Митя постучал. Не получив ответа, постучал еще раз, сильнее.
— Да! — раздался из-за двери властный голос. — Да, да, войдите!
От нерешительности Митя промедлил, и гром разразился:
— Да входите же, черт подери!..
Мите почудился голос Холщевникова. Войдя, он обомлел. Прямо против двери сидел в кресле грузный человек в расстегнутом кителе с контр-адмиральскими нашивками на рукавах, но не Холщевников и даже нисколько не похожий на Холщевникова. Человек был цыгански черен, в особенности черны были брови, очень густые и широкие. Лицо у адмирала было полное, свежее, без морщин, старила его только странная посадка головы — голова сидела на короткой шее не прямо, а с некоторым креном вправо и слегка закидывалась назад. Глаза адмирала сверкали. Митя невольно попятился.
— Нет уж, входите, коли пришли, — рыкнул адмирал. Он застегнул китель, и Митя увидел старый, с облупившейся эмалью орден Красного Знамени. — Кто таков? Зачем?
Митя промямлил свою фамилию.
— Бормочете, — сердито буркнул адмирал, и лицо его исказилось. — Как?!
Туровцев повторил — уже громче — и вытянулся, ожидая разноса. Но разноса не последовало, напряженная гримаса на лице грозного начальника разгладилась и сменилась выражением искреннейшего удовольствия.
— Туровцев?! — радостно закричал он, поднимаясь навстречу.
Митя ожидал чего угодно, только не этого. От удивления он совсем онемел и только неопределенно шевелил губами.
— Ну вот, опять бормочешь, — недовольно сказал адмирал. — Штатская привычка. Моряк должен говорить отчетливо. Хотел за тобой посылать, да мне сказали, что ты ранен. Вот и верь людям. Раздевайся, будем чай пить. С московскими сушками.
Раздеваясь — нарочно очень медленно, — Митя молниеносно решал «торпедный треугольник». Сама судьба посылала ему адмирала. Несомненно, это был тот самый контрадмирал, от которого зависело решение по делу Горбунова. Столь же несомненным было доброе расположение адмирала к скромному лейтенанту. Насчет причины этого расположения Мптя не обольщался — все тот же нечаянно сбитый самолет, о котором, как видно, уже протрубили на весь флот.
— Как здоровье молодецкое? — спросил адмирал, когда Митя, повесив шинель на крюк и кое-как пригладив волосы, подошел поближе.
— Спасибо.
— А? — рявкнул адмирал с исказившимся лицом.
— Благодарю, здоров, товарищ контр-адмирал, — испуганно крикнул Митя.
— Ну вот так-то, — довольным голосом сказал адмирал. — На других я ору, но тебе, так и быть, открою секрет: гаркать не надо, говори отчетливо и не заходи слева. Понял? Садись. — И, видя, что Туровцев медлит, прикрикнул: — Ну что стоишь как деревянный? Адмирала никогда не видел?
Митя действительно видел в своей жизни не много адмиралов, но в эту минуту он меньше всего думал о субординации. Его сковывало безотчетное убеждение, что если он сейчас на правах гостя сядет в мягкое кресло, то это будет очередной ложью, из которой будет мучительно трудно выпутываться.
— Товарищ контр-адмирал, — сказал он громко, — разрешите обратиться?
Адмирал нахмурился.
— Служебное?
— Так точно.
— Ну вот чаю попьем, и расскажешь.
— Товарищ контр-адмирал… — взмолился Митя.
Адмирал смотрел на него, склонив набок голову и зажмурив один глаз.
— Сию минуту?
— Так точно.
— Почему такая спешка?
— А потому что, когда я доложу… вы, может быть, не захотите со мной чай пить.
Адмирал нахмурился.
— Ты, кажется, с Горбуновым служишь?
— Помощник.
— Так. Жаловаться пришел?
Митя уловил в тоне адмирала пренебрежительную нотку и обрадовался ей.
— Никак нет. Я пришел сказать, что Виктор Иванович Горбунов замечательный командир и что я… — Митя запнулся, но, угадав по лицу адмирала, что он сейчас рявкнет: «Бормочешь!», громко закончил: — И что я очень виноват перед ним.
Адмирал стоял по-прежнему и хмурился:
— Сознавайся: он тебя послал?
