И вот мы дожили до времен, о которых гласит пророчество. Расслабленный царь – это Ирод, чужеземные рати – римляне, а конец света можно увидеть, стоит только голову поднять, – он уже у порога?
Иисус встал. Ему было тесно в доме. Он прошел мимо товарищей, которые беззаботно ужинали, вышел во двор, поднял голову. В этот миг из-за Моавитскнх гор взошла крупная, печальная луна, уже почти совсем круглая. Скоро наступит полнолуние, придет Пасха.
Он рассеянно смотрел на луну, словно видел ее первый раз в жизни. Что это восходит из-за гор, пугая собак, которые поджимают хвосты и скулят? Что это восходит посреди ужасающей пустыни, безмолвно источая яд? Сердце человеческое становится ямой и наполняется этим ядом. Иисус почувствовал, что какой-то ядовитый язык лижет ему щеки, шею, руки, обволакивая белым светом лицо, а тело – белым саваном.
Иоанн догадался о муке, терзавшей Учителя, вышел во двор и увидел его, с головы до пят укутанного лунным светом.
– Учитель, – тихо, чтобы не испугать его, позвал Иоанн и подошел, ступая на кончиках пальцев.
Иисус обернулся, посмотрел на Иоанна. Нежный безусый юноша исчез, посреди двора под луной стоял старец преклонных лет, держа в одной руке раскрытую книгу с чистыми страницами, а в другой – писчую тростинку, длинную как медноострое копье. Белоснежная борода волнами ниспадала старику до колен.
– Сыне Грома! – воскликнул, обращаясь к нему, обезумевший Иисус. – Пиши: «Я есмь Альфа и Омега, тот кто был, есть и будет, Господь Сил». Ты слышал глас, мощный, как труба?
Иоанн испугался. Учитель повредился рассудком! Он знал, что Иисус пьянеет от лунного света, потому и вышел во двор, чтобы взять его и отвести в дом, но, к несчастью, опоздал!
– Учитель, сказал он. – Замолчи. Это я, твой любезный Иоанн. Пошли в дом. Это жилище Лазаря.
– Пиши! – снова раздался повелительный голос Иисуса. – Семь ангелов вокруг престола Божьего, и каждый из них подносит трубу к устам своим. Видишь их, Сыне Грома? Пиши! Первый ангел пал на землю градом и пламенем, смешанным с кровью, и сгорела треть суши, треть деревьев, треть трав зеленых. Затрубил второй ангел: гора пламени низверглась в море, треть моря стала кровью, треть рыбы издохла, треть судов пошла ко дну. Затрубил третий ангел: великая звезда упала с неба, треть рек, треть озер и треть источников обратилась в яд. Затрубил четвертый ангел: потемнела треть солнца, треть луны, треть звезд. Затрубил пятый ангел: еще одна звезда низверглась, открылась бездна, взметнулось облако дыма, а в дыму том – акриды, и ринулись они не на травы, не на древа, но на людей, и власы их длинны, словно женские, а зубы – словно львиные, облачены они в доспехи железные, крылья их гремят повозками многоконными, что на врагов устремляются. Затрубил шестой ангел…
Но Иоанн больше не выдержал, разрыдался, бросился в ноги Учителю и воскликнул:
– Замолчи, Учитель, замолчи…
Иисус услышал плач, встрепенулся, наклонился, увидел припавшего к его ногам своего любимца Иоанна.
– Иоанн любезный, почему ты плачешь? Иоанну было неловко признаться, что всего лишь мгновение назад рассудок Учителя был поврежден от воздействия луны.
– Пошли в дом, Учитель, – сказал он. – Старец спрашивает, что с тобой, и ученики хотят тебя видеть.
– И из-за этого ты плачешь, любезный Иоанн? Пошли!
Иисус вошел в дом и снова сел подле почтенного раввина. Он выглядел очень усталым, руки его вспотели, его бросало в жар и знобило. Старик встревоженно посмотрел на него.
– Не смотри на луну, дитя мое, – сказал раввин, беря Иисуса за потную руку. – Говорят, что это изливающийся сосок великой любовницы Сатаны – Ночи.
Но мысли Иисуса были обращены к смерти.
– Старче, – сказал он. – Я думаю, ты неподобающим образом говорил о смерти. Смерть не имеет лица Иродового. Нет, Демон Смерти – великий властелин, ключник Бога, открывающий дверь. Вспомни, старче, о других смертях и утешь меня.
Ученики уже закончили ужинать, прекратили свои пустые разговоры и стали слушать. Марфа накрыла стол, а обе Марии устроились у ног Учителя, время от времени тайком поглядывая на руки, грудь, глаза, уста, волосы другой, беспокойно думая о том, кто из них двоих красивее.
