Сын бельгийской еврейки, лишенной наследства за то, что она вышла замуж за его отца, бедного француза-католика, Байон понимал, чем могут оборачиваться нетерпимость и расизм.
Стоит ему опустить руки, и тогда изуверы победят.
Однако, наблюдая за тем, что творилось вокруг завода, Байон вовсе не был уверен, что они уже не победили.
Стоит ему опустить руки, и тогда изуверы победят.
Однако, наблюдая за тем, что творилось вокруг завода, Байон вовсе не был уверен, что они уже не победили. Байон провел пятерней по щеке и ощутил наждак небритой щетины. Единственный признак мужественности, который, похоже, остался ему в этой жизни. Как можно чувствовать себя мужчиной, сидя без дела в этой старой душной комнате? Снова и снова повторять с подчиненными, какими будут их действия в случае, если им все-таки удастся когда-нибудь оказаться в здании. Перечислять кодовые команды. «Синий» — атаковать, «красный» — оставаться там, где находишься, «желтый» — отходим, «белый» — гражданские лица в опасности. На случай, если невозможен будет голосовой контакт, предусматривались тихие сигналы по радио. Один гудок — атака, два — оставаться на местах, три — отходить. Нештатные ситуации и прочее... Байон начинал уже сомневаться, а не пронюхал ли Доминик об операции и не может ли так случиться, что он намеренно ничего не предпринимает, чтобы поставить полковника в сложное положение и вбить кол в самое сердце расследования.
Или ты просто становишься параноиком? — спросил Байон самого себя.
Он был наслышан о том, что при продолжительной занятости одним и тем же делом паранойя становится неизбежной. Однажды Байон вел слежку за давнишним сотрудником Доминика по имени Жан-Мишель Хорн. Тот направлялся на какую-то встречу, насвистывая на ходу. Первой же мыслью Байона было, что его специально хотят позлить.
Он сильнее потер лицо.
Похоже, что становишься, решил полковник и с отвращением к себе вскочил со стула. Он с трудом удержался, чтобы не пнуть его в причудливой формы окно, которое вставили задолго до рождения и его самого и всех присутствующих, что судорожно подскочили от неожиданности следом за ним.
— Скажи мне, сержант! — потребовал Байон. — Скажи, почему бы нам просто не взять это сооружение штурмом?! Пристрелить Доминика и покончить с этим делом!
— Честно говоря, не знаю, — ответил сержант Маре, сидевший ближе остальных. — По мне, так лучше погибнуть на задании, чем сдохнуть от скуки.
— Как я хочу до него добраться! — с чувством произнес полковник, не обращая внимания на подчиненных. Его пальцы сжались в кулак, и он погрозил им в сторону мониторов. И в этот жест он вложил всю свою ненависть. — Это порочный, свихнувшийся маньяк, который хочет, чтобы погряз в пороках и свихнулся весь мир.
— В отличие от нас, — заметил сержант. Байон испепелил его взглядом.
— Да, в отличие от нас! Что ты имеешь в виду?
— У нас у всех навязчивая идея сохранить мир свободным, чтобы тот мог и дальше выращивать психов вроде Доминика. Как этот клубок ни крути, похоже, его не распутать.
— Только в том случае, если ты потерял надежду, — возразил ему Байон. Подтянув стул к себе, он грохнул им об пол и грузно уселся на него снова. — Порой я упускаю это из виду, но это действительно так. Моя мать надеялась всю жизнь, что семья простит ее за то, что она вышла замуж за моего отца. Эта надежда была в каждой поздравительной открытке, которую она им отправляла.
— И что, они так и не простили? — спросил сержант Маре.
— Нет. Но надежда не позволяла ей впасть в уныние. Надежда и любовь ко мне, к моему отцу заполнили пустоту. — Байон повернулся к экранам. — Надежда и ненависть к Доминику не дают мне впасть в депрессию. И я его достану!
Зазвонил телефон, и кто-то из молодых сотрудников снял трубку. На ней был укреплен шифратор, изменявший частоту звуков. На другом конце линии такое же устройство преобразовывало сигналы снова в нормальную речь.
— Господин полковник, еще один звонок, переадресованный из Америки.
— Я же сказал им: ни с кем не соединять, — простонал Байон. — Это либо предатель, пытающийся свести наши усилия на нет у самой финишной черты, либо саботажник, который старается нас затормозить. Кем бы он ни был, передайте, пусть катится к чертям!
