Он делал вид, что не слышит м
еня, и только бормотал проклятия на каком-то немецком диалекте. Я потяну
л его за рукав. Он поднял руки вверх, жестикулируя так, словно я был ненави
стной ему тещей. Иногда ему удавалось отойти от меня, но я снова хватал его
за локоть или за приклад винтовки, которая висела у него за плечами. Он ос
тановился лишь на площадке перед маяком. Мы осыпали друг друга взаимными
обвинениями. Силуэт корабля сломал тонкие шлюзы, которые до сих пор удер
живали нас на грани, за которой начинается открытая враждебность. Мне по
надобилось довольно много времени, чтобы понять, что Батис уже давно мол
чит.
Он стоял с раскрытым ртом и не произносил ни единого слова, лишь поворачи
вал голову то направо, то налево. Оба берега, южный и северный, кишели крош
ечными омохитхами. Они стояли до пояса в воде или прятались между скал у
моря, как крабы. Перепонки на их руках и ногах были почти прозрачными. Бати
с раздул ноздри и выпустил из них пар, как жеребец. Он посмотрел на небо, н
а яркие лучи солнца, а потом на маленькие фигурки, которые прятались на г
ранице моря и суши. Он казался человеком, заблудившимся в пустыне, которы
й пытается понять, что перед ним, мираж или реальность. Он сделал шаг в сев
ерном направлении. Детеныши скрылись за камнями. Рост большинства из них
не превышал и метра. Вид этих существ вызывал чувство нежности. Даже вол
ны, казалось, старались выкатываться на берег с большей осторожностью, с
ловно умеряя свою силу, чтобы случайно не поранить их. Малышня раскачива
лась на них, словно на надувном матрасе, и с интересом наблюдала за нами.

Неожиданно Кафф снял с плеча винтовку и резким движением взвел курок.
Ц Вы не сделаете этого, правда? Ц сказал я.
Он сглотнул слюну. Его взгляд не мог констатировать никакой опасности. П
еред нами были дети, всего лишь дети, которые не ждали наступления темнот
ы, чтобы убить нас. Они появились именно сейчас, когда дни стали длиннее. В
конце-концов Батис развернулся и потрусил к маяку, исполненный недовери
я ко всему и совершенно забыв обо мне.
Кафф мог спугнуть их одним выстрелом в воздух, но стрелять не стал. Почем
у он этого не сделал? Если перед нами были безмозглые твари, которые явля
лись источником наших бед и страданий, почему он их не убил? Мне кажется, ч
то он сам не понял всей значимости своего отказа от насилия. А может быть,
как раз понял.

С робостью воробышков и осторожностью мышат маленькие омохитхи прибли
жались к сердцу острова, а значит, к маяку. В первые дни они не отваживалис
ь даже отойти от берега. Их присутствие заставляло нас чувствовать себя
животными, выставленными напоказ в зоопарке. Сотни глаз цвета зеленого
яблока следили за нами часами, не пропуская ни одного, даже самого незнач
ительного нашего движения. Мы не знали точно, как нам следовало себя вест
и. Особенно трудно приходилось Каффу. Теперь, когда противник был таким б
езобидным, он не знал, какую позицию ему следует занять. Его недоумение в
точности отражало обуревавшие его противоречия. Угрызения совести зас
тавляли его не давать воли упрямству.
Он превратился в какого-то человекоподобного паука и покидал маяк тольк
о рано утром. Через пару часов появлялись первые ребятишки, всегда испол
ненные любопытства. Кафф делал вид, что не замечает их, и почти сразу прят
ался в своей комнате. Иногда он уводил с собой Анерис и привязывал ее за щ
иколотку к ножке кровати. Однако порой действовал так, словно она была пу
стым местом. Его поведение становилось еще более непредсказуемым.
Кафф был из тех людей, которые распространяют вокруг себя крепкий запах
своего тела, Ц я отнюдь не хочу сказать, что от него воняло, просто это явл
ялось его особенностью, Ц и сейчас вся комната пропиталась характерны
м для него духом. Ни одному европейскому носу не дано было установить про
исхождение сего аромата. Чтобы избежать воображаемой опасности, он закр
ывал бронированные ставни на балконе, и его комната погружалась в темно
ту. Однажды я решил зайти туда и обнаружил его скорее благодаря обонянию
, чем зрению. Тень возникла около одной из бойниц: он наблюдал за плавучим
детским садом, в который превратился наш остров. Солнечный свет проникал
через узкую горизонтальную щель, рисуя на его лице, на уровне глаз, подоб
ие карнавальной маски. Комната из спальни превратилась в логово зверя.

