станция перед авианалетом, воинский эшелон, мать, посылающая его за водой в станционное здание. Он вспомнил даже, как их привезли в детский дом в городе Пермь и чужая женщина все пыталась выяснить имя, отчество, фамилию, как звали родителей и где они жили прежде.Вспомнил, как, дико заикаясь (последствия контузии), пытался выговорить собственное имя и фамилию. В конце концов записали, как услышали и разобрали – Вавин Алексей. Отчество дали Иванович, недолго думая, в спешке из-за наплыва детей – пришел еще один эшелон.Вот почему его весь день это мучило. Вавин! Он же тогда хотел сказать что-то другое! Ралин, может быть, но нет, нет – ЛАРИН! Он никакой не Вавин! Он Ларин, а этот человек на фотографии так похож на его мать, какой Боцман ее помнил!Так вот почему весь день тянуло, он чувствовал, чувствовал – что-то случится! Но чтоб такое! Чтоб так вот взять и запросто найти брата? Да ни в жизнь не поверил бы. Он и сейчас не очень верил во всю свою логику, он просто чувствовал сердцем какой-то зов крови, что ли.Но почему тянуло не по-доброму, почему предчувствие говорило – жди плохого?Неужели с братом – господи, а он уже столько лет живет с ним бок о бок, – неужели именно в этот день, когда он брата нашел, с тем что-то должно случиться?Боцман рванулся вперед и выхватил из огня остаток Доски почета с фотографией Ларина. С одного угла она уже занялась. Вавин вляпался пальцами в тронутый огнем плексиглас, приварил ноготь o расплавленную массу, но не чувствовал боли. Профессор помогал тушить кусок фанеры в руках Боцмана.– Ах ты беда какая, ты ж пальцы пожег, Боцман… Воды, дайте холодной воды!Ему протянули бутылку шампанского, обнаруженную во втором вагоне в холодильнике. Профессор, не жалея, лил пенящуюся струю на руки товарища.Вскочила Настя. Растолкала всех и зачем-то начала целовать Боцмана. Заревела.Боцман оторвал прилипшие пальцы от оргстекла, потом отогнул угол и, ломая ногти в кровь, вытащил подпорченную огнем и шампанским фотографию.– Мама всегда говорила, что я пошел в отца, а Витек будет в нее. Она верила, она чувствовала, что Витек будет в нее, а я уже в отца…– Ты же Вавин… – еще сомневался и не хотел верить в такое совпадение Профессор. Он сразу понял, о чем шепчет Боцман.– Я помню… Я помню… Он копия матери… Посмотри, даже родинка на подбородке, как у мамы.Профессор не знал и никогда не видел ни матери Боцмана, ни ее фотографии, но раз Боцман помнит, почему бы нет…Фотография была начала восьмидесятых. Неизвестно, как сохранилась эта Доска почета, выброшенная за ненадобностью вместе с другими средствами наглядной агитации на задворки вокзала. И вот поди ж ты, сохранилась!!!– Я чувствовал, я знал, что найду их… – повторял Боцман.Пьяная Настя целовала его обожженные руки и плакала и улыбалась.– Атас! Горим! – вывалился из вагона с выпученными глазами Леший.У него горел рукав, а через окна внутри вагона все увидели языки пламени.Занялась ажурная занавеска.– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, гори, гори ясно, чтобы не погасло! – вспомнил кто-то детскую приговорку.Ее подхватили и, радуясь, как папуасы, и приплясывая в честь древнего бога огня, пустились вокруг вагонов. Кто-то бросил недопитую бутылку коньяка в разбитое окно. Полыхнуло.«Пожарный расчет, возле пакгаузов что-то горит. Мне плохо видно, но, кажется, там пожар. Поторопитесь, пожалуйста. О господи, это же спецвагоны?»От вокзала по путям бежали люди. Пока их было немного. Но скоро, и Боцман, и Профессор знали, здесь будет целая толпа, пожарные, милиция. Это не шутка – спалить три вагона люкс начальника дистанции.– Боцман, мне больно, – пожаловалась и заскулила Настя.Профессор посмотрел на ее ноги – по белым ляжкам бежал пока еще тоненький ручеек крови.– Бежим, через пять минут здесь будет такое, мало не покажется! – крикнул Профессор и потянул Боцмана за собой, остальные были неуправляемы, остальным все равно.– Настю возьми, ей к врачу надо, помрет еще…– Я не помру, я не помру… Боцман, миленький, возьмите меня с собой… Ну пожалуйста, – вспомнила она волшебное слово, но ни тот ни другой в нем уже не нуждались, они подхватили Настю с двух сторон и ломанулись прочь от этого места. Глава 51ЛАРИН Ларин сам чуть не лишился сознания – такая боль его пронзила от этих слов.