Это предположение так ошеломило Митю, что адмирал заметил и смягчился.
— Можешь не отвечать, — сказал он. — А ты знаешь, что против твоего Горбунова выдвинуты серьезные обвинения?
— Так точно, знаю.
— Откуда?
Митя промолчал. При этом он старался не шевелить губами, чтоб адмирал не подумал, что он бормочет. Адмирал тоже молчал и хмурился. Затем сказал:
— А ну садись.
Это уже было приказание, и Митя присел к круглому чайному столу. Адмирал подошел к письменному и, разбросав толстую кипу бумаг, извлек из нее две тоненькие, одинаковые по виду сшивки. Одну из них он перебросил Мите.
— Читай!
Митя сразу узнал машинку Люлько. А прочитав первую страницу, угадал и автора. Он нарочно заставлял себя читать медленно, то и дело возвращаясь назад, перечитывая отдельные фразы так, как если б они были написаны на малознакомом иностранном языке, холодея от бешенства и ощущения полной беззащитности.
В том, что писал Одноруков, не было ни слова прямой лжи, а в то же время это была самая злая неправда. Единственный бесспорный проступок Горбунова был, к удивлению Мити, заметно смягчен. Виктор Иванович оскорбил военинженера Селянина при исполнении служебных обязанностей — это был тяжкий проступок, которого не отрицал и сам Горбунов. В заключении почему-то об этом не было ни слова, таким образом инцидент сводился к самовольному вывозу материалов без соответствующего оформления, что, на Митин взгляд, значительно облегчало дело. Но при этом к основному обвинению был подверстан такой гарнир, что у Мити потемнело в глазах. Одноруков из кожи лез, чтобы доказать глубинную связь между проступком Горбунова и его мировоззрением, поэтому тут было все: и потеря бдительности (Соловцов! Зайцев!), и отсутствие воспитательной работы (драка! хищение продуктов!), и недостойная самореклама (радио!), и разложение командного состава. Даже невинной игре в гуронов был придан какой-то опасный оттенок.
Особое место в заключении занимало изложение взглядов капитан-лейтенанта Горбунова, в коих зловещим образом соединялось неверие в близкую победу и бесплодное прожектерство, преувеличение минной опасности с ее недооценкой, неумеренное восхваление традиций старого русского флота с отсутствием патриотической гордости.
Наиболее искусно был составлен третий раздел, посвященный морально-бытовому облику командира «двести второй». Не располагая никакими фактическими данными, составитель тем не менее сумел путем намеков и коварных недомолвок изобразить Виктора Ивановича Горбунова порядочным кутилой и донжуаном. Сначала глухо и в сравнительно мягких тонах говорилось об отдельных фактах распития на лодке алкогольных напитков, затем следовал резкий демарш в сферу интимную. Здесь составитель, придерживавшийся вначале суховатой ведомственной терминологии, обнаружил пыл и даже поэтический пафос. Выходило, что сразу после трагической гибели жены командир на глазах у всей команды завел на берегу сомнительную в своей этической основе интрижку, приведшую к нездоровому сращиванию экипажа с гражданским населением. И хотя нигде не было сказано, что Горбунов нарочно привел корабль под окна своей милой, а это, в свою очередь, повлекло тяжкие последствия и смерть лейтенанта Каюрова, обстоятельства перехода «двести второй» на отдельную стоянку были изложены с таким дьявольским уменьем, что при беглом чтении (самый распространенный способ!) могло показаться, будто дело и впрямь нечисто. А при этом — ни слова о Горбунове как об инициаторе «обращения», ни слова о самом ремонте, о преодоленных трудностях и достигнутых успехах. По всей вероятности, составитель считал, что указывать на это было бы проявлением буржуазного объективизма и потерей той остроты, боевитости и здоровой тенденциозности, которых требовала обстановка.
Поначалу Митя был просто ошарашен, затем ему захотелось вскочить и закричать, но постепенно он успокоился и даже начал постигать секреты одноруковского творчества: к сложнейшим явлениям, требующим всестороннего и гибкого анализа, Одноруков подходил с жестким инструментом формальной логики, там же, где этот инструмент был действительно применим, привлекались на помощь все богатство и вся необузданность диалектики. Выражаясь фигурально, товарищ старший политрук измерял звездное пространство складным аршином и умножал два на два при помощи высшей математики.
