– Не понимаю, как он это делает, – покачал головой Раунтри, наблюдая, как Макдональд устало бредет по берегу.
– Он очень напоминает мне... – Кортни оборвала себя, не дав имени Сигрема слететь с ее губ. Удивившись нежности ее тона, сержант взглянул на нее, и она вернула жесткость и суровость своему взгляду. – Если сможете, найдите несколько кокосов и расколите их пополам. Эта полезная работа займет вас, янки.
– Да, мисс. – Раунтри спрятал улыбку. – Что-нибудь еще?
– Несколько пальмовых листьев, чтобы сделать навес и опахала и избавиться от этих проклятых мух. И можете послать кого-нибудь выкопать яму для костра, чтобы в желудки этих людей могло попасть хоть немного горячей еды.
– Да, мисс. Я прямо сейчас этим и займусь.
Кортни заметила блеск восхищения в его глазах и рассердилась на себя за то, что его юность и желание ей помочь смягчили ее. Он должен ненавидеть людей ее отца за то, что они сделали с «Орлом» и командой корабля, точно так же, как она должна ненавидеть янки – всех до последнего – за их вмешательство в ее жизнь.
Отвернувшись от Раунтри, она кивнула Малышу Дики, следившему за ней огромными, как блюдца, глазами. Погладив мальчика по голове, она послала его растирать семена кориандра и календулы. Большой железный котел, спасенный каким-то предприимчивым матросом и перенесенный сюда из бухты, быстро наполнили водой и установили над бездымным костром из сосновых шишек. Спустя короткое время приготовленный для раненых крепкий отвар был разлит по пустым кокосовым скорлупкам и отправился в воспаленные глотки. Котел был сразу же наполнен вновь, и на этот раз в него полетели лук, морковь, петрушка, коренья и ягоды вместе с тремя глупыми перепелками, которые по рассеянности оказались на пути моряков. Когда люди вернулись в лагерь с инжиром и финиками, а двое даже принесли насаженную на шест овцу, стало ясно, что в еде и питье недостатка у них не будет, и у всех сразу поднялось настроение.
Кортни бодрствовала возле Адриана, охотно позволив сержанту заняться другими ранеными. Она удивлялась, откуда у него столько энергии и выносливости, ведь он, как она видела, спал не больше других. Сидя на песке под раскаленным солнцем, Кортни почувствовала, как у нее тяжелеют веки и голова клонится вниз. Она, вероятно, вздремнула в ранние часы сумерек, когда песок начал остывать и первый легкий ветерок принес прохладу, которая, однако, быстро превратилась в холод, но голос Раунтри, распорядившегося подбросить в костер топлива, сразу разбудил ее.
Адриан беспокойно ворочался, его лицо покрылось потом, и от стекавших по щекам каплям волосы слиплись в сальные пряди. Кожа на лице стала пепельно-серой, губы потрескались от соли, веки конвульсивно подрагивали, голова металась, руки сжимались в кулаки. Несмотря на струившийся с него пот, Адриан весь дрожал, но у них не было ни одеяла, ни другого источника тепла, кроме костра. Раунтри с помощью двух мужчин осторожно передвинул лейтенанта и других раненых поближе к огню, но это, похоже, мало помогло. Кортни все время вытирала Адриану лоб холодной влажной тканью, и он часто открывал глаза, в которых светилась благодарность за заботу, но она понимала, что он не видит ее, как не видит вообще ничего сквозь боль и жар. Она часто осматривала его раны, боясь, что от лихорадочных метаний они откроются, но хотя они оставались мокрыми и красными, кровотечение почти прекратилось. Заменяя старые повязки теми, которые она выстирала днем, Кортни с радостью увидела небольшие кровянистые пятна.
Приподняв Адриану голову, она заставила его сделать глоток крепкого травяного чая. Он закашлялся и попытался оттолкнуть отвар, но Кортни, не отпуская его голову, держала у его губ наполненную скорлупу, пока не решила, что Баллантайн проглотил столько, сколько было необходимо.
Часы медленно тянулись под шум прибоя. Когда Кортни не смотрела на Адриана или на огонь, она устремляла взгляд в сторону моря, на набегающие волны, которые искрились и пенились в слабых отблесках света. Кортни знала, что луна появится только перед самым рассветом, и ожидание в темноте казалось ей бесконечным. Она снова задремала, уткнувшись подбородком в руки, а когда проснулась, была приятно удивлена, увидев, что небо заметно посветлело.
– Доброе утро.