Он ждал чего угодно, но только не того, что Оксана его использовала. Что она лгала, когда ложилась с ним в постель. Значит, целовала через силу, обнимала скрепя сердце.– Значит, не любила? – одними губами прошептал Виктор Андреевич.– Ты с ума сошел! – рассмеялась она в лицо Ларину. – Да меня до сих пор в дрожь бросает при воспоминании о твоем изношенном теле. Неужели все еще не ясно, что в моем возрасте спать со стариками могут только по двум причинам – деньги или работа.– Врешь! Я дал тебе работу, не рассчитывая, что ты расплатишься со мной в постели…– Это сейчас легко говорить. А как бы оно было на самом деле, если б не расплатилась?.. Ненавижу тебя. Ненавижу вас всех…– Вон отсюда! Пошла вон, падаль! – замахнулся на нее Виктор Андреевич.И если бы Хоменко не удержал руку Ларина, возможно, он ударил бы ее по лицу.В это время опять появился Тимошевский с Еленой Леонидовной. Они непонимающе смотрели на происходящее. А с Оксаной началась настоящая истерика.– Да, я падаль, падаль! А вы все чистенькие и хорошенькие. И все у вас прекрасно. Только никто почему-то не интересуется, почему я такая? Почему я здесь на вокзале? Да вы знаете, что такое иметь больного ребенка, которого и накормить-то нечем. Который прикован к инвалидной коляске с детства. Который никогда не сможет нормально жить, работать, говорить. Вы знаете, сколько нужно на одни только лекарства? На памперсы эти долбаные, потому что он под себя ходит, понимаете, он как растение… Да тут не только билетами займешься, тут под любую сволочь ляжешь, тут убьешь!– Как… Какой ребенок? – единственное важное вывел из истеричного монолога обезумевшей девушки Хоменко.Она как будто на миг пришла в себя, обвела всех непонимающим взглядом.– Мой ребенок. Сашенька. Три годика ему – моему мальчику.– Где этот ребенок? Что ты говоришь?– Дома. У бабушки.– А что с ребенком, Ксюша? – Хоменко вдруг почувствовал, что объяснение многим вопросам кроется в этом ребенке.– Полиомиелит, – по инерции ответила она.И вновь обвела всех странным взглядом, как бы не понимая, зачем это им говорит.– Ты скрывала это столько времени? – спросил приглушенно Ларин.– А разве тебе это было интересно? с вызовом взглянула она на него.Но тот сидел, бессильно глядя в пол, раздавленный и уничтоженный.– Виктор Андреевич! – влетел в это время в кабинет раскрасневшийся от волнения заместитель начальника вокзала Брунев. – Там мою бабу в ментовку забрали во время этого билетного шмона.«Хоть одна приятная новость за сегодняшний день», – подумал Ларин.А вслух безучастно сказал:– Ну и что, что забрали? Отдохнешь от нее хоть немного. А заодно и мы все.– Да ну что вы, – заколебался в своем первоначальном порыве Брунев. – Она все-таки жена мне.– Это точно. Жена всегда остается женой, – задумчиво произнес Виктор Андреевич. – Только ничем я тебе, Брунев, сейчас не могу помочь. Видишь, мы тут сами по уши в дерьме.– Хоть один правильный вывод вы сделали! – сказала осмелевшая после разговора с Тимошевским Елена Леонидовна.Ларин неприятно посмотрел на нее.– Вот же блин, – выругался заместитель начальника. – Такое ощущение, что сегодня весь вокзал в дерьме.Брунев с досадой махнул рукой и вышел из кабинета.– Я могу сейчас остаться один? – беспомощно обвел глазами всех присутствующих Ларин.– Конечно, – закивал Тимошевский. – Только вначале одна маленькая формальность. Подпишем небольшой протокол. И вы все, за исключением Панчук, пока свободны. Вначале подпишите, пожалуйста, вы, Елена Леонидовна.Старший кассир, успокоенная Тимошевским, с легкостью поставила свою подпись.– Я могу идти? – с очаровательной улыбкой обратилась она к майору.– Всего доброго, Елена Леонидовна, – проводил ее до двери Николай Павлович. – Но я надеюсь, что мы сегодня еще увидимся.– Как вам будет угодно, – заверила старший кассир.А в это время в приемной начальника вокзала бодалась с секретаршей его дочь Лариса:– Почему я не могу зайти к своему отцу?– Ты ему очень помешаешь, – объясняла Ольга. – Я действительно не шучу. Он сейчас решает тяжелые вопросы. Тебе же не хочется навредить своему папе?– А, перестаньте, – направилась к кабинету Лариса.– Подожди, дай я хоть предупрежу его о тебе.