И по отношению к товарищам, и по отношению к себе.
Ефимов все понял: Волков подсказывал ход. Бросал ему спасательный круг, вооружал аргументами для усыпления совести. Все логично, все убедительно. Но дело в том, что Ефимов не сомневался в случившемся. И ни черта ему не показалось. Он был на все сто уверен о своей вине. Подсказанные Волковым аргументы могли быть убедительными для кого угодно, но только не для Ефимова. Что бы он ни думал, что бы ни говорил, он всегда будет знать истину и будет знать, что любое отклонение от нее – это ложь. Бесчестие остается бесчестием, в какие бы одежки его ни рядили, какими бы румянами ни подкрашивали. Правда одна.
– Одежду тебе принесли, одевайся. – Волков открыл дверь, кивнул, и медсестра внесла в палату повешенный на плечики повседневный мундир, который Ефимов оставил перед вылетом в раздевалке. – Поедем сначала к командующему войсками, затем к заместителю Главкома… Не говори сейчас ничего. Подумай.
Как только они сели в машину, уазик круто развернулся и набрал скорость. За время пребывания высоких гостей в гарнизоне все дороги и дорожки были выровнены бульдозером, укатаны катком. Никаких колдобин, никаких ям. «Оказывается, можно…»
Возле столовой в машину подсел Новиков. Волков заволновался, видимо, почувствовал какую-то слабину в своей позиции, неуверенность. Знал, что комиссар не поддержит его в сомнительной ситуации.
– Как самочувствие? – поинтересовался замполит.
– Неважное, Сергей Петрович, – сказал Ефимов, глядя на Волкова.
– Надо было лежать, – твердо сказал Новиков. – Зачем вставал? Начальству нужен? Сами придут.
– Не пыли, Сергей Петрович, – остановил его Волков, – Ефимов о другом… Сомнение у человека появилось. Ему, видишь ли, показалось, что наскочил он на птиц, промахнув запрещенный эшелон. Казнится, считает себя виноватым в гибели самолета.
– Подымем самолет, проверим, – сказал Новиков, не отводя взгляда от лица Ефимова.
– Вот и я о том же! – обрадованно повернулся на переднем сиденье Волков. – Потерпи. Установим наличие факта, тогда и переживай. Тогда и повиниться не грех.
– Да нет у меня сомнений, – устало сказал Ефимов и умолк. Ему расхотелось все объяснять сначала, расхотелось вообще говорить с кем бы то ни было.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул Волков. Он слова Ефимова понял как отказ от намерения раскрыть руководству правду о гибели самолета.
Из машины вышли у свежевыкрашенного одноэтажного домика. В нем когда-то жили командир и его заместители. Потом все они переселились в новый двухэтажный дом, а старый щитовой отремонтировали, обставили изысканной мебелью, и теперь здесь принимают высокое начальство.
– Подожди, – придержал Волков Ефимова, – я доложу командующему.
Как только он скрылся, Новиков взял Ефимова под руку, промял ногою снег у крыльца.
– Я не знаю, что тебе посоветовать, – сказал он. – Если сомневаешься…
– Да нет же, Сергей Петрович. Никаких у меня сомнений нет.
– Тогда не знаю… Жаль, конечно. Такое совершили, и коту под хвост. Жаль.
– Новичку простительно, – Ефимову хотелось найти для себя слова побольнее, – а тут летчик-снайпер, командир эскадрильи… Обделался, как младенец. По самые уши… Не сочувствуйте мне, Сергей Петрович. Все, что заслужил, я должен получить.
Новиков поморщился, как от зубной боли.
– Я и о других думаю. Им-то за что?
О других и Ефимов думал. И – это было мучительно. Он вошел в комнату, где его ждал командующий поисками округа. Изразцовая печка щедро источала тепло, пахло новыми обоями.
Бесшумно ступая по мягкому ковру, генерал поздоровался за руку, справился о самочувствии, высказал удовлетворение по поводу благополучного катапультирования.
– Говорят, летчики не любят катапультироваться?
– Хорошего мало, товарищ командующий.
– Это верно, – согласился генерал и сразу переключился. – Чем вы объясняете причину успеха вашей эскадрильи?
Ефимов разочарованно вздохнул. После слов «чем вы объясняете причину» он ждал иного продолжения и уже готов был к тому ответу, который сразу освободил бы его от двусмысленности. Но командующего интересовала причина успеха.
