– Понимаешь? Не хочу! – закричал он так, будто его душили.
Затем он глубоко вздохнул.
– Может быть, ты и сам того не знаешь, – сказал я себе. – Наберусь терпения, дам ему еще пожить – посмотрим, что он будет говорить, что будет делать, и если это не Тот, кого мы ожидаем, то я прикончу его в любое время. – Вот что думал я, оставляя тебя в живых.
Некоторое время он тяжело дышал, ковыряя носком землю, затем вдруг схватил Иисуса за руку и заговорил хриплым, отчаявшимся голосом:
– Не знаю, как называть тебя – Сын Марии, Сын Плотника или Сын Давидов? Не знаю даже, кто ты, но ты и сам того не знаешь. Мы оба должны узнать это, и обоим нам будет от этого легче, так больше продолжаться не может! Не смотри на других – они следуют за тобой, словно блеющие ягнята. Не смотри на женщин, которые умиленно взирают на тебя и заливаются слезами, – на то они и женщины: сердце у них есть, а ума нет, что с них взять? Мы с тобой должны узнать, кто ты и что за пламя жжет тебя – Бог Израиля или Демон? Так нужно. Нужно!
Иисус задрожал всем телом.
– Что мы должны делать, брат Иуда? Как мы узнаем это? Помоги мне.
– Я знаю как.
– Как же?
– Пойдем к Иоанну Крестителю, и он нам скажет. Иоанн возглашает: «Он идет! Он идет!» – и, как только увидит тебя, тут же поймет, ты это или не ты – Тот, который идет. Тогда и ты обретешь покой, и я буду знать, что делать.
Иисус погрузился в глубокое раздумье. Сколько раз мучительная тревога овладевала им и он падал ниц на землю, бился в припадке, пуская пену изо рта, а люди думали, что он одержим демоном, и в испуге спешили пройти мимо. Он же пребывал тогда на седьмом небе, разум его покидал темницу свою, устремлялся ввысь, стучался во врата Божьи и вопрошал: «Кто я? Для чего я рожден на свет? Что я должен делать для спасения мира? Какой путь самый краткий? Может быть, путь этот есть смерть моя?»
Он поднял голову и увидел Иуду, склонившегося над ним всем телом.
– Приляг рядом со мной, брат Иуда, – сказал Иисус. – Бог придет к нам и, словно сон, овладеет нами. А рано поутру мы с Его благословения отправимся в Иудею к пророку, и да свершится воля Божья! Я готов.
– И я готов, – сказал Иуда.
Они легли друг подле друга. Видно, оба очень устали, потому как сон тут же овладел ими, а на рассвете проснувшийся ранее других Андрей увидел, как они спят, обнявшись.
Солнечные лучи падали на озеро, мир блистал. Рыжебородый шел впереди, указуя путь, а следом шагал Иисус с двумя своими верными последователями – Иоанном и Андреем. Фома должен был еще распродать товар и потому задержался в селении.
«Верно говорит Сын Марии, – раскидывал мыслию лукавой хитрец. – Бедняки наедятся и напьются всласть в вечной жизни, как только откинут копыта, но до той поры что делать нам здесь, в мире земном? Пораскинь мозгами, злополучный Фома, а не то плохи твои дела. Чтобы не прогадать, положу-ка я себе в узел товары двух видов: сверху – так, для глаза людского, гребни да притирания, а внизу, на самом дне, для настоящих покупателей – Царство Небесное».
И, захихикав, он снова взвалил узел за спину, затрубил в рог и чуть свет принялся расхваливать своим пронзительным голоском на улочках Вифсаиды земные товары.
В Капернауме Петр и Иаков тоже поднялись на рассвете и принялись тащить вместе невод. Вскоре в сетях уже затрепетала блестевшая на солнце рыба. В другой раз оба рыбака пришли бы в восторг, почувствовав, как тяжел их невод, но сегодня они молчали, витая мыслями далеко. Молчали и оба бранили в душе то судьбу, привязавшую их с деда-прадеда к этому озеру, то собственный разум, который все измеряет да прикидывает, не позволяя сердцу вырваться на волю. «Да разве это жизнь?! – мысленно восклицали они. – Забрасывать сети, ловить рыбу, есть, спать, а на рассвете нового Божьего дня сызнова начинать все сначала, чтобы только прокормиться, и так все дни, все годы, всю жизнь напролет? Доколе?! Так вот и помрем?» Никогда прежде они не задумывались об этом, со спокойным сердцем безропотно следовали издревле проторенным путем – так жили их отцы, так жили их деды, на протяжении тысячелетий ведя борьбу с рыбой на том же самом озере. И в один прекрасный день умирали, сложив на груди одеревеневшие руки. На смену им приходили их дети и внуки, продолжая идти все тем же путем, все так же безропотно… И эти двое – Петр и Иаков – прекрасно жили вплоть до сегодняшнего дня, ни на что не жаловались, но теперь мир вдруг стал невмоготу тесен, они почувствовали неудовлетворенность и стали смотреть вдаль – туда, за озеро. Куда? Куда же? Они и сами того не знали, только чувствовали неудовлетворенность.
