— Ну хорошо.
— Билл все еще собирается лететь в Ванкувер? — спросил я.
— О да, насколько я знаю. В понедельник вечером, по-моему, чтобы успеть на скачки во вторник. Он сказал, что в среду снова вернется сюда.
Очень неудобная вещь — эта разница во времени.
— Канада — огромная страна.
— Пять тысяч пятьсот четырнадцать километров от берега до берега, назидательно сказала она.
Я засмеялся:
— Переведите это для меня в мили.
— Сами должны знать арифметику, молодой человек.
Позже я это сделал, любопытства ради — получилось три тысячи четыреста двадцать шесть миль с четвертью.
Она спросила, есть ли у меня еще вопросы, но я ничего не мог придумать и сказал, что буду снова звонить ей утром из Ванкувера.
— Спокойной вам ночи, — весело сказала она.
— Вам тоже.
— Ладно. — Но в голосе ее не было уверенности, и я сообразил, что ей, наверное, никогда не выпадает спокойная ночь.
— Ну, тогда приятных сновидений, — сказал я.
— Так лучше. Пока.
Как всегда, ответить она мне времени не дала. Вдали прогудел поезд для человека, привычного к странствиям, это один из самых заманчивых и соблазнительных звуков. И еще — гулкие гортанные сирены судов, отправляющихся в плавание. Если у меня и есть какое-то непреодолимое пристрастие, то не к приездам, а к отъездам.
Сверкая прожекторами в ярком послеполуденном солнечном свете, огромный желтый локомотив с приглушенным грохотом вкатился на станцию и медленно прополз мимо нас. В окошко выглядывал один из машинистов — из всей поездной бригады только они не ехали с нами бессменно от самого Торонто: на каждом перегоне железной дороги работают свои машинисты.
На станции Лейк-Луиз нет боковых путей, поэтому укороченный поезд, доставивший нас сюда, вернулся в Банф и простоял там те два дня, которые мы провели в горах. Джордж Берли, отвечавший за него, тоже уезжал. Теперь он вернулся уже с полным комплектом вагонов — как только поезд остановился на станции, его округлая фигура показалась в дверях, и он, спустившись на перрон, принялся радостно здороваться с пассажирами, словно со старыми друзьями, с которыми встретился после долгой разлуки.
В заметно приподнятом настроении все направились по своим уже привычным купе, а угрюмый квартет Лорриморов — к открытой площадке собственного вагона в самом хвосте поезда, но во всей картине это был единственный невеселый штрих. Нелл подошла и заговорила с ними, стараясь их приободрить.
Мерсер остановился, что-то ей ответил и улыбнулся, а остальные молча вошли в вагон. Стоит ли с ними так нянчиться, подумал я, благодарности все равно не дождешься. Но с Мерсером, с этим святым, который слеп ко всему на свете, нянчиться почему-то всегда хотелось.
Филмер поднялся в свой спальный вагон, и я видел через окно, как он устраивается у себя в купе. Как развешивает свои пиджаки, как моет руки самые обычные действия. «Как отличить хорошего человека от плохого? — подумал я. — Один стремится строить, а другой — наводить страх и разрушать. Но плохой человек может получать от жизни больше удовлетворения и радости, чем хороший, — такова уж горькая ирония судьбы».
Я дошел до вагона, где находилось мое купе, положил сумку и снял плащ, оставшись в привычной «ливрее». Только одну ночь остается мне пробыть официантом Томми. Один ужин, один завтрак. Жаль, подумал я: к Томми я уже порядком привязался.
Джордж прыгнул на подножку, когда поезд уже плавно тронулся, и с довольным видом ухмыльнулся, увидев меня.
— Повезло нам, что отопление в поезде работает, а? — сказал он.
— А что? — спросил я. — Тут очень тепло.
— Они никак не могли разжечь котел. — Казалось, он относится к этому как к веселой шутке. — И знаете, почему?
Я отрицательно покачал головой.
— Не было горючего.
Я с недоумением взглянул на него.
— Но ведь... Они же могли заправиться?
— И заправились, будьте уверены, — сказал он. — Только два дня назад залили полный бак, а? Когда мы прибыли в Банф. Или думали, что залили. Но когда мы посмотрели, из донного слива вытекали последние капли, а его открывают только изредка, когда надо промыть бак, а? — Он выжидательно посмотрел на меня весело блестящими глазами.
— Кто-то украл горючее?
Он усмехнулся:
— Либо слил его из бака, либо его вообще не заливали, а слив открыли, чтобы замести следы.