Ц Это дети, Кафф, только дети. Дети не убивают, они просто играют, Ц начал
я разговор, протискиваясь через люк. Но он даже не взглянул на меня. Вместо
ответа приложил палец к губам, предлагая мне замолчать.
Я тоже постоянно был начеку. Но моя тревога была скорее благотворной. Наш
и противники были выходцами из другого мира, я их не понимал. Они вели с на
ми войну, а потом вдруг посылали своих детей на поле сражения. Возможно, о
ни считали нас чем-то вроде сифилиса, который поражает только взрослые о
соби. Как бы то ни было, не надо иметь большого ума, чтобы обнаружить некую
связь между воткнутым в песок ружьем и появлением их детенышей. Что скры
валось за этим: решение гениальных стратегов или полная безответственн
ость? С другой стороны, если они хотели сообщить нам о своем решении, каки
ми способами они располагали? Пока мы использовали огнестрельное оружи
е, они всегда противопоставляли ему свои сильные обнаженные тела. Я попр
осил их о перемирии, оставив на пляже разряженное ружье, и они ответили, по
слав к нам безобидные создания. Было ли это выражением извращенной логи
ки или, напротив, гениальной мыслью?
Детеныши очень быстро поняли, что я не причиню им никакого вреда. В послед
ующие дни они смело выбирались на сушу, но до поры до времени держались н
а почтительном расстоянии. Несмотря на то что я старался казаться серье
зным, мне иногда не удавалось удержаться от улыбки: они разглядывали мен
я очень пристально, все смотрели и смотрели. Глаза их были невероятно шир
око открыты, рты разинуты, словно их заворожил фокусник на ярмарке.
Однажды утром я углубился в лес, чтобы отдохнуть. Меховая шуба служила мн
е матрасом, толстые штаны не пропускали холода, руки я скрестил на груди, ч
тобы не замерзнуть. Но спокойно отдохнуть мне не удалось. Хор голосов где-
то поблизости заставил меня открыть глаза.
Их было пятнадцать, а может быть, двадцать. Они висели на ветках на разной
высоте от земли, разглядывая меня своими совиными глазами. Я пребывал в т
ом состоянии полусна, который только усиливал ощущение нереальности пр
оисходящего. Деревья не были для них привычной средой, поэтому они караб
кались по веткам крайне неловко. От этого их крошечные тела казались нео
быкновенно хрупкими. Стоит мне резко подняться, как они, испугавшись, бро
сятся врассыпную и могут ушибиться. Я протер глаза.
Ц Ну-ка, давайте отсюда, Ц сказал я, стараясь не повышать голоса. Ц Идит
е обратно в воду.
Они не двинулись с места. Я поднялся в полный рост в окружении толпы мален
ьких соглядатаев. Большинство из них не говорили ни слова и не шевелилис
ь. Некоторые тихонько что-то бормотали или хватали стоявшего рядом тов
арища за плечи, то ли начиная шуточную борьбу, то ли выражая братские чувс
тва; но и эти ни на минуту не сводили с меня глаз. Я не смог удержаться от иск
ушения и потрогал ступни малыша, который был ближе всех ко мне. Он сидел на
толстой горизонтальной ветке и болтал ногами. Стоило мне дотронуться д
о маленькой пятки, как дружный смех разнесся по лесу.
Очень скоро они совсем перестали меня бояться. Настолько, что даже стали
надоедливыми. Куда бы я ни шел, эти маленькие лысоголовые существа следо
вали за мной. Они напоминали стаи голубей, обитающих на площадях больших
городов. Оборачиваясь, я видел прямо за собой, на уровне пупка, целый кове
р круглых голов. Иногда какое-нибудь резкое движение пугало их, но малыши
отступали лишь на несколько метров. Им страшно нравилось трогать меня. С
амые дерзкие проказники щипали меня за локти и за колени, потом отбегал
и и снова нападали, смеясь своим резким, похожим на утиное кряканье, смехо
м. Стоило мне где-нибудь присесть, и сотни крошечных пальчиков принимали
сь перебирать мои волосы на затылке. Пару раз я даже дал оплеуху какому-то
озорнику. Однако потом мне самому становилось стыдно.
По правде говоря, я очень быстро к ним привык. Малышня играла вокруг маяк
а с раннего утра и до вечера. Единственная предосторожность, которую сле
довало неуклонно соблюдать, состояла в том, чтобы плотно закрывать вход
ную дверь, иначе они таскали все, что попало. Проказники заходили внутрь
и уносили со склада самые разнообразные предметы: свечи, стаканы, бумагу
, трубки, расчески, топоры и бутылки. Однажды воришка ухитрился даже утащ
ить аккордеон, который был гораздо больше его самого; мне удалось перехв
атить его, когда он убегал со своим грузом, как муравьишка с огромным зер
ном. В другой раз в их руках оказалась динамитная шашка. Кто знает, откуда
они ее только взяли. К моему ужасу, я застал их за игрой, которая напоминал
а регби: только вместо мяча у них была взрывчатка. Однако не имело смысла о
бвинять их в воровстве, потому что они даже не подозревали о значении сл
ова «кража». Если какой-нибудь предмет попадался им на глаза, это было до
статочным поводом для того, чтобы его себе присвоить. Когда я громко их ру
гал, они даже не реагировали, словно говорили: эти вещи здесь, значит, мы мо
жем их просто взять, они же ничьи. Любые попытки воспитать их, используя п
ритворные угрозы или ласки, ни к чему не приводили. И если дверь на склад е
ще можно было закрыть, то наши наружные оборонные сооружения спасти не п
редставлялось возможным. Стекляшки, обкатанные волнами, которые мы с Бат
исом воткнули в щели, привлекали их своим желтым, красноватым или зелены
м блеском. Малыши их отколупывали, чтобы сделать себе ожерелья. В один зло
счастный день они обнаружили, что веревки и жестянки возле стен предста
вляют собой великолепную игрушку. Озорники таскали их за собой, бегая то
лпой взад и вперед: всем известно, что дети подвержены стадному чувству
даже больше взрослых. Я тратил половину дня на ремонт наших укреплений. Е
сли мне удавалось застать их за какими-нибудь проказами, то я ревел, как с
трашный дракон из своей пещеры, но они уже убедились в моей безобидности
и в качестве ответа только тянули сами себя за уши двумя пальчиками. Веро
ятно, у омохитхов этот жест означал то же самое, что у нас показывать нос.

