Есть ли у вас на примете какой-нибудь пансион для Ирен?
– Тот, где воспитывалась моя жена, на улице Пикпюс, – откликнулся Карпантье. – Она до конца жизни сохраняла теплые отношения с тамошними монахинями, которые заменили ей родителей.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Фаншетта. – Садитесь в карету, дети мои.
– Впрочем, – продолжил Винсент, пока Ирен и Ренье забирались в экипаж, – надо посмотреть, прежде чем решать окончательно...
– Дедушка желает, чтобы все было сделано сегодня утром, – перебила его Фаншетта.
– Сегодня утром! – воскликнул Карпантье. – Да это же невозможно! Необходимо собрать вещи... Договориться предварительно...
– Ошибаетесь, – отрезала Фаншетта. – При одном упоминании имени Боццо-Корона все делается, как по волшебству.
В самом деле, не прошло и часа, как они уже выходили из пансиона на улице Пикпюс, оставив Ирен на попечение обласкавших ее монахинь, еще прекрасно помнивших мать этой малышки. Благодаря стараниям Фаншетты прощание оказалось не слишком болезненным. Только Ренье потихоньку всплакнул.
Когда же они покидали пансион, юноша сказал Винсенту:
– Отец, вы сможете видеться с ней, сколько захотите, я же – нет. Поскольку у меня появилась возможность обучаться в соответствии с моим призванием, я хотел бы выбрать школу, которая именуется Римом.
– Браво! – воскликнула Фаншетта. – Вот это серьезный разговор!
Винсент понурил голову. Ренье взял его руки в свои, прижал их к сердцу и прибавил:
– Отец, если на мою долю выпало великое счастье и Ирен любит меня, то мой долг – погибнуть или принести ей славу и богатство.
Винсент Карпантье молча прижал юношу к груди, а Фаншетта тем временем велела кучеру гнать что есть мочи на улицу Терезы. Ей необходимо было обсудить с дедом новый план Ренье, осуществление которого не входило в ее полномочия.
Полковник был само радушие.
– В пансионе за девочкой будут ухаживать, как за принцессой, а молодого человека я снабжу рекомендательными письмами, благодаря которым его примут в Италии, как королевского сына, – воскликнул старик. – Коль скоро, моя дорогая, ты проявляешь такой интерес к судьбе этих людей, пусть все изменится в их жизни, как по мановению волшебной палочки. Пусть они считают тебя доброй феей, проникшей к ним в хибару через печную трубу!
Не дослушав пылких изъявлений благодарности, полившихся из уст Фаншетты, старик прибавил:
– Я люблю, когда все делается, как по волшебству. Пусть юноша немедленно получит новые чемоданы со всем необходимым и сегодня же вечером сядет в почтовую карету. Давай, золотко, не теряй времени!
Этот человек мог с полным основанием рассуждать о феях и волшебных палочках, ибо все всегда свершалось по его воле. В тот же вечер Ренье отбыл в Марсель, имея при себе рекомендательные письма к самым влиятельным особам Ватикана.
Волнения, связанные с первым в жизни самостоятельным путешествием, поддерживали в Ренье бодрость духа. Вся горечь разлуки выпала на долю Винсента.
На сердце у него было так тяжело, что он даже вряд ли расслышал слова, которые сказала ему Франческа, когда они возвратились в дом полковника:
– Когда дедушка дарит человека своей благосклонностью, человек этот должен проявлять особую осмотрительность. На вас уже многие поглядывают с завистью, а зависть не дремлет. Помните же, что отныне у вас появились враги.
В тот же час, что и накануне, с теми же мерами предосторожности Винсента снова отвезли в таинственный дом, где ему предстояло теперь работать каждую ночь.
– Трудись хорошенько, друг мой, – подбодрил архитектора полковник, когда они расположились в задрапированной простынями комнате. – Надо, чтобы и я был доволен тобой, как ты, полагаю, доволен мной. Детки пристроены, и теперь ты полностью принадлежишь мне. Если ты не совершишь греха нашей прародительницы Евы и не сорвешь единственный запретный для тебя плод, ты станешь богатым главой счастливой семьи.
Когда пробило три, Карпантье сложил инструменты в ларь. Мужчины покинули дом, сели в коляску, а несколько минут спустя, как и прошлой ночью, экипаж остановился и тот же голос спросил:
– Что везете?