Адмирал тоже читал. По временам Митя поглядывал на его низко склоненную над столом крупную голову — очень не хотелось, чтоб адмирал кончил читать раньше. Но тот читал еще медленнее Мити, водя по строчкам толстым пальцем и недовольно посапывая, — Митя дорого бы дал, чтоб узнать, к кому относится его недовольство. Дочитав до конца, адмирал перевернул последнюю страницу, вероятно, для того, чтоб поглядеть, нет ли там еще чего-нибудь, снял очки и вместе с креслом повернулся к Мите.
— Нечего сказать, хорош командир! Если мы будем поощрять партизанщину и разваливать дисциплину именно теперь, когда для нас гибельна всякая расхлябанность, мы дойдем черт знает до чего и в конце концов будем за это жестоко расплачиваться. У нас на Руси испокон веку так: куча добрых людей, которые видят, что творится безобразие, но у всех одна забота — выгораживать голубчиков вроде твоего Горбунова. Так вот, зарубите себе на носу — нам на флоте махновцы без надобности, мы будем создавать командира культурного, мыслящего, офицера, а не атамана. А за эти штуки, — он ткнул пальцем в разбросанные по столу бумаги, — будем бить, и больно бить, чтоб другим не повадно было…
Такие слова всегда имели над Туровцевым магическую власть. В особенности когда их произносили люди, наделенные почти неограниченными правами. Еще вчера он счел бы игру проигранной. Теперь он знал: тот, кто идет напролом, не обязательно выигрывает, но тот, кто пасует, — проигрывает наверняка. Он решил стоять насмерть. Пусть выгонит, отправит под арест… Стоять насмерть сидя показалось ему неудобным, и он встал:
— Это все неправда, товарищ контр-адмирал.
Адмирал сердито отмахнулся:
— Не заступайся. Ты бы так не поступил.
Митя до сих пор и не пытался представить себе, как бы он поступил на месте Горбунова. Но представив, похолодел от бешенства.
— Я? Я бы этого подлеца…
— Осторожнее, молодой человек, — загремел адмирал, приподнимаясь в кресле. — Военинженер третьего ранга Селянин — советский офицер. Его нельзя оскорблять безнаказанно!
— А Виктор Иваныч оскорбил! В глаза подлецом назвал! Почему же здесь об этом ничего не сказано?!
Митя уже не сознавал, то ли он говорит, что надо. Внешне это выглядело как донос. Оказалось — прямое попадание. Адмирал дрогнул:
— Ты это точно знаешь?
Митя кивнул.
— Странно, — сказал адмирал. — Очень странная история.
У адмирала был озадаченный вид, и Туровцев понял, что ему удалось главное — заронить сомнение в безупречности одноруковских построений.
— Товарищ контр-адмирал, — взмолился он. — У меня к вам единственная просьба…
— Ну?
— Вызовите командира. Вызовите и поговорите.
Адмирал не ответил. Он знаком усадил Митю на прежнее место, повернулся вместе с креслом к столу и вновь погрузился в чтение. Прочитав во второй раз заключение, он потянул к себе всю кипу, тяжело вздохнул и стал читать.
Время шло. Митя сидел, стараясь, чтоб адмирал на время забыл о его присутствии. Он слышал шум льющейся воды, шуршание страниц под пальцами адмирала и мечтал только об одном — чтоб кто-нибудь не вошел и не помешал. Вдруг адмирал перестал шуршать и повернулся вместе с креслом:
— А это что?
Митя вздрогнул. В руке у адмирала был знакомый листок из одноруковского блокнота, адмирал держал его за уголок двумя пальцами. Выдержать взгляд адмирала было мучительно трудно. Митя выдержал. Адмирал усмехнулся:
— Что? Дорого бы дал, чтоб вернуть?
Митя кивнул.
— Вот видишь, — сказал адмирал задумчиво. — А этого даже я не могу.
Осторожно ступая, вошел Митрохин со скатертью и, расстелив ее на круглом столе, вышел. Адмирал полистал еще бумаги, но вскоре это занятие ему надоело, он снял очки, встал и крикнул во всю силу легких:
— Кудиныч!
Чего-чего, а этого Митя не ожидал. Он был потрясен еще больше, когда звякнули кольца и из-за голубой бархатной драпировки выглянуло красное, распаренное лицо строителя.
