– Тот из вас, кто безгрешен, пусть первым бросит камень.
Толпа дрогнула. Один за другим люди стали пятиться, стараясь укрыться от взгляда, выворачивающего им наизнанку душу и память. Мужчины вспоминали о том, сколько лжи изрекли они за свою жизнь, вспоминали свои греховные поступки и соблазненных чужих жен, а женщины опустили платки пониже на глаза, и камни падали из разжавшихся рук.
Почтенный Зеведей, видя, что дело склоняется в пользу голодранцев, кипел от гнева, а Иисус повернулся теперь в другую сторону и, заглядывая людям одному за другим глубоко в душу, повторил:
– Тот из вас, кто безгрешен, пусть первым бросит камень.
– Я! – рванулся вперед Зеведей. – Дай мне твой камень, Варавва: чистому небу молнии не страшны! Я брошу камень!
Варавва обрадовался, протянул ему камень и отступил в сторону. Зеведей стиснул камень в руке, стал над Магдалиной и примерился метнуть камень так, чтобы тот угодил прямо в голову, а женщина сжалась в комок у ног Иисуса и молчала, чувствуя, что теперь ей больше не нужно бояться смерти.
Оборванцы злобно смотрели на Зеведея, а один из них, самый тощий, вырвался вперед и крикнул:
– Эй, Зеведей! Бог-то ведь есть, неужто ты не боишься, что длань Его разобьет тебя параличом? Вспомни, разве ты не попирал права убогого? Не пускал с молотка сиротского виноградника? Не хаживал ночью по вдовам?
Слушая эти слова, старый грешник то примеривался камнем, то снова опускал его и вдруг завопил: рука его неожиданно скорчилась, безвольно опустилась, увесистый камень выскользнул из нее и упал Зеведею на ногу, раздробив на ней пальцы.
– Чудо! Чудо! – закричали оборванцы. – Магдалина не виновна!
Варавва рассвирепел, его изрытая оспой образина густо налилась кровью, он бросился на Сына Марии, замахнулся и отвесил ему пощечину. А Иисус подставил ему другую щеку и сказал:
– Ударь меня и по другой щеке, брат Варавва!
Рука Вараввы застыла, он вытаращил глаза. Кто это – призрак, человек или демон? Он отступил назад и оторопело уставился на Иисуса.
– Ударь меня и по другой щеке, брат Варавва, – повторил Сын Марии.
И тогда из тени смоковницы выступил стоявший там, наблюдая за происходившим со стороны, Иуда. Он видел все, но хранил молчание. Ему дела не было до того, погибнет или не погибнет Магдалина, но он радовался, слушая Варавву и видя, как оборванцы распекают Зеведея и поднимают головы. А когда он увидел Иисуса, ступающего в новых белых одеяниях по берегу озера, сердце его затрепетало. «Теперь станет ясно, кто же он такой, чего хочет и что скажет людям», – тихо произнес Иуда, оттопыривая свое огромное ухо. Но уже первое слово – «Братья!» – не понравилось Иуде, и он презрительно скривил губы. «Не набрался он еще ума-разума, – прошептал Иуда. – Нет, не стали мы еще братьями – ни израильтяне для римлян, ни израильтяне друг для друга. Не братья нам продажные старосты саддукеи, водящие шашни с тираном… Плохо ты начал, Сыне Марии, пеняй на себя!» Некогда Иуда увидел, как Иисус без злобы, с гордым, нечеловеческим наслаждением подставляет другую щеку, ужас объял его. «Кто же он?! – мысленно воскликнул Иуда. – Подставить и другую щеку – да только ангел способен на такое, ангел или пес…»
Иуда прыжком рванулся вперед и схватил Варавву за руку в тот самый миг, когда тот уже было изготовился броситься на Сына Марии.
– Не тронь его! – глухо произнес Иуда. – Ступай прочь!
Варавва изумленно посмотрел на Иуду. Они были членами одного братства и часто вместе ходили по городам и селениям, предавая смерти изменников Израиля. И вот…
– Иуда, – невнятно пробормотал Варавва. – Ты? Ты?
– Да, я! Уходи!
Варавва все еще колебался. В братстве Иуда пользовался большим влиянием, и потому Варавва не мог ослушаться, но самолюбие не позволяло ему уйти.
– Уходи! – повторил приказ рыжебородый. Предводитель разбойников опустил голову и злобно взглянул на Сына Марии.
– Думаешь от меня ускользнуть? – глухо произнес он, стискивая кулаки.
– Мы еще встретимся!
Затем Варавва повернулся к своим людям и сказал сквозь зубы:
– Пошли!