А тут, словно этой муки было им недостаточно, еще и проходящие мимо путники ежедневно приносили новые вести: то разбитые параличом начинают ходить, то к слепым возвращается зрение, то мертвые воскресают к жизни…
– Кто этот новый пророк? – спрашивали путники. – Ваши братья находятся рядом с ним – вы должны это знать. Правда ли, что он – не Сын Плотника из Назарета, а Сын Давидов?
Но они только пожимали плечами и снова склонялись над неводом, готовые разрыдаться, чтобы хоть так облегчить душу свою.
Однажды, когда путники были уже довольно далеко, Петр повернулся к своему товарищу и спросил:
– Ты веришь в эти чудеса, Иаков?
– Тащи невод да помалкивай! – ответил резкий на слово сын Зеведеев и широким рывком подтянул полную сеть.
И вот в тот день, на рассвете, проходивший мимо погонщик сказал:
– Говорят, новый пророк остановился на обед у старого скряги Анания в Вифсаиде. Как только он окончил есть, слуги принесли воду, он умылся, подошел к почтенному Ананию и тайком сказал ему на ухо какое-то слово. И сразу же старец тронулся рассудком, зарыдал и принялся раздавать свое добро бедноте.
– Что еще за слово? – спросил Петр, снова устремляя взгляд вдаль за озеро.
– Эх, да если бы я знал это! – засмеялся погонщик. – Я бы шептал его на ухо каждому богатею, и бедноте дышалось бы легче… Будьте здоровы, доброго вам улова! – сказал он и отправился своей дорогой.
Петр повернулся было к товарищу, желая завести разговор, но передумал. Что тут говорить? Снова слова? Да разве они ему еще не надоели? Ему вдруг захотелось бросить все, подняться и уйти куда глаза глядят. Уйти отсюда! Хижина Ионы, да и эта лохань с водой – Геннисаретское озеро – вдруг стали слишком тесны для него.
– Не жизнь это. Нет, не жизнь, – прошептал он. – Уйду!
Иаков обернулся.
– Что ты там бормочешь? Замолчи!
– Ничего, чтоб мне пусто было! – ответил Петр и принялся яростно тащить невод.
И вот в этот самый миг на зеленом холме, где Иисус впервые обратился к людям с речью, на самой его вершине, показался Иуда. В руках у него был корявый посох, который он вырезал в дороге из каменного дуба, и теперь шел, стуча им о землю. Затем появились с трудом поспевавшие за ним три его товарища. На мгновение они задержались на вершине глянуть на простиравшийся вокруг мир. Счастливо сияло озеро, ласкаемое смеющимся солнцем, на его поверхности порхали белыми и красными бабочками рыбачьи лодки, а над ними носились крылатые рыболовы – чайки. Позади шумел Капернаум, солнце уже поднялось высоко, день был в полном разгаре.
– Смотрите – Петр! – закричал Андрей, указывая на брата, который тащил внизу у берега сети.
– И Иаков тоже там! – воскликнул Иоанн и вздохнул. – Все никак не могут оторваться от земли… Иисус улыбнулся:
– Не кручинься, возлюбленный мой товарищ. Присядьте здесь отдохнуть, а я схожу за ними.
И быстрыми, легкими шагами он стал спускаться. «Словно ангел, – с восхищением глядя на Иисуса, подумал Иоанн – Только крыльев ему недостает». Ступая с камня на камень, Иисус спускался вниз. Добравшись до берега, Сын Марии замедлил шаг, подошел к склонившимся за работой рыбакам и остановился у них за спиной. В течение продолжительного времени он, не двигаясь, разглядывал их. Разглядывал и ни о чем не думал. Чувствовал только, как некая сила покидает его: он ослабевал. Окружающий мир обретал легкость, парил в воздухе, плыл облаком над озером, и оба рыбака тоже обрели легкость и парили, радостно приемля свой невод, ибо это был уже не невод, наполненный рыбой, но люди – тысячи счастливых, танцующих людей.
Оба рыбака неожиданно почувствовали странный, приятный зуд в затылке и испугались. Они резко выпрямились и обернулись. Иисус неподвижно стоял перед ними и молча смотрел на них.
– Прости нас, Учитель! – воскликнул устыженный Петр.
– За что? Что вы такого сделали, что я должен прощать вас?
– Ничего, – пробормотал Петр и вдруг закричал: – Да разве это жизнь? Надоело!
