Ведь ты не боя искал, а смерти. Это тебе за Грагу.
Только Шулла, похоже, не слышал ее, умер. Эйле и Бату не стали мешкать и потихоньку, ползком двинулись прочь от этого места. Их не искали, видно, поверили Шулле. Они отошли подальше, переночевали. А утром Эйле снова услышала зов Старика. С тех пор он указывал им путь. Так они и шли, пока не повстречали братьев.

Глава 4
ВСТРЕЧА

Бату не многое мог добавить к рассказу Эйле. Прожил он в клетке дольше и тоже ничего, кроме клетки, не помнил. Так же посещала его ежедневно женщина по имени Грага, но не та, что ходила к Эйле. Приносила пищу, обучала грамоте и закону Улле. Про внешний мир рассказала сама, не дожидаясь вопроса; а про то, что Бату – выродок, молчала. Мучили Бату еще сильнее, чем Эйле. Он приподнял волосы со лба, показал квадратный шрам. Тронул его пальцем и сказал:
– Здесь мягко. Кости нет. Сюда мне железные нити врастили. Года два или три я с ними лежал. Потом вынули…
В беседах, в тепле дни летели быстро. Вот уже морозы стали слабеть. Никто не тревожил их по-прежнему; они ждали весны.
Однажды залетел в нору порыв поганого ветра – удушки. Пламя в очаге затрепетало и погасло. Все четверо выбрались наружу – глотнуть воздуха и подождать, пока выйдут из норы дым и ядовитый смрад. Походили туда-сюда по снегу. Снег недавно выпал свежий. Вдруг Орми заметил незнакомый след. Большая двуногая тварь прошла у зимовья полдня назад. Ступня трехпалая, острая пятка, пальцы длинные и корявые, на каждом по семь коготков. Орми позвал брата и сказал:
– Гляди. Такого еще не встречали. Вот уж чудище!
– Нюхал след? – спросил Энки, помолчав.
– Нет. – Орми нагнулся, потом резко отпрянул и сел, побледнев.
– Ну, что?
– Худо, брат. Дрянной запах – Орми чихнул – Хуже некуда.
Энки подумал немного и сказал:
– Надо пойти по следу, узнать, далеко ли чудище и куда направляется. Вот только не знаю, брать ли тебя с собой. Неохота Бату и Эйле одних оставлять.
– Давай я по следу побегу, а ты тут посидишь. Очень уж любопытно взглянуть на эту гадину.
– Вряд ли ты ее догонишь, а догонишь – едва ли вернешься живым. Слишком уж след нехорош. – Энки покачал головой. – Ты останешься, я пойду.
И зашагал по колено в снегу, куда вел след – за угол скалы и вверх по склону каменистой гривы.
Эйле подошла к Орми, стала с ним рядом.
– Куда он?
– Да вот… След нашли непонятный. Энки пошел разведать, вдруг какая опасность…
– След? Где?
– Да вот же, у тебя под ногами. Эйле взглянула на след.
– Да… Кто-то здесь прошел. Но ведь в лесу, наверное, много всякого зверья ходит.
– Это не зверь. Нет таких зверей.
– А откуда ты знаешь? Ты ведь его не видел. Может, это самый обычный зверь.
Орми рассмеялся.
– Ну и ну! Обычный, говоришь? Это с семью-то когтями на каждом пальце? Сразу видно – не лесной ты житель. Знаешь, Эйле, тебе не мешало бы научиться разбирать следы. А то пропадешь. Следы – они вроде букв…
– А ты все-все следы знаешь? – Эйле искоса посмотрела на Орми и чуть улыбнулась.
– Понятное дело. – Орми выпятил губу. – И по запаху могу сказать, когда прошел зверь, был ли голоден, ну и…
– По запаху?! – Эйле вытаращила глаза, потом прыснула со смеху. Орми слегка надулся.
– Ничего смешного. Например, вот этот след оставила неведомая тварь, опасная и злая. Раньше в лесу такие не водились. И скорее всего, она не просто так здесь гуляла, а искала кого-то… может быть, нас.
