Наконец он отступил на несколько шагов. Потом удалился в сторону моря. Я у
видел, как он прыгнул в волны. Получи я удар штыком между ребер, мне было бы
не так больно.
Добравшись до маяка, я взлетел вверх, перепрыгивая через ступеньки, и в яр
ости схватил Каффа за грудки. Я сжал его с такой силой, что одна из пуговиц
его бушлата осталась у меня в кулаке.
Ц Я вам жизнь спас! Ц протестовал он.
Ц Спас жизнь? Ц зарычал я. Ц Вы разрушили последнюю нашу возможность е
е сохранить!
Я вышел на балкон. Как этого и следовало ожидать, омохитхи растворились. Т
реугольника тоже не было видно. Скоро стемнеет. К дождю присоединились п
орывы сильного ветра. Трубки орудия Батиса Ц идиотские жестянки Ц зве
нели, ударяясь об ограду балкона. Сначала этот шум бесил меня, но потом за
ставил погрузиться в безнадежную меланхолию. «Какой ничтожный заупоко
йный звон», Ц сказал я себе. Батис пристально всматривался вдаль и повт
орял:
Ц Где они, где, где?
Мне не оставалось ничего другого, как сжимать в руках винтовку и плевать
на ветер. Иногда я с горечью бросал ему какое-нибудь оскорбление. Мы следи
ли друг за другом то исподтишка, то открыто. Наступила темнота. Положение
стало абсурдным до крайности. Мы не произносили ни слова, сидя каждый на с
воем конце балкона, и уже не знали, следим ли мы за движениями в темноте ил
и друг за другом. До самой полуночи ничего не происходило. Дождь смывал о
статки снега, сбегал ручейками по выемкам гранита и уносил к морю плоты м
ертвых веток.
Неожиданно луна раздвинула тучи, которые ее закрывали. Это позволило на
м разглядеть нескольких омохитхов. Они были у опушки леса, там же, где и ра
ньше, и не делали никаких попыток, чтобы приблизиться к маяку. Я искал гла
зами Треугольника. Батис выстрелил. Омохитхи пригнулись, некоторые опу
стились на четвереньки и бросились наутек.
Ц Полюбуйтесь на своих друзей! Ц торжествующе сказал Батис. Ц Они упо
лзают, как черви. Где еще вы могли видеть таких ничтожных созданий?
Ц На любом поле боя, идиот! Я и сам ползал по земле, когда надо мной свистел
и пули! Ц закричал я. Ц Не стреляйте! Как мы сможем найти с ними общий язы
к, если с маяка в них летят пули? Не стреляйте!
Одной рукой я направил дуло его ремингтона в небо. Однако Батис с яростью
рванул винтовку на себя и разрядил ее в сторону леса.
Ц Не стреляйте! Не стреляйте, проклятый австриец! Ц зарычал я, пытаясь в
ырвать оружие у него из рук.
Кафф взбесился так, словно я хотел оторвать ему руку. Он взял винтовку на
перевес и вытолкнул меня с балкона. Батис открыто объявлял мне войну, вык
рикивая оскорбления в мой адрес. Красный от ярости, я опустился на стул, к
усая губы. Нечего было и пытаться убедить в чем-либо человека, который пот
ерял рассудок. Кафф последовал за мной. Он, рыча, отложил ремингтон в стор
ону и стал отчитывать меня: его речь то ускорялась, то неожиданно прерыва
лась, в ней не было ни связи, ни логики. Вместо ответа я просто наблюдал за
ним, скрестив руки на груди, как это делают обвиняемые на скамье подсудим
ых. Он размахивал над головой своим гарпуном, похваляясь подвигами. Анер
ис сидела на полу, прижавшись к стене; ее кожа была гораздо темнее, чем все
гда. Тоненьким голосом она затянула свою песню.
Потерявший рассудок Батис пнул ее ногой. Он сделал это вслепую, не думая, к
уда придется его удар. В этот момент он казался мне страшнее омохитхов; я
испытывал к нему такую ненависть, какой никогда не питал к ним. Град ударо
в Батиса повалил на пол мебель. Одной рукой он схватил Анерис за горло и пр
окричал ей прямо в ухо какую-то гадость на немецком языке. Его ручища души
ла ее. Я подумал, что он свернет ей шею, точно птице. Но этого не случилось. О
н еще плотнее прижал свои губы к ее уху и стал шептать ей нежные слова. Бат
ис говорил тоном, который был для него необычен. Более того: веки его глаз
неожиданно набухли, еще чуть-чуть Ц и он бы разрыдался. Кафф, это воплоще
ние человеческой грубости, был готов расплакаться. Из упавшего шкафчик
а выглядывала книга. Я подобрал ее. Это был том Фрейзера, который Батис от
меня спрятал.