– И мне! – сказал Иаков, отшвырнув прочь невод.
– Идите ко мне, – сказал Иисус, простирая к ним руки. – Идите ко мне, и я сделаю вас ловцами человеков. Он взял их за руки и, находясь между ними, сказал:
– Пошли!
– Даже не попрощавшись с почтенным Ионой? – спросил Петр, вспомнив об отце.
– Не оглядывайся назад, Петр, времени у нас нет. Пошли.
– Куда? – спросил Иаков и остановился.
– Зачем ты спрашиваешь? С этого мгновения ни о чем больше не спрашивай, Иаков. Пошли.
В это самое время почтенный Иона готовил еду, склонившись над домашним очагом, и ожидал к обеду своего сына Петра. Один только сын остался теперь у него – да будет он счастлив! – Петр, умница и хозяин. Другого – Андрея – он давно уже выбросил из головы: этот то с одним проходимцем связался, то с другим, бросил престарелого отца один на один бороться с ветрами и старой ладьей, чинить сети, стряпать и смотреть за домом. С того дня, как померла его старуха, он борется со всеми этими домашними демонами в одиночку, но – да будет благословен Петр! – уж он-то и помогает, и поддерживает его. Иона попробовал стряпню – готова. Он посмотрел на солнце – близился полдень.
«Проголодался я, – пробормотал старик. – Но подожду его, не буду есть».
Он скрестил руки на груди и стал ждать.
В стоявшем поодаль доме почтенного Зеведея ворота были распахнуты настежь, двор был заставлен корзинами и кувшинами, в углу стоял перегонный куб: в эти дни опорожняли котлы, виноград превращался в хмельной напиток, и всюду в доме пахло выжимками. Почтенный Зеведей сидел вместе со своей старухой у виноградника, в котором не осталось больше ни одной ягоды. Перед ними стоял низенький круглый столик, они обедали. Почтенный Зеведей жевал беззубым ртом и говорил о благах и выгоде. Он уже давно заприметил домик соседа. Почтенный Наум задолжал ему, выплатить долг не в состоянии и, если Бог пожелает, на следующей неделе пустит домик с молотка, а Зеведей приберет его к рукам, о чем мечтает уже много лет, снесет внутреннюю стену и расширит свой двор. У Зеведея есть давильня, но он хочет иметь еще и маслобойню: село будет носить к нему давить маслины, а он – взимать за это плату. Вот только где поставить маслобойню? Вопрос упирается лишь в то, что нужно взять домик почтенного Наума… А почтенная Саломея слушала его, но мысли ее были устремлены к младшему сыну, к любимцу Иоанну. Где он скитается теперь? Что за мед источают ныне уста нового пророка, как бы ей хотелось вновь увидеть его, вновь услышать его речи, которые низводят Бога в сердце человеческое! «Хорошо поступил мой сын, верный путь избрал он – да пребудет с ним благословение мое! И я третьего дня видела во сне, будто махнула на все рукой, закрыла за собой дверь, бросила дом вместе с набитыми добром кладовыми и давильнями и отправилась следом за ним, торопливо шагала вместе с ним, босая, изголодавшаяся, и впервые чувствовала, что значит счастье…»
– Ты слышишь, что я тебе говорю? – спросил почтенный Зеведей, заметив в какой-то миг, что глаза его старухи слипаются. – О чем ты думаешь?
В это самое мгновение на дороге послышались знакомые голоса. Старик поднял глаза и воскликнул:
– Вот они!
Он увидел человека в белых одеждах, по обеим сторонам которого стояли его сыновья. Зеведей бросился к воротам, даже не успев проглотить кусок.
– Эй, молодцы, куда путь держите? – крикнул он. – Разве так проходят мимо моего дома? Стойте!
– Мы заняты делом, почтенный Зеведей! – ответил Петр, тогда как остальные продолжали идти дальше.
– Каким еще делом?
– Не простым, хитрым делом! – сказал Петр и захохотал.
– И ты, Иаков? И ты тоже? – завопил старик, выпучив глаза.
Он проглотил непрожеванный кусок, который стал было поперек горла, но затем все же прошел внутрь и посмотрел на жену. Та кивнула головой:
– Попрощайся с сыновьями, почтенный Зеведей, Он взял их у нас.
– Стало быть, и Иаков тоже? – пробормотал сбитый с толку старик. – Но ведь у него-то голова в порядке! Быть того не может!
Почтенная Саломея не стала отвечать – что тут скажешь? Разве он поймет? Она поднялась, не чувствуя больше голода, пошла и стала у ворот, смотря, как товарищи радостно выходят на широкую дорогу, которая вела вдоль Иордана на Иерусалим. Саломея подняла свою старческую руку.
– Да будет с вами мое благословение! – прошептала она тихо, чтобы не услыхал ее старик.
