Я пересказал новости Зигги Нэшу и О'Харе и сообщил, что мы должны будем пересмотреть график работы на следующей неделе, но с этим не должно быть особых проблем.
– На следующей неделе мы работаем с актрисой, играющей повешенную жену, – напомнил О'Хара. – Мы должны полностью уложиться с ее сценами в четырнадцать дней.
Я отвезу ее на побережье, думал я. Пусть прозрачное одеяние развевается на рассветном ветру. Она будет стоять на берегу, просвеченная солнцем, а Зигги будет скакать на лошади. Невещественно, нереально. Все в ее мечтах.
Рассветная молитва.
– Соня, – сказал я.
– Ивонн, – поправил О'Хара. – Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
– Говард написал в сцене повешения стандартное клише – ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
– Не надо принимать нас за невротиков, – наконец сказал Нэш. – Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
– Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
– Ее повесят, – сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
– Я думал, тебя сегодня не будет, – сказал я.
– Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
– Рад видеть тебя.
– Сожалею, что была такой грубой. Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
– Мудрое дитя.
– Я не дитя.
– Держись рядом, – попросил я. – Я скажу Монкриффу, что так надо.
– Кто такой Монкрифф?
– Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения – короткая алая куртка и новые голубые джинсы, – так и с точки зрения интеллектуальной – зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.
– Я рассказала папе о ноже, – сказала она мне чуть погодя.
– И что он сказал?
– Удивительно, но это именно то, что сказал он. Он сказал: «И что он сказал?»
– Правда? – Я смотрел на ее лицо, хранившее совершенно невинное выражение. – И что ты сказала о том, что сказал я?
Ее лоб прочертила морщинка.
– Я сказала ему, что нож выглядел чудесно, но вы почти совсем ничего не сказали. И то, что нож не понравился продюсеру О'Харе и я не знаю почему.
– О'Хара не любит ножи, – ответил я.
– О, я понимаю. Папа сказал, что это, наверное, потому, что кто-то пытался прирезать Нэша Рурка, как он слышал по радио, но там оказался дублер, а не сам Нэш.
– Это так, – согласился я.
– Папа сказал, что у режиссеров не бывает дублеров, – неосознанно поддела меня Люси, – и что их никогда не узнаешь, пока кто-нибудь не ткнет в них пальцем.
– Или пока они не заявятся к тебе домой.
– Ой, верно. А фотография Сони хорошо получилась?
– Я уверен, что да, но я не увижу ее, пока не вернусь в Ньюмаркет сегодня вечером.
Она сказала, помявшись:
– Я не рассказала папе. Ему это действительно не понравилось бы.
– Я не упомяну об этом. Актриса, которая играет Ивонн – жену Нэша по фильму, – начнет работать на следующей неделе. Я обещаю, что она не будет похожа на фото. Она не огорчит твоего отца.
Люси улыбнулась понимающе и благодарно, с ее души был снят груз вины в обмане. Я надеялся, что ей не будет причинено никакого вреда, и так многие жизни уже были исковерканы.
Первой в послеобеденном графике стояла большая сцена с толпой вокруг паддока: жокеи садятся на коней и выезжают на поле ипподрома. Хотя все эти действия должны были стать только обрамлением человеческой драмы, мы хотели сделать их достоверными. Мы снова разместили группы владельцев и тренеров на прежних позициях, каждая из них уделяла внимание своему жокею. Монкрифф проверил вращающуюся камеру и мягко удалил Люси из кадра.
Нэш появился в паддоке в сопровождении охраны и направился ко мне, чтобы сказать, что меня ищет друг.
– Кто? – спросил я.
– Ваш телевизионный приятель из Донкастера.
– Грег Компасс? Нэш кивнул.
– Возле весовой. Он треплется с жокеями. Он сказал, что увидится с вами там.
– Отлично.
Мы отрепетировали сцену «по коням», дважды и трижды сняли ее двумя камерами с разных направлений, прежде чем лошади начали артачиться, а потом попросили горожан пройти по краешку круга на трибуны, чтобы посмотреть, как лошади выходят на старт.
Во время неизбежной задержки с перемещением камер я оставил Люси с Монкриффом и направился к весовой, чтобы встретиться с Грегом, которого нашел в самом безоблачном расположении духа. Одет он был в дорогой серый костюм и не скрывал, что ему очень понравилось мое предложение получить деньги за то, что он будет делать свое обычное дело – брать интервью у тренера выигравшей лошади, другими словами, у Нэша.
