– А я сладкое всегда любила, но с детства приучила себе отказывать в этом, – сказала Оксана.– Это из-за балетного училища? – спросил Ларин.Виктор Андреевич заметил, как при упоминании училища девушка вздрогнула.– Откуда вы знаете про училище? – тихо спросила она.– Интересовался, – коротко ответил он.– Зачем?– Ну затем, что начальник должен знать о прошлом своих подчиненных. Может быть, чтобы лучше их понимать, а значит, и руководить. – Ларин обжигал губы горячим чаем, с интересом разглядывая сидящую перед ним девушку. – Вот мне, например, чрезвычайно любопытно узнать побольше о твоей прошлой жизни. Может быть, расскажешь?Оксана тут же отодвинула свою чашку в сторону и быстро встала.– Не надо копаться в моей прошлой жизни, – несколько грубовато сказала она.– Хорошо, не надо, значит, не надо.– Я пойду. Спасибо вам за все!– Да не за что! – Он встал из-за стола подать девушке плащ.Надев его, она развернулась попрощаться, и в этот момент Ларин увидел в ее глазах слезы.– Извините, – с чувством неловкости произнесла Оксана, – что-то целый день глаза на мокром месте. Ничего не могу с собой поделать.– Оно и понятно. Тяжелый день сегодня для тебя. Но теперь все будет хорошо.– Спасибо, – она снова всхлипнула.– Ну-ну, не надо плакать. – Он осторожно вытер своим платком ее слезы.Ларин неожиданно для себя почувствовал к этой девочке жалость. Он вдруг понял, что в свои девятнадцать лет она – еще полуребенок – пережила уже достаточно. Об этом говорили ее глубокие, совершенно взрослые глаза.«Глаза зрелой женщины» – так он подумал в тот момент.Он наклонился и поцеловал ее на прощание в лоб, как ребенка. Но этот отеческий поцелуй вдруг вызвал в Оксане такую бурю чувств, что, не понимая, что она делает, девушка быстро обхватила Ларина за шею и стала целовать его в губы – сильно, страстно, горячо. Он вначале растерялся. У него и мысли не было о возможности каких-либо любовных отношений с девочкой, с которой у него была сумасшедшая разница в возрасте. Но потом, почувствовав силу ее желания, потянулся к ней уже сам.Не думала об этом, входя в его кабинет, и Оксана. Просто в первый момент, когда поцеловала Ларина, она сделала это из чувства благодарности. Наверное, в тот момент ей хотелось, чтобы кто-то ее пожалел, сильно, по-мужски обнял. Она так устала нести ставший слишком тяжелый для ее возраста груз проблем. А когда Ларин ответил на ее поцелуй сильными губами – поцелуем опытного, зрелого мужчины, она почувствовала легкую сладкую судорогу вдоль спины к пояснице. У нее давно уже не было мужчин, и зов молодой, неудовлетворенной плоти дал о себе знать.– Ты не будешь потом жалеть? – попробовал он остановить ее, еще когда они не перешли на диван.– Нет, – медленно покачала головой Оксана.Когда все было кончено и они, расслабленные, лежали на диване, он снова обнял ее, как ребенка, и спросил:– Зачем? Зачем ты это сделала? – Ему хотелось сейчас услышать все что угодно, но только не слова – «из чувства благодарности».– Не знаю, – удовлетворенно улыбалась она в темноте.– Тебе было хорошо? – Ларин искоса посмотрел на нее.Он мучился сомнениями в правильности того, что сделал, и при этом было предчувствие, что эта девочка входит в его жизнь надолго. Она обняла его легкими руками, и он все понял. Нет, она не легла сейчас с ним для того, чтобы остаться на работе. Это если и присутствовало в ее помыслах, то было не главным.– Отвернись, – сказала она, и Ларин с радостью уловил, что она перешла с ним на «ты».– Не хочу, – сказал он мягко. – Хочу смотреть на тебя. Ты такая красивая.Оксана мылась в душе, который вместе с небольшим туалетом был сделан тут же, возле комнаты отдыха Ларина. Иногда, особенно в жаркие летние дни, Виктор Андреевич принимал холодный душ посреди рабочего дня, ощущая потом необходимый ему прилив бодрости. Пока он принимал душ после Оксаны, она оделась.– Подожди, никуда не уходи, – появился он в полотенце перед девушкой, которая собиралась с ним распрощаться. – Уже поздно. Я отвезу тебя.– Хорошо, но я на минутку. Выйду и сейчас приду.Мысль о том, что там, у входа в административный корпус, ее ждет Хоменко, неприятно саднила у нее в мозгу. А может быть, уже и не ждет. Ведь прошло часа три с того момента, как она вошла в кабинет к Ларину.