Выйдя из селения, они увидели Филиппа, который пас у озера своих овец. Взобравшись на рыжую скалу и опершись на пастушеский посох, он смотрел вниз, на воды озера, с восхищением наблюдая, как по зелено-голубой поверхности воды движется его черная тень. Услышав внизу на дороге шорох щебенки, он оторвался от посоха и узнал путников.
– В добрый час! – крикнул Филипп. – А вот и мы. Куда путь держите?
– В Царство Небесное! – закричал в ответ Андрей. – Идешь с нами?
– Послушай-ка, Андрей, говори толком! Если вы идете на свадьбу в Магдалу, я иду с вами. Нафанаил ведь и меня пригласил. Он женит племянника.
– А дальше Магдалы не пойдешь?
– У меня овцы, – ответил Филипп. – На кого я их оставлю?
– На милость Божью! – не оборачиваясь, сказал Иисус.
– Придет волк и сожрет их! – послышался голос Филиппа.
– Ну и пусть сожрет! – крикнул Иоанн.
«Совсем свихнулись», – подумал пастух и засвистел, собирая своих овец.
Товарищи отправились в путь. Впереди снова шел Иуда с корявым посохом в руках – самый нетерпеливый. Веселье наполняло им сердца, они свистели, словно дрозды, смеялись и спешили вперед. Петр подошел к возглавлявшему шествие Иуде. Лишь он был еще мрачен, не свистел, не смеялся – только вел за собой остальных и торопился куда-то.
– Послушай-ка, Иуда, хорошо было бы знать, куда это мы идем? – тихо спросил Петр.
Рыжебородый засмеялся одной половиной своей образины:
– В Царство Небесное.
– Брось шутки шутить. Скажи, ради Бога, куда мы идем? Я не решаюсь спрашивать об этом Учителя.
– В Иерусалим.
– Вот это да! – воскликнул Петр, тряхнув седыми волосами. – Три дня пути! Если бы я знал, то взял бы сандалии, хлеб, баклагу вина и палицу.
Теперь рыжебородый засмеялся всей своей образиной:
– Эх, злополучный Петр, захватило нас колесо и пошло вертеть! Забудь и о сандалиях, и о хлебе, и о вине, и о своей палице. Мы ушли, Петр, неужели ты этого не понял? Мы ушли из мира, покинули и землю и море и оказались в воздухе!
Он наклонился и прошептал Петру на ухо:
– Еще не поздно, уходи!
– Куда мне теперь идти, Иуда? – разводя руками, сказал Петр и раздосадованно огляделся вокруг. – Все это уже утратило для меня всякий смысл! – добавил он, указывая на озеро, рыбачьи лодки и дома Капернаума.
Рыжебородый покачал своей упрямой головой:
– Вот и я говорю то же самое. Так что не ворчи! Пошли!
Глава 15
Первыми учуяли их по запаху сельские псы и тут же подняли лай. А затем дети побежали разносить по Магдале весть:
– Идет! Идет!
– Да кто же, ребята? – спрашивали их, распахивая двери.
– Новый пророк!
Женщины – и зрелые, и совсем молоденькие – высыпали из домов, став у порога, мужчины бросали работу, больные возбужденно срывались с места, пытаясь хотя бы ползком добраться до него. Слава о нем разнеслась уже всюду по окрестностям Геннисарета, исцеленные им паралитики, слепые и лунатики ходили по селам, рассказывая о его милостях и силе.
– Он коснулся моих век, укутанных мраком, и я обрел зрение.
– Он велел мне: «Брось костыли и ступай!» – и я пустился в пляс.
– Полчище бесов пребывало во мне, а он поднял руку и приказал: «Изыдите, отправляйтесь к свиньям!» И сразу же, толкаясь, ринулись они прочь из моего тела, вошли в свиней, пасшихся на берегу реки, и те обезумели, бросились верхом одна на другой в воду и утонули там.
Магдалина услышала благую весть и вышла из своей хижины. С того самого дня, когда Сын Марии велел ей вернуться домой и не грешить больше, она ни разу не переступила через порог и все рыдала, очищая душу слезами, пытаясь вычеркнуть из памяти собственную жизнь, забыть все – срам, наслаждения и бессонные ночи – и возродиться девственной телом. Первые дни она билась головой о стену и непрестанно рыдала, но со временем успокоилась, боль ее унялась, мучившие ее злые сны исчезли, и теперь ей снилось, будто Иисус приходит к ней, открывает дверь, словно он и есть хозяин в ее доме, и садится, во дворе под цветущим гранатовым деревом, усталый, весь в пыли, потому как приходил он издалека и люди повергали его в печаль, а Магдалина каждый вечер грела воду и мыла его святые ноги, вытирая их затем своими распущенными волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Затем он глубоко вздохнул.
