Существует и такая возможность: некоторые упыри теоретически могут сохранять в сознании фрагменты вневременных последовательностей. Не исключено, что такие упыри помнят о пущенных ими пузырях и при повторном проходе сознательно не пускают их снова.
– Сложновато для нас, – сказал марбианин. – Но думать – это твое дело, о Верховный Разум. А мы предпочитаем действовать. Говори же наконец, какой у тебя план.
– Излагаю план. Мы возьмем за основу Аги семьсот двенадцать. Удалим из его мозга все Улле-зависимые последовательности. Проверим и по возможности закрепим активность вневременных элементов. Потом закодируем, инкапсулируем и имплантируем ему в подсознание Улле-зависимую информацию, которая при считывании будет давать живого реального марбианина, одного из вас. Эта информация будет присоединена к Имир-последовательности в виде неактивного хвоста. В саму же Имир-последовательность будет включен небольшой фрагмент, который заставит Аги по выходе из временной петли перевести указанный хвост в активное состояние. Этот фрагмент сам по себе не будет Улле-зависимым и потому не воспрепятствует переносу в прошлое всей системы. Затем мы подключим мозг Аги к генератору информационного поля и создадим таким образом времязащитный экран. После этого мы повернем время вспять путем высвобождения всей обратновременной информации, имеющейся в накопителях в Дуль-Куге.
– Но это же все, что у нас есть! – вскричал один из оборотней, хлопнув крыльями. – Все зло за четыреста лет! Наше главное богатство!
– Вы же получите его назад, вернувшись в прошлое, – невозмутимо ответил Разум. – А во втором проходе вам уже не придется поворачивать время. Я продолжаю. Запасов минус-информации в Дуль-Куге хватит, чтобы перебросить вселенную в прошлое на пятнадцать – двадцать дней. Аги окажется в том самом месте, где он находился в соответствующий момент, но в голове у него будет новая информация. Первым делом он оживит марбианина, спящего у него в мозгу. Этот марбианин – единственный из всех слуг Улле – будет знать, что произошел возврат во времени. Все остальные ничего не заметят. Марбианин будет знать также и будущее в пределах пятнадцати дней – вернее, не само будущее, а то, каким оно было бы без его вмешательства. Кроме того, он будет находиться в подсознании Аги семьсот двенадцать, осуществляя контроль над его действиями и имея возможность выходить наружу и возвращаться. Пользуясь всеми этими преимуществами, указанный марбианин легко сумеет предотвратить гибель выродков и обеспечить их благополучную доставку к убежищу Светлого. Само собой разумеется, что опасность повторения нашего сегодняшнего совещания и нового замыкания времени будет таким образом устранена.
При последних словах Разума марбиане оторвались от потолка и, оглушительно хлопая крыльями, опустились на пол перед сросшимися менхурами. Аги теперь видел только горбатые ворсистые спины оборотней и их торчащие назад костлявые локти.
– Придумано неплохо! – сказало одно из чудовищ. – Мне это нравится!
– Но что будет со всеми нами? – спросило другое. – Мы окажемся запертыми в петле или вернемся в прошлое, забыв обо всем, что было в эти пятнадцать или двадцать дней?
– При расщеплении миров, – отвечали менхуры, – возникнет бесчисленное множество ваших личностей, каждая из которых будет ощущать себя единственной. Она и будет единственной в своем мире. Из этого множества лишь одна возвратится в главное время. Все прочие останутся в пузырях. Но вам это принесет только положительные эмоции, поскольку каждый пузырь есть полное и вечное торжество Улле в данном отрезке времени.
– Но Светлый и выродки заметят бросок в прошлое! Они сразу поймут весь наш замысел!
– Заметят не выродки, а только малая часть их разума, подсознание. Это совсем не одно и то же. Выродкам очень сложно извлечь полезную информацию из своего подсознания. На деле они так же, как и вы, ничего не почувствуют и не поймут. Они перенесутся в прошлое без всяких воспоминаний. Светлый, напротив, заметит смещение времени, но все наши действия от него будут скрыты, потому что он не видит движения слова Улле и его воплощений. Он видит лишь Имир-зависимые события, то есть то, что происходит в прямом и равномерном времени.
– Тогда мы принимаем твой план, – сказал один из марбиан, самый огромный. – И приступаем к его выполнению немедленно! С чего мы должны начать?
– С проверки активности вневременных информационных последовательностей в подсознании Аги семьсот двенадцать.