Я начал воспринимать малышей, как некий барометр насилия. Пока они здесь,
считал я, омохитхи не нападут на нас. Мне было страшно не столько за себя, с
колько за эту ребятню. Я не мог себе представить реакцию Каффа, если какие
-нибудь проказники попробовали бы открыть люк, ведущий на его этаж. Самым
большим озорником был очень некрасивый заморыш, туловище которого нап
оминало треугольник. Именно треугольник, потому что у него были очень ши
рокие плечи и удивительно узкие бедра, гораздо менее развитые, чем у его
собратьев, словно природа еще не решила, каким полом наделить это сущест
во. Его некрасивость подчеркивалась еще и тем, что он постоянно кривлялс
я; его рожица летучей мыши ни на минуту не приобретала спокойного выраже
ния. Другие малыши никогда не приближались ко мне поодиночке, они предпо
читали выступать сообща. Этот же часто шел один прямо передо мной. Малыш ч
еканил шаг, высоко поднимая локти и колени с высокомерием молодого офице
ра. Я не обращал на него внимания. Задетый моим пренебрежительным отноше
нием, он устраивался прямо возле моего уха и начинал произносить длинны
е речи. В таких случаях я брал его за плечи и разворачивал на сто восемьдес
ят градусов. Он удалялся, откуда пришел, двигаясь, словно заводная игруш
ка. Но однажды он переборщил.
Как-то вечером я сидел на скале, пытаясь зашить свитер, на котором и так не
было живого места. Малышня уже отправилась в свой подводный мир. Остался
только Треугольник. Каждое утро он появлялся первым, а каждый вечер уход
ил самым последним. Малыш стал теребить мое ухо. Я и так был не весьма иску
сным портным, а тут еще его пальчики раздражали меня. Неожиданно я почувс
твовал, что он прижался ко мне всем телом. Его руки обвили мою грудь, а ноги
обхватили бедра. Более того: он принялся сосать мочку моего уха. И, конечно
, сразу получил затрещину.
Господи, как же он плакал! Треугольник бегал с воплями, страшно подвывая.
Я было засмеялся, но тут же в этом раскаялся. Нетрудно было догадаться, что
он отличался от своих сверстников. Продолжая плакать, Треугольник побе
жал к северному берегу, но прямо у линии волн замер, словно решив, что здес
ь не найдет себе утешения. Не теряя ни минуты и не прекращая рыдать, он нап
равился к южному берегу, но на этот раз даже не опустился на песок. Плач пе
ремешался с безутешными стонами, и малыш начал кружиться на одном месте,
как юла.
Иногда сочувствие открывается нам, как вид цветущей долины за последни
м холмом. Я спросил себя, насколько этот подводный мир отличался от нашег
о: вне всякого сомнения, там были отцы и матери, а поведение Треугольника д
оказывало, что были и сироты. Я не мог больше выдерживать рыданий Треугол
ьника и взвалил его себе на спину, как мешок с мукой. Я отнес его на скалу и
устроился шить снова. Он опять припал ко мне всем телом, принялся сосать м
очку моего уха и так и заснул. Я пытался оставаться равнодушным.