– Может быть, ты и сам того не знаешь, – сказал я себе. – Наберусь терпения, дам ему еще пожить – посмотрим, что он будет говорить, что будет делать, и если это не Тот, кого мы ожидаем, то я прикончу его в любое время. – Вот что думал я, оставляя тебя в живых.
Некоторое время он тяжело дышал, ковыряя носком землю, затем вдруг схватил Иисуса за руку и заговорил хриплым, отчаявшимся голосом:
– Не знаю, как называть тебя – Сын Марии, Сын Плотника или Сын Давидов? Не знаю даже, кто ты, но ты и сам того не знаешь. Мы оба должны узнать это, и обоим нам будет от этого легче, так больше продолжаться не может! Не смотри на других – они следуют за тобой, словно блеющие ягнята. Не смотри на женщин, которые умиленно взирают на тебя и заливаются слезами, – на то они и женщины: сердце у них есть, а ума нет, что с них взять? Мы с тобой должны узнать, кто ты и что за пламя жжет тебя – Бог Израиля или Демон? Так нужно. Нужно!
Иисус задрожал всем телом.
– Что мы должны делать, брат Иуда? Как мы узнаем это? Помоги мне.
– Я знаю как.
– Как же?
– Пойдем к Иоанну Крестителю, и он нам скажет. Иоанн возглашает: «Он идет! Он идет!» – и, как только увидит тебя, тут же поймет, ты это или не ты – Тот, который идет. Тогда и ты обретешь покой, и я буду знать, что делать.
Иисус погрузился в глубокое раздумье. Сколько раз мучительная тревога овладевала им и он падал ниц на землю, бился в припадке, пуская пену изо рта, а люди думали, что он одержим демоном, и в испуге спешили пройти мимо. Он же пребывал тогда на седьмом небе, разум его покидал темницу свою, устремлялся ввысь, стучался во врата Божьи и вопрошал: «Кто я? Для чего я рожден на свет? Что я должен делать для спасения мира? Какой путь самый краткий? Может быть, путь этот есть смерть моя?»
Он поднял голову и увидел Иуду, склонившегося над ним всем телом.
– Приляг рядом со мной, брат Иуда, – сказал Иисус. – Бог придет к нам и, словно сон, овладеет нами. А рано поутру мы с Его благословения отправимся в Иудею к пророку, и да свершится воля Божья! Я готов.
– И я готов, – сказал Иуда.
Они легли друг подле друга. Видно, оба очень устали, потому как сон тут же овладел ими, а на рассвете проснувшийся ранее других Андрей увидел, как они спят, обнявшись.
Солнечные лучи падали на озеро, мир блистал. Рыжебородый шел впереди, указуя путь, а следом шагал Иисус с двумя своими верными последователями – Иоанном и Андреем. Фома должен был еще распродать товар и потому задержался в селении.
«Верно говорит Сын Марии, – раскидывал мыслию лукавой хитрец. – Бедняки наедятся и напьются всласть в вечной жизни, как только откинут копыта, но до той поры что делать нам здесь, в мире земном? Пораскинь мозгами, злополучный Фома, а не то плохи твои дела. Чтобы не прогадать, положу-ка я себе в узел товары двух видов: сверху – так, для глаза людского, гребни да притирания, а внизу, на самом дне, для настоящих покупателей – Царство Небесное».
И, захихикав, он снова взвалил узел за спину, затрубил в рог и чуть свет принялся расхваливать своим пронзительным голоском на улочках Вифсаиды земные товары.
В Капернауме Петр и Иаков тоже поднялись на рассвете и принялись тащить вместе невод. Вскоре в сетях уже затрепетала блестевшая на солнце рыба. В другой раз оба рыбака пришли бы в восторг, почувствовав, как тяжел их невод, но сегодня они молчали, витая мыслями далеко. Молчали и оба бранили в душе то судьбу, привязавшую их с деда-прадеда к этому озеру, то собственный разум, который все измеряет да прикидывает, не позволяя сердцу вырваться на волю. «Да разве это жизнь?! – мысленно восклицали они. – Забрасывать сети, ловить рыбу, есть, спать, а на рассвете нового Божьего дня сызнова начинать все сначала, чтобы только прокормиться, и так все дни, все годы, всю жизнь напролет? Доколе?! Так вот и помрем?» Никогда прежде они не задумывались об этом, со спокойным сердцем безропотно следовали издревле проторенным путем – так жили их отцы, так жили их деды, на протяжении тысячелетий ведя борьбу с рыбой на том же самом озере. И в один прекрасный день умирали, сложив на груди одеревеневшие руки. На смену им приходили их дети и внуки, продолжая идти все тем же путем, все так же безропотно… И эти двое – Петр и Иаков – прекрасно жили вплоть до сегодняшнего дня, ни на что не жаловались, но теперь мир вдруг стал невмоготу тесен, они почувствовали неудовлетворенность и стали смотреть вдаль – туда, за озеро. Куда? Куда же? Они и сами того не знали, только чувствовали неудовлетворенность.
