Гость присел на минуту, потом вскочил и принялся расхаживать по комнате… Визитная карточка посетителя сообщала, что перед Дитерихсом Джозия Вашингтон Кланг. «Рекомендация от Мак-Гауна!» — ещё раньше доложил о Кланге порученец.
— Я восхищён, генерал, размахом вашего дела! — загремел Кланг. Деловая жизнь в Приморье кипит. Это весьма показательно, что приход вашего правительства к власти токийская биржа отметила повышением акций Мицуи на два пункта! Вы прекрасный организатор и деловой человек, генерал… Это не комплимент, генерал, комплименты не приняты в Америке; это только трезвое признание трезвого человека. Ваши солдаты производят прекрасное впечатление. Их много. Это признак будущих военных успехов, генерал, и будущих рынков! — Кланг поднял вверх указательный палец и рассмеялся раскатистым смехом, как бы говорившим, что хозяину этой глотки и этого смеха совсем не свойственны какие-либо иные побуждения, кроме тех, которые он так уверенно и громко высказывает. — И рынки, генерал! — продолжал Кланг. — Мы, трезвые люди, знаем, что войны ведутся ради дела и способствуют процветанию промышленности… Когда приезжаешь сюда, сразу попадаешь в атмосферу, которая не может не радовать своими возможностями. Настроение здесь превосходное. Все говорят о походе на Москву, генерал, пусть он ещё не начат. Я наглядно представляю себе, какие силы у вас зажаты в кулак!
Кланг совершенно оглушил генерала. В глазах мелькала длинная фигура американца. Поток слов, которые обрушил Кланг, не давал Дитерихсу возможности узнать, какова цель его посещения. В голове генерала, любившего тишину, загудело; однако он порозовел от похвал американца, которые высказывались так громко, что совсем не походили на лесть.
— Присядьте, мистер Кланг! — сказал он со всей любезностью, на какую был способен.
— Благодарю! — отозвался американец. Склонив голову, он посмотрел на генерала. — Я не отниму у вас много времени, генерал. У нас говорят, что время — это деньги. Поэтому я бы хотел перейти к цели моего посещения, если вы позволите?
Дитерихс кивнул головой. Кланг в том же приподнятом тоне простодушного, полного жизни, хорошего парня сказал:
— Я деловой человек, генерал, но мне не чужда романтика, не чужда поэзия жизни. Мы в Америке умеем совмещать это! Мы умеем сочетать сухой рационализм индустрии с вдохновенным полётом фантазии. Нас не останавливают расстояния и противодействие нашим планам. Мы умеем проникать всюду и видеть богатства, вызывать их к жизни там, где азиатская сонливость или расхлябанность Старого Света не дают им прийти в движение.
Дитерихс потерял нить мысли мистера Кланга. Он с напряжением сморщил лоб, пытаясь разобраться в том, что говорил собеседник, и не мог. Кланг между тем продолжал:
— Только романтика, генерал, влечёт американских дельцов в самые отдалённые уголки нашей планеты. Меня всегда интересовали полярные области, генерал. «Северное акционерное общество», которое я представляю здесь, специфически заинтересовано ими. Меня привлекает север, потому что там, в этой ледяной пустыне, с особенной силой видно всемогущество делового человека. Он приходит туда, простирает руки — и пустыня начинает приносить доллары! Доллары из воздуха, из тьмы, из полярной ночи!..
Как с трудом понял Дитерихс, Кланг намерен был заняться эксплуатацией пушных богатств Чукотки, а также организовать зверобойный промысел вдоль её побережья. Ему нужно было официальное разрешение на это, чтобы иметь возможность «выставить» оттуда всех, кто такого разрешения не имел.
У генерала было очень туманное представление о Чукотке. Для него ещё со школьных лет синонимом отдалённости являлась Камчатка, а теперь оказывалось, что есть ещё более далёкие места. Где это? Кто там живёт, что делает?
— За Полярным кругом, генерал, нет ничего, что говорило бы о двадцатом веке. Чукотка — это Белое Безмолвие, царство тьмы, пещерный век. Льды, белые медведи и… дикари, имеющие в своём словаре восемь десятков слов! — выпалил мистер Кланг одним духом.
— Но тюлени, киты… соболи? — с натугой вспомнил генерал.
Мистер Кланг опять поднял палец.
— Правильно! Но их надо взять, чтобы их жир, шкуры, ус, меха превратились в доллары. Это опасно и трудно, но стоит того, чтобы потрудиться, а?
