Игра Ц это пространство для всех и каждого. И этот
простой мир дружелюбия не мог прийтись по душе Батису Каффу.
Прежде чем он исчез за дверью, я кинул в него снежок и попал прямо в затыло
к.
Ц Эй, Кафф, улыбнитесь хоть чуть-чуть, Ц сказал я. Ц Может быть, нам даже
удастся выйти живыми из этой переделки.
Он бросил на меня взгляд, каким последователи основной линии партии наг
раждают ревизионистов. Кидать в него второй снежок было бы по-настоящем
у опасно.

За время пребывания на острове мое восприятие мира изменилось, хотя я са
м не отдавал себе в этом отчета. С наступлением каждого нового дня солнеч
ные лучи проводили границу между подводным и надводным мирами, и неприм
иримая их вражда прекращалась. Однако иногда именно в эти последние мину
ты ночи чудовища преподносили нам сюрпризы. Природа нашего острова была
относительно безжизненной: ни птиц, ни насекомых. Все звуки, не связанные
с нашей с Батисом деятельностью, доходили до нас с небесного свода или и
з морских глубин. Мы с Каффом ненавидели тихие дни. Когда на море был штил
ь, а ветер затихал, наши нервы испытывали дополнительное напряжение. В лю
бом шорохе нам слышался противник, а потому при малейшем подозрении нач
инали стрелять из ракетниц. Однако теперь я видел мир по-иному. Мне стоило
некоторых усилий восстановить опыт моей прошлой жизни, когда тишина не
заключала в себе угрозы. Рассвет вставал над островом. Малыши всплывали
на поверхность и начинали играть в окрестностях маяка. Батис удалялся в
свое убежище, как слон, который спасается от назойливых москитов. Таким о
бразом он поворачивался спиной к реальности.
Треугольник завоевал для себя царские привилегии и целый день висел у ме
ня на шее или сидел на закорках. Это было необъяснимо: на протяжении месяц
ев мы своим огнем заставляли сотни омохитхов держаться на почтительно
м расстоянии от маяка, а сейчас я не находил в себе сил отпугнуть существо
, которое едва доходило мне до пояса.
Он был озорным и не умел беречь свои силы. Целый день он носился впереди ст
аек маленьких омохитхов взад и вперед по острову. Когда его товарищи ухо
дили домой, он валился с ног от усталости и тут же засыпал где придется, не
обращая внимания на неудобства. Ближе к ночи я находил его под каким-нибу
дь деревом или в выемке гранита и переносил в свою постель. Там я накрыва
л его одеялом, хотя и сам не понимал, какой был в этом смысл: мне казалось, чт
о омохитхи безразличны к жаре и к холоду. Но мне все равно хотелось укутат
ь его.
Закат принадлежал мне одному. Я привык отдыхать на берегу, на который сту
пил когда-то впервые на остров. Бухта была небольшая, и волны подкатывал
ись к берегу усмиренными. Передо мной открывалась сцена Антарктиды, и я с
мотрел на нее из центральной ложи. Граница вечных льдов проходила в сотн
е миль к югу, но скованный льдами континент представлял собой такую вели
чественную панораму, что я мог наслаждаться ею отсюда. Когда последний л
уч солнца умирал, на небе начинался волшебный фейерверк. Вспышки желтого
огня и золотые весенние всполохи расцветали на небосводе. Оранжевые и
лиловые лучи боролись в вышине, словно воздушные драконы, извиваясь и за
ключая друг друга в объятия. Когда вспыхивали последние огни, я заставля
л работать свое воображение. Мне хотелось представить себе, что омохитх
и шепчут мне, сливая свои голоса с шорохом откатывавшихся от берега волн
: нет, мы вас не убьем сегодня, не убьем. Потом я возвращался на маяк и провод
ил там ночь.
Снег таял, а мои отношения с Батисом становились все холоднее. К этому вре
мени, как это не покажется странным, единственным элементом, укреплявшим
нашу связь, была погода. Пока омохитхи сжимали вокруг нас свое кольцо, на
м не приходило в голову задуматься о других опасностях: так человек, кото
рому угрожает штык, не успевает обеспокоиться по поводу возможного прис
тупа аппендицита. Однако теперь, когда омохитхи удалились со сцены и на н
ас накатила бурная антарктическая весна, вечные грозы и бури не оставля
ли нам ни минуты покоя. Гром гремел так, словно тысячи орудий осыпали нас с
нарядами. Стены дрожали, через бойницы вспыхивал ярчайший свет. Молнии з
аполняли горизонт, точно корни гигантских растений. Господи, какие молн
ии! Хотя мы и не признавались в этом друг другу, но умирали со страха. Анери
с ничуть не боялась. Возможно, она просто не представляла себе реальной о
пасности нашего положения. Ей было невдомек, что строители маяка не поз
аботились о том, чтобы установить на нем громоотвод. Мы об этом знали. В лю
бую минуту мы могли быть испепелены, как муравьи под лупой злого мальчиш
ки. Итак, пока Анерис завороженно смотрела на молнии, мы с Батисом пригиба
ли головы и молились как могли, подобно доисторическим людям, которые бы
ли беззащитны перед лицом стихий.
