Верила ли Нина, что все, о чем ей мечталось в бессонные ночи, сбудется? А бог его знает… Не могла она ответить себе на этот вопрос. Не верила, пожалуй, хотя где-то в подсознании надежда не угасала.
Олег вышел в конце января. Он позвонил из Москвы по телефону Нине на работу. Она была задерганная и злая. Заказчик требовал расчетов, а программа, как назло, не шла. Вокруг Нины ходили на цыпочках и разговаривали полушепотом.
И в это время зазвонил телефон. Трубку сорвала Марго и нервно сказала: «да». Потом виновато обмякла, заулыбалась и позвала:
– Ниночка, тебя…
Сердце у Нины так и оборвалось – неужели Федя? Но по лицу Марго поняла, что это не Федя, что свершилось то, чего она так ждала и так боялась.
– Здравствуй, Нина, – по-деловому сказал Олег. Сказал так, будто и не было трех с половиной лет разлуки, не было этой знобящей неизвестности, тревоги, этого всего наслоившегося и накопившегося между ними. – Я из Москвы. Завтра утром приеду «стрелой». У меня шестой вагон. Ты меня слышишь?
– Да.
– Тогда до встречи, – и повесил трубку.
Нина потерла занемевшую щеку и молча подошла к своему столу. И сразу увидела ошибку, из-за которой не шла программа. Тихо попросила девочек внести поправки и, не реагируя на их восторги, подошла к окну. Сквозь заиндевелые стекла жизнь улицы виделась затуманенной и запорошенной. Вяло двигались люди, пряча лица в теплые воротники и шарфы, вяло ехали машины, зажатые с обеих сторон сугробами неубранного снега, тускло светилось в дымке у самого горизонта отяжелевшее солнце.
«Вот и все», – сказала себе Нина. Что «все», она еще не знала. Только догадывалась, что с завтрашнего дня у нее начнется другая жизнь. Будет она лучше нынешней или хуже – тоже не знала. Что будет сложнее – догадывалась.
– Что же ты приуныла, дура ты этакая, – осторожно обняла ее Марго. После внесенных поправок в железных шкафах вычислительной машины весело завертелись бобины с пленкой, замигали лампочки, повеселел заказчик. – Радоваться надо. Муж вернулся. От счастья ошалела?
На Московский вокзал Нина пришла минут за двадцать до прибытия «стрелы», боялась опоздать. На перроне зябко поеживались встречающие, вдоль пустых путей январский ветер гонял обертки от мороженого. Оделась Нина, прямо скажем, легкомысленно: на такой холод в демисезонных сапогах – курам на смех. «Никак, понравиться хочешь Ковалеву?» – спросила она себя перед зеркалом в вестибюле вокзала. И легкомысленно ответила: «А пусть…»
Письма от Олега сначала пугали Нину. Настораживали несоответствием содержания и случившегося. Они были исполнены оптимизма, иронии, какого-то наигранного бодрячества.
Для Ленки он сочинял смешные стихи про всяких лягушек и зверюшек, для Нины – метеорологические сводки в стихах. Ни в одном письме не проговорился, что скучает, что любит, что ему одиноко. Ни в одном письме не попросил, чтобы вспоминала о нем или ждала… И Нина, встречая Олега, была уверена, что через несколько минут из вагона выйдет на перрон знающий себе цену мужчина, а не сломленный обстоятельствами человек. И без всяких слов, одним своим видом скажет, что жертва, которую принесла ему Нина, совершенно была напрасной.
Вот с такими думами, с таким настроем она и пошла навстречу бесшумно вползающему под чешуйчатый навес поезду. Шестой вагон, в котором ехал Олег, поплыл мимо. Сквозь узкие щели зашторенных окон было трудно кого-то рассмотреть, но Нине показалось, что она увидела Олега, и стала неотрывно следить за продвигающейся к выходу дубленкой. И когда ее кто-то тронул за плечо, она, даже не обернувшись, сбросила нетерпеливым движением руку.
– Нина, это я…
Она посмотрела, и душа ее вздрогнула от боли и жалости. Вместо пышущего здоровьем бодрого мужика перед Ниной стоял человек, отдаленно похожий на Олега. Теплое пальто, видимо, заранее купленное московскими родственниками, висело как на плохом манекене, болтались рукава. На голове – какая-то лыжная шапочка, моток веревки в руках, сверток под мышкой…
«Что же с тобой сталось!» – хотела сказать Нина, но у нее только и хватило сил, чтобы слепить на лице жалкое подобие радостной улыбки. Олег обнял ее, коротко вздрогнул и сразу же отпустил.