Дитерихс посмотрел на карту, висящую на стене. Чукотка взбиралась на этой карте на самый верх, под обрез, и холодные волны Северного Ледовитого океана лизали её берега. Генерал не был уверен в том, что его власть распространяется так далеко. Он с достоинством сказал, что при настоящем напряжённом положении, требующем сосредоточения всех сил в Приморье, он, кажется, не в состоянии обеспечить охрану интересов «Северного общества» на Чукотке.
Кланг понимающе закивал головой:
— Да, конечно, я понимаю все. Но мы, собственно, и не рассчитываем на помощь генерала в этом предприятии. Американцы умеют защищать свои интересы везде. Потом… хороший зверобойный бот или шхуна всегда вооружены; это совершенно необходимо в тех местах, где каждый белый должен иметь в кармане револьвер… Кроме того… — Кланг повернулся к окну, из которого был как на ладони виден порт. — Кроме того, генерал, звезды и полосы никогда не откажутся прийти на защиту американского проспектора!
Дитерихс вопросительно взглянул на посетителя.
— Звезды и полосы?
Американец рассмеялся.
— Звезды и полосы, генерал. Так мы называем наш флаг!
Проследив направление взгляда гостя, Дитерихс понял, что Кланг глядит на причалы: там пришвартованы «Сакраменто» и «Нью-Орлеан», цветистые флаги которых видны были и отсюда. Он поморщился; заявление Кланга о том, что американские суда могут всегда пересечь Берингов пролив, не очень обрадовало его, как и намёк на то, что Кланг готов к применению оружия там, в ледяной пустыне… Кланг живо заметил:
— В исключительных случаях, конечно, генерал! Только в исключительных случаях!
— Я не уверен, что там есть наша администрация, — осторожно выразился генерал. «А вдруг там большевики?» — пришла ему в голову мысль. — Может быть, в настоящее время Чукотка находится в нашей юрисдикции лишь номинально, мистер Кланг. Я не уверен, что…
Кланг понял генерала с полуслова. Он сжал челюсти.
— О! У меня есть опыт обращения с «товарищами», господин генерал, — проговорил он жёстко.
— Откуда же, мистер Кланг?
— Я имел честь быть в американской экспедиционной группе в Архангельске… Мы высылали большевиков на остров Мудьюг. Больше трех месяцев никто из них не выдерживал. Проклятое место, генерал, хуже божьего ада!
— А вы бывали там? — заинтересовался Дитерихс.
Кланг коротко ответил:
— Был. Проклятое место!
— Простите, что же вы там делали?
— Был комендантом лагеря, в котором содержались большевики. Проклятое место!.. Я получил там два производства и уволился в чине капитана.
Словоохотливость изменила Клангу. Он замолчал. После большой паузы он сказал:
— Имею опыт, генерал… Имею опыт.
Кланг присел на подоконник и закурил сигарету. Когда он молчал, он не казался рубахой-парнем, каким делали его слова и смех, раскатистый и громкий. Дитерихс подумал почему-то, что Кланг, вероятно, умеет и молчать, долго и мрачно, молчать так, что от одного этого молчания становится не по себе. Блик света упал на лицо Кланга, и тогда стал заметён его перебитый нос, тугие желваки на челюстях, острый взгляд исподлобья… Да, этого не остановит Белое Безмолвие и противодействие. Вероятно, и сейчас парабеллум или браунинг оттягивает его задний карман…
— Хорошо, господин Кланг… Можете рассчитывать на моё содействие! — сказал Дитерихс.
Глава тринадцатая
ЗЕМСКАЯ РАТЬ
1
Вербовка в Земскую рать началась.
Трехцветные флаги взвились над всеми правительственными учреждениями. Транспаранты, украшенные трехцветными нашивками и зелёными угольниками, возглашали: «Ты ещё не записался в Земскую рать? Запишись!» Яркие плакаты и листовки покрыли все улицы.
Дитерихс сам придумал все приличествующие лозунги, утвердил знак Рати — зелёный угольник, утвердил форму офицеров Земской рати — зеленые нашивки на кителе и зелёный позумент на брюках, вспомнив, что подобное шитьё было на парадной форме гусар. Ближайшее окружение генерала было вынуждено надеть новую форму. Запись в Земскую рать открыл сам генерал. Под номером один Дитерихс расписался лично. Вслед за ним нехотя записались и все военспецы, которые окружали Дитерихса.