– Как это быстрее сделать?
– Подключите его ко мне.
Менхур-слуга, покачиваясь на коротких ножках, подбежал к Аги и приказал ему следовать за ним.
Аги с какого-то момента полностью перестал понимать смысл происходящего. Из всего разговора он уловил только, что его собираются мучить и, кажется, он все-таки заинтересовал их и не смог избежать самого страшного – науки. Его будут проверять, подключать, закреплять, имплантировать и, хуже всего, брать за основу. Аги решил при первой возможности покончить с собой, только вот представится ли такая возможность? Пока же Аги покорно побрел вслед за слугой к скамье, где восседал Верховный Разум.
– Не бойся, – сказал марбианин, – Никто не собирается тебя пытать. Ты должен сослужить великую службу нам, а заодно и Имиру. Ты вытащишь из прошлого и поможешь спасти от гибели своих братьев-выродков.
– Они мне не братья, – вяло возразил Аги.
– Не важно. Они нужны нам. Мы делаем это во имя свершения замысла Улле. Но чтобы справиться с задачей, ты должен осознать, что ты – выродок и другие выродки тебе братья. И ты это сделаешь.
Менхур-слуга вытянул из левой крайней головы Разума, из ее затылка, длинный гибкий отросток и прилепил его конец, похожий на присоску, ко лбу Аги. Тот почувствовал легкий зуд… затем последовали вспышка и совершенно нелепое, дикое ощущение безудержного разрастания головы. Но разрасталась не голова – Аги это сразу сообразил, – разрасталось сознание. Он сливался в единое целое с Верховным Разумом. И когда это произошло, он удивился, что по-прежнему ощущает себя личностью, самим собой. Потом он понял: его личность – единственная в этом сростке мозгов и тел, менхуры же – безлики и не осознают себя вообще. Но что у Аги больше не принадлежало ему и явно стало частью чего-то большего, так это его рассудок. В несколько мгновений все знания и слова вылетели из его головы, и его «я» – голое, сжавшееся в комок самосознание, душа, эмоции или что там еще – беспомощное и жалкое, могло только ощущать, как бы глядя со стороны на бешеную кутерьму чисел, слов, знаков, с немыслимой скоростью мелькавших повсюду вокруг. Знаки роились, сплетались, атаковали его «я» со всех сторон, выщипывали кусочки, лезли вглубь.
Потом Аги почувствовал, что его душа, лишенная логики и слов, оказывается, не так уж беззащитна. Есть в ней некое ядро, плотное и устойчивое, куда никак не могут пробиться наседающие знаки и символы.
Аги не знал, как долго все это длилось, потому что полностью утратил ощущение времени. Он как-то странно все воспринимал: если он мог бы думать, как прежде, он не подумал бы «меня изучают», а – «есть изучение меня». Вот так – не процесс, не состояние, а некое вневременное бытие.
Потом, когда все окончилось и он снова смог распоряжаться своим рассудком и вспомнил слова, он понял, что для такого восприятия должен был бы находиться вне пространства и времени, снаружи, в месте, которого просто нет во вселенной. Но размышлять об этом ему не хотелось, да и не до того было. Присоску ото лба отклеили, и Верховный Разум сказал:
– Имир-последовательности в основном активны, но небольшая корректировка необходима. Дальнейшее обсуждение не может проходить в присутствии Аги семьсот двенадцать.
Аги не успел опомниться, как его снова пристегнули к тележке, и он понесся вверх тем же путем, каким прибыл в обиталище Верховного Разума. Стражник, встретивший Аги наверху, отвел его обратно в тюрьму и запер.
– Меня так и не накормили! Эй! Принесите мне поесть! Я ценная для науки сущность! У меня активный хвост! – Аги барабанил в запертую дверь, но стражник остался глух к его мольбам.
Впрочем, спустя недолгое время дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась женщина с всклокоченными волосами и безумным взглядом. Вид у нее был такой, словно ее секунду назад вытащили из постели и перенесли сюда по воздуху.
Женщина растянула рот в притворной улыбке, показав кривоватые зубы, и сказала сладким голосом:
– Здравствуй, голубчик. Меня зовут Грага. Я очень добрая. Скажи мне, чего ты хочешь, и я все сделаю. Я честная, верная, преданная и готова ради тебя расшибиться в лепешку.