– На экране это будет не дольше нескольких секунд, – сказал я. – Достаточно, чтобы все узрели твое очаровательное лицо.
– Не вижу причин, почему бы и нет. – Он был весел, любезен и дружелюбен.
– Через полчаса?
– Заметано.
– Кстати, ты помнишь что-нибудь о тренере, чью жену нашли удавленной, о котором и снимается вся эта сага?
– Джексон Уэллс?
– Да. Сегодня он сам здесь. И его нынешняя жена. И его дочь. И его брат.
– Это было до меня, старина.
– Не намного, – уверил я его. – Тебе должно было быть около шестнадцати, когда Джексон Уэллс оставил тренерское дело. И первый раз ты участвовал в скачках вскоре после этого. Так что ты должен был слышать от старших жокеев о… ну… о чем-нибудь.
Он насмешливо смотрел на меня.
– Не могу сказать, что не думал об этом с прошлой субботы, потому что, естественно, думал. Насколько я знаю, эта книга «Неспокойные времена» – сентиментальная чушь. Жокеи, знавшие настоящую Ивонн, не были призрачными любовниками, они были кучей похотливых нахалов.
Я улыбнулся.
– Ты знал? – спросил он.
– Чтобы догадаться, не надо быть семи пядей во лбу. Но в фильме они будут призрачными любовниками. – Я помолчал. – Ты помнишь чьи-нибудь имена? Ты случайно не знаешь, кто?
– Насколько я помню разговоры в раздевалке, никто не говорил об этом ничего. Все боялись быть втянутыми в убийство. Все молчали как рыбы. – Он сделал паузу. – Если сам Джексон Уэллс действительно здесь сегодня, я хотел бы поговорить с ним.
– Его дочь говорит, что он здесь.
Я удержался от того, чтобы спросить его, зачем ему встречаться с Джексоном Уэллсом, но он все равно сообщил мне:
– Хороший репортаж. Понравится ленивым обывателям. Хорошая реклама вашему фильму.
– Джексон Уэллс не хочет, чтобы этот фильм был снят.
Грег усмехнулся.
– Все к лучшему, старина.
Я вернулся к Монкриффу с Грегом на буксире, и внимание Люси быстро переключилось на излучавшего очарование комментатора. Люси, не дыша, пообещала вместе с ним поискать ее отца, а когда они ушли, мы с Монкриффом вернулись к работе.
Мы сняли сцены того, как лошади выходят на поле и направляются к старту. Одна из лошадей удрала. Одно из седел соскользнуло, наездник грохнулся. Одну из арендованных камер заело. Толпа начинала волноваться, жокеи теряли терпение, Монкрифф ругался.
Наконец мы закончили и с этим.
Я, чувствуя себя выжатым, направился обратно в весовую и обнаружил там О'Хару, беседующего с Говардом.
Говард, к моему полному изумлению, привез с собой трех своих друзей: миссис Одри Висборо, ее дочь Элисон и сына Родди.
О'Хара дико посмотрел на меня и сказал:
– Миссис Висборо хочет, чтобы мы прекратили съемки фильма.
Я спросил Говарда:
– Вы с ума сошли? – Это было нетактично, но зато выражало мою злость. Я боялся стилета в сердце, а Говард приволок кучу клоунов.
Однако вся троица была одета в неприметные костюмы для скачек, никаких белых колпаков, шаровар и красных носов. Одри Висборо оперлась на свою трость и продолжила недовольным тоном:
– Ваш режиссер, Томас Лайон, – она бросила на меня злобный взгляд, – самым очевидным образом не намерен ни следовать фактам, ни остановить съемки этой пародии. Я требую, чтобы вы приказали ему прекратить.
Говард переступил с ноги на ногу и неубедительно протянул:
– Э-э… Одри…
О'Хара на удивление сдержанно ответил ей, что у него нет власти самовольно остановить съемки (которая, как я полагал, у него была) и что ей следует изложить свои возражения в письменном виде прямо боссам кинокомпании – другими словами, на самый верх.
Она объявила, что сделает это, и потребовала фамилии и адреса. О'Хара любезно подал ей две или три визитные карточки, но вся его учтивость и стремление успокоить Одри не проникли в ее сознание. Одри Висборо чувствовала себя глубоко оскорбленной замыслом фильма, и ничто, кроме отказа от его завершения, не могло удовлетворить ее.
Элисон стояла рядом с ней, кивая. Родди делал вид, что поддерживает ее, но по взглядам, которые он бросал на мать, я сделал вывод, что его намного меньше, чем ее, волнует все происходящее.