– Ты прав, дитя мое, – сказал старец. – Неподобающе говорил я о черном архангеле Божьем. Он всякий раз принимает облик умирающего: если умирает Ирод, становится Иродом, но если умирает какой-нибудь святой, лик его сияет лучезарным солнышком. Это великий властелин, который приезжает на колеснице, поднимает святого с земли и возносит его на небо. Если желаешь узреть, человече, свой вечный лик, смотри, в каком образе явится перед тобой в твой последний час ангел смерти.
Все слушали, разинув рты, и каждый встревоженно размышлял о собственной душе. На какое-то время всеми овладело молчание, словно каждый из присутствующих и вправду пытался узреть лик своего ангела смерти. Наконец, Иисус раскрыл уста.
– Старче, – сказал он. – Однажды, когда мне было двенадцать лет, я слышал, как ты рассказываешь народу в синагоге Назарета о мучениях и убиении пророка Исайи. С тех пор прошло много лет, и я уже позабыл о том. И вот сегодня вечером мне захотелось снова услышать о его смерти, чтобы душа моя возрадовалась, а я примирился со смертью, ибо премного ты разбередил душу мою рассказом об Ироде, старче.
– Почему ты хочешь, чтобы нынешним вечером мы говорили только о смерти, дитя? Это и есть та услуга, которой ты желал от меня?
– Та самая. Большей услуги и быть не может.
Он повернулся к ученикам.
– Не бойтесь смерти, товарищи. Да будет она благословенна! Не будь ее, разве мы могли бы отправиться к Богу навсегда? Истинно вам говорю, что ангел смерти держит ключи и открывает двери.
Почтенный раввин удивленно глянул на него.
– Как можешь ты, Иисусе, говорить о смерти с такой уверенностью и с такой любовью? Уже давно не слышал я, чтобы голос твой звучал столь нежно.
– Расскажи нам о смерти пророка Исайи и увидишь, что я прав.
Почтенный раввин пересел на другое место, чтобы не коснуться невзначай Лазаря.
– Преступный царь Манассия забыл заповеди отца своего, богобоязненного Езекии, Сатана вошел в него и овладел им. Не мог больше Манассня слушать глас Божий – Исайю. И разослал он но всей Иудее убийц, чтобы те нашли его и перерезали ему горло, дабы не взывал он более. Но Исайя укрылся в Вифлееме, среди ветвей огромного кедра. Он постился и молился, чтобы Бог смилостивился и спас Израиль. Однажды мимо проходил нечестивый самаритянин и рука молившегося пророка высунулась из ветвей. Нечестивый самаритянин увидел ее, сразу же поспешил к царю и сообщил ему. Схватили пророка и привели к царю. «Принесите пилу, которой распиливают деревья, и распилите его!» – велел окаянный! Положили его наземь, два мужа взялись за края пилы и принялись пилить. «Отрекись от своих пророчеств, и я дарую тебе жизнь!» – крикнул царь. Но Исайя уже вошел в Рай и не слышал больше голосов, доносившихся с земли. «Отрекись от Бога, – снова воскликнул царь, – и я велю народу пасть к стопам твоим и поклоняться тебе!»
«Ты властен только умертвить мое тело, – ответил тогда пророк. – Но души моей коснуться ты не властен. Ни голоса моего заглушить. Оба они бессмертны: душа моя вознесется к Богу, а голос вечно останется на земле и будет взывать».
Так сказал он, и явился ангел смерти в огненной колеснице и с золотым кедровым венком на власах и взял его.
Иисус встал, глаза его сияли. Огненная колесница остановилась над ним.
– Товарищи, – сказал он, обводя взглядом учеников одного за другим. – Дорогие мои спутники, если вы любите меня, то внемлите слову, которое молвлю вам ныне. Будьте всегда начеку и наготове. У кого есть сандалии, пусть приготовит сандалии. У кого есть посох, пусть приготовит посох. Будьте готовы к пути дальнему! Что есть тело? Шатер души. «Снимайте шатры, уходим!» – будьте готовы сказать это каждую минуту. Уходим, возвращаемся на родину! А что есть наша родина? Небо! И еще одно, последнее слово хочу сказать вам сегодня, товарищи. Когда вы окажетесь у могилы любимого человека, не поднимайте плача. Запомните навсегда, и да будет это вам великим утешением: Смерть есть вход в бессмертие. Другого входа нет. Любимый вами человек не умер, а стал бессмертным.