— И много горючего вылилось на землю? — спросил я.
— Вы не такой уж плохой детектив, да? Много.
— Что вы по этому поводу думаете?
— Я думаю, что его вообще не залили сколько нужно, — вероятно, ровно столько, чтобы мы могли отъехать подальше от Лейк-Луиз, и приоткрыли слив, чтобы мы подумали, будто все горючее случайно вытекло по дороге, а?
Только они просчитались. Слишком широко открыли слив. — В голосе его слышался смех. — Вот была бы история, если бы поезд остался без отопления в горах, а? Поморозились бы все лошади. Скандал!
— Вас это, кажется, не очень волнует.
— Но ведь этого не случилось, верно?
— Пожалуй, да.
— Мы все равно должны были заправляться снова в Ревелстоке, — сказал он. — Это здорово подпортило бы ваш грандиозный банкет, а? Но умереть никто бы не умер. Сомневаюсь даже, чтобы кто-нибудь обморозился, все-таки сейчас не январь. Температура здесь после захода солнца опускается ниже нуля, это будет довольно скоро, но дорога идет по долинам, не по горам, а? И потом в вагонах нет ветра.
— Но было бы очень неуютно.
— Очень. — Глаза его сияли. — Когда я уезжал из Банфа, там была такая суматоха — прямо осиное гнездо. Пытались выяснить, кто это сделал.
Меня все это привело в не столь беззаботное настроение, как его.
— А может что-нибудь еще случиться с поездом? — спросил я. — Например, вода в котле есть?
— Можете не волноваться, — успокоил он меня. — Воду мы проверили. До самого верхнего крана. Бак полон, как и положено. Котел не взорвется.
— А как насчет двигателя?
— Мы облазили каждый дюйм, а? Но горючее украл всего лишь какой-то обыкновенный жулик.
— Вроде того обыкновенного жулика, который отцепил вагон Лорриморов?
Он со скептическим видом задумался.
— Согласен, именно этот поезд мог особо заинтересовать психов, потому что шума из-за него получится больше, а только этого им и надо. Но связи между обоими происшествиями не видно. — Он усмехнулся. — Украсть могут что угодно, не только горючее. Однажды кто-то украл восемь этих голубых кожаных стульев из вагона-ресторана. Подъехал на машине, когда поезд отстаивался на запасном пути станции Мимико, в Торонто, подогнал фургон с надписью «Ремонт мебели» на борту и просто так погрузил туда восемь новеньких стульев, а?
Больше никто никогда их не видел.
Он взялся за бумаги, разложенные на столике, и я, расставшись с ним, направился в вагон-ресторан, но не прошел и двух шагов, как вспомнил про человека с костлявым лицом, достал его фотографию и вернулся к Джорджу.
— Кто это? — спросил он, слегка нахмурившись. — Да, по-моему, он едет этим поездом. Он был в Банфе, когда мы стояли на боковом пути... — Он задумался, пытаясь припомнить. — Сегодня днем, а? — вдруг воскликнул он. — Точно. Когда сцепляли поезд. Понимаете, лошадей привезли утром из Калгари с товарным составом — их вагон прицепили головным. Его оставили на боковом пути. Потом наш локомотив подобрал сначала вагон с лошадьми, потом вагоны с болельщиками... — Он снова задумался. — Этот человек — он был на перроне, рядом с поездом, стучал палкой в дверь вагона с лошадьми, из него вышла эта наша дамочка-дракон и спросила, что ему нужно, а он сказал, что должен кое-что передать конюху, который состоит при серой лошади, и дамочка-дракон велела ему подождать и привела этого конюха, только он сказал, что это не тот конюх, а? А этот конюх сказал, что тот конюх сошел в Калгари, и он вместо него, и тогда ваш человек с фотографии ушел. Я не видел, куда. То есть не поинтересовался.
Я вздохнул:
— Не видно было, что этот человек рассержен или что-нибудь в этом роде?
— Не заметил. Я пошел туда перед отправлением и спросил мисс Браун, все ли в порядке, и она сказала, что все. Сказала, что конюхи там, при своих лошадях, ухаживают за ними, и занимались этим весь день, и пробудут там до самого отправления. Все лошади у нее под хорошим присмотром, а? И конюхи тоже. К ней не придерешься, а?
— Нет.
Он протянул мне фотографию, но я сказал, чтобы он оставил ее у себя, и осторожно спросил, не может ли он, если у него найдется время, показать ее проводникам спального вагона для болельщиков, чтобы наверняка знать, не ехал ли этот человек среди пассажиров от самого Торонто.