Я обратился к Говарду:
– Зачем вы привели их сюда?
– Я не мог остановить их, – оскорбленно ответил он. – И я, конечно, согласен с Одри, что вы довели ее этой отвратительной идеей почти до болезни.
– Вы согласились с изменениями в замысле, – указал я. – И вы сами написали любовные сцены между Нэшем и Сильвой.
– Но предполагалось, что они будут спокойными и будут проходить в гостиной, а не в постели. – Голос его дрожал от жалости к себе. – Я хотел этим фильмом сделать приятное семье Висборо.
С секундным проблеском вины я подумал, что его мучения с Одри Висборо еще не достигли пика.
Я обратился к ее дочери Элисон:
– Вы хотели бы посмотреть на снимаемые сцены?
– Я? – Она была удивлена и, прежде чем ответить, посмотрела на мать. – Это не изменит наших чувств. Этот фильм – бесчестье для нас.
Однако, когда я в негодовании сделал шаг к выходу, она шагнула следом за мной.
– Куда ты идешь? – резко спросила ее мать. – Ты нужна мне здесь.
Элисон сумрачно посмотрела на меня и сказала:
– Я попробую повлиять на мистера Лайона.
Она решительно зашагала рядом со мной; одета она была в твидовый костюм и простые ботинки, подходящие для данной местности и погоды.
– Папа был хорошим человеком, – сказала она.
– Я уверен.
– Он не был легкомысленным, – продолжала она с теплотой в голосе. – Человек принципов. Некоторые считали его скучным, я знаю, но для меня он был хорошим отцом. Он считал, что женщины страдают от того, что в Англии семейное состояние наследуют в основном сыновья, и поэтому он оставил свой дом мне. – Она помолчала. – Родбери был в ярости. Он на три года старше меня и воспринимал как должное, что все достанется ему. К нему всю жизнь относились великодушно. Папа купил ему лошадей для участия в показательных скачках и настаивал на том, что Родбери сам должен зарабатывать, давать уроки. Я думаю, это весьма разумно, поскольку папа не был чересчур богат. Он разделил свои деньги между нами троими. Никто из нас не богат. – Она снова сделала паузу. – Я думаю, вы пытаетесь понять, почему я рассказываю вам все это. Просто я хочу, чтобы вы были справедливы к папиной памяти.
Я не мог быть справедливым, по крайней мере так, как они добивались от меня. Я сказал:
– Думайте об этом фильме как о выдуманной истории, о придуманных людях, а не о ваших отце и матери. В конце концов, люди в фильме не похожи на ваших родителей. Это не они. Они придуманы.
– Мама никогда не поверит в это.
Я повел ее в паддок, где Монкрифф, как всегда, возился с освещением.
– Я собираюсь показать вам двоих людей, – пояснил я Элисон. – Скажите мне, что вы о них думаете.
Судя по виду, она была в замешательстве, но все же обратила взгляд в том направлении, куда я указывал. Она без эмоций смотрела на Сиббера, здравомыслящего человека пятидесяти лет, и на прелестную юную Сильву в отличного покроя пальто, блестящих узких ботиночках и очаровательной меховой шляпке.
– И что? – спросила Элисон. – Они выглядят довольно мило. Кто это?
– Мистер и миссис Сиббер.
– Что?– Она развернулась ко мне, едва помня себя от ярости. Потом, получше обдумав резонность прямой физической атаки, задумчиво уставилась в прежнем направлении.
– Чуть дальше них, – пояснил я, – стоит Нэш Рурк. Он играет героя, дальним прототипом которого послужил Джексон Уэллс.
Элисон безмолвно смотрела на широкоплечего покорителя сердец, чьи обходительность и интеллигентность были безошибочно различимы даже с расстояния в двадцать футов.
– Пойдемте со мной, – предложил я.
Она в ошеломлении последовала за мной, и я повел ее туда, где Грег Компасс и Люси, кажется, наконец-то разыскали отца Люси.
– Вот это, – сказал я Элисон, – Грег Компасс, который берет интервью для телевидения у людей, занимающихся скачками.
Элисон коротко кивнула в знак того, что узнала его.
– Эта семья, – без выражения продолжал я, – мистер и миссис Уэллс и их дочь Люси.
Элисон открыла рот, но не смогла выговорить ни слова. Джексон Уэллс, прекрасно выглядящий и улыбающийся, стоял между двумя милыми, хорошо одетыми женщинами и ждал, когда я завершу взаимные представления.