— Ты что орешь, — сказал Зайцев самым домашним тоном, но, заметив Туровцева, поперхнулся.
— Сколько можно скрестись, — ворчливо сказал адмирал. — Иди сюда. Знакомы?
— Виделись, — сухо сказал инженер. Он выглядел забавно в роскошном, явно с адмиральского плеча, халате.
— Тоже заступник, — бросил адмирал, опять берясь за бумаги.
Зайцев промолчал.
— Ну и пишут же, — сказал адмирал сердито, — «Распространял клеветнические факты о трудностях обстановки на Балтике». Разве бывают клеветнические факты?
— Максим Ильич, — сказал Зайцев. — Вспомни, я тебя в жизни никогда ни о чем не просил. А теперь прошу. Вызови его. Вызови и поговори сам.
— Да вы что, сговорились, что ли? — Адмирал отшвырнул бумаги. — И этот тоже: вызови. Ну скажи, зачем мне его вызывать?
— А затем, — огрызнулся Зайцев, — что вы, господа большие начальники, изволите все видеть, так сказать, в меркаторовой проекции…
— При чем тут меркаторова проекция? — рассердился адмирал. — Что ты о ней знаешь? Ты знаешь вообще, что это такое?
— Не беспокойся, знаю.
— Скажи.
— Способ, при котором земной шар очень удобно раскладывается на листе бумаги.
— Ну и дальше что?
— Ничего. А Земля — она круглая.
Адмирал сверкнул глазами и хотел что-то сказать, но Зайцев тоже вспыхнул.
— А я тебе говорю: вызови! — закричал он. — Вызови и поговори. Вызови обоих. И посмотри невооруженным глазом. Не верю, чтоб ты разучился отличать человека от мерзавца.
Наступило молчание. Адмирал раздумывал.
— Ладно, вызову, — сказал он наконец. — Ничего больше не обещаю, а это обещаю.
Митя взглянул на часы и пришел в ужас. Было без четверти одиннадцать. Он вскочил.
— Куда? — удивился адмирал. — А чаю?
Но, вглядевшись в перекошенное лицо лейтенанта, решил не настаивать и протянул руку.
* * *
Только величайшая организованность и быстрота действий в соединении с мужеством и знанием дела обеспечивали успешное выполнение задачи. В один час двадцать четыре минуты был отдраен лаз в кормовую балластную цистерну, и туда спустились главные старшины Туляков и Халецкий. Они установили характер повреждения и приступили к работе. Руководство аварийными работами и сигнальной вахтой осуществлял помощник к-ра корабля Туровцев, в распоряжении коего находились также сигнальщики ст. к/ф Соловцов и к/ф Граница. Вся остальная команда находилась в готовности на своих боевых постах. В течение восемнадцати минут на лодке соблюдалась абсолютная тишина, слышен был только доносившийся из цистерны слабый металлический скрежет. В один час сорок четыре минуты привод был опробован, штурмовая группа спустилась в ЦП, и командир дал сигнал к погружению. Все механизмы действовали безупречно, и лодка легла на курс — к родным берегам.
В заключение считаю долгом отметить, что крупный боевой успех, достигнутый п.л. «М-бис-202» в самом начале кампании 1942 г., в усложнившейся минной обстановке, стал возможен благодаря слаженным и самоотверженным действиям всего экипажа: командира корабля кап.-лейт. Горбунова В.И., инженер-капитан-лейтенанта Ждановского Ф.М., вахтенных командиров лейтенантов Туровцева Д.Д. и Саркисова Р.С., военфельдшера Марченко Г.А., главных старшин Тулякова Л.Е. и Халецкого М.И., старшин 2-й статьи Караваева П.Ф., Куроптева И.Н., Савина Ю.С., Солнцева Н.П., Фалеева Д.А., Федоренко Е.Е., краснофлотцев Абдуллаева А.X., Глазычева С.П., Границы А.Ф., Джулия К.Ш., Звонкова М.Р., Конобеева И.В., Обрывченко Т.Д., Олешкевича И.И., Сенань А.И., Силманиса В.Я., Соловцова П.В., Филаретова А.Н., Цыганкова И.С., Шилова Н.Н., Якушева О.Я….
(Из донесения военкома дивизиона подводных лодок батальонного комиссара Ивлева от 11.06.1942 г.)