Однако наше единение ограничивалось лишь теми минутами, когда мы ощущал
и страх и тревогу. Когда же Батис уводил Анерис в свою комнату, мне приходи
лось заглушать свои чувства. Иногда я не мог уснуть всю ночь. Под сводами м
аяка раздавался голос Каффа, который мучил свою пленницу. Я его откровен
но ненавидел и делал над собой героические усилия, чтобы не поддаться же
ланию подняться по лестнице и увести Анерис с его грязного ложа. В те дни м
не было гораздо проще разрядить свою винтовку в Батиса, чем в омохитхов. О
н не знал о том, что самым мощным зарядом взрывчатки, которую он поднял с п
ортугальского корабля, был я сам. Теперь каждую ночь фитиль моей динамит
ной шашки воспламенялся, и сколько раз мне удастся задуть его до взрыва, н
еизвестно никому. Моя страсть к ней становилась все больше, вырастая за п
ределы острова, на котором возникла.
Иные мелодии прекрасны тем, что не позволяют нам думать. Анерис, вне всяко
го сомнения, была воплощением одной из таких мелодий. Я мог лишь спрашива
ть себя о том, была ли у меня возможность противостоять этому соблазну. Те
перь становилось понятно, почему Кафф так старался прикрыть ее первой по
павшейся тряпкой: даже у самого непорочного инока голова бы пошла кругом
, стоило бы ему только на нее взглянуть. Свитер, который она носила, казалс
я мне оскорбительнее, чем раньше. Когда-то белый, он стал теперь желтоват
оЦ серым; волокна шерсти на рукавах и внизу висели бахромой, повсюду вид
нелись дыры. Иногда, когда Батис не мог нас видеть, я освобождал ее от этог
о балахона. Нагота являлась для нее естественным состоянием, и она ниско
лько ее не стыдилась: смысл слова «стыд» был ей непонятен. Разглядывая Ан
ерис с тысяч углов зрения, я никогда не переставал ею восхищаться. Когда о
на, нагая, шла по лесу. Когда садилась на гранитную скалу, скрестив ноги. Ко
гда поднималась по лестнице маяка. Когда загорала на балконе в лучах наш
его грустного солнца, неподвижная, как ящерка: лицо запрокинуто, подбор
одок поднят к небу, глаза закрыты. Как только представлялась такая возмо
жность, я занимался с ней любовью.
Поскольку Батис добровольно превратился в узника маяка, вооруженного в
интовками, а омохитхи не появлялись, улучить момент нам было нетрудно. Пр
авда, Кафф тиранил свою заложницу сильнее обычного, но делал это соверше
нно непоследовательно: он то удерживал ее около себя, то, наоборот, прогон
ял прочь. Ночью она страдала, а днем томилась без дела. Я не раз замечал это,
когда мне приходилось подниматься на верхний этаж, чтобы прихватить что
-нибудь съедобное. Пока Батис нес караул на балконе, Анерис наводила поря
док в комнате. У нее были весьма своеобразные представления о том, как дол
жны располагаться предметы. Полки казались ей местами ненадежными, и она
ими пренебрегала. Ей нравилось расставлять вещи на полу плотными рядам
и и закреплять каждую сверху камешком.
Когда я освобождал ее, мы прятались где-нибудь в лесу. Малыши несколько р
аз заставали нас вместе, но, по правде говоря, не обращали на нас внимания.