Однако, как это часто бывает, в ходе ежевечерних представлений детали спектакля усовершенствовались. На этот раз кучер, высадив пассажиров и получив на чай, не сказал «спасибо».
Как и накануне, старик сам снял с глаз Карпантье повязку, и Винсент к своему великому изумлению обнаружил, что находится на совершенно незнакомой ему улице среди недостроенных домов.
– Твое новое место жительства, мальцы, – заявил полковник. – Для архитектора лучше не придумаешь. Дай-ка мне руку.
Пройдя несколько шагов, они остановились перед новеньким домом; у его дверей полковника поджидала хорошо знакомая нам карета, на козлах которой восседал лучший из возниц – Джован-Баттиста.
– Звони смелей, – сказал старик Винсенту. – Я поселил у тебя Робло: это не слуга, а истинное сокровище! Я сам его воспитал, но ты можешь заменить его кем-нибудь другим, если захочешь. Не стесняйся. Это твой дом на первое время, пока мы не подыщем чего-нибудь получше. Спокойной ночи, малыш, до завтра!
Винсент, которого встретил на пороге образцово выдрессированный лакей, тотчас попросил проводить его в спальню.
Отказавшись от других услуг Робло, Карпантье опустился в кресло у горящего камина.
Винсент был настолько подавлен, что даже не оглядел свою новенькую, изящно обставленную спальню.
Стрелка часов описала не один круг прежде, чем Карпантье подумал о сне.
– Какие нелепые мысли лезут мне в голову, – прошептал Винсент. – Глупо – но я ощущаю смертельную опасность. Возможно, Ирен и Ренье помогли бы мне, но их теперь нет со мной, я совсем один. Зачем этот человек оставил меня в полном одиночестве?!
VIII
ГОСТИНАЯ ГРАФИНИ
Видимо, политический деятель или иное опальное лицо, которому предстояло скрываться в уютном тайнике, выдолбленном Карпантье под присмотром полковника, имел в запасе немало времени, поскольку работа продолжалась полных три месяца, причем половина из них ушла на шлифовку, полировку и внутреннюю отделку стен, пола и потолка потайной комнатки...
Размеры этой каморки соответствовали требованиям полковника: два метра в ширину, три в длину и семь футов в высоту.
Все было рассчитано таким образом, чтобы наружная стена, выходившая, по выражению полковника, в «чистое поле», сохраняла достаточную толщину и вырубленную в ней полость нельзя было обнаружить при простукивании.
Тайник имел форму прямоугольного параллелепипеда, его внутренние стенки были тщательнейшим образом отделаны под мрамор и отполированы до блеска.
Полковник, как малое дитя, носящееся с любимой игрушкой, пожелал изукрасить темницу изнутри, подробно обсуждая каждую мелочь со своим наперсником.
Наперсником господин Боццо называл Карпантье, которому на самом деле ни разу ничего не рассказал и которого, напротив, всячески старался сбить с толку множеством намеков и предположений, перепутанных, как нити клубка, побывавшего в лапках у котенка.
То архитектор трудился для королевской дочери, и посему стенкам тайника придавался розоватый оттенок, который должен был прийтись ей по вкусу, то строил укрытие для сына несчастного Людовика XVI, якобы уцелевшего во всех перипетиях революции и войн и полагавшего теперь найти в загадочном доме надежное убежище.
В следующий раз речь шла о документах невероятной важности, которые нужно было спрятать так, чтобы никто не отыскал.
Однако Винсенту не так-то легко было заморочить голову. Не обманула его и маленькая встроенная в стену фаянсовая печь, которой надлежало согревать обитателя каморки. Карпантье в первый же вечер разглядел в зрачках старика тот желтый блеск – отсвет золота, – по которому можно безошибочно узнать скупца.
Сколько бы снедаемый алчностью человек ни таился, ни притворялся, ни хитрил, мерцание золота в глазах выдает его – как характерная особенность лица, которую не скроешь, как неистребимый запах, от которого не избавишься.
Винсент, оказавшийся в положении бедолаги, для которого чужой пир грозит обернуться тяжким похмельем, сразу распознал ревнивую, ненасытную страсть старика.
Влюбленный стремится украсить свою спальню, как алтарь. Таким влюбленным и был этот старик; он содрогался от желания, исходил сладострастным томлением, нетвердой поступью пробираясь к брачному ложу.
