— Почему вы думаете, что я с ним знакома?
— Вы с таким жаром его защищаете.
— Нет, я не знакома. Но ведь вы тоже с ним не знакомы, и мне непонятно, почему вы с таким жаром на него нападаете.
— Один — ноль. — Кондратьев захохотал, потирая руки.
Но Селянина было не так-то легко сбить.
— Вы правы, Тамара Александровна, — миролюбиво возразил он, — я его совершенно не знаю и, честно говоря, не стремлюсь. Но по роду моих занятий у меня довольно широкие связи в различных флотских кругах, и то, что я о нем слышу, мне мало симпатично.
— Уж будто, — проворчал комдив. — Неужели он такая известная личность?
— Очень известная, дорогой мой. Подписав это самое открытое письмо, он сделал себе неплохую рекламу.
— При чем тут реклама? Пока что он все выполняет.
— Возможно, — сказал Селянин. Он не рвался в бой, но на лице у него было написано: вы сами знаете, что я прав, и возражаете только для приличия. Митю это злило, тем более что упоминание об открытом письме отчасти достигло цели, разбередив старую царапину.
— Ну и что же вам рассказывали? — спросил он, стараясь быть таким же иронически-спокойным, как его противник.
— Мало ли что. Рассказывали, например — если неверно, пусть Борис меня поправит, — что Горбунов делал где-то тактический разбор вашей операции и докритиковался до того, что дискредитировал поход в глазах высшего командования.
— Болтовня, — буркнул Кондратьев.
— Болтовня? Однако почему-то все лодки, что были на позиции, давно награждены…
— Ну, это мы с вами не можем обсуждать, — сказал комдив все так же ворчливо. — Ордена дает правительство, ему видней.
— Борис Петрович, ну зачем же, — плачущим голосом взмолился Селянин. — Я ведь тоже так умею…
— Наградят. — Кондратьев подмигнул. — Теперь уж к корабельной годовщине.
— Так что же все-таки он сделал плохого? — тихонько спросила Тамара. — Ну, критиковал. Значит, он принципиальный человек?
— Вот именно, — отозвался Селянин. — Даже чересчур. Необычайное и подозрительное изобилие принципов на все случаи жизни.
Он победительно усмехался, как бы приглашая всех разделить его веселье. И действительно, вслед за ним усмехнулся комдив, а за комдивом как-то двусмысленно ухмыльнулся и Митя. По лицу Тамары пробежала тень.
— Например?
— За примером далеко ходить не надо. Не далее как сегодня утром у меня открылась возможность послать вам немного топлива. Поручаю эту миссию Соколову, которого вы все знаете. Через два часа Соколов возвращается и докладывает, что у самых ворот его остановил некий капитан Горбунов, к чему-то придрался и отправил обратно…
— Я был при этом, — сказал Митя.
Все повернулись к нему, особенно оживился комдив.
— Так это было?
— Не совсем. Командир не придрался, а поступил по уставу. Я сам…
— Понимаю, вы сами поступили бы так же, — сказал Селянин со взбесившей Митю интонацией. — Короче говоря, Горбунов своего добился. Принцип победил, а Тамара Александровна осталась без дров.
— Ну и что же — посадил ты своего связного?
Селянин захохотал.
— Как бы не так. А возить меня кто будет? Бензин доставать?
Кондратьев тоже засмеялся.
— А я бы твоего личарду все-таки посадил. Что за матрос? В лепешку разбейся, а доставь.
— Как же он мог?
— Очень даже мог, — сказал Митя. — Просто струсил. А вернее сказать — нарочно не пошел.
— Зачем?
— Затем, чтоб вы рассердились не на него, а на Горбунова. Что ему, кажется, и удалось.
Вероятно, это было прямое попадание — засмеялись все.
— Смотри-ка — понимает! — возгласил Кондратьев. — Пойдем, что ли, на лодку, психолог. Спасибо, Тамара Александровна, за привет, за ласку. — Он бережно подержал в своих больших руках узкую Тамарину ладонь. — Ты когда домой, инженер?
— Посижу полчасика, если Тэ А не прогонит. Управишься?
— Вполне. А Виктора ты мне не трогай, — сказал он уже в дверях. — Виктор — человек особенный. Он еще всех нас удивит.
— Не сомневаюсь, — послал вдогонку Селянин.
Митя побаивался, что Борис Петрович, с присущей ему бесцеремонностью, спросит про Тамару, но комдив не спросил — вероятно, не сомневался, что Тамара — дама Селянина. Это было обидно, но удобно.