14

Я понимал, что эти спокойные дни были лишь хрупким перемирием, что каждый
час без воя и выстрелов являлся бесценной отсрочкой. Я изо всех сил гнал
от себя мысли о том, что произойдет дальше, рано или поздно, каким бы ни был
о это будущее. Человеческая слабость в том и состоит, что мы создаем себе
надежду, провозглашаем ее раз, и другой, и третий Ц до бесконечности, и с
амо это настойчивое повторение приводит к стиранию границ между желаем
ым и действительным. С каждым днем появлялись новые приметы ухода антарк
тической зимы, которая уступала место бурной весне. Солнце улыбалось нам
с каждым разом все дольше; каждый день отвоевывал у тьмы драгоценные мин
уты. Снег теперь шел не так часто, редкие снежинки становились все мельче
и прозрачней. Иногда нельзя было понять, то ли шел снег, то ли дождь. Туман н
ас уже не обволакивал, как раньше. Облака поднялись выше над горизонтом.

Я отказался от ночных дежурств на балконе с Батисом. В этом теперь не было
нужды. Но мне представлялось, что время нам подарено не зря: присутствие
малышей не только означало перемирие, но и давало обеим воюющим сторона
м возможность передышки. Я сказал ему:
Ц Они не нападут на нас, Кафф. Эти детеныши Ц наш щит: пока они здесь, нас н
икто не тронет. Ни днем, ни ночью. Отдыхайте.
Батис пересчитывал пули.
Ц Если однажды утром малыши не вернутся на остров, вот тогда нам надо бу
дет волноваться. В тот день, вероятно, что-нибудь произойдет, но я не знаю, ч
то именно.
Кафф развязывал шелковый платок, считал пули и снова завязывал узелок. О
н обращался со мной так, словно я никогда и не жил на его маяке.
Кроме того, присутствие Треугольника осложняло ситуацию. С того самого д
ня, когда я разрешил ему приблизиться ко мне, он не отходил от меня ни на ми
нуту. По ночам даже спал рядом со мной, ничего не ведая о наших заботах и тр
евогах. Этот малыш был настоящим клубком нервов, он возился под одеялами,
как огромная мышь. Бедняга долго не мог успокоиться, а потом принимался
сосать мое ухо и засыпал, прижавшись ко мне и свернувшись клубочком: его н
ос издавал звуки, подобные шуму в засорившихся водосточных трубах. Но я б
лагословлял его. Когда взрослые сталкиваются с ребяческим эгоизмом, их б
оли и невзгоды отступают: наверное, не выдерживая сравнения. Я: Чем кончит
ся эта война миров? Он: Какая тут теплая постель!
Однажды утром мы собрались на скале перед маяком: Анерис, Треугольник и я.
Мы играли в снежки и хохотали до упаду. Кафф возник неожиданно, он напомн
ил мне мокрую ворону. Его длинное черное пальто, волосы и борода, тоже черн
ые, резко выделялись на белом снегу. Он нес винтовку, гарпун и поленья, при
жимая их к себе двумя руками. Его поклажа была невероятно тяжелой. Думаю,
что не со зла, а просто по привычке он положил конец нашей игре. С неожидан
ной яростью он погрозил палкой Треугольнику, который убежал испуганный
, и увел с собой на маяк Анерис.
Батис, видимо, усматривал опасность нашего занятия, с первого взгляда та
кого безобидного. Мы просто резвились, это была игра. А в игре, даже самой н
аивной, проявляется общность интересов и равноправие; исчезают границы
, иерархии и биографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23