Ц Господи, вы это знали? Ц сказал я, стирая пыль с обложки. Ц Вы всегда э
то знали.
Снаружи слышался вой омохитхов, в нем слышалось скорее негодование, чем
ярость. Каффом овладело крайнее напряжение. Мне казалось, что оно должно
было как-то разрядиться, и, вместо того чтобы продолжать говорить, я замо
лчал. Лучшего способа показать ему, что он не в состоянии привести ни одно
го довода в свою пользу, мне придумать не удалось.
Выдержав паузу, я назидательным тоном предложил ему выход:
Ц Батис, нам надо предложить им что-нибудь взамен мира. Это вам не прусск
ие войска: они не потребуют безоговорочной капитуляции.
Мне казалось, что Кафф был обезоружен. Но мои слова неожиданно придали ем
у силы для нападения. Яростно грозя мне пальцем, он заговорил. В его голосе
я услышал иронию, на которую раньше считал его неспособным:
Ц Вы с ней переспали, это ясно как день. Вы с ней спите. В этом-то все и дело!

Я хотел лишь предложить ему разумный выход: пойти на мирные переговоры, ч
тобы сохранить себе жизнь. Но обстоятельства складывались так, что он де
лал правильные выводы посредством ложных построений.
Ц Мои любовные интересы не совпадают с вашими, Ц сказал я самым диплома
тичным тоном, на который был способен.
Ц Вы ее заполучили! Ц сказал он, вспыхнув от ярости. Ц Вы ее сделали сво
ей. Я это чувствовал с того самого дня, когда впервые вас увидел, с того дня
, когда вы переступили порог маяка. Я знал, что рано или поздно вы нанесете
мне удар в спину!
Наша любовная история в самом деле так волновала его? Маловероятно. Подо
бное обвинение было лишь клапаном, через который он направлял свою ненав
исть. Нет, он не просто обвинял меня в адюльтере. Я был достоин более жесто
кого порицания, как человек, поднявший свой голос против построенного и
м примитивного мира, в котором не было места оттенкам; я мог продолжить с
вое существование только при условии сохранения четкой границы между ч
ерным и белым. Прикладом, наносившим мне удары, подобно дубине, двигала н
е ненависть, а страх. Страх понять, что лягушаны подобны нам. Страх перед т
ем, что они могут предъявить вполне выполнимые требования. Страх, что нам
придется опустить оружие, чтобы выслушать их. Винтовка, от которой я с тр
удом уворачивался, говорила об этом красноречивее любого оратора: Батис
, Батис Кафф, в своем намерении уйти как можно дальше от лягушанов преврат
ился в существо самой отвратительной породы, какую только можно себе пре
дставить, в чудовище, с которым невозможно вести какой бы то ни было диал
ог.
В какой-то момент я совершил роковую ошибку: мне не следовало испытывать
его терпение до такой степени. Сейчас он был готов убить меня. Сам не знаю,
как мне удалось добраться до люка. Спотыкаясь и падая, я спустился по лест
нице и оказался на нижнем этаже. Однако Батис последовал за мной, рыча, ка
к горилла. Его кулаки двигались с невероятной силой. Они опускались на мо
и плечи, словно удары молота. К счастью, толстая одежда немного смягчала у
дары. Кафф понял это, схватил меня за грудки обеими руками и с силой прижа
л к стене. Голосом, который извергался из самых недр его биографии, он выпл
евывал слова:
Ц Вы-то не итальянец, нет, не итальянец, на ваш счет я никогда не ошибался.
В том-то и беда, что я вас насквозь видел с самого начала и не помешал вам! П
редатель, предатель, предатель!
В его руках я казался беспомощной куклой. Кафф тряс меня и ударял об стену
. Рано или поздно он расколол бы мне череп или сломал позвоночник. Его жес
токость вызвала во мне ярость пойманной крысы: мне не оставалось ничего
другого, как выколоть ему глаза. Но как только Батис почувствовал на лице
мои пальцы, он повалил меня на пол и стал топтать своими слоновыми ножища
ми. Я ощутил себя ничтожным тараканом и постарался отползти подальше, но,
обернувшись, увидел в руках у Каффа топор.
Ц Батис, не делайте этого! Вы же не убийца!