Вербовочные пункты открылись на всех улицах. Огромные трехцветные стяги осеняли столы, за которыми под открытым небом восседали офицеры вербовочных комиссий. Организованы были также и летучие агитационно-вербовочные отряды из жён офицеров — из трех-пяти дам в костюмах сестёр милосердия, с офицером во главе; их трехцветные перевязи через плечо виднелись издалека, что помогало горожанам вовремя перейти на другую сторону улицы, чтобы избежать не очень приятной беседы на тему о патриотизме. Подобные же группы были брошены на кружечный сбор в пользу Земской рати. Они наводнили город. Эти женщины настигали горожан всюду: в иллюзионах, театрах, магазинах, кафе, ресторанах, ночных кабаре и квартирах, призывая жертвовать на «великое дело».
Гремели оркестры в садах Завойко и Невельского, где расположились главные вербовочные пункты. Гулянья в пользу Земской рати следовали одно за другим. По вечерам разноцветные ракеты озаряли город призрачным светом, фантастические фейерверки с вензелями «ЗР» сжигались на водах залива.
Горожане охотно ходили на гулянья, глазели на фейерверки…
2
Таня жила в вагоне одна. Днём приходил Алёша, обедал, отдыхал, к вечеру же опять уходил спать к кому-нибудь из железнодорожников.
В задумчивости сидела Таня на лесенке, ведшей в вагон. Мысли её были прикованы к письму Виталия, полученному утром через связного. Виталий писал, что в отряде ему приходится многому учиться — владеть саблей, привыкать к таёжной жизни, время узнавать по звёздам, ориентироваться в лесной чаще; чувствует он себя совсем мальчишкой, который ничего в жизни не видал. Таня улыбнулась при воспоминании об этом месте письма: Виталий искренне признавался, что в тайге он беспомощен. Таня подумала: кто же ему стирает, кто чинит его изодравшееся бельё и одежду? Она сокрушённо качнула головой, и сердце её сжалось. Она стосковалась по Бонивуру. Тёплая, щемящая нежность к черноглазому юноше жила в ней. «Надо будет послать с обратным пару рубашек из Алешкиного белья, а то там, поди, не достанешь», — подумала Таня. В конце письма Виталий приписал несколько строчек ей: «Танюша! Очень скучаю по тебе! Как ты живёшь? Все воюешь, поди, с Алёшей? Ну, воюй! Мы тоже скоро перестанем небо коптить!.. Будь здорова, сестрёнка!»
Таня не умела долго раздумывать. Её симпатия к Виталию была действенной. Переворошив бельё Алёши, она отыскала рубахи, выстирала их, погладила и уселась на лесенке пришивать пуговицы. Работа приближалась к концу, когда внимание Тани привлекло какое-то движение в глубине тупика. Там шагала группа женщин в сестринских наколках, со щитками, на которых было нацеплено что-то пёстрое; женщины шли в сопровождении офицеров.
Красные первореченцы продолжали бастовать. Хотя во Владивостоке и было известно, что агитация за Земскую рать на Первой Речке не может иметь успеха, все же дамы-патронессы поехали и сюда. Они поравнялись с Таней. Остановились. Одна из них обратилась к девушке:
— Гражданка! Жертвуйте на Земскую рать, на великое дело!
Таня машинально вынула рублёвку. Одна из дам стала откалывать жетон. Таня прищурилась. Потом торопливо сказала:
— Одну минуту! Я сейчас. — Она помчалась в вагон, вернулась спустя несколько минут и, высыпая в протянутую руку дамы горсть мелочи японской чеканки, сказала. — Пожалуйста! Только русские-то деньги на это давать негоже. А японские сены — впору!
Дама вспыхнула. Прапорщик, сопровождавший патронесс, вырвал жетон из рук девушки.
— Люди кровь будут проливать за это, а вы издеваетесь! Как вам не стыдно! — срывающимся голосом сказал он.
Одна из дам взяла офицера за локоть.
— Жорж, идёмте отсюда! — Она что-то шёпотом добавила, оглядываясь на Таню.
В Семеновском огрызке дам-патронесс направили к полковнику-артельщику. Тот с вниманием выслушал возмущённый рассказ дам о столкновении на Рабочей улице и сожалительно пожал плечами:
— Да, знаете… На Первой Речке, боюсь, это предприятие не удастся. Здесь понятия иные.
— Надо же быть патриотом, черт возьми! — горячо сказал прапорщик.