Это последний род вожделения, сохраняющийся в человеке, который уже превратился в полную развалину. Когда все другие виды разврата становятся недоступны, влечение к золоту ради самого золота растет и крепнет, переходя в подлинный экстаз.
Говорят, что, достигая пароксизма, эта гнусная страсть пробуждает в человеке безумную надежду сохранить накопленные сокровища для себя одного даже после собственной смерти.
Сокровища! Тайник предназначался для сокрытия несметных богатств.
Винсент был совершенно уверен в этом. И никто на свете не смог бы его разубедить.
Коль скоро полковник не посвятил Карпантье в свою тайну и, более того, изо всех сил старался увести архитектора как можно дальше от истины, Винсент был волен ломать голову и расследовать эту странную историю, сколько душе угодно.
И Винсент расследовал.
Не на практике, разумеется, – совесть не позволила бы емy выведывать секреты человека, осыпавшего его своими милостями, – а теоретически, платонически, так сказать, с головой погрузившись в фантасмагорические исчисления различных вероятностей.
На свете существует гораздо больше людей, преуспевших в такой вот мысленной эквилибристике, чем можно предположить. Эти люди, продвигаясь, казалось бы, наугад, на самом деле следуют прямиком к заветной цели, ведомые результатами сложных алгебраических расчетов, сходных с теми, которые производят моряки, прокладывая себе путь среди таинственных просторов бескрайнего океана.
Но глубины жизни человеческой более обширны и загадочны, чем океанская пучина. Наука, о которой я говорю, вырабатывает собственную логику действий, своего рода компас, по которому путник ориентируется в потемках бытия.
Случается, что ничем вроде бы не примечательный человек вдруг начинает вырастать в значительную фигуру. Не сомневайтесь, намеренно или нет, он обзавелся таким компасом.
Винсент Карпантье был человеком одиноким, склонным к долгим раздумьям. Он любил размышлять, вычислять, сопоставлять. У него имелись все необходимые данные для того, чтобы изобрести интеллектуальный компас – невидимый прибор, таинственная мощь которого не уступает силам волшебства.
Исследовательский дух пробудился в Винсенте помимо его воли, а, возможно, и вопреки ей.
Карпантье говорил себе: «Я не хочу ничего знать», а между тем продолжал распутывать эту историю; он лгал себе подобным образом даже тогда, когда почти докопался до истины.
Винсент был не так уж прост. Полковник, его благодетель, внушал"ему глубокую антипатию, которую рам Винсент расценивал как дурное предчувствие. В самом деле, разве не случается так, что людей сначала используют в разных сомнительных предприятиях, а потом уничтожают?
Винсент вполне допускал! и такой поворот дела.
Специалисты, определяющие степень вероятности того или иного события, никогда не отбрасывают никаких фактов – даже если те кажутся совершенно неправдоподобными с точки зрения общественной морали и мнения обывателей.
И ученые совершенно правы.
Бездумно поклоняясь правдоподобию, судьи ослепили юстицию на оба глаза.
Винсент сразу же четко сказал себе:
– Возможно, я буду убит.
Он не избавился от этой мысли и позже, несмотря на то, что все полученные им сведения говорили в пользу полковника Боццо и его окружения.
Да что там «в пользу»: общество буквально пело почтенному старцу дифирамбы. Не имея контраргументов, Винсент тем не менее остро ощущал угрозу, нависшую над его головой.
Был ли он признателен полковнику за свое теперешнее благополучие? И да, и нет. Они заключили договор. Винсент трудился, полковник платил. Высокий гонорар лишь свидетельствовал о важности порученной Винсенту работы.
Речь шла, однако, не просто о личном благополучии Карпантье. Каждые три недели он получал восторженные письма от Ренье. Юноша был счастлив, он мужал, он погружался в тайны искусства; окрыленный, он благословлял Бога и людей.
А Ирен? Ирен проливала слезы радости, читая письма Ренье.
Ее душа открылась свету наук. Она училась с невиданным рвением, и в монастыре уже говорили о ее «незаурядных» способностях.
И за это Винсент не мог не быть благодарным полковнику. В детях заключалась вся жизнь Карпантье.
Он испытывал глубокую привязанность к Франческе Корона, потому что она любила его детей.