Глава 13
И в то же мгновение люди, словно и они тоже долгие годы ждали этого призыва, словно впервые их назвали их истинным именем, – в то же мгновение люди исполнились ликования.
– Идем! – воскликнули все разом. – Во имя Бога!
Сын Марии пошел впереди, а люди, все как один, устремились следом.
Пологий холм, все еще зеленый, несмотря на летний зной, возвышался у берега озера. Солнечные лучи жгли его весь день напролет, и теперь с наступлением вечерней неги он благоухал тимьяном и опавшими на землю перезревшими маслинами. Видать, когда-то на вершине холма стоял древний языческий храм, потому как обломки резных капителей все еще лежали на земле, и полоумные рыбаки, выходившие ночью в озеро на ловлю, говорили, что до сих пор некий белый призрак сидит на мраморе, а почтенный Иона однажды ночью даже слышал его плач.
К этому холму и направлялись теперь охваченные восторгом: впереди Сын Марии, а следом – целые семьи бедноты.
– Возьми меня под руку, сынок. Пойдем и мы с ними, – обратилась почтенная Саломея к своему юному сыну, а затем взяла за руку Марию и сказала:
– Не плачь, Мария: разве ты не видела сияния вокруг лица своего сына?
– Нет у меня сына, нет у меня больше сына, – ответила мать и зарыдала. – У всех этих оборванцев есть, а у меня нет…
С плачем и причитаниями, но все же пошла и она, теперь уже в полной уверенности, что сын покинул ее навсегда. Когда Мария подбежала к нему, чтобы заключить в объятия и увести домой, тот изумленно, словно не узнавая, посмотрел на нее. А когда она сказала: «Я твоя мать», он вытянул руку, отстраняя ее от себя.
Увидав, что жена тоже присоединилась к толпе, почтенный Зеведей насупился, стиснул посох, повернулся к своему сыну Иакову и двум его товарищам, Филиппу и Нафанаилу, и, указывая на шумную мятежную толпу, сказал:
– Вот волки голодные, будь они прокляты! Нужно выть заодно с ними, а то еще подумают, что мы овцы, и сожрут нас. Пошли за ними! Но запомните: что бы ни сказал им свихнувшийся Сын Марии, мы должны освистать его – слышите? – и не позволять ему поднимать голову. Так что вперед и глядите в оба!
С этими словами он тоже стал, прихрамывая, подниматься в гору.
Тут показались и оба сына Ионы. Петр вел брата за руку, спокойно и мягко разговаривая с ним, опасаясь разгневать его, а тот оторопело смотрел на поднимавшуюся в гору толпу и на ее одетого в белое предводителя.
– Кто это? Куда они идут? – спросил Петр Иуду, в нерешительности стоявшего на дороге.
– Это Сын Марии, – мрачно ответил рыжебородый.
– А толпа, которая следует за ним?
– Бедняки, собирающие ягоды на убранных виноградниках. Увидали его, увязались следом, и вот он ведет их за собой, чтобы говорить с ними.
– Что же он им скажет? Ведь он не умеет даже солому между двумя ослами поделить.
Иуда пожал плечами.
– Посмотрим! – прорычал он и тоже стал подниматься в гору.
Две смуглые до черноты мужеподобные женщины, совсем измученные и перегревшиеся на солнце, возвращались с виноградников, держа на голове большую корзину с виноградом. Им не хотелось оставаться одним, и потому они сказали друг дружке: «Пошли, скоротаем с ними время» – и поплелись следом.
Почтенный Иона с неводом на спине тащился к своей хижине. Он проголодался и спешил, но, увидев сыновей, которые вместе с другими поднимались в гору, остановился и смотрел на все это, разинув рот и выпучив, словно рыба, глаза. Он ничего не думал, не спрашивал, умер ли кто, К женится ли кто и куда направляется все это людское скопище. Ничего не думал и только смотрел, разинув рот.
– Эй, Иона, пророк рыбий! – крикнул ему Зеведей. – Пошли, выпьем! Мария Магдалина выходит замуж, – пошли, повеселимся!
Толстые губы Ионы задрожали: он попытался было заговорить, но передумал. Вскинув плечом, Иона пристрочил невод поудобнее и, тяжело ступая, направился в сторону своей улицы. Спустя некоторое время, уже неподалеку от хижины, мысли его, претерпев многочисленные схватки, все-таки родили: «А, чтоб ты пропал, твердолобый Зеведей». Пробормотав это, Иона пнул ногой дверь и вошел внутрь.
Когда почтенный Зеведей подходил вместе со своими к вершине, Иисус уже сидел там на капители и молчал, словно ожидая их. Бедняки сидели перед ним, скрестив ноги, их женщины стояли, и все смотрели на него. Солнце уже зашло, но возвышавшаяся на севере гора Хеврон еще удерживала своей вершиной свет, не позволяя ему окончательно исчезнуть.