— Слушаюсь, месье.
— Теперь они вдруг захотели мне помочь. Теперь! — продолжал кипятиться полковник. — Где ж они были все эти семнадцать лет?
— А вдруг это все-таки не то, что вы думаете, — осторожно заметил сержант Маре.
— И много ли шансов, что это так? — поинтересовался Байон. — Служащие Доминика разбросаны по всему миру. Для нас будет лучше сидеть в изоляции и не подцепить заразу.
— И довариваться в собственном соку, — добавил сержант Маре.
Полковник посмотрел на экран с четким цветным изображением. Листва неспешно раскачивалась на нем у стены древней крепости, которую теперь превратили в предприятие. Сержант был по-своему прав. Эти последние четверо суток оказались совершенно безрезультатными.
— Подождите! — рявкнул Байон.
Офицер, ответивший на звонок, повторил приказ в трубку. С бесстрастным выражением лица он следил за командиром.
Байон снова потер щетину. Все равно он ответа не узнает до тех пор, пока не откликнется на звонок. И что тут было важнее, спрашивал он себя, гордыня или поимка Доминика?
— Я возьму трубку, — наконец решил полковник. С протянутой вперед рукой он решительно направился к телефонному аппарату, сопровождаемый удовлетворенным взглядом сержанта. — И нечего так радоваться, — посоветовал Байон, проходя мимо него. — Это решение принято мною лично. И твои реплики не имеют к нему никакого отношения.
— Никак нет, месье, — ответил Маре, безуспешно стараясь согнать довольное выражение с лица. Полковник взял трубку.
— Это Байон. В чем дело?
— Господин полковник, — обратился диспетчер, — вам звонит генерал Майкл Роджерс из Национального центра по разрешению кризи...
— Полковник Байон, — ворвался голос Роджерса, — простите, что перебил вас, но мне крайне необходимо с вами поговорить.
— C'est evidemment.
— Вы говорите по-английски? — спросил Роджерс. — Если нет, дайте мне минутку, чтобы позвать переводчика...
— Я говорю по-английски, — неохотно ответил Байон. — Что у вас, генерал Роджерс?
— Насколько я понимаю, мы пытаемся покончить с общим врагом.
— Пытаемся, да.
— Мы уверены, — продолжил Роджерс, — что он планирует распространение компьютерных программ, которые помогут вызвать сильные волнения в крупных городах по всему земному шару. Мы уверены, что он намерен использовать эти волнения, чтобы ввергнуть в хаос экономику ведущих стран Америки и Европы.
Байон ощутил сухость во рту. Человек на другом конце провода либо был ниспослан Богом, либо являл собой когтистую лапу самого сатаны, подумал он.
— Как вы об этом узнали? — спросил полковник.
— Не узнай мы этого, правительство впредь не дало бы нашей команде ни цента.
Ответ Байону понравился.
— Как насчет его боевиков? Вам о них что-нибудь известно? — поинтересовался он в надежде узнать что-то новое. — Годится любая новая информация.
— Ничего, — признался Роджерс. — Но мы подозреваем, что он тесно связан с рядом неонацистских группировок и в Америке и в других странах.
Байон на какое-то время умолк. Он все еще не доверял этому человеку до конца.
— У вас интересная информация, но от нее не много проку, — наконец сказал он. — Мне нужны доказательства. Я должен узнать, что происходит внутри крепости.
— Если проблема в этом, я смогу вам помочь, — с готовностью предложил Роджерс. — Полковник Байон, я звонил, чтобы предложить вам помощь одного из натовских офицеров, который сейчас в Италии. Это полковник Бретт Огаст, он специализируется по...
— Я читал служебные доклады Огаста, — перебил его Байон. — Блестящий специалист по борьбе с терроризмом.
— И еще мой друг детства, — добавил генерал. — Если я попрошу, он вам поможет. Кроме того, в Германии у меня есть оборудование, которое я вам могу одолжить.
— Что за оборудование? — поинтересовался Байон. Его снова начинали мучить сомнения. Уж слишком соблазнительной казалась помощь этого человека. Настолько соблазнительной, что он вряд ли сможет перед ней устоять. Однако все это вполне могло быть затеей и самого Доминика, а тогда рухнут все усилия.
— Это новый тип рентгеновского аппарата, — пояснил тем временем Роджерс. — Возможно, с его помощью моему оператору удастся сотворить едва ли не чудо.