Суммируя все «за» и «против», все свои страхи и надежды, Винсент говорил себе: «Детям не грозит никакой опасности; я согласился расстаться с ними, чтобы держать их в стороне от этого темного дела. Я поступил правильно, даже если мои опасения – лишь плод больного воображения. Я заложу фундамент будущего счастья Ирен и Ренье, и все прочее не имеет никакого значения».
Январской ночью 1835 года полковник Боццо и Карпантье в последний раз встретились в белоснежной комнате, где, завешанная простынями, вовсю полыхала печь.
Работа была окончена.
Полковник велел внести свое кресло в тайник и поставить лампу на опоясывающий каморку выступ, которому предстояло заменить в этом будуаре стол и консоль. Старик с удовлетворением оглядел свой каземат с розовыми полированными стенками и поздравил Винсента.
– Дивное местечко, – прошептал полковник. – Так и хочется самому спрятаться здесь от всего мира.
А потом прибавил, буравя Карпантье мигающими глазками, сверкавшими из-под полуопущенных век:
– Дорогуша, я тебя обожаю! Ты пал так низко, что самому тебе нипочем бы не выкарабкаться. Однако стоит мне щелкнуть пальцами, и ты поднимешься на несколько ступеней выше... Ты станешь моим ближайшим другом, уважаемым человеком, влиятельной персоной.
– Вы уже заплатили мне сполна, – улыбнувшись, проговорил Карпантье.
– Ты действительно так считаешь? – спросил полковник, еще ниже опустив веки. – Не верю ни единому слову.
Ты странный человек, и я бы многое дал, чтобы узнать, что творится последние три месяца в твоей голове.
Он замолчал. На лице Винсента не дрогнул ни один мускул.
– Ты побледнел, мой друг, – заметил полковник, – но не сильно. Доводилось ли тебе из любопытства спускаться в подвалы Банка?
– Нет, никогда, – покачал головой Карпантье.
– Там весьма занятно, – усмехнулся полковник. – если бы их открывали по воскресеньям, народу туда набежало бы побольше, чем в Лувр. А знаешь, при желании в этот тайничок можно вместить все содержимое банковских подвалов...
Взгляд старика из-под белесых ресниц пронзал Карпантье насквозь.
Но Винсент хранил молчание.
– Поговорим по существу, – продолжил полковник неожиданно резко. – Мне все равно, что ты там думаешь. Ты не знаешь, где мы находимся, в этом я не сомневаюсь, и не узнаешь никогда. Кучер, возивший нас все эти три месяца, через несколько часов окажется за пределами Франции. Не пройдет и недели, как деревянная обшивка комнаты будет восстановлена, если только я не оклею ее обоями или не обтяну гобеленами. Ищи, сколько душе угодно! Только в таком деле и сам черт ногу сломит. Забери лампу, птица моя.
Он поднялся и первым вылез из каморки. Винсент последовал за ним. Потом они аккуратно задвинули служивший дверью тайника и крепившийся на шарнирах камень; на установку этого устройства ушли многие недели. Сухо щелкнул новенький замок.
Крохотная комнатка в стене исчезла, как по волшебству.
Полковник осветил лампой швы, постучал дрожащим кулаком по камню: звук был глухим.
– Отлично. Отлично, – повторил господин Боццо. – Осталось закрыть это место деревянной панелью или гобеленом, и даю голову на отсечение, что никто ничего не заподозрит. Да ты первый ничего не заметишь, если когда-нибудь попадешь сюда. Черт побери! Ты симпатичный малый, дай-ка я тебя обниму! Я назначаю тебя своим личным архитектором. Я поручу тебе построить дом для Фаншетты и ее супруга. Для авансов открою тебе кредит в банке «Ж.-Б. Шварц и компания». Повернись-ка, я тебя почищу; еще не поздно, выйдем сегодня в свет.
В самом деле, они закончили намного раньше обычного. Собственно, старик лишь «принял» уже готовую работу.
Он в последний раз завязал Винсенту глаза. Архитектор казался расстроенным.
– Странный ты человек! – произнес полковник с добродушной насмешкой. – Ты как будто сожалеешь о том, что мы не будем больше коротать здесь с тобой вечера и ночи. В общем, это меня не удивляет, я всегда заслуживал любовь тех, с кем общался. Не огорчайся, мы будем часто встречаться. В моих интересах, чтоб ты был у меня на виду.
