В этот миг золотые буквы на белом мраморе вспыхнули еще ярче. Надпись гласила:
«Здесь покоится полковник Боццо-Корона, благодетель всех бедных.
Молите Господа, дабы упокоил Он его душу».

IX
ПИСЬМО ВИНСЕНТА КАРПАНТЬЕ

Многие в Париже, доведись им услышать имя полковника Боццо, содрогнулись бы. Ирен Карпантье оно тоже было знакомо. Когда их бедное жилище впервые посетила сияющая, словно сама Удача, Франческа Корона, Ирен как раз исполнилось десять лет. Девочка она была разумная, так что то, что тогда происходило, до сих пор помнила во всех подробностях. И прекрасно осознавала, что вместе с Франческой в их дом вошел достаток. Достаток – безусловно, а вот счастье ли? Да нет, конечно! С этой минуты их семья, жившая до тех пор очень скромно, но зато в согласии и любви, распалась, все разъехались в разные стороны. Ренье отправился в Италию, а Ирен отдали в монастырский пансион. Так повелось издавна: великие благодеяния почти всегда ведут к разрушению прежних устоев.
Благодаря постоянным денежным субсидиям и могущественным покровителям Винсент Карпантье стал вдруг состоятельным человеком и из простого каменщика превратился в известного архитектора. Почему же в таком случае мы выразились столь сдержанно: «Ирен это имя было знакомо»? Самого полковника Ирен никогда не видела, встречалась только с Франческой, так что мнение о старце она могла себе составить лишь со слов отца, а тот, как мы с вами знаем, едва ли испытывал к полковнику истинную признательность за его довольно-таки своеобразную помощь.
А вот Франческа Корона и вправду желала им добра. Ирен любила ее всем сердцем и, когда Франческа умерла, искрение оплакивала гибель несчастной красавицы графини. Но смерть старика ее не тронула: отец всегда говорил о своем благодетеле со страхом, и полковник внушал Ирен смутное почтение – не больше.
К тому же Винсент – как только стал вхож в то общество, где полковник подыскал ему первых заказчиков, – позаботился о том, чтобы оградить от него свою дочь. Делал он это вполне сознательно, поскольку, видимо, с первой же минуты догадался, с кем имеет дело. В стенах монастыря Святого Креста, погруженная в изучение различных премудростей, девушка была надежно защищена от всех дурных влияний.
Следует сразу оговориться: Ирен ни в коей мере не интересовало, во что складываются золотые буквы надгробия; надпись не будила в ней никаких воспоминаний; если она и поглядывала на нее с некоторым нетерпением, то лишь потому, что, вспыхивая в определенный час, буквы возвещали ей появление бледного шевалье. Надпись просто-напросто служила ей своеобразными солнечными часами. Через несколько дней солнце будет садиться раньше, и девушка перестанет смотреть на буквы; так мы перестаем смотреть на циферблат остановившихся часов.
Скорее всего, Ирен никогда не задумывалась о том, что представлял собой полковник Боццо-Корона – человек, носивший двойную фамилию и привыкший вести двойную игру. Ей не было никакого дела до знаменитого филантропа с улицы Терезы. Девушка никогда не слышала ни об Отце-Благодетеле – главаре Черных Мантий, ни о том, что подобная организация вообще существовала, ни, естественно, о том, что со смертью предводителя она захирела.
С некоторых пор парижане вздохнули свободнее. Не то чтобы преступления вообще прекратились – нет, этот вид деятельности всегда будет приносить хороший доход, а значит, вечен, – но хотя бы притихли те неуловимые негодяи, что всегда выскальзывали из-под рук закона, словно шеи, и ловкостью ничуть не уступали хитроумному Одиссею.
Облачившись в траур по своему Хозяину, все те, кто шал ответ на вопрос: «Будет ли завтра день?» – пока что бездействовали. При жизни они его ненавидели и в то же время безоговорочно ему подчинялись, уверенные, что главнокомандующий их безжалостной армии бессмертен. Похоже, он и сам верил, что неистребим; как само Зло. И тем не менее умер он самым банальным образом: его прикончил сильный приступ кашля, словно он был маленьким ребенком, которого мучил коклюш. Воплощенное Красноречие произнесло речь на его могиле, само Благородство почтило его светлую память, и сам Калибан – знаменитейший памфлетист и удивительно ловкий прохвост – удостоил его высокой чести быть облитым первосортнейшей грязью, что, конечно, немедленно до блеска отчистило славу покойного. У нас любая известность нуждается в наведении такого вот лоска.