– Все потом, потом… Все, домой!
Он подхватил одной рукой чемодан, стоявший у его ног, сжал ее локоть и торопливо зашагал к выходу.
– Ты моим не сказала?
– Я думала, ты сам…
– Ну правильно, так проще.
«На такси сейчас очередища, – подумала Нина, – а в метро… Будут смотреть все, как на пришельца».
– Дай мне этот пакет, что ты мучаешься, – Нина видела, что Олегу неудобно, – у меня рука свободная.
– Только бы эти муки…
– А веревка зачем?
– Потом, потом. Давай на выход, левака возьмем.
И действительно, поставив на снег чемодан, Олег подошел к черной «Волге», что-то сказал водителю и сразу же вернулся за чемоданом и Ниной. Вещи положили в багажник, а пакет он взял с собой, и когда машина тронулась, положил на колени Нине.
– Это тебе. Багульник. Оттуда вез. А это… – он кивнул на моток веревки, – ладно, это потом… Расскажи про Ленку. Большая?
– До подбородка мне достает.
– Надо же… Как учится?
– Отличница.
– Ну, спасибо тебе. А Ленинград-то… Будто и не уезжал. Старики мои как?
– По-прежнему… Только Тамара Захаровна стала часто болеть, щитовидка беспокоит.
– Это у нее и раньше… А ты, как твое здоровье?
Нина не уловила в этом вопросе искренней заинтересованности и ответила, как приличествует – «нормально», хотя чувствовала, что здоровье ее не столь безупречно, как бы ей того хотелось. Она плохо спала, беспричинно теряла аппетит, быстро уставала за рабочим столом. Марго заметила происходящее и однажды безапелляционно заявила:
– Сейчас поедешь со мной к врачу. Это мой знакомый профессор. Я договорилась.
Профессор долго вертел ее, выстукивал и выслушивал и заключил: надо отдохнуть и хорошенько успокоить нервы, а если не поможет, – лечь в клинику на углубленное обследование.
Когда они вышли из кабинета профессора, Марго невесело пошутила:
– Все болезни от нервов, и только одна – от удовольствия…
Она же ей и профсоюзную путевку выхлопотала в один из сочинских санаториев, но Нине жутко не повезло с погодой, почти все двадцать дней лили дожди, штормило море, и все ее лечение заключалось в приеме мацестинских ванн. Остальное время – отдых: кино да чтение книг. За четыре дня до окончания срока Нина уехала в Ленинград. И очень жалела, что не сделала этого раньше, потому что здесь стояло настоящее лето, на прилавках было полно тех же, что и в Сочи, фруктов, только много дешевле, а в озерах на Карельском перешейке купальный сезон был в самом разгаре. К тому же Нина могла почти каждый день видеть Ленку. Пионерский лагерь, куда ее на две смены устроила тоже Марго, был в сорока минутах езды от Ленинграда на электричке.
«Теперь будет легче», – думала Нина, прощупывая сквозь плотную коричневую бумагу пакета тонкие прутики багульника. Она слышала, что цветет он нежным фиолетовым цветом, но сама ни разу этих цветочков не видела. Года два назад она писала ему об этом. И вот, не забыл, привез…
– Кто был у телефона? – спросил вдруг Олег. – Не Марго ли? Замуж не вышла?
– Нет, не вышла.
На Песочной набережной Олег попросил водителя на минуту остановиться возле серого, похожего на общежитие дома, проворно взбежал на крыльцо, посмотрел по сторонам и быстро юркнул в подъезд. Нина не успела и подумать как следует – зачем Олегу понадобилось бегать в этот дом, как он так же быстро выскочил и, снова посмотрев по сторонам, сел в машину. Нина сразу заметила, что веревки, которая была в руке Олега, не стало.
– Вперед, шеф, на Тихорецкий. – А когда отъехали, он посмотрел сквозь заднее стекло на окна здания и с несвойственным ему злорадством потер руки. – Хороший я ей подарочек, стерве, подбросил.
Перехватив настороженный взгляд Нины, он тут же притушил гнев в глазах и успокоил ее:
– Потом, потом… Все потом расскажу.
Нина по-разному представляла ту его жизнь. Иногда Ковалев ей виделся заросшим, укутанным в серый балахон, иногда в полосатых штанах и такой же полосатой куртке. И почему-то непременно в узкой холодной камере, как в Петропавловской крепости.