А тут, словно этой муки было им недостаточно, еще и проходящие мимо путники ежедневно приносили новые вести: то разбитые параличом начинают ходить, то к слепым возвращается зрение, то мертвые воскресают к жизни…
– Кто этот новый пророк? – спрашивали путники. – Ваши братья находятся рядом с ним – вы должны это знать. Правда ли, что он – не Сын Плотника из Назарета, а Сын Давидов?
Но они только пожимали плечами и снова склонялись над неводом, готовые разрыдаться, чтобы хоть так облегчить душу свою.
Однажды, когда путники были уже довольно далеко, Петр повернулся к своему товарищу и спросил:
– Ты веришь в эти чудеса, Иаков?
– Тащи невод да помалкивай! – ответил резкий на слово сын Зеведеев и широким рывком подтянул полную сеть.
И вот в тот день, на рассвете, проходивший мимо погонщик сказал:
– Говорят, новый пророк остановился на обед у старого скряги Анания в Вифсаиде. Как только он окончил есть, слуги принесли воду, он умылся, подошел к почтенному Ананию и тайком сказал ему на ухо какое-то слово. И сразу же старец тронулся рассудком, зарыдал и принялся раздавать свое добро бедноте.
– Что еще за слово? – спросил Петр, снова устремляя взгляд вдаль за озеро.
– Эх, да если бы я знал это! – засмеялся погонщик. – Я бы шептал его на ухо каждому богатею, и бедноте дышалось бы легче… Будьте здоровы, доброго вам улова! – сказал он и отправился своей дорогой.
Петр повернулся было к товарищу, желая завести разговор, но передумал. Что тут говорить? Снова слова? Да разве они ему еще не надоели? Ему вдруг захотелось бросить все, подняться и уйти куда глаза глядят. Уйти отсюда! Хижина Ионы, да и эта лохань с водой – Геннисаретское озеро – вдруг стали слишком тесны для него.
– Не жизнь это. Нет, не жизнь, – прошептал он. – Уйду!
Иаков обернулся.
– Что ты там бормочешь? Замолчи!
– Ничего, чтоб мне пусто было! – ответил Петр и принялся яростно тащить невод.
И вот в этот самый миг на зеленом холме, где Иисус впервые обратился к людям с речью, на самой его вершине, показался Иуда. В руках у него был корявый посох, который он вырезал в дороге из каменного дуба, и теперь шел, стуча им о землю. Затем появились с трудом поспевавшие за ним три его товарища. На мгновение они задержались на вершине глянуть на простиравшийся вокруг мир. Счастливо сияло озеро, ласкаемое смеющимся солнцем, на его поверхности порхали белыми и красными бабочками рыбачьи лодки, а над ними носились крылатые рыболовы – чайки. Позади шумел Капернаум, солнце уже поднялось высоко, день был в полном разгаре.
– Смотрите – Петр! – закричал Андрей, указывая на брата, который тащил внизу у берега сети.
– И Иаков тоже там! – воскликнул Иоанн и вздохнул. – Все никак не могут оторваться от земли… Иисус улыбнулся:
– Не кручинься, возлюбленный мой товарищ. Присядьте здесь отдохнуть, а я схожу за ними.
И быстрыми, легкими шагами он стал спускаться. «Словно ангел, – с восхищением глядя на Иисуса, подумал Иоанн – Только крыльев ему недостает». Ступая с камня на камень, Иисус спускался вниз. Добравшись до берега, Сын Марии замедлил шаг, подошел к склонившимся за работой рыбакам и остановился у них за спиной. В течение продолжительного времени он, не двигаясь, разглядывал их. Разглядывал и ни о чем не думал. Чувствовал только, как некая сила покидает его: он ослабевал. Окружающий мир обретал легкость, парил в воздухе, плыл облаком над озером, и оба рыбака тоже обрели легкость и парили, радостно приемля свой невод, ибо это был уже не невод, наполненный рыбой, но люди – тысячи счастливых, танцующих людей.
Оба рыбака неожиданно почувствовали странный, приятный зуд в затылке и испугались. Они резко выпрямились и обернулись. Иисус неподвижно стоял перед ними и молча смотрел на них.
– Прости нас, Учитель! – воскликнул устыженный Петр.
– За что? Что вы такого сделали, что я должен прощать вас?
– Ничего, – пробормотал Петр и вдруг закричал: – Да разве это жизнь? Надоело!