Полковник посмотрел на него.
— К сожалению, на Первой Речке понятие патриотизма заключает в себе несколько иные элементы, чем в нашем представлении.
— Вы должны помочь нам, полковник! — обратилась к нему одна из дам.
— Рад служить.
— Как же нам быть? Неужели возвращаться в город с жетонами? Мы надеемся на вас.
Полковник задумчиво посмотрел на даму.
— M-м… Сколько у вас жетонов?
— На щите две сотни и в сумке три сотни.
— Сколько же они стоят?
— Это зависит от воли жертвователя… Всякое даяние благо! — вставила одна из дам.
Полковник, что-то прикинув, сказал:
— Те, что на щите, я, пожалуй, для моей артели возьму… А больше мне не удастся распространить. По полтиннику за жетон, я думаю, каждый заплатит.
— Офицеры-то? По полтиннику? — изумился прапорщик.
Полковник, не глядя на него, ответил:
— Да-с, офицеры… Они уже полтора года грузчиками работают, молодой человек!
В том, что он назвал прапорщика не по чину, а молодым человеком, было что-то очень оскорбительное, от чего прапорщик вспыхнул. Он уставился на артельщика.
— Я не понимаю вас, господин полковник!
Тот тяжело обернулся к нему:
— Могу объяснить, господин юный офицер. Этот проект генерала Дитерихса крайне непопулярен среди безработных офицеров… Здравого смысла в нем не много. С точки зрения военной этот поход — полный абсурд. Даже если Земской рати удастся добиться какого-то временного тактического успеха, все это игрушки! Прошу прощения, милостивые государыни, я не имею в виду ваши благородные чувства! Мои офицеры принесли в жертву родине все — честь, здоровье, семью. Теперь у многих нет и полтинника, чтобы субсидировать начинания свитского генерала, который о войне имеет весьма приблизительное представление.
— Вот как! — проронил униженный прапорщик.
Полковник, не обратив внимания на его возглас, поклонился даме, державшей щит.
— С вашего разрешения, мадам! Вот деньги!
3
Через две недели с начала записи волонтёров в Земскую рать Дитерихс запросил сведения о ходе вербовки и результатах кружечного сбора.
Генерал не мог поверить своим глазам, когда не без трепета ему сообщили об этих результатах: они были так ничтожны, что Дитерихс мог прийти в бешенство!
Однако, увлечённый разработкой «великих планов», правитель отнёсся к неуспеху поднятой им кампании, как к досадному эпизоду. Эта неудача не образумила его и ничему не научила. Два дня он был мрачен, а затем обрушился на организаторов вербовки, виня их в недостатке усердия. Он не мог допустить мысли, что идея Земской рати никого не увлекла. В горячечных мечтах ему рисовалось совсем иное…
— Священного огня у вас нет, оттого и дело идёт медленно! — сказал он укоризненно коменданту города. Тот, отворачивая взор от генерала, промямлил что-то невразумительное. Дитерихс отпустил его, наказав: — Немедленно предпримите меры к оживлению этого дела. И побольше веры! Веры, господа! В ком нет веры, тот не человек, и мне не жалко будет расстрелять его!.. Хотя я и не сторонник крайних мер.
Взбодрённые этим напутствием, комендант города и штабисты Земской рати, посовещавшись, решили предпринять кое-что, кроме оркестров в парках и фейерверков в заливе.
…Алёша Пужняк возвращался от Михайлова, которому он доложил о ходе забастовки на Первой Речке. Командование белых и железнодорожная администрация обратились к забастовщикам с призывом возобновить работу, обещая оплату времени забастовки и двойное жалование. Стачечный комитет наотрез отказался от предложения. Теперь белые, произведя набор среди военнослужащих — солдат и офицеров, направили в мастерские бронецеха своих людей. Они приступили к работе. Вход в тупик был закрыт для всех посторонних. Сильная охрана препятствовала рабочим проникнуть в цех. Кое-какое путевое хозяйство белые также взяли в свои руки. Военные стрелочники, дежурные по станции, машинисты затеплили на узле жизнь. «Обсудим! — сказал Михайлов. — Что-нибудь придумаем и на это!»
На вокзале Алёша сидел в зале третьего класса. Поезд стоял уже на пути. Однако посадки не было. Двери на перрон не открывались.
