уже теряясь в темноте, из-за спин партизан, он сказал Панцырне:
— За разговор с задержанным да за чарочку получи один наряд в караул вне очереди, чтобы было время подумать!
— Это да! — сказал Олесько.
— Иди ты к черту! — цыкнул на него Панцырня.
Вслед за Топорковым ушёл от костра и Виталий.
Круг распался. Партизаны стали расходиться. Кое-где задымились цигарки. Везде вполголоса шли разговоры.
Панцырня остался у потухающего костра. Он сидел на колоде и следил за тем, как медленно превращались в пепел угли. Голову он так и не поднял. Сидел долго, пока кто-то не крикнул ему:
— Эй, Пашка! Ложись, парень, спать, утро вечера мудрёнее! — И, не обидно усмехнувшись, добавил: — Мериканец!
Послышались смешки. Панцырня только глазами сверкнул, но сдержался и не ответил ничего.
Глава шестнадцатая
ОТОВСЮДУ НОВОСТИ

1
Вскочив с топчана до побудки, Виталий побежал на речку купаться.
Розовело небо на востоке. От озарённых невидимым солнцем облаков на землю падал розовый клубящийся, туман, делая привычную местность неузнаваемой. Ничто не нарушало тишины утра, только щебет птиц разносился вокруг. Пернатые ловцы кружились, ища добычи, улетали, вновь возвращались.
Искупавшись, Виталий посидел на берегу, следя за тем, как красный диск солнца выходил из-за горизонта.
…Пора идти!
Дорога пролегала через овсы.
Метёлки на седоватых стеблях расступались перед Виталием и вновь смыкались, обдавая ноги росяными брызгами.
С тропинки, по которой шёл Виталий, тяжело бросился в сторону тучный фазан. Золотистый стрельчатый хвост его волочился шлейфом. Виталий торопливо огляделся: нет ли где-нибудь палки? Однако поле было старое, чищеное. Фазан, тяжело переваливаясь, продирался сквозь овсы, выскочил на опушку, где кончались посевы, и бросился в кустарник. Пронзительно вскрикнула несколько раз фазанья курочка. Виталий погнался за петухом, чуть не наступая ему на волочащийся по земле хвост. В азарте он сорвал с головы фуражку и что есть силы кинул вслед фазану. С отчаянным криком напуганный фазан тяжело взлетел вверх, сделал несколько нелепых взмахов крыльями и свалился где-то за кустами.
А фуражка оказалась в руках девушки, вышедшей из-за кустов на повороте тропинки.
Перед Виталием стояла Нина.
Озарённая солнцем, коричневая от загара, она была совсем не похожа на ту городскую девушку, память о которой столь бережно хранил Виталий до сих пор. Девушка глянула на него и, не удивившись его появлению, весело сказала:
— Вот тебе и раз, Виталий! Ты чего же шапками кидаешься? Это что, новый способ здороваться?
Ошеломлённый встречей, Виталий пробормотал:
— Это я в фазана кинул.
— А фазан где?
Виталий показал в сторону, где скрылся фазан. Нина рассмеялась:
— Эх, ты охотник! Не поймал, значит, жар-птицу!
Пепельные волосы Нины лежали на голове светящейся короной. Крутой лоб, смугло-розовые щеки, яркие губы, крепкая, статная фигура, высокая грудь — все это было и знакомо и незнакомо Виталию. Нина изменилась к лучшему. Она повзрослела и расцвела за те два месяца, которые прошли со времени их последнего свидания.
— Что уставился, Витя? Не узнаешь? — Нина протянула руку. — Ну, здравствуй!
— Да, тебя трудно узнать, — произнёс Бонивур.
— Значит, богатой буду. Ты в лагерь идёшь? Пошли! — Девушка подхватила его под руку. — Я пешком шла. Устала. Есть хочу. Пошли, быстро!
Так состоялась встреча, которой ждал с душевным трепетом Виталий. Ни одного особенного слова не нашлось у Нины для него.
Да, Нина изменилась. Видно, новые люди, события, жизнь беспокойная, тревожная заслонили от неё и Виталия и город, потушив в её сердце робкий росток чувства, взошедший нежданно и так же нежданно увядший.
— Ты будто не в духе? — спросила Нина, бросив на него взгляд. — Жалко, что петуха упустил? — Короткий смешок её, ослепительная улыбка не таили в себе ничего большего, чем обычная шутка и смех.
Она даже не заметила состояния Виталия.
2
Нина пришла не с пустыми руками. Когда Топорков, встретивший её как родную дочь, усадил в шалаше и принялся угощать, Нина ела, успевая и рассказывать.
Топорков останавливал её:
— Да ты поешь толком, птаха! Язык, поди, не закостенеет! Потом расскажешь.