Нет, она не ошиблась. Хоменко ждал ее.– Ну как? Все нормально? – сразу спросил Роман.– Все хорошо. – Оксана просто светилась.– Я же тебе говорил, что Ларин – классный мужик.– Да, классный, – думая о чем-то своем, с улыбкой проговорила Оксана.– Ну что, идем домой? – спросил Роман.– Нет, – сразу сникла Оксана. – В общем, ты иди. Рома, уже поздно. А меня отвезут.– Что значит – отвезут. Кто отвезет? Да я сам тебя отвезу. Давай одевайся, и поехали.Она отвела глаза и тихо сказала:– Не надо, Роман. Оставь меня сейчас. И вообще… – Она, не договорив, замолчала.Роман, приподняв ее за подбородок, внимательно посмотрел ей в глаза. И вдруг все понял, каким-то шестым чувством почуял – и про Ларина, и про то, чем они занимались сейчас в его кабинете.– Лучше бы тебя уволили, – сказал он таким глухим голосом, от которого кровь застыла внутри.Он развернулся и пошел от Оксаны прочь.«Может быть, так оно и лучше? И никаких объяснений!» – подумала девушка, но на душе было нехорошо.Оксана с трудом оторвалась от воспоминаний и снова прислушалась к разговору в кабинете. Все так же собранно и сурово излагал полковник Чернов:– Есть данные, что на вокзалы и в аэропорты засланы террористические группы. Возможно, они состоят из одного или нескольких человек. В Москве им светиться вовсе нет смысла, поэтому они прибудут сюда именно сегодня. Скорее всего, перед самым отбытием Кантемирова.– Ничего себе, – сказал Ларин. – Откуда у них-то такая осведомленность?Чернов нервно похрустел пальцами.– Есть у нас еще предатели, – начал он неопределенно, а потом вдруг приблизился к Ларину и почти зашептал:– Есть у нас большое подозрение, что самому Кантемирову это покушение будет на руку.– Как это? – не понял Ларин.– Очень просто. Кантемиров знает, что охраны вокруг него – куда там президенту! И во время покушения с него и волос не упадет. Зато шуму будет – Кантемиров сразу герой.– Ясно, – криво усмехнулся Ларин.– Поэтому мы принимаем все меры к тому, чтобы была усилена проверка любого приходящего в Москву транспорта, включая поезда, – снова перешел на официальный тон Чернов. – Особенно поезда проверяются как таможенными службами, линейной милицией, так и нашими ребятами.– Да уж, поезда сейчас шерстят вовсю, – впервые за все время разговора подал голос помощник Чернова.Часть операции, касающаяся прибывающих в Москву поездов, лежала как раз на нем. В поездах ехали переодетые в штатское агенты, следили за всеми подозрительными личностями и сдавали их при первой же возможности линейной милиции или пограничникам.Неожиданно что-то с грохотом упало в комнате для отдыха. Чернов осекся на полуслове. Замерли и помощники.– Там кто-то есть? – спросил Чернов.– Да так, – обреченно вздохнул Виктор Андреевич.Но Чернов уже входил в соседнюю комнату. Следом за своим шефом туда двинулись и помощники.– Здравствуйте, – виновато улыбнулась им Оксана."Хорошо, что еще одеться успела, – с некоторым облегчением подумал Ларин.– И в порядок себя привести".– Кто это? – бесцеремонно тыкнул пальцем в Оксану Чернов.– Это кассир наш. Это своя, – сбивчиво заговорил начальник вокзала.– Да вы в своем уме? – взорвался полковник. – Какая «своя»? Вы понимаете, о чем идет речь?– Товарищ полковник, все будет нормально. Не волнуйтесь. Все хорошо! – побледнев, оправдывался Ларин. – Здесь ничего не было слышно. У нас отличная изоляция.– Что она здесь делала? Почему тут находится? – продолжал разоряться Чернов.Ларин вспыхнул и замолчал.– Почему не отвечаете, когда я вас спрашиваю? – Леонид Константинович забыл, что он не на допросе.Помощники уже давно дергали шефа за рукав и многозначительно улыбались, а тот все никак не мог понять щекотливость ситуации.– А, елки! – наконец дошло до него. – Вот же блин! Ну вы, Ларин, даете! – с завистью оценил он завидную прыть своего ровесника.Виктор Андреевич криво улыбнулся.– Иди, Оксана, работай! – сказал он девушке.– Вот именно, работай, – повторил ей Чернов и, повернувшись к Ларину, многозначительно подмигнул ему – мол, ты орел!– Прекратите ваши подмигивания, – просипел Ларин. – Это моя невеста.«Тем, кто дождется сегодняшнего вечера, я обещаю небольшой сюрприз. А тем, кто не дождется, – счастливого, пути».