– Глупенькая, – сказала ей всезнающая Марго, – живут они, конечно, не в гостиничных номерах, но вполне терпимо, с соблюдением всех норм гигиены. И кормятся нормально. Без разносолов, но с учетом затраченных калорий. Самое трудное там – отсутствие свободы.
Судя по письмам Олега, предположения Марго подтверждались. Но Нина была не столь наивна, чтобы представлять себе его жизнь чуть ли не идиллической. И вот сейчас, сидя рядом с приехавшим оттуда человеком, она утверждалась в своих догадках и понимала, что он привез с собою все, что пережил в этой жизни, и это пережитое никуда не денется, оно останется с ним до смерти. Вот и отец его сказал: «Оттуда возвращаются с тяжелым грузом комплексов… Помоги ему стать на ноги». Конечно же, он имел в виду не материальную помощь. Олегу нужна опора духовная, он должен почувствовать искреннюю радость от его возвращения, искреннюю любовь жены и дочери.
А где ее взять, искреннюю?
Когда они поднялись в квартиру, Олег небрежно выпустил из руки чемодан, снял лыжную шапочку и подошел к зеркалу. На голове у него был совсем коротенький ежик пепельного цвета. Такие же пепельные волоски пробивались на скулах и подбородке. На улице, в полутьме рассвета Нина не заметила, что Олег небрит.
– Поставь багульник в воду и можешь идти на работу, – сказал Олег. – Я буду отмываться и отскребаться. Долго отмываться и долго отскребаться. Пусть хотя бы дочь узнает отца.
«Вот и первый упрек, – подумала Нина. – А за что?» И тут же одернула себя, вспомнив слова Виктора Федоровича о грузе комплексов. Конечно, если даже у нее от всей этой пертурбации пошатнулись нервы, то что говорить о нем? Уж Ковалев-то не из Сочи приехал, что ясно, как божий день. Так что придется и потерпеть, не обращать внимания.
– Отмывайся и отскребайся, – как можно беспечнее сказала Нина, – у меня сегодня отгул. Буду готовить праздничный обед.
Олег бросил на Нину быстрый взгляд, и, не уловив в ее словах фальши, попытался улыбнуться. Но улыбка получилась чужая. «Господи, неужели так будет всегда?» – с ужасом подумала Нина и снова вспомнила просьбу свекра…
Развернув пакет с багульником, Нина разочаровалась – сухой веник. Но поставила в самую большую, подаренную к свадьбе вазу. Без пальто и пиджака Олег показался ей похожим на малорослого мальчика. Усиливали это впечатление стриженая голова и оттопыренные уши. И Нина дрогнула.
– Ну-ка, – сказала она решительно и начала так же решительно сдирать с него чужую, пропитанную незнакомыми запахами одежду. Олег сразу обмяк и принял предъявленную власть. А Нина, ни капельки не стесняясь, словно сына, раздела его до трусов и грубовато втолкнула в ванную.
– В карманах ничего нет? – спросила через тонкую дверь.
– А что?
– Выкину все в мусоропровод.
– В пиджаке документы!
Нина брезгливо свернула всю одежду в один узелок и перевязала бумажной шпагатиной от торта. Пойдет и магазин – выбросит прямо в помойку. Потом достала из шкафа его белье, спортивный костюм и все это принесла в ванную, повесила на крючки. Олег повернулся спиной, и Нина увидела прямой рваный шрам у пояса. Тронула пальцем.
– Что это?
– Зацепило…
Зацепило так зацепило, все равно всех тайн, которые привез Олег из той жизни, ей не узнать. Да и пытаться не надо. Захочет – расскажет, а нет – значит нет, ни к чему ей. Она должна помочь ему стать на ноги, освободиться от комплексов. А уж потом уедет туда, на тот аэродром, где служит Ефимов… «Жить больше так не хочу и не буду».
Когда прошли минуты неловкости, вызванные встречей Олега с Ленкой, улегся полунервный, полувеселый разговор за обеденным столом, и когда Олег вместе с дочерью поехал к своим родителям, а где-то после программы «Время» возвратился, попахивая коньяком, домой, уговорив Ленку заночевать у бабушки, Нина почувствовала, что не может перебороть себя, и постелила Олегу отдельно.
– Отвыкла я от тебя, – попыталась она объяснить, когда Олег посмотрел на нее обиженно и тоскливо. – Дай время прийти в себя.
– У меня нет оснований упрекать тебя, – сказал Олег. – Все эти годы ты вела себя безупречно.
Нина смутилась, стояла молча.
– Видела, веревочку в подарок завозил? Это оттуда. Мой кореш своей неверной жене передал. Чтобы она к его возвращению повесилась на этой веревке.