– Элисон Висборо, – сказал я.
Сияющее лицо Джексона Уэллса помрачнело. Он произнес, как будто выплюнул:
– Ее дочь!
– Видите, – обратился я к Элисон, – Джексон Уэллс почти так же ненавидит вашу мать, как она ненавидит его. В реальной жизни они никоим образом не могли бы вступить в любовную связь. Люди в этом фильме – не они.
Элисон стояла, словно онемев. Я взял ее под руку и повел прочь.
– Ваша мать, – говорил я, – сама себя доводит до болезни. Убедите ее не обращать внимания на то, что мы делаем. Заставьте ее заинтересоваться чем-то другим и не давайте ей увидеть завершенный фильм. Поверьте, что я и не думал неуважительно относиться ни к ней, ни к памяти вашего отца. Я делаю картину о вымышленных людях. Я сочувствую вашей матери, но она не сможет остановить съемки этого фильма.
К Элисон наконец-то вернулся голос.
– Вы безжалостны, – сказала она.
– Так может показаться. Однако я так же уважаю вас, мисс Висборо, как уважает вас Говард. Я уважаю ваш здравый смысл и верность памяти отца. Я сожалею о том, что вызвал ваш гнев, но я не могу устранить его причину. Я должен предупредить вас, что Сиббер в фильме отнюдь не приятный человек. И все, что я могу сказать, – это вновь повторить просьбу не отождествлять его с вашим отцом.
– Говард отождествляет!
– Говард описал Сиббера как хорошего человека, лишенного сильных эмоций. В этом нет ни конфликта, ни драмы. Конфликт есть сущность драмы… первый урок кинематографиста. Как бы то ни было, я приношу извинения вам, вашей матери и вашему брату, но до прошедшей недели я едва знал о вашем существовании.
– О, Родди! – неласково отозвалась она. – За него можете не волноваться. Ему почти все равно. Они с папой относились друг к другу с прохладцей. Я полагаю, они были слишком разными. Родбери – я называю его полным именем, потому что «Родди» звучит как имя милого маленького мальчика, – но он никогда не играл со мной, когда мы были детьми, и другие девочки были так неправы, когда говорили, что я везучая, потому что у меня есть старший брат… – Она резко оборвала сама себя. – Я не знаю, почему говорю это. Мне нелегко говорить с людьми. Особенно с людьми, к которым я не очень-то хорошо отношусь. Как бы то ни было, Родди все равно, что вы скажете о папе, лишь бы он не потерял на этом деньги. Он только притворяется перед мамой, что его это волнует, он всегда подлизывается к ней, чтобы она покупала ему разные вещи.
– Он не женат?
Она покачала головой.
– Он хвастается, что у него много девушек. Я думаю, здесь больше болтовни, чем на самом деле.
Я улыбнулся ее откровенности и подумал о ее неудавшейся жизни: не оправдавший ожиданий брат, обожаемый, но далекий отец, мать, всю жизнь уберегавшая ее от замужества, которое могло оказаться неудачным. И тем не менее эта женщина была достойна уважения.
– Я питаю к вам добрые чувства, мисс Висборо, – сказал я.
Она прямо посмотрела мне в глаза.
– Тогда остановите съемки.
Я подумал о ее чувствах и о ножах.
– Не могу, – ответил я.
Мы завершили запланированные на день съемки, и у нас осталось еще время, чтобы провести наполовину стихийную раздачу автографов ради добрых отношений возле помещения весовой. Нэш, Сильва и Сиббер раздавали автографы десятками, лучезарно улыбаясь.
Многие обитатели Хантингдона уже натянули футболки с надписью «НЕСПОКОЙНЫЕ во все ВРЕМЕНА». Доброе веселье сделало всех вокруг друзьями. Выстроившаяся было очередь охотников за автографами рассыпалась на веселую толпу. О'Хара подписывал книги и программки, которые протягивали ему люди, знавшие продюсера в лицо, досталось такой славы и на мою долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– На следующей неделе мы работаем с актрисой, играющей повешенную жену, – напомнил О'Хара. – Мы должны полностью уложиться с ее сценами в четырнадцать дней.
Я отвезу ее на побережье, думал я. Пусть прозрачное одеяние развевается на рассветном ветру. Она будет стоять на берегу, просвеченная солнцем, а Зигги будет скакать на лошади. Невещественно, нереально. Все в ее мечтах.
Рассветная молитва.
– Соня, – сказал я.