Глава 27
С самого Божьего рассвета и в продолжение целого дня, а еще более ночью, когда никто ее не видел, медленно-медленно раздвигая камни и землю, восходила из недр Израиля Весна. За одну ночь равнины Шарон в Самарии и Ездрилон в Галилее покрылись желтыми маргаритками и дикими лилиями. А между суровыми камнями Иудеи взметнулись вверх крупными каплями крови алые скоропреходящие анемоны. Пустили ростки виноградники, и каждая розово-зеленая почка их изготовилась обратиться сначала в зеленые ягоды, затем – в налитой виноград и, наконец, в молодое вино, а еще глубже, в самом сердце каждой почки, притаились человеческие песни. Каждый листик имел своего ангела-хранителя, пекущегося о его росте. Казалось, вернулись первые дни творения, когда каждое слово Божье, падавшее на нововоздвигнутую твердь, было полно деревьев, полевых цветов и зелени.
У колодца Иакова возле святой горы Гаризин самаритянка снова наполнила рано утром свой кувшин и посмотрела вдаль на дорогу, ведущую в Галилею, словно желая, чтобы опять появился на ней бледный юноша, говоривший с ней некогда о живой воде. Теперь, с приходом весны, беззаботная вдова шире распахнула свою потную двуведерную грудь.
Весенней ночью бессмертная душа Израиля превращалась в соловья, который садился на открытое окно к каждой незамужней еврейке и пел до самого рассвета, не давая ей уснуть. «Что ты спишь в одиночестве? – пела с укоризной душа-соловей. – Как ты думаешь, для чего дала я тебе длинные волосы, раздвоенную грудь и округлые широкие бедра? Встань, принарядись, подойди к окошку, выйди рано поутру на порог, возьми кувшин и пойди за водой. Поиграй взглядом с холостыми евреями, которые встретятся тебе на дороге, и роди мне от них детей. Много врагов у нас, евреев, но, пока дщери мои рождают детей, я бессмертна. Ненавистны мне невспаханные поля, деревья без завязавшихся плодов и девственницы».
В богохранимом Хевроне, в Идумейской пустыне, вокруг священной могилы Авраама с самого утра, едва проснувшись, еврейские дети играли в Мессию. Они мастерили из ивняка луки, пускали в небо камышовые стрелы и кричали, что нисходит уже с длинным мечом в руке и в золотом шлеме Мессия, – царь Израиля. Они уже расстелили на святой могиле овечью шкуру и доставили рядом престол, на который воссядет Мессия, пели ему песню и хлопали в ладоши, ожидая его прихода. И вдруг из-за могилы загрохотал небольшой барабан, раздались приветственные возгласы и оттуда, надувшись от важности, со свирепой размалеванной образиной, с бородой и усами из кукурузных початков появился рычащий Мессия с длинным мечом из пальмовой ветви, которым он рубил каждого по шее, пока все дети не рухнули, зарубленные, на землю.
Пришел день и в Вифанию, в дом Лазаря, а Иисус даже глаз не успел сомкнуть. Мучительная тревога извела его вконец: «Итак, я не смог найти другого пути, кроме смерти».
«Обо мне гласили пророчества, – говорил он сам себе. – Я – агнец, который должен принять на себя грехи людские и быть заколот во время этой Пасхи. Так пусть же его заколют на час ранее! Плоть бессильна, я не доверяю ей, в последнюю минуту она может оробеть, так что теперь, когда я чувствую, что душа моя тверда, пусть придет смерть… О, скорей бы наступил рассвет, чтобы сегодня же пойти в Храм и положить конец всему!»
Он принял решение, мысли его стали несколько спокойнее. Он закрыл глаза, уснул, и приснился ему сон. Будто небо стало садом, обнесенным изгородью, и пребывало там внутри множество зверей. Он тоже был зверем и резвился вместе с другими. Так вот, играючи, перескочил он через изгородь и упал на землю. Увидав его, люди перепугались, женщины подняли крик и стали хватать с улицы детей, чтобы зверь не сожрал их. А мужчины похватали копья, камни, мечи и стали преследовать его… Кровь заструилась всюду по его телу, и он упал ниц. И тогда собрались вокруг него судьи, дабы судить его. И были это не люди, но лисы, псы, свиньи да волки. Они судили его и присудили к смерти. Но когда его уже вели на казнь, он вспомнил вдруг, что не может умереть, потому как был бессмертным зверем с неба. И едва вспомнил он это, какая-то женщина взяла его за руку – будто была это Мария Магдалина – и вывела из города в поля, «Не уходи на небо, – сказала она. – Наступила весна, оставайся с нами…». Они все шли и шли, добрались до пределов Самарии, и приблизилась к нему самаритянка с кувшином на плече, дала напиться, а затем взяла за руку и молча повела до границ Галилеи. И вышла тогда из-под старых цветущих масличных дерев его мать в черном платке, заплакала, увидав кровь и раны на теле и терновый венец на власах его, воздела вверх руки и сказала: «Как ты меня уничтожил, так и Бог уничтожит тебя. Из-за тебя стала я предметом сплетен, и люди судачат обо мне. Ты поднял голову против Родины, Закона и Бога Израиля. Не побоялся ты Бога и людей не постыдился? Не подумал о матери и об отце своем? Будь ты проклят!» Так сказала она и исчезла.