— А что он такого сделал? Уже что-то успел?
— Запугал одного конюха до того, что он сбежал.
Джордж уставился на меня:
— Не такое уж страшное преступление, а? — Глаза его смеялись. — За это большой срок не дадут.
Я был вынужден с ним согласиться. Оставив его в приятных размышлениях о слабостях рода человеческого, я пошел в вагон-ресторан. По дороге я встретил своего приятеля — проводника спального вагона, который снова отдыхал в коридоре, глядя, как за окном сменяют друг друга заснеженные гиганты.
— Не часто мне приходится это видеть, — сказал он вместо приветствия.
— Обычно я не езжу дальше Виннипега. Здорово, правда?
Я согласился — это и в самом деле было здорово.
— В котором часу вы опускаете койки? — спросил я.
— В любое время после того, как все пассажиры уйдут в ресторан. Сейчас половина у себя в купе — переодеваются. Я только что отнес двоим по лишнему полотенцу.
— Если хотите, я попозже помогу вам с койками.
— Правда? — Он был удивлен и обрадован. — Это было бы замечательно.
— Если вы сначала управитесь с теми купе, что в салон-вагоне, — сказал я, — то, когда будете проходить через вагон-ресторан, я пойду с вами, и мы сможем заняться этими.
— Вам необязательно это делать, вы знаете?
— Ничего, это приятное разнообразие после обслуживания столиков.
— А ваша сцена? — спросил он, понимающе улыбнувшись. — Как с ней?
— Она будет позже, — заверил я.
— Ну, тогда ладно. Большое спасибо.
— Не за что, — сказал я, прошел мимо закрытой двери Филмера, через тяжелые двери холодной, продуваемой ветром переходной площадки попал в жаркий коридор около кухни и наконец оказался в тесном тамбуре между кухней и залом для пассажиров, где Эмиль, Оливер и Кейти распаковывали бокалы для шампанского.
Я взял полотенце и принялся их протирать. Все трое заулыбались.
В шипящем жару кухни сцепились Ангус и Симона. Ангус попросил ее очистить целый таз сваренных вкрутую яиц, а она отказалась, заявив, что это входит в его обязанности. Эмиль с веселым удивлением поднял брови.
— Она становится все сварливее. Ангус — гений, а ей это не нравится.
Ангус, у которого руки мелькали, как всегда, с такой быстротой, что, казалось, их у него не меньше шести, еще раз доказал свою гениальность — за пять минут он приготовил несколько десятков маленьких бутербродов-канапе, разложил их по противням и сунул на десять минут в раскаленную духовку. На одном противне, сказал он, они с крабами и сыром бри, на другом — с курицей и эстрагоном, а на третьем — с сыром и беконом. Симона стояла подбоченившись и надменно задрав голову. Теперь Ангус уже совершенно ее игнорировал, отчего она злилась еще больше.
Пассажиры, как обычно, стали приходить в вагон-ресторан намного раньше назначенного часа, но ничего не имели против того, чтобы просто посидеть и подождать. Картины, сменявшиеся за окном, словно в театре, приковывали к себе взоры и сковывали все языки — до тех пор, пока на долины не упали длинные тени, и только вершины гор еще заливал меркнущий свет, но и они вскоре погрузились во тьму. Как всегда в горах, вечер наступил рано и быстро — в небе еще медлил слабый свет сумерек, а снизу, с земли, уже поднималась ночь.
«Как обидно, — жаловались Нелл почти все пассажиры, — что самые красивые места Канады поезд проезжает в темноте!» Расставляя бокалы для шампанского, я слышал, что в какой-то газете было написано — это то же самое, как если бы французы не зажигали свет в Лувре. Нелл сказала, что очень сожалеет, но график движения составляла не она, и выразила надежду, что хотя бы одну-две горы каждый успел увидеть в Лейк-Луиз. Так оно, конечно, и было. Большинство пассажиров совершило прогулку на ветреную вершину одной из них — Салфер-Маунтин — в четырехместных застекленных кабинках канатной дороги. Другие заявили: «Ни за что» — и остались внизу. Филмер, сидевший на этот раз с богачами — владельцами Красивого Жара, любезно сказал: нет, он не ездил на автобусную экскурсию, с него вполне хватило разминки в спортзале «Шато».
Филмер появился в вагоне-ресторане со стороны салона, а не из своего вагона, и на лице у него была нехорошая ухмылка, от которой у меня по спине побежали неприятные мурашки. Всякий раз, когда Джулиус Аполлон выглядел таким самодовольным, это наверняка предвещало какие-то неприятности.