— Новый рентгеновский аппарат... — с сомнением произнес Байон. — Это нам не поможет. У меня нет необходимости знать, где находятся люди...
— С его помощью вы сможете читать документы, — продолжил Роджерс. — Или читать по губам.
Байон был весь внимание, но продолжал сомневаться.
— Генерал Майкл Роджерс, скажите, почему я должен верить, что вы не работаете на Доминика?
— Потому, что нам также известно о том самом двойном убийстве двадцатилетней давности, — ответил американец. — Больше того, нам стало известно имя человека, который был тогда вместе с ним. Это все, что я пока могу сказать вам, добавлю лишь: я хочу, чтобы Доминик предстал перед судом.
Байон посмотрел на своих людей, которые в свою очередь не сводили глаз со своего шефа.
— Следить за мониторами! — грозно прикрикнул он. Офицеры послушно повернули головы. Байон буквально умирал от желания выбраться отсюда и приступить к активным действиям.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Как мне связаться с этим вашим волшебником?
— Оставайтесь на месте. Я распоряжусь, чтобы он вам перезвонил.
Байон согласился и повесил трубку. Затем он приказал сержанту Маре взять троих и вести наблюдение за их домом снаружи. В случае подозрения, что кто-то следит за зданием или собирается его захватить, они должны были немедленно связаться с ним по радио.
Однако Байон уже чувствовал нутром, что генерал Роджерс хороший человек. Точно также, как он чувствовал, что Доминик плохой.
Остается надеяться, что мое нутро не потеряло нюх, подумал он, оставаясь возле телефона и наблюдая, как сержант Маре уводит людей на задание.
Глава 41
Четверг, 9 часов 34 минуты, Студио-сити, штат Калифорния
Сам он представлялся как Стриткорна — что в равной степени можно было понимать, и как «уличный мозоль», и как «уличный забулдыга», и как «уличный пошляк». А занимался он тем, что торговал аудиокассетами, продавал их прямо из сумки, которую таскал за собой и которая была сделана из шкуры пантеры. Вот уже больше года день за днем около семи утра этот негритянский юноша оставлял свой видавший виды «фольксваген» на стоянке за магазинами, что протянулись вдоль улицы Лорел-Кэньон в Студио-сити, и направлялся в сторону бульвара Вентура. Его черные кожаные сандалии не спеша шлепали по мостовой, передвигаемые худыми ногами, которые торчали из-под длинных сухих листьев суданской набедренной юбки. Юбка держалась на подтяжках из шкуры леопарда. Под подтяжками была черная футболка с разводами соли от пота и надписью, сделанной белыми буквами: «СТРИТКОРНА РЭП». Его голова была выбрита по бокам, а оставленная посреди макушки длинная прядь была закручена с помощью деревянной шпильки в замысловатую куксу. Глаза юноши скрывали полукруглые солнечные очки, а крохотные «пирсинги» с камушками, вставленные и в ноздри и в язык, блестели от пота и слюны.
По пути к своему рабочему месту он всегда не терял времени. Улыбаясь, он выкуривал на ходу «косячок» марихуаны, чтобы подготовиться к дневному выступлению и торговле. Постепенно расслабляясь от дыма, парень начинал подергивать подвижными кистями худых рук в такт неведомой музыке, звучавшей в его голове. Его бедра начинали ритмично двигаться, он закрывал глаза и, продолжая идти вперед, принимался слегка прихлопывать в ладоши.
Каждый день он напевал речитативом новые тексты. Сегодня это было что-то вроде: «Было, было б, было, было в все ништяк, если в я достал и засосал „косяк“. У меня семь бед, но один ответ, если жаден сосед, закурю и привет. Жадность сеет он вновь, зерна всюду взошли и сосут мою кровь, но я возьму конопли. Никого не боюсь, хоть и сам не свой, по дороге пройдусь, брат, иди за мной».
Стриткорна дошел до угла и стал пританцовывать на месте. Не теряя ритма, он скинул сумку на тротуар и расстегнул на ней молнию. Внутри лежали кассеты с записями. Включив маленький магнитофон, он продолжил выступление. Обычно за день он продавал пять-шесть кассет. Оплата была добровольной. Поскольку сам он был занят выступлением, маленькое написанное от руки объявление просило потенциальных покупателей заплатить столько, сколько те сочтут нужным. Большинство оставляли по пять долларов, лишь немногие — доллар или два, а некоторые давали даже десятку. В среднем получалось долларов тридцать в день — как раз хватало на курево, бензин и еду.