– Да что за идиотские формальности? – остановилась девушка. – Будто бы он в обморок упадет, если внезапно, без предупреждения увидит свою дочь.– Кто его знает. Но так будет лучше, – повернулась секретарша к селектору.Ларин в кабинете включил селекторную связь:– Что, Ольга?– Виктор Андреевич. Тут к вам дочь пришла. Может, ей подождать?– Да нет, зачем же, – обреченно проговорил Ларин. – Пусть уж все валится в одну кучу.– Ты о какой это куче, папа, говоришь? – входя, поинтересовалась Лариса.– А вот видишь, мы уже тут протоколы составляем. Уголовные дела заводим.– Может, мне тогда действительно подождать? – растерялась Лариса.– Да зачем? Ты уже к финалу зашла. Тут дело за малым осталось – росписи поставить.– Оксана Георгиевна, подойдите, пожалуйста, к столу и распишитесь вот здесь!Оксана неуверенно подошла и дрожащей рукой поставила подпись.– Это что, она и есть? Твоя кассирша? – Лариса сразу сопоставила обрывочные фразы по телефону своего отца с Оксаной, когда та звонила ему домой, а он неосторожно называл ее по имени, а иногда звонил ей сам через кассовый коммутатор.Девушки внимательно посмотрели друг на друга.– Папа, так ей же почти столько же, сколько и мне. Я имею в виду лет.– Ошибаешься. Она на полгода тебя моложе. И если ты что-то хочешь по этому поводу сказать, то, пожалуйста, высказывайся, не стесняйся. Тут все уже обо всем знают.– Но ведь ты же прекрасно понимаешь, что она тебе шарики не за просто так крутила? – В глазах Ларисы была жгучая ненависть.– Сегодня я это окончательно понял! – попробовал улыбнуться Ларин.Он черкнул ручкой в протоколе.– Все. Пока не смею больше занимать ваше драгоценное рабочее время, – любезно улыбнулся Ларину Тимошевский. – Но это пока!Виктор Андреевич поморщился, как от зубной боли.– Пойдем, Хоменко. Отконвоируешь Панчук на место, – дал указание Роману майор.Оксана в дверях на секунду обернулась к Ларину. Ему показалось, что она хотела что-то сказать. Он не был в этом уверен, но мог поклясться в том, что в глазах Оксаны стояли слезы. В ее глубоких, грустных глазах – глазах взрослой женщины."Неужели все кончено? – почувствовал мучительную боль Ларин. – Так кошмарно и страшно. От меня уводят мою любимую девочку, которая, оказывается, никогда меня не любила. Которая спала со мной, как шлюха. Которая, кроме отвращения, ничего ко мне не питала! Значит, я все же старый, противный старик!Напрасно хорохорился! А на самом деле уже все – жизнь кончена. Так, осталось доживать, тихонько посапывая в две дырочки".– Вот же дрянь! – сказала Лариса, в последний раз взглянув на любовницу отца. – А ты, папа, у меня еще ничего, раз таких молодых можешь в свою постель укладывать. Горжусь тобой!– Ты по какому поводу заявилась? – У Ларина возникла сильнейшая необходимость переключиться на другую тему разговора'.– А что, просто так дочь к отцу не может зайти?– Не пудри мне мозги. Тебя мать послала?– Не только.– Если мать, то ты сама видела, что у меня здесь все кончено.«Все кончено вообще!» – подумал про себя Ларин.– Ну если у тебя все кончено, отец, то у меня все только начинается, – даже не понимая жестокости своих слов, выпалила Лариса.– Начинается? Что ж, это прекрасно.– Да, все было бы прекрасно, если б ты мне не мешал.– Интересно, а чем это я могу помешать своей родной дочери? Давай-ка не говори загадками, я уже от них устал.– Папа, ты зачем на Вадима «наезжаешь»? Зачем трясешь его фирму? Ты что, хочешь нас с ним поссорить? Так я сразу скажу, что ничего у тебя не выйдет.– Подожди, что значит «наезжаешь»? У меня с ним рабочие отношения, у тебя с ним – личные. Какая связь?– Какая связь? Может быть, ты просто не видишь, что все время придираешься к Вадиму – по любому поводу? А теперь еще и по работе душить стал.– Да, такого задушишь, как же! Вот что я тебе скажу, дочка! Ты уже взрослая, и мы можем поговорить с тобой начистоту.– Наконец-то!– Я, конечно, не в восторге от того, что ты встречаешься с Вадимом, но лезть в твою личную жизнь не собираюсь. Считаю, что не имею права. Это ты сама уже решай, как ее строить. Но должен тебя предупредить, что никакие твои отношения с Вадимом не заставят меня закрыть глаза на его жульнические махинации. Это мои принципы!