Вместо фиакра они проделали привычный путь в карете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Тот, где воспитывалась моя жена, на улице Пикпюс, – откликнулся Карпантье. – Она до конца жизни сохраняла теплые отношения с тамошними монахинями, которые заменили ей родителей.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Фаншетта. – Садитесь в карету, дети мои.
– Впрочем, – продолжил Винсент, пока Ирен и Ренье забирались в экипаж, – надо посмотреть, прежде чем решать окончательно...
– Дедушка желает, чтобы все было сделано сегодня утром, – перебила его Фаншетта.
– Сегодня утром! – воскликнул Карпантье. – Да это же невозможно! Необходимо собрать вещи... Договориться предварительно...
– Ошибаетесь, – отрезала Фаншетта. – При одном упоминании имени Боццо-Корона все делается, как по волшебству.
В самом деле, не прошло и часа, как они уже выходили из пансиона на улице Пикпюс, оставив Ирен на попечение обласкавших ее монахинь, еще прекрасно помнивших мать этой малышки. Благодаря стараниям Фаншетты прощание оказалось не слишком болезненным. Только Ренье потихоньку всплакнул.
Когда же они покидали пансион, юноша сказал Винсенту:
– Отец, вы сможете видеться с ней, сколько захотите, я же – нет. Поскольку у меня появилась возможность обучаться в соответствии с моим призванием, я хотел бы выбрать школу, которая именуется Римом.
– Браво! – воскликнула Фаншетта. – Вот это серьезный разговор!
Винсент понурил голову. Ренье взял его руки в свои, прижал их к сердцу и прибавил:
– Отец, если на мою долю выпало великое счастье и Ирен любит меня, то мой долг – погибнуть или принести ей славу и богатство.
Винсент Карпантье молча прижал юношу к груди, а Фаншетта тем временем велела кучеру гнать что есть мочи на улицу Терезы. Ей необходимо было обсудить с дедом новый план Ренье, осуществление которого не входило в ее полномочия.
Полковник был само радушие.
– В пансионе за девочкой будут ухаживать, как за принцессой, а молодого человека я снабжу рекомендательными письмами, благодаря которым его примут в Италии, как королевского сына, – воскликнул старик. – Коль скоро, моя дорогая, ты проявляешь такой интерес к судьбе этих людей, пусть все изменится в их жизни, как по мановению волшебной палочки. Пусть они считают тебя доброй феей, проникшей к ним в хибару через печную трубу!
Не дослушав пылких изъявлений благодарности, полившихся из уст Фаншетты, старик прибавил:
– Я люблю, когда все делается, как по волшебству. Пусть юноша немедленно получит новые чемоданы со всем необходимым и сегодня же вечером сядет в почтовую карету. Давай, золотко, не теряй времени!
Этот человек мог с полным основанием рассуждать о феях и волшебных палочках, ибо все всегда свершалось по его воле. В тот же вечер Ренье отбыл в Марсель, имея при себе рекомендательные письма к самым влиятельным особам Ватикана.
Волнения, связанные с первым в жизни самостоятельным путешествием, поддерживали в Ренье бодрость духа. Вся горечь разлуки выпала на долю Винсента.
На сердце у него было так тяжело, что он даже вряд ли расслышал слова, которые сказала ему Франческа, когда они возвратились в дом полковника:
– Когда дедушка дарит человека своей благосклонностью, человек этот должен проявлять особую осмотрительность. На вас уже многие поглядывают с завистью, а зависть не дремлет. Помните же, что отныне у вас появились враги.
В тот же час, что и накануне, с теми же мерами предосторожности Винсента снова отвезли в таинственный дом, где ему предстояло теперь работать каждую ночь.
– Трудись хорошенько, друг мой, – подбодрил архитектора полковник, когда они расположились в задрапированной простынями комнате. – Надо, чтобы и я был доволен тобой, как ты, полагаю, доволен мной. Детки пристроены, и теперь ты полностью принадлежишь мне. Если ты не совершишь греха нашей прародительницы Евы и не сорвешь единственный запретный для тебя плод, ты станешь богатым главой счастливой семьи.
Когда пробило три, Карпантье сложил инструменты в ларь. Мужчины покинули дом, сели в коляску, а несколько минут спустя, как и прошлой ночью, экипаж остановился и тот же голос спросил:
– Что везете?