Побродили еще немного вокруг и вернулись в нору. Воздух стал чище. Развели костер, сидят, ждут Энки. Ждут весь день и половину ночи. Вдруг Эйле говорит:
– Я слышу голос.
Замолчала, закрыла глаза. В забытье она на этот раз не впала, наморщила лоб, приготовилась слушать… И заговорила негромко, глуховатым голосом. Сначала все шли непонятные слова, потом вдруг речь стала ясной:
– …грагатунган будет прекрасен мой лик где моя метка кому я ныне лицом подобен время на месте друга примите о дети Имира ведь я так похож…
Речь оборвалась, как будто обрезанная ножом.
– Чей это был голос? – спросили хором Бату и Орми. Эйле ответила, запинаясь:
– Н-не знаю… Кажется, ничей. Что-то бесплотное… странные слова… злой ветер нашептал… в них не было смысла.
Утром, на рассвете, вернулся Энки. Влез в нору, сел у огня и молчит.
– Ну, что? – спрашивает его Орми.
– Да ничего. – Энки пожал плечами.
– Узнал что-нибудь?
– Ну как тебе сказать… Ничего важного. А как у вас?
Орми, Эйле и Бату недоуменно переглянулись. Потом Орми спросил:
– Куда след-то пошел?
– След? Туда, в горы. Я бежал, бежал, думал – догоню. Но не догнал. Ну и вернулся.
– И не узнал даже, что это за тварь была?
– А как? Говорю же – не догнал. Но я вот что подумал. Может, это птица? Трехпалый след ведь только у птиц.
– Хороша птица. Семь когтей.
– А что? Я вспомнил, мне рассказывали, есть такая редкая птица. Э-э… когтянка. Большущая. Но она на людей не охотится.
– Ах, не охотится? А запах? – Орми начинал сердиться. Бату удивленно покачивал головой. Эйле молча смотрела на огонь.
– Ну что запах. Обычный. По-моему, даже неплохой.
Сказав это, Энки бросил на Орми странный, настороженный взгляд. Орми пробормотал сквозь зубы:
– Запах был злой. Запах врага.
Энки задумался, потом быстро закивал:
– Да, конечно. А знаешь почему? Эта самая когтянка, она точно людей не кушает, но она зато этих копает… земляных…
– Червей, что ли?
– Ну да. Которые кровь сосут.
– Упырей?
– Во-во.
– М-да… Ну и кто же тебе рассказал про эту когтянку?
– Как кто… В родном племени рассказали.
– Ты врешь! – выкрикнула вдруг Эйле. – Ты что-то скрываешь!
Энки резко повернулся и уставился на девочку.
– Скрываю? Как же я могу от тебя что-то скрыть, если ты читаешь мысли? Попробуй, это так просто. Залезь ко мне в голову.
– Не хочу.
– Ну давай. Закрой глаза. Попытайся выйти из своего тела… – Энки заговорил возбужденно, с каждым словом голос его становился все громче. Он потихоньку придвигался к Эйле. Та вдруг отшатнулась и вскрикнула:
– Покажи руку!
Энки ответил:
– Зачем? Разве ты не знаешь, что у меня нет кисти на левой руке?
Он вытянул руку над очагом. Все молча уставились на культю. Потом Эйле бросила взгляд на потолок и закричала. Бату сказал:
– У тебя и вправду нет кисти, но тени ты отбрасываешь многовато… Оборотень!
На потолке дрожала трехпалая тень.
Орми выхватил нож, но прежде, чем он успел нанести удар, тело Энки обмякло, расползлось, лопнуло и потекло. От лужи повалил пар, миг – и от оборотня следа не осталось.
– Как же так… – Эйле заплакала. – Никому нельзя верить… Ничему… Все, что мы видим, весь мир – тени, призраки… Все обман… Где теперь Энки?