Иисус проснулся весь в поту. Вокруг храпели спящие ученики. Во дворе прокричал петух. Петр услышал петуха, приоткрыл глаза и увидел стоявшего перед ним Иисуса.
– Учитель, – сказал Петр. – Перед тем, как прокричал петух, мне снился сон. Будто ты взял два скрещенных между собой куска дерева, который стали в руках твоих лирой и смычком, заиграл и запел, и собрались к тебе со всех концов света звери и стали слушать тебя… Что бы это значило? Нужно спросить почтенного раввина.
– На этом сон не кончается, Петр, – ответил Иисус.
– Почему-ты поспешил проснуться? У твоего сна есть продолжение.
– Продолжение? Не понимаю. Может быть, ты, Учитель, видел мой сон до конца?
– Звери, слушавшие песню, бросились на певца и сожрали его.
Петр выпучил глаза. Душа его о чем-то догадывалась, но разум продолжал оставаться неподвижным.
– Не понимаю, – сказал он.
– Поймешь в другой раз, – ответил Иисус. – Тоже утром, когда снова прокричит петух. Одного за другим он растолкал ногой товарищей.
– Просыпайтесь, бездельники. Сегодня нас предстоит много работы.
– Уходим отсюда? – спросил Филипп, протирая глаза. – Вот и я говорю: возвратимся в Галилею, там мы будем в безопасности.
Иуда заскрипел зубами, но не проронил ни слова. Женщины в доме проснулись, послышались их звонкие голоса. Почтенная Саломея вышла развести огонь, ученики были уже во дворе и ожидали Иисуса, который, склонив голову, тихо беседовал о чем-то с почтенным раввином. Старик был тяжело болен и сидел в углу.
– Куда ты опять, дитя? – спросил он. – На кого опять устремляешься? Снова на Иерусалим? Снова поднимешь руку к ниспровержению Храма? Ты ведь знаешь, что слово становится делом, если великая душа изрекает его. А душа твоя великая и ты в ответе за все свои слова. Если ты скажешь: «Низвергнется Храм!» – однажды он и в самом деле низвергнется, так что взвешивай свои слова!
– Я взвешиваю свои слова, старче. Весь мир пребывает в мыслях моих, и когда я говорю, то выбираю, что должно остаться, а что нет, принимая на себя всю ответственность.
– О, если бы я смог пожить еще, пока увижу, кто ты! Но я совсем одряхлел, мир стал призраком, голова моя идет кругом, желая отыскать вход, но все двери заперты.
– Потерпи всего несколько дней, старче. До Пасхи. Зубами постарайся удержать душу свою, и ты увидишь. Час еще не пришел.
Раввин покачал головой.
– Когда придет этот час? – жалобно прошептал он. – Неужели Бог посмеялся надо мной? Где данное Им слово? Я умираю, умираю, но где же Мессия?
Почтенный раввин собрал все остававшиеся у него силы и вцепился в плечо Иисуса.
– Потерпи еще до Пасхи, старче. Вот увидишь – Бог свое слово держит!
Сказав это, Иисус вырвалсяг из цепких пальцев старика и вышел во двор.
– Нефанаил, и ты, Филипп, – обратился он к ученикам. – Отправляйтесь на околицу деревни, и там у крайнего дома увидите вы привязанную к дверному кольцу ослицу вместе с ее детенышем. Отвяжите ослицу и приведите сюда. А если кто вас спросит, куда вы ведете ее, отвечайте: «Она нужна Учителю. После мы возвратим ее».
– Встрянем в беду, вот увидишь, – тихо сказал другу Нафанаил.
– Пошли, – ответил Филипп. – Делай, что ведено, а там – чему быть, того не миновать.
Матфей с самого утра взялся за тростинку и весь обратился в зрение и слух.
«Боже Израиля, – сказал он себе. – Насколько все происходящее соответствует тому, что провозгласили по озарению Божью пророки! Ведь что говорит пророк Захария? «Ликуй и веселись, дщерь Сиона! Торжествуй, дщерь Иерусалима! Се Царь твой грядет к тебе, сидящий на ослице, кроткий, хоть и победитель!»