Нина с набитым ртом отвечала:
— Афанасий Иванович! Вы мне не мешайте! Как это я буду молчать, когда у меня ворох новостей? Просто невозможно.
Из рассказа Нины было ясно, что белые концентрировали свои силы на нескольких важнейших участках в районах, прилегающих к прифронтовым. Переформирование их частей заканчивалось. Нине не раз приходилось встречаться и разговаривать с солдатами, у которых на рукаве был нашит зелёный треугольник. Это были мобилизованные. Солдатам Земской рати была обещана земля навечно. И кое-кто попался на эту дитерихсовскую удочку, особенно среди зажиточных крестьян. Листовки с призывом «Бороться за землю, за право!» имели в деревнях хождение. Не довольствуясь, однако, этим, штабисты Дитерихса предпринимали и другие меры. За обычными воинскими формированиями из мобилизованных были расположены охранные офицерские отряды, вооружённые пулемётами. Расстреливать тех, кто попятится, — вот была задача этих отрядов из отборных «добровольцев», которым нечего было терять. В некоторых пунктах были организованы ударные части. Они должны были прорвать фронт любой ценой, рассечь части НРА, пробиться в районы амурского казачества и попытаться поднять там восстание.
Виталий внимательно смотрел на Нину. Он видел, как возмужала она, попав в обстановку, где успех дела решала она сама, где её инициатива и смётка обеспечивали многое. Нина была теперь уже не той увлекающейся гимназисткой, которая когда-то с обожанием глядела на Виталия. Она многое умела и могла сделать.
Однако Виталий обратил внимание на то, что Нина делает слишком широкие обобщения и рассказывает о тех местах, в которых физически она не могла быть за время своего рейда в прифронтовую полосу. Это заставило его насторожиться. Как видно, Нина о многом передавала понаслышке, но, увлекаясь, представляла себе это так, как если бы все видела своими глазами. «Доверчива! — подумал Виталий. — Такого разведчика легко вокруг пальца обвести!».
Топорков же слушал Нину с восхищением. Он считал её своей воспитанницей.
— Экого мне бог помощничка послал, Виталя, а! Сквозь огонь и воду пройдёт!.. Ай да Нинка!
Пожилой человек, многое видевший на своём веку, он отлично понимал, что далеко не всему в рассказе Нины можно придавать серьёзное значение. Но его радовали задор и живость Нины.
Нина как бы не обратила внимания на слова командира, но по раскрасневшемуся лицу её было видно, что похвала Топоркова ей была приятна. Однако ей хотелось услышать одобрение и Бонивура. Она обратилась к Виталию:
— А ты что скажешь? Есть что сообщить дяде Коле?
— Что я скажу? — наморщил он лоб. — Если все, о чем ты говоришь, результат твоих личных наблюдений, то ты молодец, многое сумела увидеть, а если…
Нина замялась, но потом сказала:
— Многое я слышала от других, а то и от третьих лиц. Но ты же сам, Виталий, учил не пренебрегать ничем, запоминать все, сопоставлять и делать выводы…
Топорков взял Нину под свою защиту.
— Да будет тебе придираться-то! — сказал он Виталию. — Новички, которые в отряд идут, то же самое говорят… У Нины только складнее получается. Да, я думаю, она все-таки побольше видела, чем те, кто в своей норе ховался.
— Я не придираюсь. Только надо предупреждать, что разведчик сам видел и о чем люди сказали. Слухам-то, сам знаешь, вера короткая.
Нина простодушно сказала:
— Знаешь, Виталий, я так ясно все это представляю, что кажется, сама видела. Ей-богу!
— Э-э! Да ты совсем ещё девчонка, оказывается! — протянул Топорков, рассмеявшись. Вслед за ним рассмеялись и Виталий с Ниной.
Топорков посидел, посидел, подумал.
— Видно, считанные дни остались! — сказала Нина. — Во всех отрядах, которые стоят вдоль железных дорог, только и разговоры о том, что скоро из Владивостока придут бронепоезда.
— Да. Судя по всему, недолго ждать, — сказал Виталий. — А какое настроение, Нина, у белых? Надеются они на успех?
— Вот уж чего нет, так нет! — усмехнулась Нина. — Видала я сама однажды такую сцену в буфете на вокзале. Встретились несколько офицеров из разных полков, видно, старые знакомые… Разговорились, подвыпили, зашумели — и все разговоры о будущем походе? За всех выпили, а потом за поход выпили… И вдруг один другому кукиши показали. «На Москву!» — и кукиш. Стали прощаться: «Дай бог на Миллионке встретиться, в кабачке». Судите сами об их настроениях!
Топорков расхохотался.
— Видно, не все господа офицеры голову-то потеряли! А остальным мы поможем как-нибудь образумиться.
— Да, — сказала Нина. — Как-то пристал ко мне на станции американец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70