Он не слушал меня. Я оказался на пороге смерти; моя голова отказывалась ра
ботать. Передо мной проплывали картины какого-то далекого и бессмысленн
ого сна. Но вдруг, когда Батис уже занес надо мной топор, с ним произошло чт
о-то странное. В его глазах отразился какой-то внутренний излом, внезапна
я вспышка мысли осветила его лицо, подобно метеору, пересекающему небос
вод. Все еще держа топор над моей головой, он смотрел на меня с отчаянной р
адостью ученого, который взирал на солнце, желая проверить, как долго чел
овеческий глаз способен выносить солнечный свет, пока лучи не сожгли ему
сетчатку.
Ц Любовь, любовь, Ц произнес он.
С тихой грустью Кафф опустил топор. Для него сейчас звучали скрипки, в эт
от миг он стал человеком, который тихонько прикрывает дверь комнаты, где
спят его дети.
Ц Любовь, любовь, Ц повторил Батис, и на его лице появилось выражение, о
тдаленно напоминавшее улыбку.
Но вдруг он снова превратился в БатисаЦ дикаря. Только я для него уже не с
уществовал. Он отвернулся от меня и открыл дверь. Зачем он это сделал? Госп
оди, "он открыл дверь! Избитый и оглушенный, я едва верил своим глазам.
Один из омохитхов тут же решил проникнуть на маяк и получил удар топора, к
оторый предназначался мне. Кафф схватил в другую руку полено и выскочил
наружу.
Ц Батис! Ц позвал я, подбежав к порогу. Ц Вернитесь на маяк!
Кафф бежал по гранитной скале. Потом раскрыл руки и прыгнул в пустоту. Пр
ыжок был так прекрасен, что мне на миг показалось, что он летел. Омохитхи н
апали на него со всех сторон. Они появлялись из темноты с криками кровожа
дного восторга, каких мы еще никогда не слышали. Два противника хотели пр
ыгнуть ему на спину, но Батису удалось от них избавиться, прокатившись по
земле. Потом он вдруг превратился в центр кричащего круга. Омохитхи хоте
ли приблизиться к нему; он размахивал топором и поленом так яростно, что о
ни казались крыльями мельниц. Одному из нападавших удалось вспрыгнуть
ему на спину, и гомон усилился. Кафф попытался ранить его, но не смог. В это
й попытке он упустил жизненно важную секунду: круг сжался еще больше. Стр
ашная картина. Не обращая внимания на раны, которые наносил вцепившийся
в спину противник, Батис продолжал рассекать воздух оружием, стараясь уд
ержать на расстоянии остальных. Они не пожалеют его.
Я не мог более ждать. Цепляясь одной рукой за перила, а другой потирая пра
вый бок, который страшно болел из-за полученных ударов, я поднялся по лес
тнице наверх. Одна из винтовок оказалась у меня под рукой. Я вышел на балко
н. Внизу никого не было. Ни омохитхов, ни Каффа. Тишина. Только ледяной вете
р.
Ц Батис! Ц всеЦ таки прокричал я в пустоту. Ц Батис! Батис!
Мне ответила тишина. Ему не суждено было вернуться.

16

С момента появления на маяке я пережил все несчастья, какие только можно
себе представить. Дни, которые последовали за гибелью Батиса, принесли н
овые мучения. Сложность и противоречивость наших отношений только усил
ивали смятение моей души. Я испытывал упадок духа, это странное чувство р
азъедало меня, как морская соль. В нем сочетались грусть и потерянность,
словно мои переживания не могли найти себе подходящего русла. Порой я пл
акал, подвывая, как ребенок, порой смеялся дерзко, но еще чаще смеялся скво
зь слезы. Мне было не под силу понять самого себя. Можно ли тосковать о чел
овеке, о котором в жизни не сказал доброго слова? Да, но только на маяке, где
качества потерпевших кораблекрушение оцениваются по мелким трещинка
м в монолите их недостатков. Там, на маяке, даже самые далекие человечески
е существа становились близки друг другу. Батис был для меня бесконечно
далеким человеком. Но других людей мне не придется увидеть. Теперь, когда
Каффа не было рядом, на ум приходили его каменная невозмутимость и верно
сть товарища по оружию. Под тяжестью горя, такого смутного, безысходного
и отчаянного, мне не удавалось согласиться с его смертью. Пока я работал
Ц чинил укрепления и латал дыры в нашей обороне, Ц я говорил с ним вслух.
Словно мне все еще надо было терпеть его грубые окрики, невоспитанность,
его «zum Leuchtturm» по вечерам. Иногда я начинал обсуждать с ним планы дежурства ил
и какого-нибудь сооружения, но говорил в пустоту. Когда я наконец понимал
, что его больше никогда не будет рядом, что-то внутри меня обрывалось.