– Я не считаю, товарищ командующий, этот успех полным. – Ефимов заметил, как напрягся Волков. В глазах командующего, наоборот, что-то помягчело и сменилось искренним интересом. – Мы могли и в воздушных поединках сохранить самолеты.
– «Противник» превосходил вас втрое, – возразил генерал, – тут уже объективный фактор…
– Простите, товарищ командующий, но я не согласен. В данном случае сказалась недоученность личного состава. – Заметив, как командующий посмотрел на Волкова, Ефимов не стал вдаваться в подробности методики обучения, не стал говорить о наслоившихся за многие годы элементах перестраховки, сдерживающих стремление летчиков к инициативе и творчеству, объяснил просто: – Нам не хватило времени, не все успели сделать, что задумали.
Командующий помолчал, достал из кармана миниатюрный футлярчик для лекарства, вытряхнул из него какую-то таблетку, бросил в рот, запил водой из стакана.
«Если не спросит, говорить не буду», – решил Ефимов, увидев гримасу на лице генерала. Видимо, лекарство было не очень приятным на вкус.
– Как вы считаете, – заговорил командующий снова, – можно обучить весь полк летать на таком уровне, как ваша эскадрилья?
– Можно, товарищ командующий, – тут Ефимов не лукавил. – Если кое-что поменять в методике обучения, задачу эту можно решить в короткий срок.
Командующий повернулся к Волкову.
– Разделяете это мнение?
– Так точно, – отчеканил Волков.
– В таком случае, готовьте обстоятельный доклад. В канун летнего периода заслушаем вас на военном совете.
– Есть, готовить доклад, – вытянулся Волков.
– Завтра с утра разбор, – командующий протянул руку Волкову, затем Ефимову. И снова, как при первой встрече, посмотрел на него хитровато-сощуренными глазами: мол, мы-то с тобой знаем все, а они пусть думают, что хотят.
– Разрешите, товарищ командующий, доложить? – Ефимову показалось, что он нашел пусть не самый лучший, но хоть какой-то выход из создавшегося положения.
– Пожалуйста, говорите, – разрешил генерал.
– В успехе эскадрильи, товарищ командующий, меньше всего моих заслуг. – Он сделал вид, что не заметил жестов Волкова. А тот и глазами и бровями приказывал молчать. – Еще и года не прошло, как я назначен на должность комэска. Я у подчиненных учился больше, нежели они у меня. И если нам что-то удалось на этих учениях, это их заслуга, а не моя.
– В заслугах мы как-нибудь разберемся, – улыбнулся командующий и кивнул: всё, свободны…
Заместителя Главкома они нашли на командном пункте. Вместе с другими генералами и офицерами он прослушивал магнитофонные записи, на которых были зафиксированы команды, поставленные в воздухе задачи, доклады о боевой работе, другие переговоры. Слушая записи, члены проверочной комиссии одновременно просматривали разложенные на столах материалы объективного контроля. Как понял Ефимов, здесь шла интенсивная подготовка к разбору учений.
Волков что-то шепнул одному из офицеров, тот подошел к заместителю Главкома и тоже что-то шепнул ему на ухо. Генерал кивнул, дослушал до конца записанную на пленку перебранку летчика с офицером наведения и объявил «перекур».
– Держись как с командующим, – сказал Ефимову Волков. – Курс ты выбрал правильный. Если не спросит, сомнения свои оставь при себе. Был «бой». При таком напряге что хочешь может показаться.
Слова Волкова не пробивались к сознанию Ефимова. Повторяя придуманную версию, Иван Дмитриевич, видимо, сам в нее поверил и уже не сомневался, что именно так думает и Ефимов, поэтому говорил бесстрастно, бубнил на одной ноте:
– Сомневаться каждый волен, но пока наши сомнения не станут убеждением, пока не подтвердятся доказательствами, их надо держать при себе.
– Иван Дмитриевич… У меня нет сомнений, – тихо, но твердо повторил Ефимов. – Я четко зафиксировал высоту снижения.
Волков кашлянул и растерянно посмотрел на заместителя Главкома, тот встал из-за стола и шел в их сторону.
– Ефимов, я прошу тебя… – только и успел сказать Волков, потому что генерал был уже рядом и, по-доброму улыбаясь, протягивал руку.