Лорриморы пришли все вместе и сели за один стол; оба отпрыска выглядели так, словно готовы в любой момент взбунтоваться, а родители были мрачны. Ясно было, что Занте пока еще не удалось добиться, чтобы ее отец рассмеялся. Роза и Кит Янг сидели с владельцами Высокого Эвкалипта — Ануинами, а супруги «Флокати» — с хозяевами Уордмастера. Любопытно, подумал я, как тянет друг к другу владельцев лошадей — словно они принадлежат к какому-то тесному братству.
Может быть, и Филмер это понимал. Может быть, поэтому он и приложил столько усилий, чтобы попасть на этот поезд в качестве владельца: иметь собственную лошадь означало иметь прочное положение, реальный вес, власть.
Если это было то, к чему он стремился, он этого достиг. Мистера Джулиуса Филмера знал весь поезд.
Эмиль хлопал пробками шампанского. Ангус молниеносно выхватил из духовки свои истекающие соком горячие бутерброды, разложил их по подносам и извлек откуда-то, словно из воздуха, тонкие круглые гренки, на которых лежали ломтики яиц, к этому времени уже очищенных и нарезанных, с черной икрой, побрызганной лимонным соком. Мы небольшой процессией двинулись с кухни — Эмиль и я наливали шампанское, а Оливер и Кейти, умело орудуя серебряными сервировочными щипцами, раздавали тарелочки с закусками по выбору пассажиров.
Нелл, глядя на меня, беззвучно смеялась. Ну и пусть. Я с абсолютно невозмутимым видом наполнил ее бокал, а также бокал Джайлза, который сидел рядом с ней у прохода, готовый к своему выходу.
— Благодарю вас, — томно произнес Джайлз, когда его бокал был полон.
— Рад стараться, сэр, — ответил я. Нелл уткнулась в свой бокал, чтобы не расхохотаться, и сидевшие напротив нее пассажиры ничего не заподозрили.
Когда я дошел до Лорриморов, Занте заметно забеспокоилась. Я налил бокал Бемби и спросил Занте:
— А вам, мисс?
Она украдкой бросила на меня быстрый взгляд.
— Можно мне кока-колы?
— Конечно, мисс.
Я налил шампанского Мерсеру и Шеридану и пошел на кухню за кока-колой.
— Ты должен за нее заплатить, — отрывисто сказала Занте отцу, когда я вернулся.
— Сколько? — спросил Мерсер.
Я сказал, и он расплатился.
— Благодарю вас, — сказал он.
— Не за что, сэр.
Он выглядел каким-то задумчивым, вся его обходительность куда-то исчезла. Занте рискнула бросить на меня еще один боязливый взгляд и, по-видимому, успокоилась, убедившись, что я не собираюсь заводить разговор о нашей встрече над озером. Я ограничился лишь едва заметной почтительной улыбкой, которая не вызвала бы неодобрения даже у ее матери, заметь та ее; однако Бемби, как и Мерсер, казалась чем-то более обычного озабоченной.
Я перешел к следующему столику, надеясь, что ухмылка Филмера и мрачность Мерсера никак не связаны между собой, хотя и опасался, что именно так оно и есть. Сначала в вагоне-ресторане появился ухмыляющийся Филмер, а вслед за ним — мрачный Мерсер.
Когда канапе Ангуса были съедены до последней тающей во рту крошки и всем было налито по второму бокалу, торжественно вышел Зак и приступил к длинной заключительной сцене. Прежде всего, сказал он, следует сообщить, что после тщательного обыска номеров в «Шато» никаких следов драгоценностей Мейвис Брикнелл не обнаружено.
Пассажиры, с готовностью входя в свою роль, принялись выражать Мейвис свои соболезнования. Мейвис с благодарностью их принимала.
В вагон-ресторан сломя голову вбежал Рауль и яростно накинулся на Уолтера Брикнелла, который и без того сидел с обеспокоенным видом. Это уже слишком, громко заявил Рауль. Мало того, что Уолтер совершенно незаслуженно уволил его с должности тренера, — теперь он обнаружил, что Уолтер послал из «Шато» письмо в администрацию скачек, где говорилось, что его лошадь-Калькулятор — не будет выступать от его, Уолтера, имени и что Рауль не будет числиться ее тренером.
— Это несправедливо! — кричал он. — Я готовил лошадь к этим скачкам до последней минуты! Мы с ней выиграли для вас пять скачек. Вы ведете себя нечестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39