– Ивонн, – поправил О'Хара. – Мы должны называть ее Ивонн. Так ее зовут в книге и в сценарии.
Я кивнул.
– Говард написал в сцене повешения стандартное клише – ножки и туфельки, болтающиеся без опоры, дабы зритель испытал шок. Но у меня есть другая идея.
О'Хара молчал. Нэш вздрогнул.
– Не надо принимать нас за невротиков, – наконец сказал Нэш. – Если вы сделаете эту сцену, мы примем ее.
– Я должен обставить все ужасно и со вкусом?
Они рассмеялись.
– Ее повесят, – сказал я.
Первой, кого я увидел, спустившись вниз, была Люси Уэллс, спорившая с человеком, преграждавшим ей дорогу. Я подошел и спросил, что это значит.
Приказ О'Хары, объяснил человек. Я успокоил его касательно Люси и повел ее прочь, взяв под руку.
– Я думал, тебя сегодня не будет, – сказал я.
– Папа изменил решение. Он и мама снова здесь. И дядя Ридли тоже.
– Рад видеть тебя.
– Сожалею, что была такой грубой. Я улыбнулся, глядя в ее синие глаза.
– Мудрое дитя.
– Я не дитя.
– Держись рядом, – попросил я. – Я скажу Монкриффу, что так надо.
– Кто такой Монкрифф?
– Главный оператор. Очень важный человек. Она с подозрением посмотрела на меня, когда я представил ее неухоженной бороде и одежде жертвы землетрясения, но, одарив нас сперва косым взглядом, Монкрифф в конечном итоге обратил на нее пристальное внимание и позволил ей находиться рядом с ним.
Она была достойна внимания как с колористической точки зрения – короткая алая куртка и новые голубые джинсы, – так и с точки зрения интеллектуальной – зоркие глаза и твердый, спокойный рот. Она следила за происходящим и не болтала вздора.
– Я рассказала папе о ноже, – сказала она мне чуть погодя.
– И что он сказал?
– Удивительно, но это именно то, что сказал он. Он сказал: «И что он сказал?»
– Правда? – Я смотрел на ее лицо, хранившее совершенно невинное выражение. – И что ты сказала о том, что сказал я?
Ее лоб прочертила морщинка.
– Я сказала ему, что нож выглядел чудесно, но вы почти совсем ничего не сказали. И то, что нож не понравился продюсеру О'Харе и я не знаю почему.
– О'Хара не любит ножи, – ответил я.
– О, я понимаю. Папа сказал, что это, наверное, потому, что кто-то пытался прирезать Нэша Рурка, как он слышал по радио, но там оказался дублер, а не сам Нэш.
– Это так, – согласился я.
– Папа сказал, что у режиссеров не бывает дублеров, – неосознанно поддела меня Люси, – и что их никогда не узнаешь, пока кто-нибудь не ткнет в них пальцем.
– Или пока они не заявятся к тебе домой.
– Ой, верно. А фотография Сони хорошо получилась?
– Я уверен, что да, но я не увижу ее, пока не вернусь в Ньюмаркет сегодня вечером.
Она сказала, помявшись:
– Я не рассказала папе. Ему это действительно не понравилось бы.
– Я не упомяну об этом. Актриса, которая играет Ивонн – жену Нэша по фильму, – начнет работать на следующей неделе. Я обещаю, что она не будет похожа на фото. Она не огорчит твоего отца.
Люси улыбнулась понимающе и благодарно, с ее души был снят груз вины в обмане. Я надеялся, что ей не будет причинено никакого вреда, и так многие жизни уже были исковерканы.
Первой в послеобеденном графике стояла большая сцена с толпой вокруг паддока: жокеи садятся на коней и выезжают на поле ипподрома. Хотя все эти действия должны были стать только обрамлением человеческой драмы, мы хотели сделать их достоверными. Мы снова разместили группы владельцев и тренеров на прежних позициях, каждая из них уделяла внимание своему жокею. Монкрифф проверил вращающуюся камеру и мягко удалил Люси из кадра.
Нэш появился в паддоке в сопровождении охраны и направился ко мне, чтобы сказать, что меня ищет друг.
– Кто? – спросил я.
– Ваш телевизионный приятель из Донкастера.
– Грег Компасс? Нэш кивнул.
– Возле весовой. Он треплется с жокеями. Он сказал, что увидится с вами там.
– Отлично.
Мы отрепетировали сцену «по коням», дважды и трижды сняли ее двумя камерами с разных направлений, прежде чем лошади начали артачиться, а потом попросили горожан пройти по краешку круга на трибуны, чтобы посмотреть, как лошади выходят на старт.