Всем известно, что по глазам детей можно прочитать их мысли. Им свойствен
но принимать как должное то, что они видят, а не следовать заученным истин
ам. Невиданное раньше просто кажется им новым, а вовсе не странным. Когда м
не это удавалось, я потихоньку старался понять отношение Анерис к малышн
е: оно было практически безразличным. Она просто воспринимала их как доп
олнительное неудобство. Они могли бы стать связующей линией между ней и
ее сородичами, могли бы вызвать у нее воспоминания и принести ей новости
из ее мира. Однако Анерис не проявляла к ним ни малейшего интереса и удел
яла им столько же внимания, сколько человек Ц муравьям. Однажды я увидел
, как она ругала Треугольника. Если малышня вообще была назойливой, то эт
от стоил целой дюжины. Она распекала его, а проказник преспокойно говори
л ей одно и то же, словно был глух к ее брани. Эта способность моего подопеч
ного всегда казалась мне исключительно ценным свойством, но она считала
ее худшим из недостатков. Любому стороннему наблюдателю было ясно, что я
рость Анерис была направлена вовсе не на бедного малыша, а против ее соро
дичей. Она отреклась от них, так же как я отрекся от людей. Дело было именно
в этом. Нас отличало только то, что Анерис и омохитхов разделяло совсем не
большое расстояние, тогда как люди были от меня бесконечно далеко.
Зачем я задавал вопросы, на которые невозможно найти ответа? Я был жив. Мен
я уже давно могло не быть на этом свете, а я жил. Надо удовлетвориться этим
и не просить большего. Чудовища давно могли бы разорвать меня в клочья, и м
ой труп разлагался бы на дне Атлантического океана. И тем не менее я наход
ился рядом с ней и мог ласкать ее, не зная ограничений, забыв обо всем. Одна
ко мои попытки стать ей ближе каждый раз заканчивались неудачей.
Мог ли я удивляться этой настороженности, зная, как она жила на маяке рань
ше? Как бы то ни было, ее отношения с этим человеком переплетались с моими.
Более того, сначала я даже стал соучастником его жестокости. С другой сто
роны, без сомнения, никто не удерживал ее на маяке силой. Казалось, она не и
спытывала к Каффу ни ненависти за совершенное над ней насилие, ни благод
арности за предоставленную защиту. Словно этот ограниченный человек, к
оторый грубо овладевал ею, унижал ее и бил, был просто неизбежным злом и не
более того.
Любовные ласки приоткрывали какую-то иную дверь, я читал это на ее лице. О
на смотрела на меня словно через толстое стекло, с выражением, которое ле
гко можно было спутать с нежностью. Эти всплески желания, несмотря на всю
их убогость, все же немного приближались к какому-то подобию любви. Но эт
о был только мираж. Даже под пыткой она бы не стала отвечать мне лаской. Ко
гда я пытался начать с ней разговор с откровенностью, достойной нашей уч
асти двух самых одиноких на планете любовников, когда обнимал ее слишко
м крепко, глаза Анерис затуманивались, как у умирающей птицы.
Однако не стоило даже пытаться описать нашу жизнь, она не следовала ника
кому сценарию; маяк принадлежал к области непредсказуемого, и наша исто
рия потекла далее по очень извилистому руслу.

15

Однажды малыши не появились в обычный час. Ближе к полудню, когда стало оч
евидно, что они уже не придут, Треугольник расположился на скале, как орле
нок, и стал пристально смотреть на океан. Но его тревога длилась недолго. В
скоре он уже обнимал мое колено и извивался всем телом. Таким образом про
казник выражал свое нетерпение, когда ему хотелось играть.
Больше всех переживал по поводу исчезновения малышей я. Они были единст
венной отдушиной на этой обожженной порохом земле. Анерис пребывала в св
оем обычном непроницаемом молчании. Батис ощущал прилив энергии, он был
счастлив, что могло показаться странным. Но таковым не являлось. Хотя Каф
ф никогда бы в этом не признался, он понимал, что малыши были каким-то сигн
алом. Сейчас, когда они исчезли, его порядок восстанавливался. И точка. Ем
у не приходило в голову, что вслед за исчезновением малышей могло произ
ойти какое-то новое событие.
Я наблюдал за ним, когда он раскладывал боеприпасы, устраивал новые загр
аждения, готовил новое оружие. Батис соорудил из пустых консервных бано
к некое подобие органа, в трубы которого положил оставшиеся сигнальные р
акеты, чтобы стрелять ими, как снарядами. Он много болтал и даж
е смеялся. Возможность обстрелять нападающих разноцветными ракетами ч
резвычайно его вдохновляла. Кафф шутил по этому поводу, но меня нискольк
о не радовал его черный юмор.
Это было воодушевление умирающего. Выиграть битву мы не могли. Держаться
до последнего патрона, возможно, оправдывало его понимание жизни, но ник
огда бы ее не спасло.
Мы пообедали вместе.