С досадой посмотрев на часы, Алёша увидел, что сидит уже лишние полчаса. Пожалев, что не успел уехать с предыдущим поездом, Алёша принялся разглядывать расписание поездов. Под рубрикой «дальние» было написано «Владивосток — Иман».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Я восхищён, генерал, размахом вашего дела! — загремел Кланг. Деловая жизнь в Приморье кипит. Это весьма показательно, что приход вашего правительства к власти токийская биржа отметила повышением акций Мицуи на два пункта! Вы прекрасный организатор и деловой человек, генерал… Это не комплимент, генерал, комплименты не приняты в Америке; это только трезвое признание трезвого человека. Ваши солдаты производят прекрасное впечатление. Их много. Это признак будущих военных успехов, генерал, и будущих рынков! — Кланг поднял вверх указательный палец и рассмеялся раскатистым смехом, как бы говорившим, что хозяину этой глотки и этого смеха совсем не свойственны какие-либо иные побуждения, кроме тех, которые он так уверенно и громко высказывает. — И рынки, генерал! — продолжал Кланг. — Мы, трезвые люди, знаем, что войны ведутся ради дела и способствуют процветанию промышленности… Когда приезжаешь сюда, сразу попадаешь в атмосферу, которая не может не радовать своими возможностями. Настроение здесь превосходное. Все говорят о походе на Москву, генерал, пусть он ещё не начат. Я наглядно представляю себе, какие силы у вас зажаты в кулак!
Кланг совершенно оглушил генерала. В глазах мелькала длинная фигура американца. Поток слов, которые обрушил Кланг, не давал Дитерихсу возможности узнать, какова цель его посещения. В голове генерала, любившего тишину, загудело; однако он порозовел от похвал американца, которые высказывались так громко, что совсем не походили на лесть.
— Присядьте, мистер Кланг! — сказал он со всей любезностью, на какую был способен.
— Благодарю! — отозвался американец. Склонив голову, он посмотрел на генерала. — Я не отниму у вас много времени, генерал. У нас говорят, что время — это деньги. Поэтому я бы хотел перейти к цели моего посещения, если вы позволите?
Дитерихс кивнул головой. Кланг в том же приподнятом тоне простодушного, полного жизни, хорошего парня сказал:
— Я деловой человек, генерал, но мне не чужда романтика, не чужда поэзия жизни. Мы в Америке умеем совмещать это! Мы умеем сочетать сухой рационализм индустрии с вдохновенным полётом фантазии. Нас не останавливают расстояния и противодействие нашим планам. Мы умеем проникать всюду и видеть богатства, вызывать их к жизни там, где азиатская сонливость или расхлябанность Старого Света не дают им прийти в движение.
Дитерихс потерял нить мысли мистера Кланга. Он с напряжением сморщил лоб, пытаясь разобраться в том, что говорил собеседник, и не мог. Кланг между тем продолжал:
— Только романтика, генерал, влечёт американских дельцов в самые отдалённые уголки нашей планеты. Меня всегда интересовали полярные области, генерал. «Северное акционерное общество», которое я представляю здесь, специфически заинтересовано ими. Меня привлекает север, потому что там, в этой ледяной пустыне, с особенной силой видно всемогущество делового человека. Он приходит туда, простирает руки — и пустыня начинает приносить доллары! Доллары из воздуха, из тьмы, из полярной ночи!..
Как с трудом понял Дитерихс, Кланг намерен был заняться эксплуатацией пушных богатств Чукотки, а также организовать зверобойный промысел вдоль её побережья. Ему нужно было официальное разрешение на это, чтобы иметь возможность «выставить» оттуда всех, кто такого разрешения не имел.
У генерала было очень туманное представление о Чукотке. Для него ещё со школьных лет синонимом отдалённости являлась Камчатка, а теперь оказывалось, что есть ещё более далёкие места. Где это? Кто там живёт, что делает?
— За Полярным кругом, генерал, нет ничего, что говорило бы о двадцатом веке. Чукотка — это Белое Безмолвие, царство тьмы, пещерный век. Льды, белые медведи и… дикари, имеющие в своём словаре восемь десятков слов! — выпалил мистер Кланг одним духом.
— Но тюлени, киты… соболи? — с натугой вспомнил генерал.
Мистер Кланг опять поднял палец.
— Правильно! Но их надо взять, чтобы их жир, шкуры, ус, меха превратились в доллары. Это опасно и трудно, но стоит того, чтобы потрудиться, а?