Словом, в глазах всех честных людей, к которым относимся все мы (правда, с некоторыми оговорками), усопший почил в ореоле всеобщей признательности. И только ночной Париж, столица грабежей и убийств, этот темный мир, полный привидений и злобных волков, появляющихся неведомо откуда и с рассветом прячущихся в свои логова, знал, что со смертью полковника сам сатана вернулся к себе в преисподнюю. Что бы там ни говорили, а Париж этот вполне реален, у него своя поэзия, свои легенды, свои герои и божества. Здесь вера в полковника Боццо разрослась до таких неслыханных размеров, что никто из его верных слуг и давних приверженцев не сомневался в том, что в один прекрасный день он вернется; так некоторые ждали когда-то возвращения Карла Великого или Наполеона, уверенные, что таким гигантам под силу даже сдвинуть могучим плечом собственное надгробие. Взывали к нему с великим рвением еще и потому, что среди Черных Мантий разнесся слух: полковник унес в могилу их главную тайну, и даже члены совета сообщества не знали, куда он спрятал великие сокровища, накопленные за полвека непрерывных чудовищных злодеяний.
Итак, Ирен, укрывшись за цветами, не спускала глаз с красивой изящной дамы, в которой она сразу узнала «госпожу графиню». Смотрела она на нее с беспокойством и даже с ревностью. Вы, конечно же, поняли, что бледный красавец, стоящий у окна, человек, время чьего прихода, взглянув на пламенеющие буквы, угадывала Ирен, был не кто иной, как господин Мора. Его возраст, как оно частенько случается, определить невозможно. Благородством наружности он схож то ли с героем какого-то романа, то ли с действующим лицом оперетки. Такой яркой, броской внешностью обладают многие итальянские певцы, покорители сердец, выступающие на лучших сценах мира. Однажды я по случайности попал на званый вечер в один очень изысканный аристократический салон. Благородные дамы играли в описания. Описывая Дон Жуана, многие сошлись на том, что лицо у него бледное, а волосы черны как ночь. Действительно, именно таким видится нам этот известный обольститель – фигура, безусловно, трагическая, но и не лишенная какого-то дьявольского комизма.
Вы, вероятно, спросите, как могла Ирен, простая вышивальщица, познакомиться с графиней? Все очень просто. Именно графиня заказала ей вышить этот пестрый герб, зная, что она работница проворная и аккуратная. Впрочем, Ирен видела графиню всего дважды или трижды, когда относила вышивку в ее особняк. Нет ничего удивительного и в том, что дама высшего общества приехала поклониться могиле почтенного старца, человека ее круга. Но все-таки Ирен это показалось странным: с тех пор как она поселилась здесь, никто еще не приходил на могилу полковника. Мы, пока жизнь течет мирно, редко вспоминаем о своих благодетелях.
Ирен еще раз пристально взглянула на графиню с тем, чтобы узнать, заметила ли та красавца шевалье. (Женщины всегда видят друг друга насквозь.) Но та по-прежнему молилась и, казалось, была в своей неподвижности чужда всему земному. Однако продолжалось это недолго: вскоре дама поднялась с колен и снова метнула быстрый острый взгляд в сторону особняка. Но жалюзи к тому времени успели опуститься так же бесшумно, как и поднялись, и одна только Ирен могла угадать за ними блестящие глаза улыбающегося ей господина Мора. Девушка с трепетом наблюдала за заветным окошком, и щеки ее пылали.
Закутавшись в легкую кружевную шаль, графиня удалилась, так и не удостоив взглядом окно Ирен.
«Она меня не заметила, – подумала последняя, когда благородная дама скрылась за деревьями, и прибавила без тени сожаления: – Может быть, она просто не знает, что в этом доме живет ее вышивальщица».
Ирен опять посмотрела на окно со спущенными жалюзи и прошептала совсем тихо: «Сейчас он придет».
Ее охватило страшное волнение. Она отложила работу и стала напряженно вслушиваться, стараясь уловить долгожданные звук приближающихся шагов. Но снаружи было по-прежнему тихо. Вместо этого шаги послышались на улице – видимо, кто-то, шел по Грушевой улице, ибо на кладбище вроде бы никого уже не было.
– Куда выходят окна второго этажа? – спросил идущий вполголоса.