Кортни взглянула туда, откуда раздался шепот, и вздрогнула, увидев, что серые глаза открыты и в упор смотрят на нее. Голос Баллантайна звучал отчетливо, но она отметила, что его губы напряженно сжаты, и поняла, что ему стоило огромного труда говорить и мыслить здраво. И все же его глаза были ясными – слишком ясными; их взгляд беспощадно пронзал панцирь равнодушия, который Кортни надела, чтобы спрятаться от него.
– Мне всегда говорили, что женщины хуже всего выглядят по утрам, – прошептал Адриан. – Вижу, меня обманывали.
Нахмурившись, Кортни обрывком ткани протерла ему влажный лоб, он на секунду закрыл глаза, но сухая теплая ткань не принесла облегчения.
– Я схожу за холодной водой. – Кортни хотела уйти, но он поднял правую руку и коснулся ее запястья сухими и горячими, как головешки из костра, пальцами:
– Не уходите. Останьтесь и поговорите со мной.
– Вам вредно разговаривать, Янки. Вам нужны силы, чтобы справиться с лихорадкой.
– А остальные?
– Они в порядке, – заверила его Кортни. – Мы разбили лагерь и выставили много караульных. Запасов пищи и пресной воды хватит на всех, но ваш сержант, очевидно, считает, что они не понадобятся. Он думает, что сегодня нас отсюда заберут.
– А Мэтт?
– Наверное, еще отдыхает. Он чуть не падал от усталости.
Кортни замолчала, сдерживая дыхание. Адриан пристально смотрел на нее, и она, чтобы скрыть замешательство, решилась откинуть пряди влажных волос с его лба, но почему-то это движение превратилось в ласку.
– Кортни... – Его пальцы крепче сжали ее руку, заставив наклониться ниже. – Вы же не бросите меня?
– Бросить вас? – Сердце в ее груди застучало о ребра – так бьется попавшая в силки птица, стараясь вырваться.
– Мне хотелось бы получить шанс доказать вам, что я не такой негодяй, как дал вам повод думать.
Кортни зажала зубами нижнюю губу, чтобы она не дрожала. Она понимала, что Адриан говорит это просто в лихорадке, что бред искажает мысли и поступки человека, и это вовсе не связано с реальностью. И тем не менее под его страдающим голодным взглядом она не могла унять биение сердца или помешать румянцу залить ее щеки.
На короткое мгновение Кортни мысленно перенеслась в капитанскую каюту «Ястреба»: вот она лежит на подстилке из разбросанной одежды; ее тело предает ее и отказывается слушаться, несмотря на ее многолетние упорные старания научиться им управлять, а потом он требует признания, требует от нее слов, которых ему не было необходимости слышать, – слов, уже и так красноречиво сказанных ее телом. Сейчас яркий блеск ее глаз и краска на щеках открыли Баллантайну правду.
– Спите, – тихо произнесла Кортни. – Мы поговорим с вами позже, когда к вам вновь вернутся силы.
– Только не бросайте меня. Обещайте, что не оставите меня!
– Спите, – шепнула она, чувствуя, как ее глаза превращаются в озера слез. – Я не оставлю вас – в таком состоянии.
– Сплю, – пробормотал он и закрыл глаза, но не выпустил руки Кортни. Страшное напряжение немного ослабело, грудь Адриана поднялась с удовлетворенным вздохом, и голова слегка повернулась набок. Пот продолжал струиться по его лицу, но теперь он стал спокойнее, прекратились дрожь и мучительные метания, и только его пальцы некоторое время еще продолжали двигаться, нежно поглаживая руку Кортни.
Мэтью Рутгер пришел в главный лагерь как раз в тот момент, когда солнце появилось на безоблачном небе, словно огромный золотой глаз. Доктор выглядел взъерошенным и сердитым. У него под глазами еще лежали тени, но припухлости и красноты уже не было, и только небольшой синяк красовался на упрямой челюсти.
– Надеюсь, вы со временем все же разбудили бы меня, – проворчал он, когда Кортни повернулась к нему.
– Конечно, – согласилась она. – Когда я решила бы, что вы наконец выспались.
Он ухмыльнулся и, опустившись возле Адриана на мягкий песок, приложил руку к его вздымавшемуся горлу.
– Гм-м, лихорадка, кажется, немного спала.
– Он спал спокойно, если вы это хотите знать.
– А вообще он просыпался?
– Всего на несколько минут. Хотя, правда, не приходил себя.
– Гм-м. А как остальные?
– Посмотрите сами. Я никого из них не отравила и не задушила.