Однако, как это часто бывает, в ходе ежевечерних представлений детали спектакля усовершенствовались. На этот раз кучер, высадив пассажиров и получив на чай, не сказал «спасибо».
Как и накануне, старик сам снял с глаз Карпантье повязку, и Винсент к своему великому изумлению обнаружил, что находится на совершенно незнакомой ему улице среди недостроенных домов.
– Твое новое место жительства, мальцы, – заявил полковник. – Для архитектора лучше не придумаешь. Дай-ка мне руку.
Пройдя несколько шагов, они остановились перед новеньким домом; у его дверей полковника поджидала хорошо знакомая нам карета, на козлах которой восседал лучший из возниц – Джован-Баттиста.
– Звони смелей, – сказал старик Винсенту. – Я поселил у тебя Робло: это не слуга, а истинное сокровище! Я сам его воспитал, но ты можешь заменить его кем-нибудь другим, если захочешь. Не стесняйся. Это твой дом на первое время, пока мы не подыщем чего-нибудь получше. Спокойной ночи, малыш, до завтра!
Винсент, которого встретил на пороге образцово выдрессированный лакей, тотчас попросил проводить его в спальню.
Отказавшись от других услуг Робло, Карпантье опустился в кресло у горящего камина.
Винсент был настолько подавлен, что даже не оглядел свою новенькую, изящно обставленную спальню.
Стрелка часов описала не один круг прежде, чем Карпантье подумал о сне.
– Какие нелепые мысли лезут мне в голову, – прошептал Винсент. – Глупо – но я ощущаю смертельную опасность. Возможно, Ирен и Ренье помогли бы мне, но их теперь нет со мной, я совсем один. Зачем этот человек оставил меня в полном одиночестве?!
VIII
ГОСТИНАЯ ГРАФИНИ
Видимо, политический деятель или иное опальное лицо, которому предстояло скрываться в уютном тайнике, выдолбленном Карпантье под присмотром полковника, имел в запасе немало времени, поскольку работа продолжалась полных три месяца, причем половина из них ушла на шлифовку, полировку и внутреннюю отделку стен, пола и потолка потайной комнатки...
Размеры этой каморки соответствовали требованиям полковника: два метра в ширину, три в длину и семь футов в высоту.
Все было рассчитано таким образом, чтобы наружная стена, выходившая, по выражению полковника, в «чистое поле», сохраняла достаточную толщину и вырубленную в ней полость нельзя было обнаружить при простукивании.
Тайник имел форму прямоугольного параллелепипеда, его внутренние стенки были тщательнейшим образом отделаны под мрамор и отполированы до блеска.
Полковник, как малое дитя, носящееся с любимой игрушкой, пожелал изукрасить темницу изнутри, подробно обсуждая каждую мелочь со своим наперсником.
Наперсником господин Боццо называл Карпантье, которому на самом деле ни разу ничего не рассказал и которого, напротив, всячески старался сбить с толку множеством намеков и предположений, перепутанных, как нити клубка, побывавшего в лапках у котенка.
То архитектор трудился для королевской дочери, и посему стенкам тайника придавался розоватый оттенок, который должен был прийтись ей по вкусу, то строил укрытие для сына несчастного Людовика XVI, якобы уцелевшего во всех перипетиях революции и войн и полагавшего теперь найти в загадочном доме надежное убежище.
В следующий раз речь шла о документах невероятной важности, которые нужно было спрятать так, чтобы никто не отыскал.
Однако Винсенту не так-то легко было заморочить голову. Не обманула его и маленькая встроенная в стену фаянсовая печь, которой надлежало согревать обитателя каморки. Карпантье в первый же вечер разглядел в зрачках старика тот желтый блеск – отсвет золота, – по которому можно безошибочно узнать скупца.
Сколько бы снедаемый алчностью человек ни таился, ни притворялся, ни хитрил, мерцание золота в глазах выдает его – как характерная особенность лица, которую не скроешь, как неистребимый запах, от которого не избавишься.
Винсент, оказавшийся в положении бедолаги, для которого чужой пир грозит обернуться тяжким похмельем, сразу распознал ревнивую, ненасытную страсть старика.
Влюбленный стремится украсить свою спальню, как алтарь. Таким влюбленным и был этот старик; он содрогался от желания, исходил сладострастным томлением, нетвердой поступью пробираясь к брачному ложу.