Ирен хотела было выглянуть в окно, но что-то удержало ее – то ли инстинктивный страх, то ли взгляд господина Мора, который, может быть, наблюдал за ней. Шевалье Ирен не боялась, но что же в таком случае испугало ее?
Солнце, послушно осветив надпись, скрылось за горизонтом, и стало совсем темно. Не помню, сказал ли я, что задворки домов, чьи фасады глядели на улицу Отходящих, а также окрестности кладбища Пер-Лашез слыли отнюдь не самым безопасным местом Парижа.
Ирен взялась было за вышивание, но голоса приблизились, и девушка опять насторожилась. Казалось, говорящие вошли уже во дворик, обсаженный каштанами, тот, что отделял особняк Гейо от улицы. Из разговора Ирен уловила лишь несколько слов. Вот что ей удалось разобрать:
– Со второго или третьего этажа ничего не увидишь – деревья помешают. На четвертом сюда выходят окнами только две жилых комнаты – вышивальщицы и итальянца. Вон видишь, окно с жалюзи. С первого тоже не видно ничего дальше садиков.
Говоривший явно знал дом как свои пять пальцев. «Сюда выходят окнами только две комнаты – вышивальщицы и итальянца...» Куда – сюда?
Где-то вдалеке раздался удар колокола, и вскоре ему ответил еще один. Кто-то шел вдоль кладбищенской ограды. Это сторож обходил кладбище. Вот он показался на открытом пространстве перед могилой полковника, предупреждая звоном колокольчика последних посетителей, что сейчас закроет ворота. Стоило ему удалиться, как справа из-за деревьев вышли двое, и третий возник непонятно откуда возле самой плиты. В сумерках нельзя было разглядеть их лиц, во всех трех фигурах не было ничего примечательного, но Ирен вдруг забеспокоилась, не случится ли какой беды с графиней – ведь она там одна, а кругом темно, пустынно и неуютно. Естественно, эти трое не могли быть теми, что разговаривали во дворике, – они бы просто не успели так быстро пересечь улицу, но Ирен отчего-то показалось, что их появление каким-то образом связано с недавней беседой.
Три человека скрылись в стороне, противоположной той, куда ушел сторож.
Ирен замерла в глубоком раздумье.
– А он все не идет, – наконец прошептала девушка, заметив, как сгустились вокруг нее тени. – Видимо, он тоже слышал голоса. Ему, вероятно, угрожает новая опасность. Сколько же у него врагов!
Ее прелестное лицо затуманилось. Она попыталась понять, что же ее напугало. Потом опомнилась и снова взяла письмо.
– Отец, отец... как же ты запугал меня! Скоро я буду бояться собственной тени.
Она вздрогнула, разворачивая листок.
– Бедный отец! – продолжала она. – Ему кажется, что повсюду его подстерегают убийцы, всюду ему мерещатся преступления и злодейства. Он все время рассказывает одно и то же, начинает и никак не может закончить, словно не решается поведать какую-то тайну... Странная история – странная и страшная. Что-то действительно напутало его, и он все бросил – деньги, дом, занятия архитектурой – и заживо похоронил себя в мрачных подземельях Штольберга.
В темноте трудно было разобрать убористый почерк господина Карпантье, но Ирен знала наизусть все, что писал ей отец. Без сомнения, он был болен, раз из письма в письмо повторял один и тот же бессвязный и нелепый рассказ безумца и никак не мог завершить его.
«Наконец-то я поведаю тебе мою историю и ты узнаеш ь, о тчего я умер. На моих глазах внук вонзил нож в грудь деда, и я, к несчастью, владею их дьявольской тайной. Ренье снял дл я м еня комнату в Мессажри. Я уже в третий раз менял ква рт иру. Из Мессажри я бежал, переодетый в одежду Рень е. Э то только так говорится: «бежал», а на самом деле я и идти-то мог с большим трудом. Веревки изрезали все тел о. И голова все время была тяжелой, словно ее набили зол от ом...»
– Золото – его навязчивая идея, – отвлеклась от письма Ирен. – Вот бы снова посмотреть на картину, что висела у Ренье в мастерской. Там изображен сын, убивающий отца в подвале, полном сокровищ. Глаза у обоих совершенно безумные. Не эта ли картина свела моего отца с ума?