1964
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Да! — раздался из-за двери властный голос. — Да, да, войдите!
От нерешительности Митя промедлил, и гром разразился:
— Да входите же, черт подери!..
Мите почудился голос Холщевникова. Войдя, он обомлел. Прямо против двери сидел в кресле грузный человек в расстегнутом кителе с контр-адмиральскими нашивками на рукавах, но не Холщевников и даже нисколько не похожий на Холщевникова. Человек был цыгански черен, в особенности черны были брови, очень густые и широкие. Лицо у адмирала было полное, свежее, без морщин, старила его только странная посадка головы — голова сидела на короткой шее не прямо, а с некоторым креном вправо и слегка закидывалась назад. Глаза адмирала сверкали. Митя невольно попятился.
— Нет уж, входите, коли пришли, — рыкнул адмирал. Он застегнул китель, и Митя увидел старый, с облупившейся эмалью орден Красного Знамени. — Кто таков? Зачем?
Митя промямлил свою фамилию.
— Бормочете, — сердито буркнул адмирал, и лицо его исказилось. — Как?!
Туровцев повторил — уже громче — и вытянулся, ожидая разноса. Но разноса не последовало, напряженная гримаса на лице грозного начальника разгладилась и сменилась выражением искреннейшего удовольствия.
— Туровцев?! — радостно закричал он, поднимаясь навстречу.
Митя ожидал чего угодно, только не этого. От удивления он совсем онемел и только неопределенно шевелил губами.
— Ну вот, опять бормочешь, — недовольно сказал адмирал. — Штатская привычка. Моряк должен говорить отчетливо. Хотел за тобой посылать, да мне сказали, что ты ранен. Вот и верь людям. Раздевайся, будем чай пить. С московскими сушками.
Раздеваясь — нарочно очень медленно, — Митя молниеносно решал «торпедный треугольник». Сама судьба посылала ему адмирала. Несомненно, это был тот самый контрадмирал, от которого зависело решение по делу Горбунова. Столь же несомненным было доброе расположение адмирала к скромному лейтенанту. Насчет причины этого расположения Мптя не обольщался — все тот же нечаянно сбитый самолет, о котором, как видно, уже протрубили на весь флот.
— Как здоровье молодецкое? — спросил адмирал, когда Митя, повесив шинель на крюк и кое-как пригладив волосы, подошел поближе.
— Спасибо.
— А? — рявкнул адмирал с исказившимся лицом.
— Благодарю, здоров, товарищ контр-адмирал, — испуганно крикнул Митя.
— Ну вот так-то, — довольным голосом сказал адмирал. — На других я ору, но тебе, так и быть, открою секрет: гаркать не надо, говори отчетливо и не заходи слева. Понял? Садись. — И, видя, что Туровцев медлит, прикрикнул: — Ну что стоишь как деревянный? Адмирала никогда не видел?
Митя действительно видел в своей жизни не много адмиралов, но в эту минуту он меньше всего думал о субординации. Его сковывало безотчетное убеждение, что если он сейчас на правах гостя сядет в мягкое кресло, то это будет очередной ложью, из которой будет мучительно трудно выпутываться.
— Товарищ контр-адмирал, — сказал он громко, — разрешите обратиться?
Адмирал нахмурился.
— Служебное?
— Так точно.
— Ну вот чаю попьем, и расскажешь.
— Товарищ контр-адмирал… — взмолился Митя.
Адмирал смотрел на него, склонив набок голову и зажмурив один глаз.
— Сию минуту?
— Так точно.
— Почему такая спешка?
— А потому что, когда я доложу… вы, может быть, не захотите со мной чай пить.
Адмирал нахмурился.
— Ты, кажется, с Горбуновым служишь?
— Помощник.
— Так. Жаловаться пришел?
Митя уловил в тоне адмирала пренебрежительную нотку и обрадовался ей.
— Никак нет. Я пришел сказать, что Виктор Иванович Горбунов замечательный командир и что я… — Митя запнулся, но, угадав по лицу адмирала, что он сейчас рявкнет: «Бормочешь!», громко закончил: — И что я очень виноват перед ним.
Адмирал стоял по-прежнему и хмурился:
— Сознавайся: он тебя послал?
Это предположение так ошеломило Митю, что адмирал заметил и смягчился.