– А это кто? – иронично спросил Чернов, кивнув в пустоту, но явно имея в виду голос дикторши. – Ваша жена?– Артистка. Она у нас последний день работает, – стал оправдываться Ларин.– Детский сад, – развел руками фээсбэшник. Глава 31ФАЛОМЕЕВ Он видел, как толстуха подошла принять заказ.– Двойной кофе и рюмку коньяку, – заказала фифа (для толстухи такие были фифами) и посмотрела в окно.Заказывая, она не смотрела на официантку.– Кофе и коньяк могут подать и в баре.Официантку всегда раздражал этот тип женщин. Она старалась сдерживаться, чтоб не турнули, при ее комплекции не так-то просто найти хлебное место, но получалось не всегда.– Милая, с утра я и так стоптала каблуки «по самое не балуйся», так что будь любезна, принеси, что заказали, а потом мы вместе подумаем, не съесть ли нам чего-нибудь сладенького. Не против?Клиентка попала в самую точку. Толстуха фыркнула и пошла выполнять заказ.Фаломеев, как водолаз, дважды глубоко вздохнул, зачем-то застегнул, а потом снова расстегнул пиджак и решительно направился к даме.Та в ожидании заказа отчужденно смотрела в окно на привокзальную площадь.Откровенно говоря, там не было ничего интересного. Ну машины… люди… гаишник выдавливает из транзитника стольник… Но не смотреть же на рожи командированных или пьяницу обалдуя, с утра жравшего шампанское в центре зала.Она скорее почувствовала, чем увидела, как к столику кто-то подходит.Кто-то, но точно не официантка. Наверное, тот смазливый хлыщ, что вязался еще в баре. Сейчас она его отбреет.Надо же, садится…Дама повернула к нему свое прекрасное, одухотворенное лицо с грустными темными глазами цвета несорванной сливы, с таким же голубым налетом, которого еще не касались пальцы. Вот в них мелькнула тень удивления. Вот приоткрылись чуть припухшие губы, и дама заговорила. Без гнева и иронии. С ним. С Фаломеевым.Черт возьми, мелькнуло у дамы с некоторой долей обиды, не он. Не тот из бара… Придурок с шампанским. Мешки под глазами. Рубашка не первой свежести.Щетина. Все ясно. Лицо простое. Крутят его наверняка местные девки, и не может, бедолага из Уренгоя, до югов добраться. Пожалеть некому. А пожалеют – еще хуже – привяжется, как собачка.Какие у нее ровные и белые зубы. Не зубки – зубы. Терпеть не мог Фаломеев мелких, часто-часто посаженных зубов. Чисто у грызуна какого. А руки? Ну вспомни, Фаломеев, боже ж ты мой, кто сказал – пара лебедей?Все-все, до самой мелкой черточки в ее лице разглядел сибиряк. Такие или примерно такие мысли рождались в головах этой пары, сидящей у окна. Между тем разговор проистекал совсем не так и не о том, о чем они могли в это время думать.Он. Вы только не гоните меня сразу. Я уйду и не буду вам мешать. Сам я из Нягани. Это далеко. Это вам ни к чему даже знать. Я вот о чем, я… Хотите я вам вас опишу? Вам ведь много раз говорили, что вы красивы… Нет-нет, все это правда. Но, видите ли, есть правда от тонкого и изощренного ума, а есть – от сердца. Я в Нягани всем расскажу о вас…Она. Не стоит. Мне нужно побыть одной. Понимаете? Спасибо за красивые слова и, надеюсь, чувства. Но вы меня поняли? Сегодня не тот день. Прощайте.Он. Два слова.Она кивнула.Он. Я вам только про глаза скажу. Хотите?Она. Красивый разрез, необычно темно-голубые?..Он. Нет. То есть да. И это тоже, разумеется… Они у вас усталые.Она. Естественно. С шести утра на ногах. Две экскурсии.Он. Нет, вы меня не поняли, НЕ ТАК – усталые.Фаломеев вдруг с ужасом понял, что слова у него находятся сами собой.Этого с Фаломеевым еще не было. Он признавался в любви своей бывшей, словно ручным прессом из вялой морковки сок давил, а тут надо же. Это все от Филина.Они всю зиму в разведке были и заторчали на полтора месяца без подвоза. Жили в сельской библиотеке со старым фондом, еще дореволюционным. Вот там и начитался.Но сейчас, как бы по-книжному, но не из книжек. То есть слова из книжек, а мысли его самого. Вот что удивительно-то.А в служебке разыгралось следующее…– Чего ты, дура, стоишь! Бери заказ и неси. Я эту выдру из экскурсионного бюро узнала. У нее мужиков, как грязи. Уведет. Я чувствовала, мужик что надо.Ну и что, что попивает. Хреновина.Толстуха сунула Алике свой поднос и подтолкнула к выходу в зал.У Алики подогнулись ноги, тем не менее она пересекла зал и довольно неаккуратно поставила заказ.