– Учитель, – сказал Матфей, желая испытать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Иисус встал. Ему было тесно в доме. Он прошел мимо товарищей, которые беззаботно ужинали, вышел во двор, поднял голову. В этот миг из-за Моавитскнх гор взошла крупная, печальная луна, уже почти совсем круглая. Скоро наступит полнолуние, придет Пасха.
Он рассеянно смотрел на луну, словно видел ее первый раз в жизни. Что это восходит из-за гор, пугая собак, которые поджимают хвосты и скулят? Что это восходит посреди ужасающей пустыни, безмолвно источая яд? Сердце человеческое становится ямой и наполняется этим ядом. Иисус почувствовал, что какой-то ядовитый язык лижет ему щеки, шею, руки, обволакивая белым светом лицо, а тело – белым саваном.
Иоанн догадался о муке, терзавшей Учителя, вышел во двор и увидел его, с головы до пят укутанного лунным светом.
– Учитель, – тихо, чтобы не испугать его, позвал Иоанн и подошел, ступая на кончиках пальцев.
Иисус обернулся, посмотрел на Иоанна. Нежный безусый юноша исчез, посреди двора под луной стоял старец преклонных лет, держа в одной руке раскрытую книгу с чистыми страницами, а в другой – писчую тростинку, длинную как медноострое копье. Белоснежная борода волнами ниспадала старику до колен.
– Сыне Грома! – воскликнул, обращаясь к нему, обезумевший Иисус. – Пиши: «Я есмь Альфа и Омега, тот кто был, есть и будет, Господь Сил». Ты слышал глас, мощный, как труба?
Иоанн испугался. Учитель повредился рассудком! Он знал, что Иисус пьянеет от лунного света, потому и вышел во двор, чтобы взять его и отвести в дом, но, к несчастью, опоздал!
– Учитель, сказал он. – Замолчи. Это я, твой любезный Иоанн. Пошли в дом. Это жилище Лазаря.
– Пиши! – снова раздался повелительный голос Иисуса. – Семь ангелов вокруг престола Божьего, и каждый из них подносит трубу к устам своим. Видишь их, Сыне Грома? Пиши! Первый ангел пал на землю градом и пламенем, смешанным с кровью, и сгорела треть суши, треть деревьев, треть трав зеленых. Затрубил второй ангел: гора пламени низверглась в море, треть моря стала кровью, треть рыбы издохла, треть судов пошла ко дну. Затрубил третий ангел: великая звезда упала с неба, треть рек, треть озер и треть источников обратилась в яд. Затрубил четвертый ангел: потемнела треть солнца, треть луны, треть звезд. Затрубил пятый ангел: еще одна звезда низверглась, открылась бездна, взметнулось облако дыма, а в дыму том – акриды, и ринулись они не на травы, не на древа, но на людей, и власы их длинны, словно женские, а зубы – словно львиные, облачены они в доспехи железные, крылья их гремят повозками многоконными, что на врагов устремляются. Затрубил шестой ангел…
Но Иоанн больше не выдержал, разрыдался, бросился в ноги Учителю и воскликнул:
– Замолчи, Учитель, замолчи…
Иисус услышал плач, встрепенулся, наклонился, увидел припавшего к его ногам своего любимца Иоанна.
– Иоанн любезный, почему ты плачешь? Иоанну было неловко признаться, что всего лишь мгновение назад рассудок Учителя был поврежден от воздействия луны.
– Пошли в дом, Учитель, – сказал он. – Старец спрашивает, что с тобой, и ученики хотят тебя видеть.
– И из-за этого ты плачешь, любезный Иоанн? Пошли!
Иисус вошел в дом и снова сел подле почтенного раввина. Он выглядел очень усталым, руки его вспотели, его бросало в жар и знобило. Старик встревоженно посмотрел на него.
– Не смотри на луну, дитя мое, – сказал раввин, беря Иисуса за потную руку. – Говорят, что это изливающийся сосок великой любовницы Сатаны – Ночи.
Но мысли Иисуса были обращены к смерти.
– Старче, – сказал он. – Я думаю, ты неподобающим образом говорил о смерти. Смерть не имеет лица Иродового. Нет, Демон Смерти – великий властелин, ключник Бога, открывающий дверь. Вспомни, старче, о других смертях и утешь меня.
Ученики уже закончили ужинать, прекратили свои пустые разговоры и стали слушать. Марфа накрыла стол, а обе Марии устроились у ног Учителя, время от времени тайком поглядывая на руки, грудь, глаза, уста, волосы другой, беспокойно думая о том, кто из них двоих красивее.