Аги слегка ошалел от такого поворота судьбы; впрочем, ему не составило труда догадаться, что все это – не более чем игра, ложь, даже не очень хорошо, за недостатком времени, продуманная и подготовленная. Но он решил не теряться и извлечь как можно больше выгоды из создавшегося положения.
– Я хочу есть.
– Чего тебе принести, голубчик?
Аги на мгновение задумался, потом решил – была не была! – и выпалил на едином дыхании:
– Фаршированных змей, лягушачьей икры и вороньих печенок! И земляники с медом! И кувшин свиного молока!
– Сейчас принесу, голубчик. – Она опять неприятно улыбнулась. – Чуть-чуть подожди, пожалуйста.
Грага действительно вернулась очень скоро, и – Аги сначала не поверил глазам – в руках у нее был поднос со всеми изысканными кушаньями, которые он перечислил. Аги набросился на еду и на какое-то время забыл обо всем на свете. Когда он наконец поднял глаза, то встретился взглядом с умильно улыбающейся Грагой.
– Чего ты еще хочешь, голубчик?
– Чтобы ты перестала называть меня этим словом – раз, – сказал Аги неторопливо, сытым голосом. – Во-вторых, спать.
– Мой дорогой, – томно произнесла Грага, выпячивая грудь и скалясь еще отвратительнее, – разве ты не хочешь любви?
– Любви? Ну что ж… пожалуй. – Аги зевнул. – Кстати, чего ты, собственно, от меня добиваешься?
– Я хочу, чтобы в тебе, дорогой, проснулась доброта, нежность и любовь ко всему живому. Ты такой хороший. А станешь еще лучше, если полюбишь меня.
– Полюблю, отчего же. – Аги развалился на тюфяке, почесал живот, еще раз зевнул и поманил пальцем Грагу. Та заурчала и торопливо прыгнула к нему на тюфяк.
Потом уже, когда Аги, свернувшись калачиком, неудержимо погружался в сон, Грага уселась рядом и принялась гладить его по голове заученными движениями.
– Мой дорогой, – приговаривала она. – Мой дорогой. Чего ты еще хочешь, мой дорогой?
– Спа-а-ать…
– Хорошо, конечно. Сейчас ты заснешь. А я скажу тебе волшебное заклинание… Тебе станет хорошо, как только ты его услышишь. Это старинное, тайное заклинание. Оно сохранилось с незапамятных времен. Его произносили древние, когда хотели, чтобы кто-нибудь хорошо и крепко спал и видел добрые сны. Сейчас ты его услышишь.
И Грага произнесла странным грудным голосом, растягивая слова и покачиваясь в такт удивительному ритму, заключенному в этих ни на что не похожих, древних и непонятных словах:
– Баю-баю, баю-бай, спи, мой светик, засыпай!
Заклинание подействовало на Аги мгновенно. Оно было подобно ослепительной вспышке, затмившей все вокруг – и передавшей часть своего сияния его внезапно посветлевшей душе.
Ничего подобного Аги никогда не слышал. У этих древних слов было особое звучание, оно жило как бы отдельно от смысла, и этот ритм всколыхнул в душе Аги какие-то глубочайшие, доселе никак не проявлявшиеся пласты.
Аги задрожал, из его глаз потекли слезы. Из мира вдруг исчезло все злое. И Грага тоже стала прекрасной и искренней. И он уже собрался было сказать ей об этом, но она очень пристально поглядела ему в глаза, резко встала и удалилась, бросив на прощание: «Спи, мой дорогой!»
Аги было жаль, что она ушла так скоро. Он смотрел на закрытую дверь долго-долго… И вдруг случилось чудо. Дверь стала прозрачной, и он увидел Грагу далеко, в одном из бесчисленных подземных коридоров. Она стояла рядом с чем-то невидимым, или, скорее, с чем-то таким, чего Аги не желал видеть своим новым просветленным взором. Он услышал слова Граги:
– По-моему, он уже готов. Я воспользовалась самым мощным средством – заклинанием «баю-бай». Эффект превосходный. Мне уже приходилось применять это средство, когда я работала с выродком Бату.
– Хорошо, – сказал невидимый некто. – Ты справилась с заданием и можешь просить награду. Но прежде тебе придется еще несколько дней побыть с Аги. Во-первых, закрепить успех все же не помешает, и во-вторых, потребуется некоторое время, чтобы меня успели перекодировать и подготовить к имплантации.
Аги увидел, как лицо Граги исказилось от страха.