«Вот еще новости, — думал Митя, шагая по темному двору. — Тэ А? По имени звать еще не решается, так выдумал лазейку. Вообще-то неплохо — Тэ А, Тэа. Значит, он — Эс Вэ? А я тогда кто же — Дэ Дэ?»
Флаг был уже спущен, и появление комдива на лодке обошлось без всякой помпы. Горбунов хотел было рапортовать, но Кондратьев дружески облапил его и полез во второй отсек. Митя остался в центральном посту. Он уселся за свой крохотный столик и попытался заняться делом, но вскоре отвлекся. Круглый люк второго отсека не был задраен, крышка отошла, и оттуда доносились голоса. Комдив был чем-то явно недоволен. Может быть, переездом в дом на Набережной — случай был в самом деле беспримерный, — а может быть, и еще чем-нибудь. Из своего угла Туровцев мог наблюдать Савина и Халецкого. Савин читал, боцман, разложив на мешковине мелкий инструмент, что-то мастерил, оба делали вид, что полностью поглощены своим занятием, но, без сомнения, прислушивались.
Через полчаса люк открылся, и появился комдив. Вслед за ним вынырнул Горбунов. Они остановились у трапа. Перископ мешал видеть их лица, но Митя слышал каждое слово.
— Может быть, пройдем по лодке?
— Оно конечно, следовало бы. — В голосе у Бориса Петровича сомнение. — Нет уж, знаешь, давай в другой раз. Другим разом, как говорят в Одессе. Откровенно говоря, неохота чапать пешком. А тут Селянин обещал подкинуть.
— Новый приятель?
«Ревнует», — подумал Митя.
— Какой там к бесу приятель. Теперь, брат, приходится иметь дело со всякими людьми. Да ты что думаешь — большое начальство? Две с половиной (шлепок по рукаву шинели). Только и всего. Однако — сила.
— В чем же сила?
— Сам не пойму. Какое-то петушиное слово знает. А насчет того, что я тебе говорил (Митя затаил дыхание), ты напрасно ершишься. Я тебе нотаций не читаю, а говорю по-дружески. Подорваться на море — это уж кому какая планида, такое наше ремесло. А на суше — глупо. Не ерепенься и учти. Хоть ты и фырчишь на меня, а все-таки мне твоя судьба не безразлична. У меня ведь ни жены, ни стариков — ты мне вместо брата. Вот так-то.
Через несколько минут после ухода комдива Горбунов заглянул к штурману:
— Ключи у вас? Пойдем посмотрим.
Командир был предусмотрительнее своего помощника и прихватил Границу с аккумуляторным фонарем. Вестовой был мрачнее тучи. По дороге Митя коротко доложил о своих успехах: есть отличная квартира на третьем этаже, а для командиров — роскошное помещение в квартире известного художника, комната проходная, но зато с камином, дрова будут, надо только выделить людей на разборку сараев… На площадке третьего этажа Митя вынул связку ключей, включил фонарь и начал отпирать. Замки были внутренние и, по-видимому, с какими-то секретами.
— Скажите, штурман, — спросил Горбунов, когда Митя на минуту выпрямился, чтобы снять шапку и утереть обильный пот, — вам не приходило в голову, что обыкновенный дверной ключ, хотя и делается из железа, гораздо ближе по своей природе к служебному пропуску, чем к орудию взлома?
«Рассуждать легко», — подумал Митя и с новой яростью защелкал замками.
— Вы ломитесь в открытую дверь, — сказал Горбунов так ласково, что Мите захотелось ударить его связкой по голове. — Вернее сказать, дверь была заперта на один замок, но вам уже удалось запереть ее на два. Поэтому вы и сердитесь.
Осмотром квартиры командир остался доволен.
— Запишите. Первым делом — провести звонок.
— Куда? — удивился Митя.
Горбунов удивился еще больше.
— Как — куда? На лодку.
Туровцев с некоторым волнением ждал встречи командира с художником. Соображения конспиративные его больше не тревожили, он знал, что Иван Константинович с его утонченнейшим тактом не скажет ничего лишнего, но он боялся, что по какой-нибудь обидной случайности эти столь непохожие люди не поймут и не примут друг друга. Как оказалось, он боялся напрасно. Художник принял Горбунова по видимости суше, чем некогда Туровцева, но разглядывал его с таким живым, почти хищным интересом, что Митю кольнула ревность. Вероятно, это узкое, смуглое даже зимой лицо, напряженная жизнь мускулов, управляющих крыльями носа, медленная кривоватая улыбка, обнажающая белые неправильной формы зубы, — все это говорило художнику куда больше, чем слова. Горбунов держался почтительно, но почтение его не сковывало. И в этом тоже таился для Мити некий укол.