Сложив руки на груди, Иисус наблюдал за борьбой света и тьмы. Время от времени он медленно водил взглядом по окружавшим его сморщенным, измученным, изнуренным голодом человеческим лицам. Обращенные к нему глаза смотрели так, словно он был виновен, а они сетовали на него.
Увидав Зеведея с его спутниками, он встал и сказал:
– Добро пожаловать! Придвиньтесь ближе друг к другу: голос мой слаб, но я желаю говорить с вами.
Зеведей – он как-никак был сельским старостой – прошел вперед и воссел на камне. Справа от него были два его сына, а также Филипп и Нафанаил, слева – Петр и Андрей, позади, среди женщин, стояли почтенная Саломея и Мария, жена Иосифа, а другая Мария, Магдалина, припала к ногам Иисуса, спрятав лицо в ладонях. Чуть поодаль, под сосной, измученной и перекошенной ветрами, выжидающе стоял Иуда. Его жестокие голубые глаза метали из-за сосновой хвои стрелы в Сына Марии.
А тот, внутренне содрогаясь, старался собраться с духом. Миг, которого он столько лет боялся, наступил: Бог одолел его и насильно привел туда, куда и хотел – говорить перед людьми. Но что сказать им? С быстротой молнии пронеслись в мыслях немногие радости и многие горести жизни его, его борьба с Богом и все то, что видел он в своих одиноких странствиях – горы, цветы, птицы, пастухи, радостно несущие на плечах заблудшую овцу, рыбаки, закидывающие сети, чтобы поймать рыбу, хлебопашцы, которые сеют, жнут, веют и везут домой зерно… Небо и земля то возникали, то снова исчезали, являя его мысленному взору, все чудеса Божьи, и ни одному из них не мог отдать он предпочтения – все, все желал показать он, чтобы утешить безутешных. Божьей сказкой простерся перед ним мир, сказкой, которую рассказывала ему мать его матери, чтобы он не плакал, – сказкой, полной царевен и драконов: Бог наклоняется с неба и рассказывает ее людям.
Он раскрыл объятия, улыбнулся.
– Братья, – сказал Иисус, и его еще не окрепший голос задрожал. – Простите меня, братья, я буду говорить иносказаниями. Я простой, необразованный человек, я тоже беден и натерпелся от несправедливости, много накипело у меня на сердце, но разум бессилен поведать то и, когда я раскрываю уста, слово вопреки желанию становится сказкой: Простите меня, братья, я буду говорить иносказаниями.
– Мы слушаем, Сыне Марии! – послышались голоса.
– Мы слушаем!
Иисус снова открыл уста:
– Вышел сеятель сеять семена свои. И когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали его. Иное упало на места каменистые, где не было много земли, и засохло. Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его. Иное упало на добрую землю и пустило корень, дало колос, принесло урожай и накормило людей.
Имеющий уши да услышит, братья!
Все молчали, растерянно поглядывая друг на друга, а почтенный Зеведей, который только и ждал повода для ссоры, вскинулся:
– Не понимаю, – сказал он. – Прости меня, но я, слава Богу, имею уши и слышу, да ничего не понимаю. Что ты хочешь сказать? Не объяснишь ли подробнее?
Он едко засмеялся и важно погладил свою седую бороду.
– Уж не ты ли и есть этот сеятель?
– Я, – скромно ответил Иисус.
– Ну и наглец! – воскликнул староста, ударяя посохом о землю. – А камни да тернии да поля, которые ты засеваешь, – это мы, что ли?
– Вы, – снова тихо ответил Сын Марии. Андрей слушал, стараясь не пропустить ни слова. Он смотрел на Иисуса, и сердце его тревожно трепетало, как трепетало оно тогда, когда он впервые увидел на берегах Иордана опаленного солнцем, закутанного в шкуру дикого зверя Иоанна Крестителя. Молитвы, бдения и голод совершенно истощили его, оставив только огромные глаза – два угля пылающих – да уста, восклицающие:
«Покайтесь! Покайтесь!»
Он взывал, и Иордан вздымал волны свои, а караваны останавливались, потому как верблюды не могли двигаться дальше… А этот, стоявший перед ним, улыбался, голос его был спокоен и боязлив – неумелая пташка, пытавшаяся запеть, и глаза его не жгли, а ласкали. Сердце Андрея встревоженно металось, металось между этими двумя.