Заговорил он ровно, спокойно:
– Вы нам несколько перепутали замысел, товарищ майор. На заключительном этапе мы рассчитывали вместо вашей эскадрильи ввести свежие силы. Предполагалось, что наземные средства ПВО доконают вас… Потом переиграли замысел и те самые свежие силы бросили против вас. Решили до конца испытать вас на прочность. Справились вы с этой задачей успешно. Хотя признаюсь: грешен. Не верил. Не в вашу пользу была обстановка. Так что честь и хвала. Подробнее обо всем мы поговорим завтра на разборе. Как себя чувствуете после катапультирования?
– Нормально, товарищ генерал-полковник.
– Степень усталости нас тоже интересует. Работа была нелегкая. Вам следует отдыхать. Я бы не стал беспокоить, но возникла необходимость уточнить детали последнего перехвата. Некоторые показатели объективного контроля не стыкуются с докладами наземного наблюдения. А что, если не птицы виноваты в аварии самолета? У нас есть данные, что ни одна стая, ни одна особь в районе полетов не превышала эшелон в восемь сот метров.
– Разрешите доложить, товарищ генерал-полковник? – Больше Ефимов не считал нужным молчать. И так уже… Сразу надо было, с порога, чтобы не ставить заслуженного и уважаемого человека в глупое положение. Ведь ему сейчас придется резко менять оценки, отношение, тон в разговоре. Сразу надо было, сразу. Не откладывая.
И Ефимов заговорил, не ожидая разрешения. Заговорил торопливо и, как ему казалось, путано. Словно боялся, что его остановят и не дадут высказаться. На самом деле это был профессиональный доклад с безошибочно отфиксированными параметрами полета – высота, обороты двигателя, скорость, тангаж, дальность до точки, время. Он называл все цифры настолько точно и уверенно, что для сомнений не оставалось ни малейшей лазейки. За время, прошедшее после катапультирования, его подкорка, подобно компьютеру, подсознательно проанализировала не только причину катастрофы, но и возможные варианты ее предотвращения. Не задумываясь, будто перед ним лежал учебник, Ефимов пункт за пунктом доложил, как обязан был действовать в сложившейся ситуации.
– Что помешало вам сделать все это своевременно? – В голосе генерала угадывались досада и раздражение – нормальная реакция нормального человека.
– Я полагаю, самоуверенность, – не стал щадить себя Ефимов. Хотя мог сослаться на усталость, на увлечение боем, на желание во что бы то ни стало сбить мишень. Все это действительно было, но ни в коей мере не оправдывало его. Он мог, но не сделал.
Генерал грустно и расстроенно качнул головой – все эти сведения не укладывались в его сознании.
– За откровенность – спасибо. Завтра доложите проверочной комиссии. А сейчас – в медпункт.
Воздух в помещении КП был прокуренным и спертым: здесь никогда не скапливалось столько народа. Даже вентиляционная система не справлялась с плавающим под потолком дымом. И когда вышли на свежий морозный воздух, Ефимов остановился и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. До головокружения. Волков молча прошел мимо него к машине и громче обычного хлопнул дверцей. Поскольку приглашения сесть в кабину не последовало, Ефимов задернул молнию до самого подбородка и пошел пешком. Но Волков окликнул его и уже не пригласил, а приказал сесть в машину.
До медпункта он не проронил ни слова. И Ефимову сейчас меньше всего хотелось заново начинать объяснения. Дело сделано. Слова уже ничего не могли ни убавить, ни прибавить.
Когда машина притормозила у медпункта, Волков все-таки не сдержался.
– Вы сами подписали себе приговор, Ефимов, – бросил он через плечо. – Способный летчик, толковый командир… Такие перспективы открывались… Глупо.
«Наверное, глупо», – думал Ефимов, лежа с закрытыми глазами. На тумбочке стыл ужин, красовался огромный апельсин (откуда он здесь?), лежали свежие газеты. Ничто не волновало. Не было никаких желаний. Даже думать не хотелось. Вертелись, правда, какие-то обрывки старых мыслей. Но они уже были бесформенные и холодные, как остатки сгоревших листьев – не обжигали, не вызывали тревоги. Пепел былых костров.
«Хорошо, что Нина ничего об этом не знает… Хорошо, что ее нет рядом…» Вспыхнуло и угасло некое подобие радости.
Потом он увидел Нину во сне. Летнюю, солнечную, и свободном сарафане с обнаженными плечами, с букетом полевых цветов. Она, осторожно балансируя, шла по железнодорожному рельсу, шла, не глядя под ноги, нащупывая босыми ногами блестящую поверхность металла, и улыбалась, ожидая похвалы за ловкость. А он не торопился хвалить ее, просто любовался и манил за собой. Но оказалось, что Нина идет по бегущей резиновой дорожке Пулковского аэропорта. И эта дорожка не приближает ее к нему, а уносит все дальше и дальше…
– Подожди! – крикнул он. – Я сейчас!