Дитерихс посмотрел на карту, висящую на стене. Чукотка взбиралась на этой карте на самый верх, под обрез, и холодные волны Северного Ледовитого океана лизали её берега. Генерал не был уверен в том, что его власть распространяется так далеко. Он с достоинством сказал, что при настоящем напряжённом положении, требующем сосредоточения всех сил в Приморье, он, кажется, не в состоянии обеспечить охрану интересов «Северного общества» на Чукотке.
Кланг понимающе закивал головой:
— Да, конечно, я понимаю все. Но мы, собственно, и не рассчитываем на помощь генерала в этом предприятии. Американцы умеют защищать свои интересы везде. Потом… хороший зверобойный бот или шхуна всегда вооружены; это совершенно необходимо в тех местах, где каждый белый должен иметь в кармане револьвер… Кроме того… — Кланг повернулся к окну, из которого был как на ладони виден порт. — Кроме того, генерал, звезды и полосы никогда не откажутся прийти на защиту американского проспектора!
Дитерихс вопросительно взглянул на посетителя.
— Звезды и полосы?
Американец рассмеялся.
— Звезды и полосы, генерал. Так мы называем наш флаг!
Проследив направление взгляда гостя, Дитерихс понял, что Кланг глядит на причалы: там пришвартованы «Сакраменто» и «Нью-Орлеан», цветистые флаги которых видны были и отсюда. Он поморщился; заявление Кланга о том, что американские суда могут всегда пересечь Берингов пролив, не очень обрадовало его, как и намёк на то, что Кланг готов к применению оружия там, в ледяной пустыне… Кланг живо заметил:
— В исключительных случаях, конечно, генерал! Только в исключительных случаях!
— Я не уверен, что там есть наша администрация, — осторожно выразился генерал. «А вдруг там большевики?» — пришла ему в голову мысль. — Может быть, в настоящее время Чукотка находится в нашей юрисдикции лишь номинально, мистер Кланг. Я не уверен, что…
Кланг понял генерала с полуслова. Он сжал челюсти.
— О! У меня есть опыт обращения с «товарищами», господин генерал, — проговорил он жёстко.
— Откуда же, мистер Кланг?
— Я имел честь быть в американской экспедиционной группе в Архангельске… Мы высылали большевиков на остров Мудьюг. Больше трех месяцев никто из них не выдерживал. Проклятое место, генерал, хуже божьего ада!
— А вы бывали там? — заинтересовался Дитерихс.
Кланг коротко ответил:
— Был. Проклятое место!
— Простите, что же вы там делали?
— Был комендантом лагеря, в котором содержались большевики. Проклятое место!.. Я получил там два производства и уволился в чине капитана.
Словоохотливость изменила Клангу. Он замолчал. После большой паузы он сказал:
— Имею опыт, генерал… Имею опыт.
Кланг присел на подоконник и закурил сигарету. Когда он молчал, он не казался рубахой-парнем, каким делали его слова и смех, раскатистый и громкий. Дитерихс подумал почему-то, что Кланг, вероятно, умеет и молчать, долго и мрачно, молчать так, что от одного этого молчания становится не по себе. Блик света упал на лицо Кланга, и тогда стал заметён его перебитый нос, тугие желваки на челюстях, острый взгляд исподлобья… Да, этого не остановит Белое Безмолвие и противодействие. Вероятно, и сейчас парабеллум или браунинг оттягивает его задний карман…
— Хорошо, господин Кланг… Можете рассчитывать на моё содействие! — сказал Дитерихс.
Глава тринадцатая
ЗЕМСКАЯ РАТЬ
1
Вербовка в Земскую рать началась.
Трехцветные флаги взвились над всеми правительственными учреждениями. Транспаранты, украшенные трехцветными нашивками и зелёными угольниками, возглашали: «Ты ещё не записался в Земскую рать? Запишись!» Яркие плакаты и листовки покрыли все улицы.
Дитерихс сам придумал все приличествующие лозунги, утвердил знак Рати — зелёный угольник, утвердил форму офицеров Земской рати — зеленые нашивки на кителе и зелёный позумент на брюках, вспомнив, что подобное шитьё было на парадной форме гусар. Ближайшее окружение генерала было вынуждено надеть новую форму. Запись в Земскую рать открыл сам генерал. Под номером один Дитерихс расписался лично. Вслед за ним нехотя записались и все военспецы, которые окружали Дитерихса.