Иоанн оставил отца и медленно приблизился к Иисусу, оказавшись уже почти у самых его ног. Заметив это, Зеведей разъярился пуще прежнего. Теперь он напустился на лжепророков, которые плодились с каждым днем все более, доставляя людишкам одни только новые неприятности. И все они, словно сговорившись, нападают на хозяев, священников и царей. Все, что только есть хорошего и устойчивого в этом мире, желают они разрушить. А тут еще, вот вам пожалуйста, этот босоногий Сын Марии! Да я ему шею сверну, прежде чем он озвереет!
Зеведей оглянулся, желая услышать, что говорит толпа, и заручиться ее поддержкой. Он увидел своего старшего сына Иакова, хмурившего брови – непонятно, правда, от печали или же от гнева – увидел жену, которая шла к нему, вытирая глаза. Затем перевел взгляд на оборванцев и вздрогнул: все они, изголодавшись, смотрели на Сына Марии, раскрыв рты, словно птенцы на кормящую их мать.
«Чтобы вам пропасть, голодранцы! – пробормотал Зеведей, съежившись подле сына. – Лучше уж мне помалкивать, а то несдобровать!»
Послышался ровный, исполненный чувства голос – заговорил кто-то из сидевших у ног Иисуса. Те, кто расположились поодаль, приподнялись, желая увидеть того, кому принадлежал голос. Это был младший сын Зеведеев, который мало-помалу пробрался к ногам Иисуса, а теперь поднял голову и заговорил:
– Ты – сеятель, мы же – камни, тернии и земля. Но что есть семя во длани твоей?
Покрытое пушком девственное лицо пылало, а черные миндалевидные глаза тревожно смотрели на Иисуса. Охваченное трепетом хрупкое тело выжидательно напряглось. По всему было видно, что от ответа, который получит этот юноша, зависит его жизнь. И не только его.
Услышав эти слова, Иисус опустил голову. Некоторое время он молчал, прислушиваясь к голосу своего сердца и стараясь найти простое, обыденное, бессмертное слово. Горячий пот выступил на его челе.
– Что есть семя во длани твоей? – снова взволнованно спросил сын Зеведеев.
Иисус вдруг встрепенулся, раскрыл объятия и наклонился к людям.
– Возлюбите друг друга! – вырвался крик из глубины его души. – Возлюбите друг друга.
И как только он произнес эти слова, то почувствовал, как сердце его опустело, и бессильно опустился на капитель.
Послышался гул, толпа заволновалась, многие покачивали головой, кто-то смеялся.
– Что он сказал? – спросил старик, который был туг на ухо.
– Чтобы мы любили друг друга!
– Не будет этого! – сказал старик и разозлился. – Голодный не может полюбить сытого. Обиженный не может полюбить обидчика. Не будет этого! Пошли отсюда!
Прислонившись к сосне, Иуда яростно теребил свою бороду.
– Так вот что ты намеревался сказать нам, Сыне Плотника! – прошептал он. – Это и есть великая весть, которую ты принес нам? Стало быть, мы должны возлюбить римлян? Подставить им горло, как ты подставляешь щеку, да еще сказать при этом: «Зарежь меня, брат!»
Иисус слышал ропот, видел насупившиеся лица и помутневшие глаза. Он понял. Лицо его переполнила горечь, которая все возрастала, поглощая все его силы.
– Возлюбите друг друга! Возлюбите друг друга! – снова умоляюще и настойчиво прозвучал его голос. – Бог есть любовь! И я когда-то думал, что Он свиреп, что горы дымятся, а люди гибнут при Его приближении. Ища спасения, я укрылся в обители, где лежал лицом долу в ожидании Его прихода. «Вот сейчас Он явится и обрушится на меня сверху громом!» – думал я. А Он явился однажды утром, подул свежим ветерком и сказал: «Встань, дитя мое». Я встал и пришел. И вот я перед вами!
Скрестив руки на груди, он отвесил людям глубокий поклон до пояса.
Почтенный Зеведей кашлянул, сплюнул и сжал посох.
– Так значит Бог – это свежий ветерок? – медленно и злобно прорычал он. – Сгинь, богохульник!
Продолжая говорить, Сын Марии спустился между тем к людям и переходил от одного к другому, стараясь убедить каждого, заглядывая в лицо и воздевая руки к небу.
– Он – Отец наш, – говорил Иисус, – и потому ни одно страдание не останется без утешения, ни одна рана – без исцеления. Чем более мучимся мы здесь, на земле, тем более утешения и радости ожидает нас на небе…
Устав, он возвратился к капители и уселся на ней.
– Потерпи еще, вороной, отведаешь клеверу! – сказал кто-то, и раздался смех. Но увлекшийся Иисус не слышал этого.
– Блаженны алчущие и жаждущие правды… – восклицал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57