Крикнул и проснулся от звука собственного голоса. Возле койки с раскрытой газетой в руках сидел Руслан.
– Силен ты спать. Я уже полчаса жду, – сказал он.
– Я что – вздремнул? Который час?
– Девять вечера.
– Хорошо вздремнул. Несколько часов кряду.
Спал он, видимо, крепко – не слышал, когда из палаты убрали застывший ужин, переставили в другой угол кислородный баллон и штатив для капельницы. Значит, спал нормальным здоровым сном.
– Не знаешь, зачем меня держат медики? – спросил Ефимов.
– Обычное дело. После катапультирования положено полное обследование. Не будет жалоб, завтра выпустят. Иначе – в госпиталь.
Руслан сложил газету. Интересно, он уже все знает или признания Ефимова пока еще не стали предметом всеобщего обсуждения? Поймет или не захочет понять?
Несмотря на то, что Руслан раньше всех своих ровесников стал командиром звена, чем-то он был все равно не удовлетворен, чувствовалось, что его постоянно что-то гложет.
– Чего нахохлился? – спросил Ефимов напрямую. – Чем недоволен? Говори.
– Завидую Коле Муравко, – Руслан грустно улыбнулся и знакомым движением пятерни закинул упавшие на лоб волосы. – По-доброму, конечно, завидую. Я, знаешь, написал письмо флотскому кадровику. Во сне вижу корабль, море, по вертикали взлетаю… Все время думаю: если не вернусь в морскую авиацию, что-то главное в моей жизни пройдет мимо. Мой однокашник, который остался на крейсере, письмо прислал. Уже орден получил. А летал он слабее меня. С вопросами ко мне все бегал… Хочу вернуться на корабль. Как думаешь, отпустят?
Так вот в чем дело. Вот чего ему недостает. Морской романтики. А может, ордена? Может, думает, что там ордена вешают всем подряд?
– Кажется, Чиж или кто-то другой – не помню – говорил, что счастье не в награде за доблесть, а в самой доблести.
– Коля Муравко тоже будет выдавать такие сентенции, когда станет Героем Советского Союза. Однако не отказался от предложения стать космонавтом, хотя с полком был связан покрепче нашего. И дело свое любил самозабвенно… – Руслан помолчал и убежденно закончил: – Да нет, стать в очередь за Золотой Звездой никто не откажется. Даже если годами ждать надо.
– Упрощаешь, Русланчик.
– Хочешь сказать: «А вот я же отказался?..» Ты, Федя, уникум. Ты не в счет. – Он резко подвинулся к Ефимову и посмотрел ему в глаза. – Ходят слухи, что ты и за самолет взял вину на себя. Это правда?
Значит, все-таки слухи ходят. Кто-то из тех, кто присутствовал на КП? Или Перегудов? Впрочем, теперь и сам Волков мог сказать.
– Да, Руслан, я виноват.
– А наземные посты наблюдения не подтверждают. Момент катапультирования теодолиты зафиксировали выше тысячи метров. Не обижайся, но ты свалял крупного дурака. Зачем? Ради чего? Обидно. Говорят, когда ты сбил вторую радиомишень, заместитель Главкома при всех сказал: «Этот парень заслуживает самой высокой награды». Чем теперь все кончится – никто не знает. Угроблен такой самолет. За это по головке не гладят…
– А ты бы на моем месте?..
– По крайней мере, подождал бы. Поднимут самолет, проверят показания… Виноват так виноват. Никто бы тебя не упрекнул за это.
– Это всего-навсего отсрочка на несколько дней. Что изменится?
– Не скажи. Сейчас это выглядит, как вызов всем, как выходка самовлюбленного эгоиста: плевал я на ваши заботы, лишь бы не пострадала моя честь. Все так думают.
– Врешь! – Ефимов почувствовал, как в нем закипает злость. Он знал людей, с которыми летал в одном небе, любил их за честное отношение к своему делу, верил и сам дорожил доверием, которое оказывали ему. Слова Руслана звучали оскорбительно по отношению к товарищам. Да, Ефимова многие не поймут. Но не за то, что он признал свою вину. Не поймут, как мог допустить такую банальную ошибку, как мог так бездарно загубить самолет. За это он готов принять и гнев товарищей и осуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81