Он поднялся и несколько секунд смотрел на нее, а потом быстро двинулся вдоль рядов раненых, останавливаясь возле каждого, чтобы заглянуть под повязки, проверить раны, потрогать лоб или поднять веко. Кортни шла за ним по пятам, прикидывая, сколько недочетов он сможет найти в ее работе. Ожидая его оценки, она посмотрела на группу мужчин, стараясь не выдать своей обеспокоенности тем, что они наблюдают за ней, возможно, готовые разорвать ее на куски по первому же знаку Рутгера.
Высоко над головами на гребне скал были видны караульные. Скрестив на груди руки и пристроив мушкеты в изгиб локтя, они шагали взад-вперед, ловя взглядом малейшее движение на суше и на море. Внизу несколько человек собрались у огромного железного котла, кроша в кипящую воду овощи, коренья, зелень и остатки баранины, а над ними широкими кругами кружили чайки, привлеченные запахом вареного мяса. Воздух был наполнен ароматом утренней свежести, поднимавшейся от растений. Крошечные спирали песка и золы волчками крутились от легкого ветра, который приносил на берег соленый свежий запах золотисто-серого Средиземного моря.
– Хотя мне очень не хотелось бы в этом признаваться, – выпрямившись, поворчал Мэтью, – но вы прекрасно справились сами. Единственная жалоба, которую я услышал, – это то, что вы не нашли для себя время поспать.
– Я спала несколько часов. – Кортни покраснела от неожиданной похвалы.
– Очень мало. – Мэтт поднял руку и нежно смахнул приставшие к ее щеке грубые песчинки. Свет утреннего солнца играл на ее лице, и в волосах поблескивали прожилки чистого золота. – Он, вероятно, даже не догадывается, насколько должен быть благодарен вам.
– Я не нуждаюсь в его благодарностях. – Взгляд изумрудных глаз метнулся в сторону.
– Он обладает способностью воздействовать на людей, – сказал Мэтт со слабой улыбкой и отвел от нее внимательный взгляд.
– Он абсолютно не воздействует на меня! – рассердилась Кортни, сама не понимая почему.
– Вас не волнует, что происходит с Адрианом?
– Нет, – упрямо ответила она, – не волнует. И я вовсе не желаю, чтобы его заботило то, что происходит со мной.
– И поэтому вы остались с нами? Поэтому он забрал вас с «Ястреба», рискуя собственной жизнью и жизнью своих людей? – Мэтью снова улыбнулся, заметив удивление на лице Кортни, и слегка наклонил голову. – Знаете, пойдемте со мной, расскажите мне все, если хотите. Я хороший слушатель.
– Рассказывать не о чем, – буркнула Кортни.
– Хорошо, тогда я буду рассказывать, а вы слушать. – Он направился к поблескивавшей кромке воды, и после недолгого колебания Кортни последовала за ним. – Вы, без сомнения, беспокоитесь, что ожидает вас, когда мы прибудем в Гибралтар. Не стоит. Как я уже говорил, Адриан и я единственные, кому известно, кто вы, и никто из нас не собирается докладывать об этом властям. Неужели вы и правда думаете, что мы спасли вас только для того, чтобы увидеть, как вас бросят за решетку?
– Я больше не знаю, что думать. – Кортни почувствовала, как вспыхнули ее щеки и от смущения обожгло глаза. – Все так стремительно изменилось. Я даже не знаю, хочу ли получить свободу. – Она посмотрела на морщины на лице доктора и с горечью продолжила хриплым голосом: – Вы отняли у меня все, чем я дорожила в этой жизни, все, что я могла назвать своим. Вы уничтожили мой дом, мою семью, моих друзей. Вы заставили меня оглянуться назад и признать... – Она замолчала и яростно прикусила губу.
– Заставили вас признать – что?
– Признать, что я не принадлежу к миру моего отца, но я не принадлежу и к вашему миру. Я не могу вернуться назад. И я не могу идти вперед.
– Святые небеса, вы рассуждаете, как девяностолетняя старуха, закоснелая в своих привычках и неспособная принять ничего нового. Вам же всего... шестнадцать? Семнадцать?
– Девятнадцать, – сквозь зубы процедила Кортни.
– Пусть так. Все равно вы достаточно молоды, чтобы измениться.
– Однажды я уже изменилась. Не думаю, что снова смогу это сделать. А кроме того, наряды, драгоценности и изысканные манеры не изменят того, кем я стала теперь. Они не изменят моего отношения к тому, что можно пить чай и лакомиться цветами магнолии на веранде какого-нибудь ранчо.