Вербовочные пункты открылись на всех улицах. Огромные трехцветные стяги осеняли столы, за которыми под открытым небом восседали офицеры вербовочных комиссий. Организованы были также и летучие агитационно-вербовочные отряды из жён офицеров — из трех-пяти дам в костюмах сестёр милосердия, с офицером во главе; их трехцветные перевязи через плечо виднелись издалека, что помогало горожанам вовремя перейти на другую сторону улицы, чтобы избежать не очень приятной беседы на тему о патриотизме. Подобные же группы были брошены на кружечный сбор в пользу Земской рати. Они наводнили город. Эти женщины настигали горожан всюду: в иллюзионах, театрах, магазинах, кафе, ресторанах, ночных кабаре и квартирах, призывая жертвовать на «великое дело».
Гремели оркестры в садах Завойко и Невельского, где расположились главные вербовочные пункты. Гулянья в пользу Земской рати следовали одно за другим. По вечерам разноцветные ракеты озаряли город призрачным светом, фантастические фейерверки с вензелями «ЗР» сжигались на водах залива.
Горожане охотно ходили на гулянья, глазели на фейерверки…
2
Таня жила в вагоне одна. Днём приходил Алёша, обедал, отдыхал, к вечеру же опять уходил спать к кому-нибудь из железнодорожников.
В задумчивости сидела Таня на лесенке, ведшей в вагон. Мысли её были прикованы к письму Виталия, полученному утром через связного. Виталий писал, что в отряде ему приходится многому учиться — владеть саблей, привыкать к таёжной жизни, время узнавать по звёздам, ориентироваться в лесной чаще; чувствует он себя совсем мальчишкой, который ничего в жизни не видал. Таня улыбнулась при воспоминании об этом месте письма: Виталий искренне признавался, что в тайге он беспомощен. Таня подумала: кто же ему стирает, кто чинит его изодравшееся бельё и одежду? Она сокрушённо качнула головой, и сердце её сжалось. Она стосковалась по Бонивуру. Тёплая, щемящая нежность к черноглазому юноше жила в ней. «Надо будет послать с обратным пару рубашек из Алешкиного белья, а то там, поди, не достанешь», — подумала Таня. В конце письма Виталий приписал несколько строчек ей: «Танюша! Очень скучаю по тебе! Как ты живёшь? Все воюешь, поди, с Алёшей? Ну, воюй! Мы тоже скоро перестанем небо коптить!.. Будь здорова, сестрёнка!»
Таня не умела долго раздумывать. Её симпатия к Виталию была действенной. Переворошив бельё Алёши, она отыскала рубахи, выстирала их, погладила и уселась на лесенке пришивать пуговицы. Работа приближалась к концу, когда внимание Тани привлекло какое-то движение в глубине тупика. Там шагала группа женщин в сестринских наколках, со щитками, на которых было нацеплено что-то пёстрое; женщины шли в сопровождении офицеров.
Красные первореченцы продолжали бастовать. Хотя во Владивостоке и было известно, что агитация за Земскую рать на Первой Речке не может иметь успеха, все же дамы-патронессы поехали и сюда. Они поравнялись с Таней. Остановились. Одна из них обратилась к девушке:
— Гражданка! Жертвуйте на Земскую рать, на великое дело!
Таня машинально вынула рублёвку. Одна из дам стала откалывать жетон. Таня прищурилась. Потом торопливо сказала:
— Одну минуту! Я сейчас. — Она помчалась в вагон, вернулась спустя несколько минут и, высыпая в протянутую руку дамы горсть мелочи японской чеканки, сказала. — Пожалуйста! Только русские-то деньги на это давать негоже. А японские сены — впору!
Дама вспыхнула. Прапорщик, сопровождавший патронесс, вырвал жетон из рук девушки.
— Люди кровь будут проливать за это, а вы издеваетесь! Как вам не стыдно! — срывающимся голосом сказал он.
Одна из дам взяла офицера за локоть.
— Жорж, идёмте отсюда! — Она что-то шёпотом добавила, оглядываясь на Таню.
В Семеновском огрызке дам-патронесс направили к полковнику-артельщику. Тот с вниманием выслушал возмущённый рассказ дам о столкновении на Рабочей улице и сожалительно пожал плечами:
— Да, знаете… На Первой Речке, боюсь, это предприятие не удастся. Здесь понятия иные.
— Надо же быть патриотом, черт возьми! — горячо сказал прапорщик.
Полковник посмотрел на него.
— К сожалению, на Первой Речке понятие патриотизма заключает в себе несколько иные элементы, чем в нашем представлении.