– Ты прав, дитя мое, – сказал старец. – Неподобающе говорил я о черном архангеле Божьем. Он всякий раз принимает облик умирающего: если умирает Ирод, становится Иродом, но если умирает какой-нибудь святой, лик его сияет лучезарным солнышком. Это великий властелин, который приезжает на колеснице, поднимает святого с земли и возносит его на небо. Если желаешь узреть, человече, свой вечный лик, смотри, в каком образе явится перед тобой в твой последний час ангел смерти.
Все слушали, разинув рты, и каждый встревоженно размышлял о собственной душе. На какое-то время всеми овладело молчание, словно каждый из присутствующих и вправду пытался узреть лик своего ангела смерти. Наконец, Иисус раскрыл уста.
– Старче, – сказал он. – Однажды, когда мне было двенадцать лет, я слышал, как ты рассказываешь народу в синагоге Назарета о мучениях и убиении пророка Исайи. С тех пор прошло много лет, и я уже позабыл о том. И вот сегодня вечером мне захотелось снова услышать о его смерти, чтобы душа моя возрадовалась, а я примирился со смертью, ибо премного ты разбередил душу мою рассказом об Ироде, старче.
– Почему ты хочешь, чтобы нынешним вечером мы говорили только о смерти, дитя? Это и есть та услуга, которой ты желал от меня?
– Та самая. Большей услуги и быть не может.
Он повернулся к ученикам.
– Не бойтесь смерти, товарищи. Да будет она благословенна! Не будь ее, разве мы могли бы отправиться к Богу навсегда? Истинно вам говорю, что ангел смерти держит ключи и открывает двери.
Почтенный раввин удивленно глянул на него.
– Как можешь ты, Иисусе, говорить о смерти с такой уверенностью и с такой любовью? Уже давно не слышал я, чтобы голос твой звучал столь нежно.
– Расскажи нам о смерти пророка Исайи и увидишь, что я прав.
Почтенный раввин пересел на другое место, чтобы не коснуться невзначай Лазаря.
– Преступный царь Манассия забыл заповеди отца своего, богобоязненного Езекии, Сатана вошел в него и овладел им. Не мог больше Манассня слушать глас Божий – Исайю. И разослал он но всей Иудее убийц, чтобы те нашли его и перерезали ему горло, дабы не взывал он более. Но Исайя укрылся в Вифлееме, среди ветвей огромного кедра. Он постился и молился, чтобы Бог смилостивился и спас Израиль. Однажды мимо проходил нечестивый самаритянин и рука молившегося пророка высунулась из ветвей. Нечестивый самаритянин увидел ее, сразу же поспешил к царю и сообщил ему. Схватили пророка и привели к царю. «Принесите пилу, которой распиливают деревья, и распилите его!» – велел окаянный! Положили его наземь, два мужа взялись за края пилы и принялись пилить. «Отрекись от своих пророчеств, и я дарую тебе жизнь!» – крикнул царь. Но Исайя уже вошел в Рай и не слышал больше голосов, доносившихся с земли. «Отрекись от Бога, – снова воскликнул царь, – и я велю народу пасть к стопам твоим и поклоняться тебе!»
«Ты властен только умертвить мое тело, – ответил тогда пророк. – Но души моей коснуться ты не властен. Ни голоса моего заглушить. Оба они бессмертны: душа моя вознесется к Богу, а голос вечно останется на земле и будет взывать».
Так сказал он, и явился ангел смерти в огненной колеснице и с золотым кедровым венком на власах и взял его.
Иисус встал, глаза его сияли. Огненная колесница остановилась над ним.
– Товарищи, – сказал он, обводя взглядом учеников одного за другим. – Дорогие мои спутники, если вы любите меня, то внемлите слову, которое молвлю вам ныне. Будьте всегда начеку и наготове. У кого есть сандалии, пусть приготовит сандалии. У кого есть посох, пусть приготовит посох. Будьте готовы к пути дальнему! Что есть тело? Шатер души. «Снимайте шатры, уходим!» – будьте готовы сказать это каждую минуту. Уходим, возвращаемся на родину! А что есть наша родина? Небо! И еще одно, последнее слово хочу сказать вам сегодня, товарищи. Когда вы окажетесь у могилы любимого человека, не поднимайте плача. Запомните навсегда, и да будет это вам великим утешением: Смерть есть вход в бессмертие. Другого входа нет. Любимый вами человек не умер, а стал бессмертным.