– Зачем вы открываете мне свои секреты, господин? В чем я провинилась?
– Ха-ха-ха, – захохотал некто. – Не бойся. Дела обстоят таким образом, что я могу посвятить тебя абсолютно во все тайны, какие только у нас есть, а ты можешь разболтать их всем людям на свете. Сейчас вообще каждый может делать все что угодно. Хоть все передавитесь. Мы готовим бросок в прошлое! И все, что происходит в эти дни, все поганые события, все слова и мысли – все полетит Имиру в пасть, все окажется в пузыре. А ты, Грага ноль четыре, преспокойно вывалишься в прошлое, примерно на пять дней до этой минуты, и не будешь помнить абсолютно ничего. Вот тебе моя награда, ха-ха. Можешь распоряжаться тем, что узнала, как считаешь нужным. Получи удовольствие напоследок. Эти дни – ничьи, их все равно что уже нет, ясно? А в петле, когда время пойдет вспять, ты в миллиарде миров растаешь как дым, и только в одном-единственном проедешь назад во времени в виде бессмысленного сочетания атомов. Ну, иди, гуляй! И не забудь про Аги. Четыре дня тебе еще придется поработать, но ты не бойся, времени хватит.
Видение померкло, и Аги провалился в сон. И сон его был глубоким и безмятежным – впервые, наверное, за всю его жизнь. Перед тем как заснуть, он еще успел удивиться, что услышанное ничуть не омрачило его новообретенного блаженства.
Спустя четыре дня Аги перевели в другое помещение. Там стояли странные машины. Его облепили присосками, утыкали иголками и оплели проводами. Потом он внезапно заснул, а когда проснулся – резко и остро ощутил у себя в голове чье-то присутствие. Что-то темное и тяжелое зарылось в самую середину его «я». Аги чувствовал, что это было живое существо, мыслящее и осознающее себя. Оно как бы стало частью его души, и при этом он, Аги, не имел никакого доступа к этой своей части.
– Привет, приятель, – услышал Аги в своей голове голос незнакомца. – Мы с тобой теперь долго будем вместе. Ну-ка, посмотрим, как ты действуешь.
Левая рука Аги вдруг помимо его воли согнулась, выпрямилась, потом внезапно ударила его по лбу. Аги с ужасом смотрел на взбесившуюся руку.
– Ха-ха-ха, – заливался в его мозгу закодированный марбианин. – Забавно, не правда ли? Ну все, хватит шуток. Сейчас мы почистим тебе мозги, и я спокойно инкапсулируюсь.
Щелк! – , и память Аги стала гаснуть, не вся сразу, а большими неровными кусками. «У меня что-то сидит в голове? Сидело?.. Нет… вздор… что вздор? О чем это я?..»
В следующее мгновение он отчетливо вспомнил, как ему показалось, нечто давно забытое, но очень-очень важное. Важнее ничего и быть не может. Да, странно, что он это забыл. Но теперь-то не забудет. Никогда. Пожалуй, это и есть цель его жизни. Как только исчезнет ящик, подумать: «Три пять семь ноль один один». «Какой ящик? Не важно. Потом узнаю. Главное, не забыть, что я должен подумать». И Аги принялся раз за разом проговаривать в уме заветное число.
На душе у него было по-прежнему спокойно и благостно, и он пролежал еще несколько дней в какой-то комнате, куда его временно поместили, и ни о чем не думал, а только наслаждался своим новым зрением. Впрочем, ничего определенного он не видел, проникая взглядом сквозь стены, – в основном это были расплывчатые световые пятна и блики, передающие, как ему казалось, некое общее представление о красоте и гармонии мира.
Потом появились люди, и его снова, в который уже раз, повели куда-то по коридорам. Он шел, ехал на самодвижущихся тележках, опять шел… и наконец оказался в огромном помещении, полном гудящих железных кубов, неведомых машин и других загадочных предметов.
Откуда-то валили клубы вонючего фиолетового дыма. Повсюду сновали люди с бесстрастными лицами. На высоких скамьях у столов с рычажками и кнопочками сидели менхуры. Их ножки болтались, не доставая до пола.
В середине зала была небольшая свободная площадка. Там стояли два марбианина в обличье людей – Аги безошибочно распознал их своим новым, шестым чувством; они были черны и прозрачны. А за ними находилось что-то еще – какое-то существо, которого Аги не видел, хотя в зале было светло и, судя по поведению людей, все остальные прекрасно видели его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35