– И мне! – сказал Иаков, отшвырнув прочь невод.
– Идите ко мне, – сказал Иисус, простирая к ним руки. – Идите ко мне, и я сделаю вас ловцами человеков. Он взял их за руки и, находясь между ними, сказал:
– Пошли!
– Даже не попрощавшись с почтенным Ионой? – спросил Петр, вспомнив об отце.
– Не оглядывайся назад, Петр, времени у нас нет. Пошли.
– Куда? – спросил Иаков и остановился.
– Зачем ты спрашиваешь? С этого мгновения ни о чем больше не спрашивай, Иаков. Пошли.
В это самое время почтенный Иона готовил еду, склонившись над домашним очагом, и ожидал к обеду своего сына Петра. Один только сын остался теперь у него – да будет он счастлив! – Петр, умница и хозяин. Другого – Андрея – он давно уже выбросил из головы: этот то с одним проходимцем связался, то с другим, бросил престарелого отца один на один бороться с ветрами и старой ладьей, чинить сети, стряпать и смотреть за домом. С того дня, как померла его старуха, он борется со всеми этими домашними демонами в одиночку, но – да будет благословен Петр! – уж он-то и помогает, и поддерживает его. Иона попробовал стряпню – готова. Он посмотрел на солнце – близился полдень.
«Проголодался я, – пробормотал старик. – Но подожду его, не буду есть».
Он скрестил руки на груди и стал ждать.
В стоявшем поодаль доме почтенного Зеведея ворота были распахнуты настежь, двор был заставлен корзинами и кувшинами, в углу стоял перегонный куб: в эти дни опорожняли котлы, виноград превращался в хмельной напиток, и всюду в доме пахло выжимками. Почтенный Зеведей сидел вместе со своей старухой у виноградника, в котором не осталось больше ни одной ягоды. Перед ними стоял низенький круглый столик, они обедали. Почтенный Зеведей жевал беззубым ртом и говорил о благах и выгоде. Он уже давно заприметил домик соседа. Почтенный Наум задолжал ему, выплатить долг не в состоянии и, если Бог пожелает, на следующей неделе пустит домик с молотка, а Зеведей приберет его к рукам, о чем мечтает уже много лет, снесет внутреннюю стену и расширит свой двор. У Зеведея есть давильня, но он хочет иметь еще и маслобойню: село будет носить к нему давить маслины, а он – взимать за это плату. Вот только где поставить маслобойню? Вопрос упирается лишь в то, что нужно взять домик почтенного Наума… А почтенная Саломея слушала его, но мысли ее были устремлены к младшему сыну, к любимцу Иоанну. Где он скитается теперь? Что за мед источают ныне уста нового пророка, как бы ей хотелось вновь увидеть его, вновь услышать его речи, которые низводят Бога в сердце человеческое! «Хорошо поступил мой сын, верный путь избрал он – да пребудет с ним благословение мое! И я третьего дня видела во сне, будто махнула на все рукой, закрыла за собой дверь, бросила дом вместе с набитыми добром кладовыми и давильнями и отправилась следом за ним, торопливо шагала вместе с ним, босая, изголодавшаяся, и впервые чувствовала, что значит счастье…»
– Ты слышишь, что я тебе говорю? – спросил почтенный Зеведей, заметив в какой-то миг, что глаза его старухи слипаются. – О чем ты думаешь?
В это самое мгновение на дороге послышались знакомые голоса. Старик поднял глаза и воскликнул:
– Вот они!
Он увидел человека в белых одеждах, по обеим сторонам которого стояли его сыновья. Зеведей бросился к воротам, даже не успев проглотить кусок.
– Эй, молодцы, куда путь держите? – крикнул он. – Разве так проходят мимо моего дома? Стойте!
– Мы заняты делом, почтенный Зеведей! – ответил Петр, тогда как остальные продолжали идти дальше.
– Каким еще делом?
– Не простым, хитрым делом! – сказал Петр и захохотал.
– И ты, Иаков? И ты тоже? – завопил старик, выпучив глаза.
Он проглотил непрожеванный кусок, который стал было поперек горла, но затем все же прошел внутрь и посмотрел на жену. Та кивнула головой:
– Попрощайся с сыновьями, почтенный Зеведей, Он взял их у нас.
– Стало быть, и Иаков тоже? – пробормотал сбитый с толку старик. – Но ведь у него-то голова в порядке! Быть того не может!
Почтенная Саломея не стала отвечать – что тут скажешь? Разве он поймет? Она поднялась, не чувствуя больше голода, пошла и стала у ворот, смотря, как товарищи радостно выходят на широкую дорогу, которая вела вдоль Иордана на Иерусалим. Саломея подняла свою старческую руку.
– Да будет с вами мое благословение! – прошептала она тихо, чтобы не услыхал ее старик.