Во время неизбежной задержки с перемещением камер я оставил Люси с Монкриффом и направился к весовой, чтобы встретиться с Грегом, которого нашел в самом безоблачном расположении духа. Одет он был в дорогой серый костюм и не скрывал, что ему очень понравилось мое предложение получить деньги за то, что он будет делать свое обычное дело – брать интервью у тренера выигравшей лошади, другими словами, у Нэша.
– На экране это будет не дольше нескольких секунд, – сказал я. – Достаточно, чтобы все узрели твое очаровательное лицо.
– Не вижу причин, почему бы и нет. – Он был весел, любезен и дружелюбен.
– Через полчаса?
– Заметано.
– Кстати, ты помнишь что-нибудь о тренере, чью жену нашли удавленной, о котором и снимается вся эта сага?
– Джексон Уэллс?
– Да. Сегодня он сам здесь. И его нынешняя жена. И его дочь. И его брат.
– Это было до меня, старина.
– Не намного, – уверил я его. – Тебе должно было быть около шестнадцати, когда Джексон Уэллс оставил тренерское дело. И первый раз ты участвовал в скачках вскоре после этого. Так что ты должен был слышать от старших жокеев о… ну… о чем-нибудь.
Он насмешливо смотрел на меня.
– Не могу сказать, что не думал об этом с прошлой субботы, потому что, естественно, думал. Насколько я знаю, эта книга «Неспокойные времена» – сентиментальная чушь. Жокеи, знавшие настоящую Ивонн, не были призрачными любовниками, они были кучей похотливых нахалов.
Я улыбнулся.
– Ты знал? – спросил он.
– Чтобы догадаться, не надо быть семи пядей во лбу. Но в фильме они будут призрачными любовниками. – Я помолчал. – Ты помнишь чьи-нибудь имена? Ты случайно не знаешь, кто?
– Насколько я помню разговоры в раздевалке, никто не говорил об этом ничего. Все боялись быть втянутыми в убийство. Все молчали как рыбы. – Он сделал паузу. – Если сам Джексон Уэллс действительно здесь сегодня, я хотел бы поговорить с ним.
– Его дочь говорит, что он здесь.
Я удержался от того, чтобы спросить его, зачем ему встречаться с Джексоном Уэллсом, но он все равно сообщил мне:
– Хороший репортаж. Понравится ленивым обывателям. Хорошая реклама вашему фильму.
– Джексон Уэллс не хочет, чтобы этот фильм был снят.
Грег усмехнулся.
– Все к лучшему, старина.
Я вернулся к Монкриффу с Грегом на буксире, и внимание Люси быстро переключилось на излучавшего очарование комментатора. Люси, не дыша, пообещала вместе с ним поискать ее отца, а когда они ушли, мы с Монкриффом вернулись к работе.
Мы сняли сцены того, как лошади выходят на поле и направляются к старту. Одна из лошадей удрала. Одно из седел соскользнуло, наездник грохнулся. Одну из арендованных камер заело. Толпа начинала волноваться, жокеи теряли терпение, Монкрифф ругался.
Наконец мы закончили и с этим.
Я, чувствуя себя выжатым, направился обратно в весовую и обнаружил там О'Хару, беседующего с Говардом.
Говард, к моему полному изумлению, привез с собой трех своих друзей: миссис Одри Висборо, ее дочь Элисон и сына Родди.
О'Хара дико посмотрел на меня и сказал:
– Миссис Висборо хочет, чтобы мы прекратили съемки фильма.
Я спросил Говарда:
– Вы с ума сошли? – Это было нетактично, но зато выражало мою злость. Я боялся стилета в сердце, а Говард приволок кучу клоунов.
Однако вся троица была одета в неприметные костюмы для скачек, никаких белых колпаков, шаровар и красных носов. Одри Висборо оперлась на свою трость и продолжила недовольным тоном:
– Ваш режиссер, Томас Лайон, – она бросила на меня злобный взгляд, – самым очевидным образом не намерен ни следовать фактам, ни остановить съемки этой пародии. Я требую, чтобы вы приказали ему прекратить.
Говард переступил с ноги на ногу и неубедительно протянул:
– Э-э… Одри…
О'Хара на удивление сдержанно ответил ей, что у него нет власти самовольно остановить съемки (которая, как я полагал, у него была) и что ей следует изложить свои возражения в письменном виде прямо боссам кинокомпании – другими словами, на самый верх.