— Можешь не отвечать, — сказал он. — А ты знаешь, что против твоего Горбунова выдвинуты серьезные обвинения?
— Так точно, знаю.
— Откуда?
Митя промолчал. При этом он старался не шевелить губами, чтоб адмирал не подумал, что он бормочет. Адмирал тоже молчал и хмурился. Затем сказал:
— А ну садись.
Это уже было приказание, и Митя присел к круглому чайному столу. Адмирал подошел к письменному и, разбросав толстую кипу бумаг, извлек из нее две тоненькие, одинаковые по виду сшивки. Одну из них он перебросил Мите.
— Читай!
Митя сразу узнал машинку Люлько. А прочитав первую страницу, угадал и автора. Он нарочно заставлял себя читать медленно, то и дело возвращаясь назад, перечитывая отдельные фразы так, как если б они были написаны на малознакомом иностранном языке, холодея от бешенства и ощущения полной беззащитности.
В том, что писал Одноруков, не было ни слова прямой лжи, а в то же время это была самая злая неправда. Единственный бесспорный проступок Горбунова был, к удивлению Мити, заметно смягчен. Виктор Иванович оскорбил военинженера Селянина при исполнении служебных обязанностей — это был тяжкий проступок, которого не отрицал и сам Горбунов. В заключении почему-то об этом не было ни слова, таким образом инцидент сводился к самовольному вывозу материалов без соответствующего оформления, что, на Митин взгляд, значительно облегчало дело. Но при этом к основному обвинению был подверстан такой гарнир, что у Мити потемнело в глазах. Одноруков из кожи лез, чтобы доказать глубинную связь между проступком Горбунова и его мировоззрением, поэтому тут было все: и потеря бдительности (Соловцов! Зайцев!), и отсутствие воспитательной работы (драка! хищение продуктов!), и недостойная самореклама (радио!), и разложение командного состава. Даже невинной игре в гуронов был придан какой-то опасный оттенок.
Особое место в заключении занимало изложение взглядов капитан-лейтенанта Горбунова, в коих зловещим образом соединялось неверие в близкую победу и бесплодное прожектерство, преувеличение минной опасности с ее недооценкой, неумеренное восхваление традиций старого русского флота с отсутствием патриотической гордости.
Наиболее искусно был составлен третий раздел, посвященный морально-бытовому облику командира «двести второй». Не располагая никакими фактическими данными, составитель тем не менее сумел путем намеков и коварных недомолвок изобразить Виктора Ивановича Горбунова порядочным кутилой и донжуаном. Сначала глухо и в сравнительно мягких тонах говорилось об отдельных фактах распития на лодке алкогольных напитков, затем следовал резкий демарш в сферу интимную. Здесь составитель, придерживавшийся вначале суховатой ведомственной терминологии, обнаружил пыл и даже поэтический пафос. Выходило, что сразу после трагической гибели жены командир на глазах у всей команды завел на берегу сомнительную в своей этической основе интрижку, приведшую к нездоровому сращиванию экипажа с гражданским населением. И хотя нигде не было сказано, что Горбунов нарочно привел корабль под окна своей милой, а это, в свою очередь, повлекло тяжкие последствия и смерть лейтенанта Каюрова, обстоятельства перехода «двести второй» на отдельную стоянку были изложены с таким дьявольским уменьем, что при беглом чтении (самый распространенный способ!) могло показаться, будто дело и впрямь нечисто. А при этом — ни слова о Горбунове как об инициаторе «обращения», ни слова о самом ремонте, о преодоленных трудностях и достигнутых успехах. По всей вероятности, составитель считал, что указывать на это было бы проявлением буржуазного объективизма и потерей той остроты, боевитости и здоровой тенденциозности, которых требовала обстановка.
Поначалу Митя был просто ошарашен, затем ему захотелось вскочить и закричать, но постепенно он успокоился и даже начал постигать секреты одноруковского творчества: к сложнейшим явлениям, требующим всестороннего и гибкого анализа, Одноруков подходил с жестким инструментом формальной логики, там же, где этот инструмент был действительно применим, привлекались на помощь все богатство и вся необузданность диалектики. Выражаясь фигурально, товарищ старший политрук измерял звездное пространство складным аршином и умножал два на два при помощи высшей математики.