Это последний род вожделения, сохраняющийся в человеке, который уже превратился в полную развалину. Когда все другие виды разврата становятся недоступны, влечение к золоту ради самого золота растет и крепнет, переходя в подлинный экстаз.
Говорят, что, достигая пароксизма, эта гнусная страсть пробуждает в человеке безумную надежду сохранить накопленные сокровища для себя одного даже после собственной смерти.
Сокровища! Тайник предназначался для сокрытия несметных богатств.
Винсент был совершенно уверен в этом. И никто на свете не смог бы его разубедить.
Коль скоро полковник не посвятил Карпантье в свою тайну и, более того, изо всех сил старался увести архитектора как можно дальше от истины, Винсент был волен ломать голову и расследовать эту странную историю, сколько душе угодно.
И Винсент расследовал.
Не на практике, разумеется, – совесть не позволила бы емy выведывать секреты человека, осыпавшего его своими милостями, – а теоретически, платонически, так сказать, с головой погрузившись в фантасмагорические исчисления различных вероятностей.
На свете существует гораздо больше людей, преуспевших в такой вот мысленной эквилибристике, чем можно предположить. Эти люди, продвигаясь, казалось бы, наугад, на самом деле следуют прямиком к заветной цели, ведомые результатами сложных алгебраических расчетов, сходных с теми, которые производят моряки, прокладывая себе путь среди таинственных просторов бескрайнего океана.
Но глубины жизни человеческой более обширны и загадочны, чем океанская пучина. Наука, о которой я говорю, вырабатывает собственную логику действий, своего рода компас, по которому путник ориентируется в потемках бытия.
Случается, что ничем вроде бы не примечательный человек вдруг начинает вырастать в значительную фигуру. Не сомневайтесь, намеренно или нет, он обзавелся таким компасом.
Винсент Карпантье был человеком одиноким, склонным к долгим раздумьям. Он любил размышлять, вычислять, сопоставлять. У него имелись все необходимые данные для того, чтобы изобрести интеллектуальный компас – невидимый прибор, таинственная мощь которого не уступает силам волшебства.
Исследовательский дух пробудился в Винсенте помимо его воли, а, возможно, и вопреки ей.
Карпантье говорил себе: «Я не хочу ничего знать», а между тем продолжал распутывать эту историю; он лгал себе подобным образом даже тогда, когда почти докопался до истины.
Винсент был не так уж прост. Полковник, его благодетель, внушал"ему глубокую антипатию, которую рам Винсент расценивал как дурное предчувствие. В самом деле, разве не случается так, что людей сначала используют в разных сомнительных предприятиях, а потом уничтожают?
Винсент вполне допускал! и такой поворот дела.
Специалисты, определяющие степень вероятности того или иного события, никогда не отбрасывают никаких фактов – даже если те кажутся совершенно неправдоподобными с точки зрения общественной морали и мнения обывателей.
И ученые совершенно правы.
Бездумно поклоняясь правдоподобию, судьи ослепили юстицию на оба глаза.
Винсент сразу же четко сказал себе:
– Возможно, я буду убит.
Он не избавился от этой мысли и позже, несмотря на то, что все полученные им сведения говорили в пользу полковника Боццо и его окружения.
Да что там «в пользу»: общество буквально пело почтенному старцу дифирамбы. Не имея контраргументов, Винсент тем не менее остро ощущал угрозу, нависшую над его головой.
Был ли он признателен полковнику за свое теперешнее благополучие? И да, и нет. Они заключили договор. Винсент трудился, полковник платил. Высокий гонорар лишь свидетельствовал о важности порученной Винсенту работы.
Речь шла, однако, не просто о личном благополучии Карпантье. Каждые три недели он получал восторженные письма от Ренье. Юноша был счастлив, он мужал, он погружался в тайны искусства; окрыленный, он благословлял Бога и людей.
А Ирен? Ирен проливала слезы радости, читая письма Ренье.
Ее душа открылась свету наук. Она училась с невиданным рвением, и в монастыре уже говорили о ее «незаурядных» способностях.
И за это Винсент не мог не быть благодарным полковнику. В детях заключалась вся жизнь Карпантье.
Он испытывал глубокую привязанность к Франческе Корона, потому что она любила его детей.