Она объявила, что сделает это, и потребовала фамилии и адреса. О'Хара любезно подал ей две или три визитные карточки, но вся его учтивость и стремление успокоить Одри не проникли в ее сознание. Одри Висборо чувствовала себя глубоко оскорбленной замыслом фильма, и ничто, кроме отказа от его завершения, не могло удовлетворить ее.
Элисон стояла рядом с ней, кивая. Родди делал вид, что поддерживает ее, но по взглядам, которые он бросал на мать, я сделал вывод, что его намного меньше, чем ее, волнует все происходящее.
Я обратился к Говарду:
– Зачем вы привели их сюда?
– Я не мог остановить их, – оскорбленно ответил он. – И я, конечно, согласен с Одри, что вы довели ее этой отвратительной идеей почти до болезни.
– Вы согласились с изменениями в замысле, – указал я. – И вы сами написали любовные сцены между Нэшем и Сильвой.
– Но предполагалось, что они будут спокойными и будут проходить в гостиной, а не в постели. – Голос его дрожал от жалости к себе. – Я хотел этим фильмом сделать приятное семье Висборо.
С секундным проблеском вины я подумал, что его мучения с Одри Висборо еще не достигли пика.
Я обратился к ее дочери Элисон:
– Вы хотели бы посмотреть на снимаемые сцены?
– Я? – Она была удивлена и, прежде чем ответить, посмотрела на мать. – Это не изменит наших чувств. Этот фильм – бесчестье для нас.
Однако, когда я в негодовании сделал шаг к выходу, она шагнула следом за мной.
– Куда ты идешь? – резко спросила ее мать. – Ты нужна мне здесь.
Элисон сумрачно посмотрела на меня и сказала:
– Я попробую повлиять на мистера Лайона.
Она решительно зашагала рядом со мной; одета она была в твидовый костюм и простые ботинки, подходящие для данной местности и погоды.
– Папа был хорошим человеком, – сказала она.
– Я уверен.
– Он не был легкомысленным, – продолжала она с теплотой в голосе. – Человек принципов. Некоторые считали его скучным, я знаю, но для меня он был хорошим отцом. Он считал, что женщины страдают от того, что в Англии семейное состояние наследуют в основном сыновья, и поэтому он оставил свой дом мне. – Она помолчала. – Родбери был в ярости. Он на три года старше меня и воспринимал как должное, что все достанется ему. К нему всю жизнь относились великодушно. Папа купил ему лошадей для участия в показательных скачках и настаивал на том, что Родбери сам должен зарабатывать, давать уроки. Я думаю, это весьма разумно, поскольку папа не был чересчур богат. Он разделил свои деньги между нами троими. Никто из нас не богат. – Она снова сделала паузу. – Я думаю, вы пытаетесь понять, почему я рассказываю вам все это. Просто я хочу, чтобы вы были справедливы к папиной памяти.
Я не мог быть справедливым, по крайней мере так, как они добивались от меня. Я сказал:
– Думайте об этом фильме как о выдуманной истории, о придуманных людях, а не о ваших отце и матери. В конце концов, люди в фильме не похожи на ваших родителей. Это не они. Они придуманы.
– Мама никогда не поверит в это.
Я повел ее в паддок, где Монкрифф, как всегда, возился с освещением.
– Я собираюсь показать вам двоих людей, – пояснил я Элисон. – Скажите мне, что вы о них думаете.
Судя по виду, она была в замешательстве, но все же обратила взгляд в том направлении, куда я указывал. Она без эмоций смотрела на Сиббера, здравомыслящего человека пятидесяти лет, и на прелестную юную Сильву в отличного покроя пальто, блестящих узких ботиночках и очаровательной меховой шляпке.
– И что? – спросила Элисон. – Они выглядят довольно мило. Кто это?
– Мистер и миссис Сиббер.
– Что?– Она развернулась ко мне, едва помня себя от ярости. Потом, получше обдумав резонность прямой физической атаки, задумчиво уставилась в прежнем направлении.
– Чуть дальше них, – пояснил я, – стоит Нэш Рурк. Он играет героя, дальним прототипом которого послужил Джексон Уэллс.
Элисон безмолвно смотрела на широкоплечего покорителя сердец, чьи обходительность и интеллигентность были безошибочно различимы даже с расстояния в двадцать футов.
– Пойдемте со мной, – предложил я.
Она в ошеломлении последовала за мной, и я повел ее туда, где Грег Компасс и Люси, кажется, наконец-то разыскали отца Люси.