– А я тебе скажу, папа, что никакие твои принципы не заставят меня относиться к тебе как к отцу, если ты будешь давить на Вадима. И это мое последнее слово.– Ты хочешь сказать, что из-за этого подонка можешь отказаться от отца? – вспылил Виктор Андреевич.– Я тебе все сказала!Лариса с напором взглянула на отца и вышла из кабинета, хлопнув за собой дверью.А в это время Хоменко завел Оксану в отделение. Провел к решетчатой камере. Остановились возле нее.– Ксюша, тебе нехорошо? – обеспокоенно потряс за плечо отрешенную девушку Роман.– Прости меня, Ромка, – перевела она страдающие глаза на лейтенанта.– Да перестань, Оксаночка!– Я вот что думала, пока мы шли. Нужна тебе девчонка – чистая, светлая.Без всяких гадостей в прошлом.– Ксюша, да мне ты нужна! Как ты этого понять не можешь? Только ты – с любыми «гадостями», если они у тебя есть.– Подожди, не перебивай. Я представляю, каким ты будешь заботливым мужем.Будешь баловать жену. И отцом хорошим будешь. Это совершенно точно. Ты же хочешь, чтобы у тебя был ребенок?– Хочу, – сурово засопел Хоменко. – Вначале девочку, а потом мальчика.– Ну это как получится, – мягко улыбнулась Оксана. – Да, отцом ты будешь замечательным. Вот только женщины любить тебя никогда не будут, Жалеть будут, уважать. Чувство благодарности испытывать. Огромное чувство благодарности, но не любовь. Ты потому ищи сразу ту, которая благодарной быть сможет. Всю жизнь.– А ты не сможешь? – сглотнул комок в горле Хоменко.– Наверное, нет, Роман! Я слишком гордая для этого. Благодарить не умею.Как еще прощения у тебя попросила, сама не знаю!– А хочешь, я твоего ребенка усыновлю? – выпалил вдруг Хоменко. – Вместе растить его будем. Я на вторую работу устроюсь, денег на лекарства побольше станет. Вылечим его.– Эх, Рома, Рома! Ты все о своем. Не нужно мне от тебя ничего. Не приму я помощи твоей. Слишком ты честный. Да и не чужой ты мне теперь стал. Только ты серьезно эти мои слова не воспринимай. Ничего они для тебя не изменят… В общем, не могу я тебе жизнь калечить. Давай открывай свою клетку, что-то устала я от всего.Роман послушно впустил Оксану в камеру. Благо что там сейчас народу было мало – всего две женщины. Ксюша села на нары, поджала ноги к груди и полностью погрузилась в себя.«Что же это я наделала? – подумала она с болью. – Я ведь люблю его! Ларин мой! А ведь как замахнулся на меня. Хотел ударить. Я бы на его месте меня убила бы. Но теперь уже все! Кончено! Он сам все разрушил… Нет, я… Сама все разрушила… Собственными руками…»Глаза ее сами собой закрывались от усталости и жуткого перенапряжения.«Неужели мы могли бы быть с ним вместе? Могли быть счастливы?.. Нет, ничего бы не сложилось… Никогда бы не принял он моего ребенка. Вот Хоменко принял бы, а этот нет. Ромка мой бедненький, смешной какой. Хотел Саньку усыновить…»Она вспомнила, как тяжело ей дался ребенок. Как трудно она его носила, потом рожала. Постоянные нервы, ожидание, что Олег найдет ее, узнает, что сын у них. А он ведь даже не захотел ее признать по телефону, когда она приехала в Москву… Нет, хватит! И так достаточно она уже дров наломала за свою короткую девятнадцатилетнюю жизнь. Теперь только выпутаться из этого дерьма с железнодорожными билетами. А Ларину ведь ничем серьезным это не грозит. Он из воды сухим выйдет… Любимый мой, Виктор. И с Еленой Леонидовной все будет в порядке. С Тимошевским они договорятся. Так что нечего ей переживать.Глаза Оксаны слипались, она уже почти погрузилась в сон. И в полудреме увидела улыбающегося трехлетнего мальчика с белокурыми вьющимися волосиками. И с лучистыми, голубыми глазками. Он обнимал ее за шею – беззащитно и нежно. Она чувствовала аромат его молочного тельца, необыкновенную нежность детской кожи.«Сашенька, ручки крошечные! Как я скучаю по тебе, мальчик мой! Только ты моя радость в жизни! Мое сокровище! И никто больше нам не нужен. Все сделаю для тебя, мой маленький. Вылечу тебя, найду для этого любые деньги, чего бы мне это ни стоило!» Глава 52ФАЛОМЕЕВ На плите кипел чей-то чайник. Недолго думая, сибиряк воспользовался чужим кипятком для заварки и через две минуты уже входил в комнату Валентины. Та переодевалась за ширмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34