Адмирал тоже читал. По временам Митя поглядывал на его низко склоненную над столом крупную голову — очень не хотелось, чтоб адмирал кончил читать раньше. Но тот читал еще медленнее Мити, водя по строчкам толстым пальцем и недовольно посапывая, — Митя дорого бы дал, чтоб узнать, к кому относится его недовольство. Дочитав до конца, адмирал перевернул последнюю страницу, вероятно, для того, чтоб поглядеть, нет ли там еще чего-нибудь, снял очки и вместе с креслом повернулся к Мите.
— Нечего сказать, хорош командир! Если мы будем поощрять партизанщину и разваливать дисциплину именно теперь, когда для нас гибельна всякая расхлябанность, мы дойдем черт знает до чего и в конце концов будем за это жестоко расплачиваться. У нас на Руси испокон веку так: куча добрых людей, которые видят, что творится безобразие, но у всех одна забота — выгораживать голубчиков вроде твоего Горбунова. Так вот, зарубите себе на носу — нам на флоте махновцы без надобности, мы будем создавать командира культурного, мыслящего, офицера, а не атамана. А за эти штуки, — он ткнул пальцем в разбросанные по столу бумаги, — будем бить, и больно бить, чтоб другим не повадно было…
Такие слова всегда имели над Туровцевым магическую власть. В особенности когда их произносили люди, наделенные почти неограниченными правами. Еще вчера он счел бы игру проигранной. Теперь он знал: тот, кто идет напролом, не обязательно выигрывает, но тот, кто пасует, — проигрывает наверняка. Он решил стоять насмерть. Пусть выгонит, отправит под арест… Стоять насмерть сидя показалось ему неудобным, и он встал:
— Это все неправда, товарищ контр-адмирал.
Адмирал сердито отмахнулся:
— Не заступайся. Ты бы так не поступил.
Митя до сих пор и не пытался представить себе, как бы он поступил на месте Горбунова. Но представив, похолодел от бешенства.
— Я? Я бы этого подлеца…
— Осторожнее, молодой человек, — загремел адмирал, приподнимаясь в кресле. — Военинженер третьего ранга Селянин — советский офицер. Его нельзя оскорблять безнаказанно!
— А Виктор Иваныч оскорбил! В глаза подлецом назвал! Почему же здесь об этом ничего не сказано?!
Митя уже не сознавал, то ли он говорит, что надо. Внешне это выглядело как донос. Оказалось — прямое попадание. Адмирал дрогнул:
— Ты это точно знаешь?
Митя кивнул.
— Странно, — сказал адмирал. — Очень странная история.
У адмирала был озадаченный вид, и Туровцев понял, что ему удалось главное — заронить сомнение в безупречности одноруковских построений.
— Товарищ контр-адмирал, — взмолился он. — У меня к вам единственная просьба…
— Ну?
— Вызовите командира. Вызовите и поговорите.
Адмирал не ответил. Он знаком усадил Митю на прежнее место, повернулся вместе с креслом к столу и вновь погрузился в чтение. Прочитав во второй раз заключение, он потянул к себе всю кипу, тяжело вздохнул и стал читать.
Время шло. Митя сидел, стараясь, чтоб адмирал на время забыл о его присутствии. Он слышал шум льющейся воды, шуршание страниц под пальцами адмирала и мечтал только об одном — чтоб кто-нибудь не вошел и не помешал. Вдруг адмирал перестал шуршать и повернулся вместе с креслом:
— А это что?
Митя вздрогнул. В руке у адмирала был знакомый листок из одноруковского блокнота, адмирал держал его за уголок двумя пальцами. Выдержать взгляд адмирала было мучительно трудно. Митя выдержал. Адмирал усмехнулся:
— Что? Дорого бы дал, чтоб вернуть?
Митя кивнул.
— Вот видишь, — сказал адмирал задумчиво. — А этого даже я не могу.
Осторожно ступая, вошел Митрохин со скатертью и, расстелив ее на круглом столе, вышел. Адмирал полистал еще бумаги, но вскоре это занятие ему надоело, он снял очки, встал и крикнул во всю силу легких:
— Кудиныч!
Чего-чего, а этого Митя не ожидал. Он был потрясен еще больше, когда звякнули кольца и из-за голубой бархатной драпировки выглянуло красное, распаренное лицо строителя.