– Вот это, – сказал я Элисон, – Грег Компасс, который берет интервью для телевидения у людей, занимающихся скачками.
Элисон коротко кивнула в знак того, что узнала его.
– Эта семья, – без выражения продолжал я, – мистер и миссис Уэллс и их дочь Люси.
Элисон открыла рот, но не смогла выговорить ни слова. Джексон Уэллс, прекрасно выглядящий и улыбающийся, стоял между двумя милыми, хорошо одетыми женщинами и ждал, когда я завершу взаимные представления.
– Элисон Висборо, – сказал я.
Сияющее лицо Джексона Уэллса помрачнело. Он произнес, как будто выплюнул:
– Ее дочь!
– Видите, – обратился я к Элисон, – Джексон Уэллс почти так же ненавидит вашу мать, как она ненавидит его. В реальной жизни они никоим образом не могли бы вступить в любовную связь. Люди в этом фильме – не они.
Элисон стояла, словно онемев. Я взял ее под руку и повел прочь.
– Ваша мать, – говорил я, – сама себя доводит до болезни. Убедите ее не обращать внимания на то, что мы делаем. Заставьте ее заинтересоваться чем-то другим и не давайте ей увидеть завершенный фильм. Поверьте, что я и не думал неуважительно относиться ни к ней, ни к памяти вашего отца. Я делаю картину о вымышленных людях. Я сочувствую вашей матери, но она не сможет остановить съемки этого фильма.
К Элисон наконец-то вернулся голос.
– Вы безжалостны, – сказала она.
– Так может показаться. Однако я так же уважаю вас, мисс Висборо, как уважает вас Говард. Я уважаю ваш здравый смысл и верность памяти отца. Я сожалею о том, что вызвал ваш гнев, но я не могу устранить его причину. Я должен предупредить вас, что Сиббер в фильме отнюдь не приятный человек. И все, что я могу сказать, – это вновь повторить просьбу не отождествлять его с вашим отцом.
– Говард отождествляет!
– Говард описал Сиббера как хорошего человека, лишенного сильных эмоций. В этом нет ни конфликта, ни драмы. Конфликт есть сущность драмы… первый урок кинематографиста. Как бы то ни было, я приношу извинения вам, вашей матери и вашему брату, но до прошедшей недели я едва знал о вашем существовании.
– О, Родди! – неласково отозвалась она. – За него можете не волноваться. Ему почти все равно. Они с папой относились друг к другу с прохладцей. Я полагаю, они были слишком разными. Родбери – я называю его полным именем, потому что «Родди» звучит как имя милого маленького мальчика, – но он никогда не играл со мной, когда мы были детьми, и другие девочки были так неправы, когда говорили, что я везучая, потому что у меня есть старший брат… – Она резко оборвала сама себя. – Я не знаю, почему говорю это. Мне нелегко говорить с людьми. Особенно с людьми, к которым я не очень-то хорошо отношусь. Как бы то ни было, Родди все равно, что вы скажете о папе, лишь бы он не потерял на этом деньги. Он только притворяется перед мамой, что его это волнует, он всегда подлизывается к ней, чтобы она покупала ему разные вещи.
– Он не женат?
Она покачала головой.
– Он хвастается, что у него много девушек. Я думаю, здесь больше болтовни, чем на самом деле.
Я улыбнулся ее откровенности и подумал о ее неудавшейся жизни: не оправдавший ожиданий брат, обожаемый, но далекий отец, мать, всю жизнь уберегавшая ее от замужества, которое могло оказаться неудачным. И тем не менее эта женщина была достойна уважения.
– Я питаю к вам добрые чувства, мисс Висборо, – сказал я.
Она прямо посмотрела мне в глаза.
– Тогда остановите съемки.
Я подумал о ее чувствах и о ножах.
– Не могу, – ответил я.
Мы завершили запланированные на день съемки, и у нас осталось еще время, чтобы провести наполовину стихийную раздачу автографов ради добрых отношений возле помещения весовой. Нэш, Сильва и Сиббер раздавали автографы десятками, лучезарно улыбаясь.
Многие обитатели Хантингдона уже натянули футболки с надписью «НЕСПОКОЙНЫЕ во все ВРЕМЕНА». Доброе веселье сделало всех вокруг друзьями. Выстроившаяся было очередь охотников за автографами рассыпалась на веселую толпу. О'Хара подписывал книги и программки, которые протягивали ему люди, знавшие продюсера в лицо, досталось такой славы и на мою долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33