Глава 27
С самого Божьего рассвета и в продолжение целого дня, а еще более ночью, когда никто ее не видел, медленно-медленно раздвигая камни и землю, восходила из недр Израиля Весна. За одну ночь равнины Шарон в Самарии и Ездрилон в Галилее покрылись желтыми маргаритками и дикими лилиями. А между суровыми камнями Иудеи взметнулись вверх крупными каплями крови алые скоропреходящие анемоны. Пустили ростки виноградники, и каждая розово-зеленая почка их изготовилась обратиться сначала в зеленые ягоды, затем – в налитой виноград и, наконец, в молодое вино, а еще глубже, в самом сердце каждой почки, притаились человеческие песни. Каждый листик имел своего ангела-хранителя, пекущегося о его росте. Казалось, вернулись первые дни творения, когда каждое слово Божье, падавшее на нововоздвигнутую твердь, было полно деревьев, полевых цветов и зелени.
У колодца Иакова возле святой горы Гаризин самаритянка снова наполнила рано утром свой кувшин и посмотрела вдаль на дорогу, ведущую в Галилею, словно желая, чтобы опять появился на ней бледный юноша, говоривший с ней некогда о живой воде. Теперь, с приходом весны, беззаботная вдова шире распахнула свою потную двуведерную грудь.
Весенней ночью бессмертная душа Израиля превращалась в соловья, который садился на открытое окно к каждой незамужней еврейке и пел до самого рассвета, не давая ей уснуть. «Что ты спишь в одиночестве? – пела с укоризной душа-соловей. – Как ты думаешь, для чего дала я тебе длинные волосы, раздвоенную грудь и округлые широкие бедра? Встань, принарядись, подойди к окошку, выйди рано поутру на порог, возьми кувшин и пойди за водой. Поиграй взглядом с холостыми евреями, которые встретятся тебе на дороге, и роди мне от них детей. Много врагов у нас, евреев, но, пока дщери мои рождают детей, я бессмертна. Ненавистны мне невспаханные поля, деревья без завязавшихся плодов и девственницы».
В богохранимом Хевроне, в Идумейской пустыне, вокруг священной могилы Авраама с самого утра, едва проснувшись, еврейские дети играли в Мессию. Они мастерили из ивняка луки, пускали в небо камышовые стрелы и кричали, что нисходит уже с длинным мечом в руке и в золотом шлеме Мессия, – царь Израиля. Они уже расстелили на святой могиле овечью шкуру и доставили рядом престол, на который воссядет Мессия, пели ему песню и хлопали в ладоши, ожидая его прихода. И вдруг из-за могилы загрохотал небольшой барабан, раздались приветственные возгласы и оттуда, надувшись от важности, со свирепой размалеванной образиной, с бородой и усами из кукурузных початков появился рычащий Мессия с длинным мечом из пальмовой ветви, которым он рубил каждого по шее, пока все дети не рухнули, зарубленные, на землю.
Пришел день и в Вифанию, в дом Лазаря, а Иисус даже глаз не успел сомкнуть. Мучительная тревога извела его вконец: «Итак, я не смог найти другого пути, кроме смерти».
«Обо мне гласили пророчества, – говорил он сам себе. – Я – агнец, который должен принять на себя грехи людские и быть заколот во время этой Пасхи. Так пусть же его заколют на час ранее! Плоть бессильна, я не доверяю ей, в последнюю минуту она может оробеть, так что теперь, когда я чувствую, что душа моя тверда, пусть придет смерть… О, скорей бы наступил рассвет, чтобы сегодня же пойти в Храм и положить конец всему!»
Он принял решение, мысли его стали несколько спокойнее. Он закрыл глаза, уснул, и приснился ему сон. Будто небо стало садом, обнесенным изгородью, и пребывало там внутри множество зверей. Он тоже был зверем и резвился вместе с другими. Так вот, играючи, перескочил он через изгородь и упал на землю. Увидав его, люди перепугались, женщины подняли крик и стали хватать с улицы детей, чтобы зверь не сожрал их. А мужчины похватали копья, камни, мечи и стали преследовать его… Кровь заструилась всюду по его телу, и он упал ниц. И тогда собрались вокруг него судьи, дабы судить его. И были это не люди, но лисы, псы, свиньи да волки. Они судили его и присудили к смерти. Но когда его уже вели на казнь, он вспомнил вдруг, что не может умереть, потому как был бессмертным зверем с неба. И едва вспомнил он это, какая-то женщина взяла его за руку – будто была это Мария Магдалина – и вывела из города в поля, «Не уходи на небо, – сказала она. – Наступила весна, оставайся с нами…». Они все шли и шли, добрались до пределов Самарии, и приблизилась к нему самаритянка с кувшином на плече, дала напиться, а затем взяла за руку и молча повела до границ Галилеи. И вышла тогда из-под старых цветущих масличных дерев его мать в черном платке, заплакала, увидав кровь и раны на теле и терновый венец на власах его, воздела вверх руки и сказала: «Как ты меня уничтожил, так и Бог уничтожит тебя. Из-за тебя стала я предметом сплетен, и люди судачат обо мне. Ты поднял голову против Родины, Закона и Бога Израиля. Не побоялся ты Бога и людей не постыдился? Не подумал о матери и об отце своем? Будь ты проклят!» Так сказала она и исчезла.