У Нины по спине поползли холодные мурашки.
– А с дочкой мы так и не узнали друг друга, – жалобно произнес Олег, – хотя держалась она вполне… Спасибо тебе и за это… Далеко отошел паром от причала. Не знаю, допрыгну ли…
– Не думай ты… Ложись и спи.
– Отдыхай, – сказал он, – не обращай на меня внимания. Самому надо ко всему привыкнуть.
Страх прошел, и Нина легла. Она еще слышала, как он осторожно, на цыпочках, выходил в коридор, как открывал и закрывал форточку, искал что-то на книжной полке, вздыхал.
На следующий день Марго выспрашивала подробности встречи, сочувственно кивала и уверенно говорила:
– Но я все равно рада за тебя. Все теперь наладится, все утрясется. Вы же вместе прожили лучшие годы своей жизни. Да и как прожили! В любви, в согласии! Утрясется!
А Нина чувствовала – не утрясется. Утром все, как в сказке: веселые сборы, шутки за завтраком, прощальные поцелуи. Ленка в школу, мама в лабораторию, папа по инстанциям. Вечером тоже нормально: ужин, телевизор, обмен новостями. К полуночи струна натягивается и начинает тонко звенеть даже от движения воздуха. Олег ждет, и терпение его на пределе, а Нина ничего не может с собой поделать.
Вот почему она сегодня и поинтересовалась у Марго насчет заявления о разводе. Олег осмотрелся, повеселел, почувствовал под ногами родную землю. Его берут младшим научным сотрудником в лабораторию одного из ленинградских заводов, берут с четкой перспективой. Ленка к нему относится хотя и сдержанно, но хорошо, и сдержанность ее можно объяснить скорее возрастом, нежели какой-то неприязнью. Так что Нина сейчас может и о себе подумать.
Она то и дело поглядывала на часы – скоро ли кончится рабочий день. Ей уже и самой не терпелось поговорить с Марго. Подруга у нее практичная и опытная. Будет много ругаться, но обязательно посоветует что-то дельное.
Познакомились они с Марго в гостиничном номере Пскова. Была какая-то зональная конференция, посвященная, кажется, проблемам внедрения вычислительной техники в маломасштабном производстве. Нина любила такие командировки, когда не надо добиваться деловых встреч, высиживать длинную очередь в приемных, терпеливо выпрашивать резолюцию или обыкновенную, ни к чему не обязывающую подпись. Она тогда сразу настроилась погулять по старому городу, посмотреть новые фильмы, пошнырять по магазинам. Предложила свой план и соседке по номеру.
– С утра не жрамши, – сказала та, – идем-ка сначала в ресторан, как следует заправимся. А потом и погулять не грех.
В ресторане к ним подсели два майора, начали знакомиться, напропалую ухаживать. Нина настороженно подобралась, но Марго ей шепнула: «Не куксись, ты в командировке, надо расслабиться». И Нина расслабилась. Чего, в самом деле, разыгрывать синий чулок? Ребята ничего от них не требовали, такие же, как и они, командированные, киснут от скуки, а в компании всегда интересней…
И все, действительно, получилось здорово. После ужина за майорами пришла «Волга», и они всей компанией поехали смотреть Печерский монастырь. Пока ехали, из Пскова от кого-то кому-то в Лавру последовал звонок, и компания была принята, как говорится, на высшем уровне. Наместник настоятеля, тридцатилетний красавец с черной окладистой бородой и такими же черными вразлет бровями, ждал уже гостей и встретил их с доброй улыбкой и с подчеркнутым чувством собственного достоинства.
Печерский монастырь, в отличие от других культовых сооружений, построен не на возвышенности. И если ехать к нему со стороны Пскова, то кажется, что он вообще стоит в овраге. Это ощущение осталось у Нины еще и потому, что ее поразили своей красотой вдруг выплывшие из-за горизонта густо-синие, усыпанные звездами луковицы собора. В ровном свете угасающего дня они были настолько неожиданны в окружении современных зданий, настолько гармоничны в своем сочетании, что Нина остановилась и обмерла.
– Господи, – сказала она, прижав ладони к лицу, – какая сказка!
И то ли благодаря этому непосредственному восклицанию, то ли своей внешности, она сразу завоевала внимание святого отца, сопровождавшего гостей по достопримечательностям Лавры. Рассказывая о соборе, о том, сколько было затрачено сил и средств на восстановление его убранства после фашистского нашествия, наместник уже обращался только к Нине, даже подавал ей руку, когда они спускались в прохладное подземелье для осмотра вековых захоронений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81