Суммируя все «за» и «против», все свои страхи и надежды, Винсент говорил себе: «Детям не грозит никакой опасности; я согласился расстаться с ними, чтобы держать их в стороне от этого темного дела. Я поступил правильно, даже если мои опасения – лишь плод больного воображения. Я заложу фундамент будущего счастья Ирен и Ренье, и все прочее не имеет никакого значения».
Январской ночью 1835 года полковник Боццо и Карпантье в последний раз встретились в белоснежной комнате, где, завешанная простынями, вовсю полыхала печь.
Работа была окончена.
Полковник велел внести свое кресло в тайник и поставить лампу на опоясывающий каморку выступ, которому предстояло заменить в этом будуаре стол и консоль. Старик с удовлетворением оглядел свой каземат с розовыми полированными стенками и поздравил Винсента.
– Дивное местечко, – прошептал полковник. – Так и хочется самому спрятаться здесь от всего мира.
А потом прибавил, буравя Карпантье мигающими глазками, сверкавшими из-под полуопущенных век:
– Дорогуша, я тебя обожаю! Ты пал так низко, что самому тебе нипочем бы не выкарабкаться. Однако стоит мне щелкнуть пальцами, и ты поднимешься на несколько ступеней выше... Ты станешь моим ближайшим другом, уважаемым человеком, влиятельной персоной.
– Вы уже заплатили мне сполна, – улыбнувшись, проговорил Карпантье.
– Ты действительно так считаешь? – спросил полковник, еще ниже опустив веки. – Не верю ни единому слову.
Ты странный человек, и я бы многое дал, чтобы узнать, что творится последние три месяца в твоей голове.
Он замолчал. На лице Винсента не дрогнул ни один мускул.
– Ты побледнел, мой друг, – заметил полковник, – но не сильно. Доводилось ли тебе из любопытства спускаться в подвалы Банка?
– Нет, никогда, – покачал головой Карпантье.
– Там весьма занятно, – усмехнулся полковник. – если бы их открывали по воскресеньям, народу туда набежало бы побольше, чем в Лувр. А знаешь, при желании в этот тайничок можно вместить все содержимое банковских подвалов...
Взгляд старика из-под белесых ресниц пронзал Карпантье насквозь.
Но Винсент хранил молчание.
– Поговорим по существу, – продолжил полковник неожиданно резко. – Мне все равно, что ты там думаешь. Ты не знаешь, где мы находимся, в этом я не сомневаюсь, и не узнаешь никогда. Кучер, возивший нас все эти три месяца, через несколько часов окажется за пределами Франции. Не пройдет и недели, как деревянная обшивка комнаты будет восстановлена, если только я не оклею ее обоями или не обтяну гобеленами. Ищи, сколько душе угодно! Только в таком деле и сам черт ногу сломит. Забери лампу, птица моя.
Он поднялся и первым вылез из каморки. Винсент последовал за ним. Потом они аккуратно задвинули служивший дверью тайника и крепившийся на шарнирах камень; на установку этого устройства ушли многие недели. Сухо щелкнул новенький замок.
Крохотная комнатка в стене исчезла, как по волшебству.
Полковник осветил лампой швы, постучал дрожащим кулаком по камню: звук был глухим.
– Отлично. Отлично, – повторил господин Боццо. – Осталось закрыть это место деревянной панелью или гобеленом, и даю голову на отсечение, что никто ничего не заподозрит. Да ты первый ничего не заметишь, если когда-нибудь попадешь сюда. Черт побери! Ты симпатичный малый, дай-ка я тебя обниму! Я назначаю тебя своим личным архитектором. Я поручу тебе построить дом для Фаншетты и ее супруга. Для авансов открою тебе кредит в банке «Ж.-Б. Шварц и компания». Повернись-ка, я тебя почищу; еще не поздно, выйдем сегодня в свет.
В самом деле, они закончили намного раньше обычного. Собственно, старик лишь «принял» уже готовую работу.
Он в последний раз завязал Винсенту глаза. Архитектор казался расстроенным.
– Странный ты человек! – произнес полковник с добродушной насмешкой. – Ты как будто сожалеешь о том, что мы не будем больше коротать здесь с тобой вечера и ночи. В общем, это меня не удивляет, я всегда заслуживал любовь тех, с кем общался. Не огорчайся, мы будем часто встречаться. В моих интересах, чтоб ты был у меня на виду.
Вместо фиакра они проделали привычный путь в карете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56