Иисус проснулся весь в поту. Вокруг храпели спящие ученики. Во дворе прокричал петух. Петр услышал петуха, приоткрыл глаза и увидел стоявшего перед ним Иисуса.
– Учитель, – сказал Петр. – Перед тем, как прокричал петух, мне снился сон. Будто ты взял два скрещенных между собой куска дерева, который стали в руках твоих лирой и смычком, заиграл и запел, и собрались к тебе со всех концов света звери и стали слушать тебя… Что бы это значило? Нужно спросить почтенного раввина.
– На этом сон не кончается, Петр, – ответил Иисус.
– Почему-ты поспешил проснуться? У твоего сна есть продолжение.
– Продолжение? Не понимаю. Может быть, ты, Учитель, видел мой сон до конца?
– Звери, слушавшие песню, бросились на певца и сожрали его.
Петр выпучил глаза. Душа его о чем-то догадывалась, но разум продолжал оставаться неподвижным.
– Не понимаю, – сказал он.
– Поймешь в другой раз, – ответил Иисус. – Тоже утром, когда снова прокричит петух. Одного за другим он растолкал ногой товарищей.
– Просыпайтесь, бездельники. Сегодня нас предстоит много работы.
– Уходим отсюда? – спросил Филипп, протирая глаза. – Вот и я говорю: возвратимся в Галилею, там мы будем в безопасности.
Иуда заскрипел зубами, но не проронил ни слова. Женщины в доме проснулись, послышались их звонкие голоса. Почтенная Саломея вышла развести огонь, ученики были уже во дворе и ожидали Иисуса, который, склонив голову, тихо беседовал о чем-то с почтенным раввином. Старик был тяжело болен и сидел в углу.
– Куда ты опять, дитя? – спросил он. – На кого опять устремляешься? Снова на Иерусалим? Снова поднимешь руку к ниспровержению Храма? Ты ведь знаешь, что слово становится делом, если великая душа изрекает его. А душа твоя великая и ты в ответе за все свои слова. Если ты скажешь: «Низвергнется Храм!» – однажды он и в самом деле низвергнется, так что взвешивай свои слова!
– Я взвешиваю свои слова, старче. Весь мир пребывает в мыслях моих, и когда я говорю, то выбираю, что должно остаться, а что нет, принимая на себя всю ответственность.
– О, если бы я смог пожить еще, пока увижу, кто ты! Но я совсем одряхлел, мир стал призраком, голова моя идет кругом, желая отыскать вход, но все двери заперты.
– Потерпи всего несколько дней, старче. До Пасхи. Зубами постарайся удержать душу свою, и ты увидишь. Час еще не пришел.
Раввин покачал головой.
– Когда придет этот час? – жалобно прошептал он. – Неужели Бог посмеялся надо мной? Где данное Им слово? Я умираю, умираю, но где же Мессия?
Почтенный раввин собрал все остававшиеся у него силы и вцепился в плечо Иисуса.
– Потерпи еще до Пасхи, старче. Вот увидишь – Бог свое слово держит!
Сказав это, Иисус вырвалсяг из цепких пальцев старика и вышел во двор.
– Нефанаил, и ты, Филипп, – обратился он к ученикам. – Отправляйтесь на околицу деревни, и там у крайнего дома увидите вы привязанную к дверному кольцу ослицу вместе с ее детенышем. Отвяжите ослицу и приведите сюда. А если кто вас спросит, куда вы ведете ее, отвечайте: «Она нужна Учителю. После мы возвратим ее».
– Встрянем в беду, вот увидишь, – тихо сказал другу Нафанаил.
– Пошли, – ответил Филипп. – Делай, что ведено, а там – чему быть, того не миновать.
Матфей с самого утра взялся за тростинку и весь обратился в зрение и слух.
«Боже Израиля, – сказал он себе. – Насколько все происходящее соответствует тому, что провозгласили по озарению Божью пророки! Ведь что говорит пророк Захария? «Ликуй и веселись, дщерь Сиона! Торжествуй, дщерь Иерусалима! Се Царь твой грядет к тебе, сидящий на ослице, кроткий, хоть и победитель!»
– Учитель, – сказал Матфей, желая испытать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57