– Не плачь. – Орми неуклюже положил ей руку на плечо. – Все ничего еще… Вон как быстро мы его раскусили. Они нас боятся.
– А Энки? Он вернется? – Эйле подняла заплаканное лицо. Орми моргнул и не ответил.
Они сели поближе к огню, прижались друг к другу, чтобы не было страшно.
Прошло полдня, вдруг смотрят – опять Энки лезет в нору. Орми взял головню из костра, в другой руке меч. Бату замахнулся копьем. У Энки голова и плечи внутри норы, остальное – снаружи. Глянул он на них да как заорет:
– Вы что, очумели, болваны? Ослепли? Это ж я!
– Это он! – радостно вскрикнула Эйле. – Это он!
– Ладно, влезай. – Орми швырнул головню обратно в очаг.
– Мозги вам, что ли, отшибло от страха? – ворчал Энки, отряхивая снег с одежды и пристраиваясь к огню. Потом потянулся погреть руки. Тень от культи была обычная. Орми и Бату с облегчением вздохнули.
Энки тем временем начал рассказывать:
– Эта трехпалая тварь неспроста сюда приходила. След совсем немного шел по склону на юг, потом повернул к востоку, а потом и вовсе на север, обратно. Чудище кружило здесь всю ночь, пока мы спали. А потом сдохло – хотите верьте, хотите нет.
– То есть как – сдохло?
– А вот так. Пойдем, я вам тушу покажу. Уж такая гадина! Прямо как паук. Руки-ноги длиннющие, по две коленки, по два локтя на каждой. Вся в чешуе и волосках. Мощная тварь, быстрая. Не хотел бы я встретиться с ней с живой. Ну, пошли, пока не стемнело.
Вылезли из норы, бредут следом за Энки. Вдруг Бату говорит:
– Почему ты сказал «пока не стемнело»? Ведь еще половины дня нет.
Энки хмыкнул, не оборачиваясь:
– Ты, Бату, в своей клетке небось дни не считал, времени совсем не чувствуешь. Как же нет половины дня, если я утром ушел и целый день бежал по следу? Вот-вот начнет смеркаться.
Орми так и обомлел. Рука сама потянулась к мечу. Энки тоже почуял – что-то не так, встал, обернулся. Орми сказал:
– Энки, мы тебя ждали день, ночь и еще полдня – вот сколько. Оборотень ты, а не Энки. Ну, да я тебя не боюсь. Сразись со мной, коли не трусишь.
– Сам ты оборотень! Чтоб ты пропал! Чего вы на меня уставились? По-вашему, я времени счета не знаю? Как это я мог ночи не заметить? Да будь я трижды оборотень, время-то для всех тварей одно!
– Кто его знает… может, и не одно, – пробормотал Орми, а Эйле сказала:
– Он не оборотень. Правда. Я бы почувствовала. Это Энки. И он не врет.
– Фу-ты! – Орми сел в снег, обхватил голову руками. – Как же ночь могла пропасть? Да еще и полдня в придачу.
Энки тоже растерялся. Сел рядом.
– Может, я заснул, сам не заметил как? Нет, не спал я. Весь свой путь помню отлично. И никакой ночи не было. Один раз только на миг все как будто потемнело… Ну, я тряхнул головой, снова стало светло. Подумал, это я воздуха дурного утром надышался. Бывает такое от дурного воздуха.
– Тайна здесь какая-то. – Орми покачал головой, – Все не просто.
Эйле вздохнула.
– Откуда нам знать, какие силы служат нашим врагам. Может, они и над временем властны. Помню, Грага мне говорила: чтобы замысел Улле осуществился, время должно повернуться вспять… Ой, ладно, пойдем смотреть на чудище.
Вот и трехпалые следы, рядом – следы Энки. У чудища один палец длиной со ступню человека. Немного прошли по этой тропе, видят – на поляне примятый снег. Энки встал как вкопанный.