— Вы должны помочь нам, полковник! — обратилась к нему одна из дам.
— Рад служить.
— Как же нам быть? Неужели возвращаться в город с жетонами? Мы надеемся на вас.
Полковник задумчиво посмотрел на даму.
— M-м… Сколько у вас жетонов?
— На щите две сотни и в сумке три сотни.
— Сколько же они стоят?
— Это зависит от воли жертвователя… Всякое даяние благо! — вставила одна из дам.
Полковник, что-то прикинув, сказал:
— Те, что на щите, я, пожалуй, для моей артели возьму… А больше мне не удастся распространить. По полтиннику за жетон, я думаю, каждый заплатит.
— Офицеры-то? По полтиннику? — изумился прапорщик.
Полковник, не глядя на него, ответил:
— Да-с, офицеры… Они уже полтора года грузчиками работают, молодой человек!
В том, что он назвал прапорщика не по чину, а молодым человеком, было что-то очень оскорбительное, от чего прапорщик вспыхнул. Он уставился на артельщика.
— Я не понимаю вас, господин полковник!
Тот тяжело обернулся к нему:
— Могу объяснить, господин юный офицер. Этот проект генерала Дитерихса крайне непопулярен среди безработных офицеров… Здравого смысла в нем не много. С точки зрения военной этот поход — полный абсурд. Даже если Земской рати удастся добиться какого-то временного тактического успеха, все это игрушки! Прошу прощения, милостивые государыни, я не имею в виду ваши благородные чувства! Мои офицеры принесли в жертву родине все — честь, здоровье, семью. Теперь у многих нет и полтинника, чтобы субсидировать начинания свитского генерала, который о войне имеет весьма приблизительное представление.
— Вот как! — проронил униженный прапорщик.
Полковник, не обратив внимания на его возглас, поклонился даме, державшей щит.
— С вашего разрешения, мадам! Вот деньги!
3
Через две недели с начала записи волонтёров в Земскую рать Дитерихс запросил сведения о ходе вербовки и результатах кружечного сбора.
Генерал не мог поверить своим глазам, когда не без трепета ему сообщили об этих результатах: они были так ничтожны, что Дитерихс мог прийти в бешенство!
Однако, увлечённый разработкой «великих планов», правитель отнёсся к неуспеху поднятой им кампании, как к досадному эпизоду. Эта неудача не образумила его и ничему не научила. Два дня он был мрачен, а затем обрушился на организаторов вербовки, виня их в недостатке усердия. Он не мог допустить мысли, что идея Земской рати никого не увлекла. В горячечных мечтах ему рисовалось совсем иное…
— Священного огня у вас нет, оттого и дело идёт медленно! — сказал он укоризненно коменданту города. Тот, отворачивая взор от генерала, промямлил что-то невразумительное. Дитерихс отпустил его, наказав: — Немедленно предпримите меры к оживлению этого дела. И побольше веры! Веры, господа! В ком нет веры, тот не человек, и мне не жалко будет расстрелять его!.. Хотя я и не сторонник крайних мер.
Взбодрённые этим напутствием, комендант города и штабисты Земской рати, посовещавшись, решили предпринять кое-что, кроме оркестров в парках и фейерверков в заливе.
…Алёша Пужняк возвращался от Михайлова, которому он доложил о ходе забастовки на Первой Речке. Командование белых и железнодорожная администрация обратились к забастовщикам с призывом возобновить работу, обещая оплату времени забастовки и двойное жалование. Стачечный комитет наотрез отказался от предложения. Теперь белые, произведя набор среди военнослужащих — солдат и офицеров, направили в мастерские бронецеха своих людей. Они приступили к работе. Вход в тупик был закрыт для всех посторонних. Сильная охрана препятствовала рабочим проникнуть в цех. Кое-какое путевое хозяйство белые также взяли в свои руки. Военные стрелочники, дежурные по станции, машинисты затеплили на узле жизнь. «Обсудим! — сказал Михайлов. — Что-нибудь придумаем и на это!»
На вокзале Алёша сидел в зале третьего класса. Поезд стоял уже на пути. Однако посадки не было. Двери на перрон не открывались.
С досадой посмотрев на часы, Алёша увидел, что сидит уже лишние полчаса. Пожалев, что не успел уехать с предыдущим поездом, Алёша принялся разглядывать расписание поездов. Под рубрикой «дальние» было написано «Владивосток — Иман».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70