– Уверен, не изменят. – У Мэтью в улыбке дрогнули уголки рта. – Но по той же причине я не сомневаюсь, что этим рукам, – он взял ее изящные поцарапанные руки в свои, – предназначено быть столь же нежными, сколь искусными они были в обращении с мушкетами и кинжалами.
– Я сделала свой выбор много лет назад и не могу теперь отступить, – тихо призналась Кортни.
– За вас уже сделали выбор, – мягко поправил ее Мэтью. – И вам не нужно отступать. Просто идите вперед.
Кортни повернулась лицом к морю и принялась босыми ногами сгребать горкой сырой песок. Мэтт, молча разглядывая ее профиль и отмечая изящные линии щек, носа и шеи, вспомнил, как Адриан однажды коротко обронил: «Она заявила, что в ее жилах течет кровь французских аристократов».
– У вас во Франции остался кто-нибудь из родных? – осторожно спросил он и покраснел под уничтожающим взглядом изумрудных глаз. – Адриан что-то говорил о вашей матери, о том, что ее казнили. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела, но...
– Все умерли, – резко ответила она. – Замок моего деда находился под Парижем и одним из первых был разграблен благочестивыми гражданами революции.
– Но вам все же удалось бежать?
Его тон возмутил Кортни, и она с большей горячностью, чем следовало бы, пустилась в объяснения:
– Мой дед был вздорным, грубым человеком, и слуги ненавидели его. Они сами открыли ворота замка, когда из города прибыли толпы восставших. Но моя мать... она была кроткой и нежной, а ее отец обращался с ней бесчеловечно, поэтому слуги спрятали нас – маму и меня – и обманули городской комитет, убедив его, что мы на севере, в Гаскони. Когда опасность миновала, они тайком вывели нас из замка, но бабушку и дедушку, великих графа и графиню де Вильер, во всех их пышных нарядах поволокли в Париж позади запряженной волами повозки и отдали мадам Гильотине. Есть еще вопросы, доктор?
– Вы сказали «де Вильер»? – Мэтью почувствовал горький сарказм в ее словах, но, невзирая на это, все же решился задать этот вопрос. – Имя кажется мне знакомым...
– Мама редко говорила о моем деде, Дункан – никогда. – Кортни снова уставилась в песок. – Мне кажется, дед был важной персоной – советником или доверенным лицом короля. Я знаю, что он имел какое-то отношение к французскому торговому флоту, что благодаря этому он познакомился с Дунканом Фарроу, а Дункан – с моей матерью.
– И у вас нет ни дядей, ни тетей?
– Никого не осталось в живых, – с болью ответила Кортни. – Теперь вы понимаете? Столько жизней, две семьи сметены с лица земли. Возможно, кто-то, – она с горькой иронией взглянула вверх, – пытается что-то мне сказать?
– Возможно, он говорит вам, чтобы вы не сдавались.
– У него масса способов оказать мне поддержку. Но не беспокойтесь обо мне, доктор. Я выживу. Разве вы не знаете, что грешникам всегда везет?
– Я не назвал бы вас грешницей.
– Правда? Вы назвали бы меня незапятнанной и невинной? Эти руки – вспомните! Они не просто знакомы с мушкетами и кинжалами, они пользовались этим оружием. Сколько ваших честных соотечественников, безупречных землевладельцев, захотело бы водить знакомство с женщиной, которая знает о том, как убивать, но не знает, как рожать? Вы, доктор Рутгер? Или он?
– Не могу ответить за него... – пробормотал Мэтт, проследив за ее взглядом, обращенным к лежащему на песке Адриану.
– Тогда отвечайте за себя. С какой женщиной вы хотели бы жить? Вы ведь собираетесь жениться? На какой-нибудь мягкой, очаровательной, безупречной женщине? Не важно, вы не обязаны мне отвечать – ответ написан у вас на лице. Я только надеюсь, что она поймет, как ей повезло.
– Как вы будете жить? – Мэтта удивил ее комплимент, и он покраснел под пристальным взглядом Кортни. – Как устроитесь? Гибралтар – британский порт, и я не представляю себе, что англичане благосклонно отнесутся к имени Фарроу.
– Но французские имена и титулы все еще сохраняют для них свою привлекательность. И у меня есть это... – Она достала из кармана бриджей изумрудное кольцо.
– Хорошая вещица. – Мэтт восхищенно поднял бровь и, вытянув губы, присвистнул. – Я подумал или мне показалось, что вчера ночью я видел его у вас на пальце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57