– Да что же это такое! – Энки с досады взмахнул руками. – Ведь дохлое оно было, дохлое! Холодное, не дышало, сердце не билось! Уж я дохлую тварь от живой умею отличить. Я по ней ногами ходил!
Стали разбирать следы на поляне. Чудище, полежав мертвым, встало и пошло дальше на север. Налево, к зимовью, направились два следа. Один – Энки, другой – оборотня. Были они одинаковые, никак не отличить, даже по запаху. Только один след посвежее – утренний, а другой – вчерашний.
Делать нечего, пошли обратно. У самой норы Эйле вымолвила:
– С чем-то неведомым мы встретились. Тварь бессмертная, тела меняет, как одежду. Ходит кругами, время с пути сбивает, принимает любой облик. Могучий враг.
– Знать бы, кто такой… – пробормотал Орми.
– А вдруг… – Эйле на миг замешкалась. – Вдруг это тот… некто из страны Марбе, которого так боялся Шулла?
– Марбианин! – воскликнул Орми. – Ну конечно! «Скитаются по телам и оживают где хотят». Помнишь, Энки, мы не поняли этих слов?
– Точно. – Эйле ткнула Орми пальцем в грудь. – Ты прав. Все сходится. Кроме одного. – Тут она чуть улыбнулась. – Он не смог нас обмануть, хотя должен быть всемогущим.
До самой весны в зимовье было тихо. Наконец дождались первой оттепели. Пришла пора отправляться в путь.
На первом же переходе они опять наткнулись на трехпалые следы. Энки сказал:
– Этот паук из Марбе, похоже, всю зиму вокруг нашей норы бегал.
– Если он враг, почему он нас не убил? – спросил Орми.
– А вдруг он и сейчас на нас смотрит… – прошептала с ужасом Эйле. – Из-за той скалы, или… прыгает по сосне, притворившись белкой… Разве нас трудно убить? Но он медлит, чего-то ждет. Подслушивает, хочет выведать какую-то тайну… Или чтоб мы указали ему путь к Старику.
– А ведь мы укажем, – усмехнулся Энки. А Орми помолчал и сказал:
– Неправда. Мог бы убить – убил бы. Да и Старика разыскать ему, наверное, нетрудно. Я думаю, он все-таки нас боится… почему-то. Может, он что-то о нас знает такое, что нам самим пока неведомо.
Два дня шли на восток. Кругом уже все журчало, слева в горах грохотали лавины. На проталинах торопливо прорастал первоцвет-смрадник, с хрустом лопались тяжелые бутоны, распахивались бледные цветы. От цветов несло гнилью, над ними роились синие мухи.
На третий день Эйле повернула в горы.
– Уже близко! Так хочется поскорее дойти! Нам бы крылья…
Под ноги она почти не смотрела, то и дело поскальзывалась на замшелых камнях, но сразу же поднималась и бежала вперед.
Вдруг внизу, позади, раздался голос:
– Эй, постойте! Я с вами!
Голос был спокойный, открытый, ему хотелось верить. Но Энки и Орми помнили, как учила их Ильг: верь только тому, кто говорит «хочу потроха из тебя выпустить», другие ж, скорее всего, лгут. Эйле спрятали за камень, сами, с Вату вместе, пригнулись, подались вперед, приготовили луки. Энки тетиву натягивает культей, стрелу придерживает зубами. Ждут. Под ними внизу – каменная россыпь, огромные валуны и тощие кустики.
Вдруг увидели: пробирается между камней человек. Не молодой, не старый, двигается уверенно. Одежды гуганские. Лицо как будто не злое. А главное – безоружен.
– Это, по-моему, выродок, – сказал Бату. – Если не оборотень, конечно.
Эйле выглянула из-за камня, вгляделась пристально в незнакомца и, немного запинаясь, сказала:
– Кажется, он наш… свой… сын Имира. Да, это друг.
– Говоришь ты как-то неуверенно, – сказал Орми.