«Было, было б...»
Рекордным стал день, когда его пригласили на студию, что располагалась через улицу, на Рэдфорд-авеню. Его показали в вечерней юмористической программе в одной из уличных сцен, и он заработал столько, что денег хватило на перезапись части его собственных выступлений. До этого он записывал себя в живую, прямо на улице. Все, кто покупали у Стриткорны кассеты, становились обладателями оригиналов. Теперь у них появился выбор.
Обычно Стриткорна заканчивал работу часов в восемь-девять вечера, когда видеосалон чуть дальше по улице уже сдавал на прокат все, что хотели посетители, аптека и книжный магазин закрывались, а движение транспорта стихало. После этого он возвращался к машине, выезжал на боковую улицу или на стоянку возле закусочной и читал при свете фонарей или свечки.
В последний день своей жизни Стриткорна занял свой пост в семь часов десять минут. За последующие два часа он продал одну кассету за десять долларов. В четверть десятого он прикурил очередной «косяк» и снова принялся исполнять свой рэп: «Я брожу по кварталу, здесь знакомых немало...»
Он так и продолжал танцевать с закрытыми глазами, когда двое молодых белых пересекли Лорел-Кэньон. Высокие блондины неспешно шли по улице, жуя свернутую в сэндвичи пиццу. На них были белые футболки, каждый нес по спортивной сумке. Приблизившись к Стриткорне один из молодых людей встал чуть слева, а другой — чуть справа от танцора. Проходившие мимо пешеходы ускорили шаг, стараясь успеть под зеленый сигнал светофора. В это время мужчины спокойно достали из сумок по монтировке и наотмашь ударили ими по коленным чашечкам чернокожего.
Стриткорна со стоном рухнул лицом на мостовую, его очки, дребезжа, отлетели в сторону. Люди замедлили шаг, глядя, как юноша, снова застонав, свернулся калачиком от боли. Прежде чем ему удалось повернуть голову и посмотреть на нападавших, оба белых мужчины подняли монтировки и обрушили два безжалостных удара на голову раненого. Череп лопнул после первого же удара, и бетон залило кровью, однако мужчины ударили еще по два раза.
— Господи! — заголосила молодая женщина, когда ужасающая реальность происходящего стала словно по цепочке доходить до толпы.
— Господи! — снова выкрикнула она с совершенно побелевшим лицом. — Что вы наделали?!
Один мужчина так и остался стоять, а второй присел на корточки рядом с жертвой.
— Заткни свой поток дерьма, — огрызнулся стоявший.
— Кто-нибудь, позовите полицию! Помогите же, кто-нибудь! — закричала пожилая негритянка, опиравшаяся на изрядно потертую палку.
Посмотрев на нее, белый направился в ее сторону, к аптеке, рядом с которой она стояла. Прохожие слегка попятились, освобождая ему дорогу. Пожилая негритянка тоже подалась назад, но с ее лица не сходило возмущение.
— Эй! — гаркнул белый мужчина средних лет, заслоняя собой негритянку. — Давай-ка, вали отсюда...
Нападавший с силой ударил каблуком по стопе мужчины. Заступившийся скрючился от боли. Негритянка прижалась спиной к окну аптеки.
Разъяренный головорез приблизил к ней лицо.
— Заткни свою вонючую пасть! — приказал он.
— Нет, я буду говорить, пока дышу американским воздухом! — успела крикнуть негритянка.
Оскалившись, мужчина вогнал ей в рот конец монтировки. Негритянка согнулась пополам, и он, толкнув ее, сбил с ног. А потом, подпрыгнув, обеими ногами приземлился на тело женщины.
— Вот они, — сообщил в это время второй мужчина, доставая из кармана Стриткорны ключи от машины.
Сваливший негритянку подошел к нему небрежной походкой, словно возвращался на линию подачи, после того как угодил мячом в сетку. Насильники встали плечом к плечу, когда вокруг них собралась угрожающая толпа.
— Им со всеми нами не справиться! — крикнул кто-то. Тот, что взял ключи от машины, сунул руку в сумку и достал оттуда «кольт» сорок пятого калибра.
— Да уж куда нам, — усмехнулся он.
Толпа не то что подалась назад, а сразу же раздвинулась в стороны. Мужчины прошли через нее, как по коридору, и последовали вдоль Лорел-Кэньон, не обращая внимания на прохожих и на крики тех, кто остались позади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49