Квартиру осмотрели молча. Горбунов не задавал вопросов, художник не ставил условий.
— Так вот, уважаемый Иван Константинович, — сказал Горбунов уже на кухне, — если вас не пугает общество пяти мушкетеров…
— Нет, не пугает, — прервал его художник, — надеюсь, и вы извините некоторые странности человеку, отвыкшему от общества. Вы, вероятно, уже слышали, что я старый маньяк, человек несовременный, короче говоря, принадлежу к тому сорту людей, которых ныне почему-то принято именовать идеалистами. Тем не менее я верю, что мы отлично уживемся.
— Как ты думаешь, Леша, — неожиданно спросил Горбунов зазевавшегося по сторонам Границу, — уживемся мы с идеалистом?
— Так точно, уживемся, — сказал Граница с глубочайшим убеждением.
На том и расстались.

— Завтра утречком переедем, — сказал Митя.
— Протестую.
— Почему, Федор Михайлович?
— График.
— Механик прав, — сказал Горбунов. — Впрочем, у вас есть отличный выход.
— Какой?
— Переехать немедленно.
Разговор происходил во втором отсеке. Высказавшись, командир вновь уткнулся в разложенные на столике чертежи. Это означало: я сказал все, что считал нужным, дальнейшие выводы — без моего участия.
Туровцев почесал в затылке: до отбоя оставалось меньше двух часов. Однако если, как говорят на флоте, развернуться…
Через десять минут группа краснофлотцев под водительством боцмана была отправлена на «Онегу» за постельными принадлежностями. Отопление будущих кубриков Туровцев поручил Тулякову, освещение — старшине электриков Куроптеву. Оставалось провести звонок. Савин, выслушав приказание, умудрился задать столько вопросов, что Митя наконец рассердился.
— Я полагал, — сказал он холодно, — что для штурманского электрика, читающего книги по квантовой механике, проводка обыкновенного звонка не представляет непреодолимых трудностей.
Получилось совсем по-горбуновски.
Савин ответил не сразу. Его лицо выражало: «Будь мы на гражданке, я бы знал, что тебе ответить. Но я матрос и как таковой не обязан понимать твою тонкую иронию».
— Трудностей-то нет, товарищ лейтенант, — сказал он каким-то нарочито неинтеллигентным тоном, — я чего боюсь: сделаешь, а вам не понравится.
— А вы сделайте так, чтоб понравилось, — отрезал Митя. — А не понравится — заставлю переделать.
За собой Туровцев оставил область дипломатии и внешних сношений. Предстояло еще раз встретиться с грозной начальницей и, несмотря на позднее время, получить обещанные койки. Кречетову он нашел во дворе, она шествовала во главе кучки людей. Неуклюжие от множества надетых на них одежек, они, пошатываясь, тащили на плечах или волокли по снегу что-то тяжелое. Митя не сразу разглядел — что, а разглядевши, бросился отнимать.
— Зачем же вы сами? Я сейчас вызову наряд…
— Отстаньте, — сказала Кречетова. — Не суйтесь в мои дела. — Видя, что Митя не слушается, она дернула его за рукав и яростно зашипела: — Как вы не понимаете, я нарочно заставляю их шевелиться. Если они слягут, то уже не встанут. И поймите еще — людям приятно что-то сделать для вас. Если вы хотите с нами дружить, то помните — дружба строится не на благодеяниях, а на равенстве. Ну хорошо, — сказала она, убедившись, что Митино сопротивление сломлено. — В две квартиры я вам разрешаю послать. В одиннадцатую, к Халилееву. И в шестую. Там только девочки, а бабка третьего дня вышла, даже дверь за собой не закрыла, и до сих пор ее нет. Но это потом, а пока пойдемте запрем и опечатаем Валентинкины бебехи. Куда? — закричала она, заметив почти бесплотную фигуру, волочившую по снегу тяжелую коечную раму.
Митя бросился на помощь — и вовремя. Пытаясь поставить раму стоймя, человек выпустил ее из рук и чуть не был опрокинут. Пока Митя возился с рамой, он исчез так же неожиданно, как появился.
— В одиннадцатую можете не посылать, — сказала Юлия Антоновна.
— Почему?
— Это и есть Халилеев.
В будущем кубрике работа шла вовсю. Куроптев и Филаретов тянули провод. Туляков и Граница устанавливали времянку. Стучали молотки, гремела жесть, сыпалась штукатурка. Савин, морщась от шума, рылся в ящике с деталями. В другой комнате — будущей старшинской — стояли две гигантские деревянные кровати с отличными пружинными матрацами. Каюров и старшина трюмных Караваев ползали по ним с рулеткой. Каюров пояснил:
— Хотим утилизировать эту двуспальную технику. Тут, если класть не вдоль, а поперек, укладывается восемь человеко-единиц.