– Не знаю… Нет, я уверена. Точно. Постойте, я вспомнила! – Эйле вдруг заговорила возбужденно и быстро, совсем как во время припадка. – Почему я не вспомнила раньше? Я знала это всегда. Это было во сне, давно, я жила еще в клетке… Я говорила со Стариком, и однажды мне показалось, что я вижу кого-то за его спиной. Лица людей. Там были вы, Орми и Энки. И там был этот незнакомец. И другие, кого мы еще не встретили. И я увидела путь, два пути, неизбежные, как два узких моста над пропастью. Они ждут нас… Этот человек наш друг, он должен был найти нас, без него мы не сумели бы спуститься на дно… Ой, что я говорила? – Эйле смущенно опустила глаза и покраснела. – Опять это со мной… Я сумасшедшая.
Человек приблизился. Влез на последний выступ. Вот он уже рядом с ними.
– Ну, наконец-то, – сказал незнакомец. Он улыбался и тяжело дышал. – Догнал я вас все-таки. Меня Аги звать. Я из Гугана, из Хаза. Вы ведь выродки? Я не ошибся?
– Мы-то выродки, – нахмурившись, проговорил Орми. – А вот ты кто такой?
– Я? О, это так сразу не скажешь! – Мужчина рассмеялся, покачал головой. – Надо же, четыре выродка вместе! Такое богатство… Знаете, сколько дают люди Сурта за одного выродка?
– Ты вот что, давай покажи руку. Языком молоть всякий умеет.
Аги показал ладонь. Там, где полагалось быть метке, кожа была чуть темнее.
– Ого! – Аги удивленно поднял брови. – Опять появилась. Прямо чудеса. Что такое со мной происходит, не знаю.
– Ну, ладно, – сказал Энки. – Сделаем, пожалуй, привал. А ты нам все по порядку расскажешь: кто такой, как сюда попал и зачем шел за нами.
Сели, развели огонь. Аги не пришлось тянуть за язык: как начал говорить, так до вечера рта не закрывал.
Родился Аги в небольшом селении неподалеку от Хаза, на севере Гугана, где чахлый лесок переходит в пустынную тундру. Родился, как и все, с меткой, с детства трудился в копях, добывал под землей железо. Жизнь серая, бездумная. Народ злой, каждый сам по себе. Соседа со света сживешь – вроде тебе воздуху больше. Драки, доносы – все казалось обычным, задумываться было лень.
Командовал рудокопами менхур под номером… Аги забыл номер. Кто такой менхур? О, это премерзкое существо. Менхуры водятся на северо-западе Гугана, а также за Стеной в стране, называемой Хуррианом. Их еще зовут головастиками. У них огромные круглые головы, лысые и глянцевые, глаза выпученные, взгляд липкий и долгий. Менхуры ничего не чувствуют. Они не бывают ни веселыми, ни печальными, не злятся, не радуются… В общем, кажется, что они не очень-то и живые. Потому все гуганяне менхурам завидуют. А еще больше – боятся. Боятся их оттого, что менхур – самая башковитая тварь на земле. Мозгов у него, если на вес брать, больше, чем всего остального. Такая плешивая головища на ножках. Менхур любого человека насквозь видит: знает наперед каждый шаг и каждое слово. Кое-кто думает, это чудо, а это никакое вовсе не чудо. Мыслей они не читают. Умные просто очень.
Менхуру ничего не надо, поскольку ничто не может ему принести ни боли, ни радости. Чаще всего он сидит день напролет – не шелохнется, смотрит в одну точку. Кто поглупее, говорят: это, мол, менхур думает, задачи решает. Но Аги-то знал, что это не так. Не будет за просто так думать менхур. Не станет зря мозгами скрипеть. И не то чтобы ему не хотелось думать или двигаться. Ему-то все равно. Надо – он сделает. Другое дело, откуда это «надо» берется. А берется оно часто. Что-то сидит в башке у менхура, что время от времени выводит его из оцепенения и побуждает к действию.
– Навряд ли это душа, – рассуждал Аги. – По правде сказать, я думаю, никакой души у них нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35