Выйдя из селения, они увидели Филиппа, который пас у озера своих овец. Взобравшись на рыжую скалу и опершись на пастушеский посох, он смотрел вниз, на воды озера, с восхищением наблюдая, как по зелено-голубой поверхности воды движется его черная тень. Услышав внизу на дороге шорох щебенки, он оторвался от посоха и узнал путников.
– В добрый час! – крикнул Филипп. – А вот и мы. Куда путь держите?
– В Царство Небесное! – закричал в ответ Андрей. – Идешь с нами?
– Послушай-ка, Андрей, говори толком! Если вы идете на свадьбу в Магдалу, я иду с вами. Нафанаил ведь и меня пригласил. Он женит племянника.
– А дальше Магдалы не пойдешь?
– У меня овцы, – ответил Филипп. – На кого я их оставлю?
– На милость Божью! – не оборачиваясь, сказал Иисус.
– Придет волк и сожрет их! – послышался голос Филиппа.
– Ну и пусть сожрет! – крикнул Иоанн.
«Совсем свихнулись», – подумал пастух и засвистел, собирая своих овец.
Товарищи отправились в путь. Впереди снова шел Иуда с корявым посохом в руках – самый нетерпеливый. Веселье наполняло им сердца, они свистели, словно дрозды, смеялись и спешили вперед. Петр подошел к возглавлявшему шествие Иуде. Лишь он был еще мрачен, не свистел, не смеялся – только вел за собой остальных и торопился куда-то.
– Послушай-ка, Иуда, хорошо было бы знать, куда это мы идем? – тихо спросил Петр.
Рыжебородый засмеялся одной половиной своей образины:
– В Царство Небесное.
– Брось шутки шутить. Скажи, ради Бога, куда мы идем? Я не решаюсь спрашивать об этом Учителя.
– В Иерусалим.
– Вот это да! – воскликнул Петр, тряхнув седыми волосами. – Три дня пути! Если бы я знал, то взял бы сандалии, хлеб, баклагу вина и палицу.
Теперь рыжебородый засмеялся всей своей образиной:
– Эх, злополучный Петр, захватило нас колесо и пошло вертеть! Забудь и о сандалиях, и о хлебе, и о вине, и о своей палице. Мы ушли, Петр, неужели ты этого не понял? Мы ушли из мира, покинули и землю и море и оказались в воздухе!
Он наклонился и прошептал Петру на ухо:
– Еще не поздно, уходи!
– Куда мне теперь идти, Иуда? – разводя руками, сказал Петр и раздосадованно огляделся вокруг. – Все это уже утратило для меня всякий смысл! – добавил он, указывая на озеро, рыбачьи лодки и дома Капернаума.
Рыжебородый покачал своей упрямой головой:
– Вот и я говорю то же самое. Так что не ворчи! Пошли!
Глава 15
Первыми учуяли их по запаху сельские псы и тут же подняли лай. А затем дети побежали разносить по Магдале весть:
– Идет! Идет!
– Да кто же, ребята? – спрашивали их, распахивая двери.
– Новый пророк!
Женщины – и зрелые, и совсем молоденькие – высыпали из домов, став у порога, мужчины бросали работу, больные возбужденно срывались с места, пытаясь хотя бы ползком добраться до него. Слава о нем разнеслась уже всюду по окрестностям Геннисарета, исцеленные им паралитики, слепые и лунатики ходили по селам, рассказывая о его милостях и силе.
– Он коснулся моих век, укутанных мраком, и я обрел зрение.
– Он велел мне: «Брось костыли и ступай!» – и я пустился в пляс.
– Полчище бесов пребывало во мне, а он поднял руку и приказал: «Изыдите, отправляйтесь к свиньям!» И сразу же, толкаясь, ринулись они прочь из моего тела, вошли в свиней, пасшихся на берегу реки, и те обезумели, бросились верхом одна на другой в воду и утонули там.
Магдалина услышала благую весть и вышла из своей хижины. С того самого дня, когда Сын Марии велел ей вернуться домой и не грешить больше, она ни разу не переступила через порог и все рыдала, очищая душу слезами, пытаясь вычеркнуть из памяти собственную жизнь, забыть все – срам, наслаждения и бессонные ночи – и возродиться девственной телом. Первые дни она билась головой о стену и непрестанно рыдала, но со временем успокоилась, боль ее унялась, мучившие ее злые сны исчезли, и теперь ей снилось, будто Иисус приходит к ней, открывает дверь, словно он и есть хозяин в ее доме, и садится, во дворе под цветущим гранатовым деревом, усталый, весь в пыли, потому как приходил он издалека и люди повергали его в печаль, а Магдалина каждый вечер грела воду и мыла его святые ноги, вытирая их затем своими распущенными волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57