Не знаю, сколько дней, а может быть, даже недель я прожил в этом оцепенении,
скорее умственном, чем физическом. Мне кажется, я существовал по инерции
. Батис был мертв, а у меня не хватало сил, чтобы жить. Перед лицом опасност
и два человека Ц настоящее войско: мы доказали это. Но один человек не смо
жет противостоять беде. Я возлагал надежды на то, что смогу начать перего
воры с противником. Однако самоубийство Батиса подрывало самые основы э
того плана. Зачем им теперь искать мира, если они без труда могут уничтож
ить меня? Разве они захотят вести переговоры, после того как Батис стреля
л в них? У меня почти не оставалось боеприпасов. Потери нашего гарнизона с
оставляли половину его солдат. Еще два-три штурма Ц и маяк рассыплется
в прах. Я был одинок и практически беззащитен, поэтому меня так пугало пов
едение омохитхов.
За смертью Каффа последовала тишина. Они не штурмовали остров. Я не мог п
оверить своим глазам, глядя на необычайно тихую гладь океана. Ночи следо
вали чередой, не принося никаких новостей. Я сидел на балконе, оперев дул
о винтовки на изгородь балкона; слава Богу, мне не в кого было стрелять. Ко
гда наступал рассвет, я чувствовал себя опустошенным, как выпитая бутылк
а.
На протяжении этих дней моего одинокого траура я отдалился от Анерис и д
аже не дотрагивался до нее, хотя мы спали вместе на кровати Батиса. Мой кр
изис одиночества усугублялся ее холодным и безразличным поведением. Э
то приводило меня в недоумение. Она жила так, словно ничего не произошло: с
обирала дрова и приносила их в дом, наполняла корзины и таскала их. Смотр
ела на закат. Спала. Просыпалась. Ее деятельность ограничивалась лишь са
мыми простейшими операциями. В повседневной жизни она вела себя подобно
рабочему, управляющему токарным станком, который раз за разом повторяе
т одни и те же движения.
Однажды утром меня разбудили новые звуки. Лежа в кровати, я стал наблюдат
ь за Анерис, которая сидела на столе, поджав под себя ноги. В руках у нее был
о деревянное сабо Батиса, и она предавалась занятию, которое показалось
мне совершенно идиотским: поднимала башмак в вытянутой руке, а затем раз
жимала пальцы. Когда под действием земного притяжения сабо падало на дер
евянный стол, раздавался звук: хлоп. Ее не переставало удивлять, что плот
ность нашего воздуха была значительно ниже, чем плотность среды ее мира.

Пока я наблюдал за этой игрой, смутное облако мыслей постепенно обретал
о форму. Оно становилось все больше, приобретая угрожающие очертания. Пр
облема заключалась не в том, что она делала, а в том, чего она не делала. Бати
с был мертв, а Анерис не выражала по этому поводу никаких чувств: ни радост
и, ни горя. В каком измерении она жила?
Не надо обладать даром провидения, чтобы понять, что она жила независимо
от Батиса Каффа и будет жить так же независимо от меня. Тирания Батиса каз
алась мне шлюзом, который сдерживал сущность Анерис. Но когда шлюз разру
шился, поток не вырвался на свободу. Я даже сомневался в том, что пережиты
й ею здесь, на маяке, опыт был подобен моему. И наконец, мне пришел в голову
вопрос: не была ли ей приятна эта борьба, не тешила ли ее самолюбие мысль о
том, что она являлась призом, за который сражались два мира?
Я выбросил сабо с балкона и взял ее лицо в свои ладони. Я гладил ее по щеке,
не давая ей вырваться из моих объятий. Мне хотелось заставить ее понять,
что она доставляла мне боль сильнее той, что могли причинить все омохитх
и вместе взятые. «Посмотри на меня, ради святого Патрика, посмотри. Быть мо
жет, ты увидишь человека, который не хочет достичь ничего особенного в жи
зни. Он лишь хотел жить в мире, вдали от всего и вся, вдали от жес
токости и жестоких людей».
Ни она, ни я не выбирали условий этого острова, такого некрасивого, холод
ного, а теперь еще и обугленного. Но нравился нам этот остров или нет, друг
ой родины у нас не было, и мы обязаны были сделать его по возможности прия
тным для жизни. Однако, чтобы добиться этого, она должна была увидеть во м
не нечто большее, чем просто две руки, сжимающие винтовку.
Не знаю, когда я перестал кричать на нее и бить по щекам. Мной овладела так
ая ярость, что граница между оскорблениями и рукоприкладством стала тон
ьше папиросной бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23