– А вам чего подать? – спросила она у Фаломеева, и в глазах ее горел костер инквизиции.– Мне?– Тебе.– Боржоми… Только в стеклянной бутылке, – сказал Фаломеев и ощутил действительное желание испить минералки, а не водки или шампанского, сказал и забыл про Алику.Он. Видите ли, есть фигуры доминантные, а есть все остальные. Доминантных фигур всего пять процентов. Я всегда себя к остальным причислял. Всегда. До сегодняшнего дня. До двенадцати тридцати.Она. Почему? Мужчина вы – не Бельмондо, но по-своему хороши.Он. А я теперь знаю. Но дело не в этом даже.Она. В чем?Он. В вас.Чуть взлетели брови. Чуть.Он. Вы не просто женщина, вы женщина, рядом с которой хочется стать львом, мужчиной, в конце концов. Не перебивайте, пожалуйста. И за это я вам очень благодарен. И всякий должен быть благодарен… Чему вы улыбаетесь? У вас неприятности? Хотите я вам скажу одну очень деликатную вещь?.. Не надо.Она. Что – не надо?Он. Не делайте этого. Потом, ПОТОМ все будет иначе, то есть совсем не так, как впервые.Она. Не говорите загадками.Он. Какая же тут загадка. Я как увидел вас, сразу понял. Не надо делать аборт. Не надо избавляться от ребенка. Потом будете страшно жалеть.У нее распахнулись глаза и приоткрылись губы.Она. Откуда вы это знаете? Я сама узнала только вчера. Вы – ясновидящий?Он. Совсем нет. Я по глазам.Она. Но это же и есть то самое… Ясновидение. И что, если аборт, потом детей не будет?Он. Не будет.Сказал, как отрезал, а главное, сам поверил в свой диагноз. И столько убежденности звучало в его голосе, что и она поверила безоговорочно.– Вы вот что. Вы приведите себя в порядок. Я пошла, но через два часа вернусь. У меня экскурсия.Фаломеев постарался сдержать мышцы лица, так как от счастья они норовили задергаться.– Что с вами? Вам плохо?– Хорошо…– Только постарайтесь не выпить на радостях…Фаломеев кивнул.Она ушла все той же, неизвестной сибиряку походкой. Он машинально расплатился за себя и командированного, даже не заметив дрожащих губ Алики.Далее путь его лежал через площадь в сторону гостиницы.– У вас есть одноместные номера с душем? – спросил он у портье.– Разумеется. Джакузи в каждом номере.– Дайте мне номер на два часа… Нет, на полтора.– Молодой человек, у нас прилично. Мы по часам не сдаем, – охладел к нему портье.– Вы меня не поняли. Я без женщины. Я для женщины. Помыться, побриться, привести себя в порядок. Можете взять за полсуток. Выручай, старик.На «старика» портье хотел обидеться, но, посмотрев на простецкую счастливую рожу, передумал.– Давай. Но чтоб…И Фаломеев понял – он в пяти процентах. Сегодня решительно все удавалось. Глава 32ТИМОШЕВСКИЙ «Есть нечто в русских мужиках такое, что неподвластно ихним мудрецам», – подумал Николай Павлович и постарался заполнить вынужденную паузу приятными мечтами. Собственно, это уже были почти осуществившиеся мечты. Мешало только одно – срок до пенсии. А так, квартирка – конфетка, дочь в приличном колледже.Не заграница, но все же. Дачка под Дмитровом, в Яхроме, только называется дачкой. На самом деле – двухэтажный дом на четыре спальни и три ванные комнаты, двадцать соток. Постой, а любовница? Правда, в последнее время она стала как-то странно себя вести. То щебетала без умолку, теперь все больше помалкивает, на него со стороны поглядывает. Тимошевский знал, к чему ведут подобные задумчивости. Надо готовить переправу на другой берег.И первый образ, возникший в его слегка наконьяченном мозгу, – Оксана. А второй образ – Роман Хоменко. Вообще с этим Хоменко еще тогда надо было крепко подумать, а теперь вот уже залез, сука, накрыл вагонный бордель. Чуть с Юрочкой его не застукал (кстати, надо будет выпустить цыгана, чтоб не растрепался).Нет, с Хоменко больше уживаться нельзя.«Подстроить этому хохлу какую пакость – сам слетит, – подумал Тимошевский вяло. – А если не слетит?»Мысль перестала веселить, и Тимошевский все больше мрачнел. Он понял, что боится Хоменко. Какую-то власть взял в отделении этот здоровенный хохол. Нет, не должностную, а другую, более сильную – характером. Вот ко всем своим подчиненным мог Тимошевский подкатиться на кривой козе – один брал, другой пил, третий проституток трахал, четвертый приворовывал, – а к Хоменко – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34