— Ты что орешь, — сказал Зайцев самым домашним тоном, но, заметив Туровцева, поперхнулся.
— Сколько можно скрестись, — ворчливо сказал адмирал. — Иди сюда. Знакомы?
— Виделись, — сухо сказал инженер. Он выглядел забавно в роскошном, явно с адмиральского плеча, халате.
— Тоже заступник, — бросил адмирал, опять берясь за бумаги.
Зайцев промолчал.
— Ну и пишут же, — сказал адмирал сердито, — «Распространял клеветнические факты о трудностях обстановки на Балтике». Разве бывают клеветнические факты?
— Максим Ильич, — сказал Зайцев. — Вспомни, я тебя в жизни никогда ни о чем не просил. А теперь прошу. Вызови его. Вызови и поговори сам.
— Да вы что, сговорились, что ли? — Адмирал отшвырнул бумаги. — И этот тоже: вызови. Ну скажи, зачем мне его вызывать?
— А затем, — огрызнулся Зайцев, — что вы, господа большие начальники, изволите все видеть, так сказать, в меркаторовой проекции…
— При чем тут меркаторова проекция? — рассердился адмирал. — Что ты о ней знаешь? Ты знаешь вообще, что это такое?
— Не беспокойся, знаю.
— Скажи.
— Способ, при котором земной шар очень удобно раскладывается на листе бумаги.
— Ну и дальше что?
— Ничего. А Земля — она круглая.
Адмирал сверкнул глазами и хотел что-то сказать, но Зайцев тоже вспыхнул.
— А я тебе говорю: вызови! — закричал он. — Вызови и поговори. Вызови обоих. И посмотри невооруженным глазом. Не верю, чтоб ты разучился отличать человека от мерзавца.
Наступило молчание. Адмирал раздумывал.
— Ладно, вызову, — сказал он наконец. — Ничего больше не обещаю, а это обещаю.
Митя взглянул на часы и пришел в ужас. Было без четверти одиннадцать. Он вскочил.
— Куда? — удивился адмирал. — А чаю?
Но, вглядевшись в перекошенное лицо лейтенанта, решил не настаивать и протянул руку.
* * *
Только величайшая организованность и быстрота действий в соединении с мужеством и знанием дела обеспечивали успешное выполнение задачи. В один час двадцать четыре минуты был отдраен лаз в кормовую балластную цистерну, и туда спустились главные старшины Туляков и Халецкий. Они установили характер повреждения и приступили к работе. Руководство аварийными работами и сигнальной вахтой осуществлял помощник к-ра корабля Туровцев, в распоряжении коего находились также сигнальщики ст. к/ф Соловцов и к/ф Граница. Вся остальная команда находилась в готовности на своих боевых постах. В течение восемнадцати минут на лодке соблюдалась абсолютная тишина, слышен был только доносившийся из цистерны слабый металлический скрежет. В один час сорок четыре минуты привод был опробован, штурмовая группа спустилась в ЦП, и командир дал сигнал к погружению. Все механизмы действовали безупречно, и лодка легла на курс — к родным берегам.
В заключение считаю долгом отметить, что крупный боевой успех, достигнутый п.л. «М-бис-202» в самом начале кампании 1942 г., в усложнившейся минной обстановке, стал возможен благодаря слаженным и самоотверженным действиям всего экипажа: командира корабля кап.-лейт. Горбунова В.И., инженер-капитан-лейтенанта Ждановского Ф.М., вахтенных командиров лейтенантов Туровцева Д.Д. и Саркисова Р.С., военфельдшера Марченко Г.А., главных старшин Тулякова Л.Е. и Халецкого М.И., старшин 2-й статьи Караваева П.Ф., Куроптева И.Н., Савина Ю.С., Солнцева Н.П., Фалеева Д.А., Федоренко Е.Е., краснофлотцев Абдуллаева А.X., Глазычева С.П., Границы А.Ф., Джулия К.Ш., Звонкова М.Р., Конобеева И.В., Обрывченко Т.Д., Олешкевича И.И., Сенань А.И., Силманиса В.Я., Соловцова П.В., Филаретова А.Н., Цыганкова И.С., Шилова Н.Н., Якушева О.Я….
(Из донесения военкома дивизиона подводных лодок батальонного комиссара Ивлева от 11.06.1942 г.)
1964
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61