— Черт его знает, — сказал Митя. — Удобно ли…
— Удобно, — сказала подошедшая Кречетова. — Можете также получить ключи от книжных шкафов. Книги существуют для того, чтобы их читали. Валентина вернется не скоро, ну а после Победы мы как-нибудь сочтемся. Что их так разбирает?
Из будущего краснофлотского кубрика доносились взрывы хохота. Вернувшись туда, Туровцев застал оживленный диспут. Решалась судьба бронзовых изделий. Туляков и доктор стояли на крайних позициях. Туляков, выдвигая доводы эстетические, просил фигуры оставить; доктор, напирая на соображения уставные и гигиенические, требовал их убрать. Были и промежуточные точки зрения; Куроптев предлагал нимфу, как особу соблазнительную, изъять, а воина в латах, как скульптуру актуальную и мобилизующую, сохранить. Савин, посмеиваясь, утверждал, что нимф с факелами не бывает, это Свобода, ее надо оставить, воина же, как несомненного тевтона и пса-рыцаря, убрать под замок. Митя сразу понял, что спорящие не так уж заинтересованы в выводах, им доставлял удовольствие самый процесс.
— Смотрите, у них весело, — сказала Кречетова.
— А что нам, сироткам, делать, как не веселиться?
— Эх, кабы всем по миске горохового супчику, да чтоб в ней свиная шкурка плавала, у нас бы еще не такое веселье было.
— Хо-хо! Туляков, что так скупо просишь? Бога боишься прогневить?
— Мечтай уж на всю катушку — по отбивной с гарниром!
— Отбивную я даже мыслью не достигаю, а горох-пюре понимать еще не разучился.
— Бросьте, ребята…
— Почему такое?
— Нашли когда — при гражданском населении. Им еще хуже приходится…
Гражданское население в лице Юлии Антоновны возмутилось:
— Скажите на милость, какие нежности…
Минут за десять до отбоя боцман нашел Туровцева в центральном посту и доложил: полный порядок, постели привезли на салазках, завтра будет составлено коечное расписание, а сегодня переспят абы как, так что товарищу лейтенанту сейчас ходить туда незачем, а вот завтра утречком…
— Нет, боцман, я все-таки пойду взгляну. Знаете, свой глаз — алмаз.
— Как желаете, товарищ лейтенант, — сказал Халецкий с обидой в голосе. — Разрешите идти?
— Нет, подождите. Пойдем вместе.
Во втором отсеке и не думали готовиться ко сну. Командиры самозабвенно «забивали козла», играл даже Горбунов, презиравший все игры, кроме шахмат и бильярда. Он улыбнулся Мите:
— Ну как?
— Порядок.
— Проверили?
— Вот иду.
— Тогда не спешите говорить «порядок». Где мы ночуем?
— Кто «мы»? — переспросил Митя, чтоб выиграть время.
— Мы все. Механик, минер, доктор…
— Одну ночь можно переночевать с командой.
— Согласен. А места есть?
— Выясню.
— Сделайте одолжение. Три плацкартных. Мы с вами, как не обеспечившие переезда, померзнем эту ночь на лодке…
Поднявшись в «первую», Туровцев сразу обнаружил непорядки. В плите пылал огонь, по всей кухне развешаны мокрые тельняшки, а на скамейке, опустив босые ступни в окоренок с горячей водой, со счастливыми и смущенными лицами сидели Туляков и Савин. В кубрике никто и не думал ложиться. У раскаленной докрасна печки собралась почти вся команда, кто в трусах и тельняшках, а кто и в одних плавках. При появлении штурмана подводники зашевелились, по их напряженным и хитро улыбающимся лицам Туровцев сразу почуял заговор. Прежде чем присесть к огню, он осмотрелся: на одной из коек валялась чья-то шинель, ее немедленно убрали. Митя заметил также, что почти все сидящие у огня как-то странно двигают челюстями: не то жуют, не то облизываются.
Туровцев подошел к печке, погрел озябшие руки. Спросил:
— Ну, как устроились?
Несколько голосов с наигранной бодростью отвечают: «Хорошо, очень хорошо, товарищ лейтенант, замечательно…»
Невидимая рука подставляет товарищу лейтенанту низенькую табуретку. Он садится перед раскаленной дверцей.
— Что ж не ложитесь? Время.
Смущенные улыбки, перешептывание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61