Она продолжила чтение:
«Воздух раскалился. Небо окрасилось в цвета золот а, с винца и крови. На дороге в облаке пыли показался экипа ж у бийцы. Поднялся ветер, разразилась страшная буря, о каки х р ассказывал Ренье, вернувшись с Корсики. Я вспомнил ег о р ассказ, я словно заново пережил все то, о чем он нам говори л т огда. Я оказался в заброшенном доме, там была и пьяна я с таруха Бамбуш-Туляка, которую совсем развезло от водк и, и Куатье, похожий на бульдога разбойник, – в общем, вс е т очь-в-точь так, как говорил Ренье; об одном только о н у молчал, но я видел это собственными глазами, я стал свид е т елем отцеубийства».
Ирен приложила руку ко лбу.
– Видимо, безумие заразительно, – прошептала она, ибо я безумно хочу разгадать эту загадку. Может быть, Ренье знает обо всем этом больше, чем я? Пока мы ехали в Штольберг, папа все время разговаривал с ним. Но тогда у Ренье еще не было от меня секретов. Если бы он что-нибудь узнал, он бы обязательно рассказал мне. Бедный, бедный Ренье! Будь счастлив с той, которую ты выбрал.
Эти последние слова были произнесены с той особой интонацией, с какой говорят, когда хотят себя обмануть.
Стало совсем темно, и девушка читала дальше по памяти – она уже не видела слов, она только угадывала их:
«...Вот к этому-то дому на отшибе и подъехал экипа ж у бийцы. Тот самый, что я видел раньше на дороге. Здесь пр е с тупник должен был нанести удар. Нанести удар мне. Я сл ы ш ал за дверью зловещий звук: вжик-вжик-вжик – это нае мн ый убийца точил свой нож.
Когда-то давно – мы жили в ту пору на юге Франции, и я все надеялся, что солнце и морской воздух излечат мою бе д н ую Ирен, я имею в виду твою маму – один несчастный п о п росил нас спрятать его. Полиция гналась за ним по пята м. П режде он сражался в Африке, а вернувшись, в припадке бе з у мной ревности убил свою жену – даже не успел сменит ь в о енный мундир на штатский костюм. Сначала я ужаснулся: солдат хвалился своим злодеянием словно подвигом. Но у моей Ирен, как и у тебя, моя девочка, было чуткое сердце, мудро е и любящее.
– Несчастного ослепила любовь, – сказала она мне. – Он смеется лишь для виду, а душа его рыдает.
Она была права. Есть такие женщины, чьи поцелуи опа с н ее укусов тарантула. Солдат был человеком неплохим, о н б ыл смелым и добрым, но вот надругательств над собой он н е в ынес.
Мы приютили его, утешали, как могли. Уходя, он сказа л И рен: «Вы сделали мне много доброго, быть может, и я о тп лачу тем же кому-нибудь из ваших близких».
Вот он-то, дочка, и точил теперь нож в ветхом доми шк е; рядом с ним приплясывала, бранясь и что-то напева я, п ьяная старуха, а я стоял снаружи. Кругом бушевала бур я, н а меня низвергались целые потоки дождя, но я не двигался с м еста. Я радовался буре, хотя и понимал, что вот-вот умр у. Н о через несколько минут мой организм не выдержал ожидания смерти, я потерял сознание и упал, ударившись головой о к аменный порог. Очнулся я в постели, у моего изголовья сиде л р азбойник Куатье. Представляешь, оказывается, за все эт и г оды он не забыл нас. «Я часто думал о вашей жене, – сказа л о н. – Она святая. Ведь она умерла, да? Только злые живу т д олго, а таких, как она, Бог рано прибирает. Что ж, я п омню свое обещание и выполню его».
Письмо выпало из рук девушки. Какое-то время она сидела неподвижно в кромешной тьме.
– Нет, он не сумасшедший, – пробормотала она. – Но разве человек в здравом уме может повторять одно и то же, одно и то же, одно и то же в десяти письмах?
Внезапно по телу ее пробежала дрожь.
– Как же долго нет Жюлиана! – воскликнула она. – Я чувствую, вот-вот что-то случится. Кто-то подбирается к нашему дому, мне страшно. Я должна его предупредить об опасности, со мной-то ничего не будет, а вот с ним...
Внизу несколько человек говорили об окне со спущенными жалюзи. Это же его окно!..
Тут Ирен радостно встрепенулась, ибо в коридоре раздался звук приближающихся шагов. Девушка вскочила, ее лицо сияло.
– Вот и он! – вскричала она. – Ах, я глупая девчонка! Начитаюсь папиных писем, и невесть что чудится!
Теперь она готова была расхохотаться – такими смешными показались ей ее недавние страхи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56