Ц Возможно, они не станут дожидаться ночи, Ц сказал я.
Ц Можете на меня рассчитывать, Ц повторял Кафф. Ц Я им задам перца.
И смеялся, морща нос, как кролик.
Ц А что, если они не собираются нас убивать? Вы все равно будете стрелять?

Ц А вы? Ц спросил он. Ц Не будете стрелять, если они попытаются это сдел
ать?
Анерис сидела на полу, скрестив ноги. Ее глаза были открыты, но смотрели в
никуда. Она не шевелилась, точно спала наяву. Я подумал, что наши баталии в
ертятся вокруг нее, как планеты вокруг солнца. Батис улегся на кровать, з
аскрипели пружины. Его огромный живот то поднимался, то опускался. Кафф н
е спал, но и не бодрствовал, так же, как Анерис. Что делал я посередине комна
ты с винтовкой в руках? Мой разум говорил, что я держал ее из предосторожно
сти, а сердце говорило, что я делал это по обязанности. Батис открыл глаза.
Он смотрел в потолок не мигая и, не поднимаясь с кровати, спросил:
Ц Вы хорошо закрыли дверь?
Я понял ход его мыслей. Таким образом, он по-своему принимал возможность т
ого, что омохитхи придут при свете дня. Но эта фраза вызвала у меня и иные ч
увства. На протяжении последних дней Кафф смотрел сквозь пальцы на мое р
ешение опекать Треугольника. Где он был сейчас? Батисом руководили исклю
чительно практические соображения: он боялся, что озорник учинит какую-
нибудь глупость во время боя. Меня раздосадовало, что именно Кафф напоми
нал мне об этом.
Я бегом спустился по лестнице. Внизу его не было. Я выбежал с маяка, замира
я от страха. Там, на границе леса, я увидел его. Свет заходившего солнца отб
расывал на снег голубоватые отблески. Треугольник сосал палец и, увидев
меня, засмеялся. Несколько омохитхов стояли на коленях возле него; они об
нимали его и дружелюбно говорили ему что-то на ухо. За деревьями виднелис
ь еще шесть или семь его сородичей. Я разглядел только их светящиеся глаз
а и лысые головы.
Мороз пробежал у меня по коже. Однако никакой западни тут не было. Множес
тво рук омохитхов подтолкнули Треугольника, и он подбежал ко мне. Пошел д
ождь. Крупные капли стучали Ц тон, тон, тон Ц и пробивали в снегу кратеры
, как маленькие метеориты. Треугольник вцепился в мое колено, требуя, что
бы я посадил его на закорки. Все его интересы сводились к одному: во что мы
будем играть.
Вероятно, омохитхи ожидали какого-то ответа на свой жест доброй воли. Но в
друг мне показалось, что их лица напряглись. Я обернулся и заметил Батиса,
который наблюдал за нашей сценой. Он метался по балкону, как нервный скун
с. На перилах ему уже удалось закрепить свое изобретение.
Ц Они пришли с миром, Батис! Ц крикнул я, одной рукой прикрывая Треуголь
ника, а второй размахивая в воздухе. Ц Они нам не желают зла!
Ц Прячьтесь на маяке, Камерад! Я вас прикрою!
Он пытался привести в действие свое орудие. При помощи шнура Кафф соедин
ил ракеты, которые заложил в жестяные трубки. Жерла этого орудия целилис
ь прямо в нас.
Ц Не делайте этого, Кафф! Не поджигайте фитиль!
Но он его поджег. Стволы были недостаточно длинными, и ракеты взлетели бе
спорядочно. Одни осыпали нас искрами, пролетая над головами, другие пада
ли на землю и подскакивали несколько раз, прежде чем разорваться. Восьми
цветный фейерверк горел над долиной. Я упал на землю, прикрывая своим тел
ом Треугольника, но во время этой безумной атаки он выскользнул изЦ под
меня, точно рыбка.
Омохитхи прыгали взад и вперед, стараясь увернуться от ракет и пуль Бати
са, которые свистели рядом с моей головой, жужжали, как пчелы, решившие ус
троить себе гнездо у меня в ухе. Треугольник плакал от страха, стоя на полп
ути между мной и своими сородичами. Я присел на корточки и жестом позвал е
го к себе, обещая защитить от любой беды. Он колебался, не зная, искать ли у
бежища у меня или бежать к морю. Его внутренняя борьба причиняла мне боль
. Мне казалось, что нас словно разделила стеклянная стена, в которой невоз
можно было найти даже маленькую лазейку, чтобы снова оказаться вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23