Вот черти, никаких надписей, никаких номеров. Я, решительно кладу руку на ручку двери, затем поворачиваюсь к старшему.— Спасибо. Нам действительно нужно поговорить, но я думаю все-таки не сейчас, а на неделе. — Его лицо тревожно вытягивается, я улыбаюсь и добавляю: — По поводу повышения. Все будет хорошо.И с этими словами шагаю в кабинет.За столом, уставленным офисными сувенирами, сидит толстый суровый мужик с красноватым серьезным лицом и читает бумаги в папке. Перед ним — два мобильника и еще три старомодных аппарата с кнопками и дисками. Одет он в пиджак с галстуком. Галстук заколот желтой булавкой в виде самолета, и почему-то сам галстук камуфляжной расцветки. Никогда камуфляжных галстуков не видел, а ты? Миняжев вскакивает удивленно:— Здравия желаю, товарищ генерал!— Сиди, сиди, — говорю. — Ты уже меры принял какие-нибудь по моему звонку?— Виноват? По поводу цистерны? Или по поводу раненного машиной?— По поводу раненого.— Я сейчас выясню. — И кладет руку на трубку.— Не надо, — говорю. — Я уже выяснил. Когда я тебе звонил?— Пятнадцать минут назад из города… — В его голосе растерянность.— Я вернулся. С тем парнем все в порядке, легкое сотрясение. Не входите к нему и не трогайте до утра, пусть отоспится. А вот что у нас по поводу цистерны? Цистерна меня волнует.— Не пропускают, товарищ генерал. Так и не удалось выбить разрешение?— Как видишь, — отвечаю.И чувствую, что уже дико устал беседовать, не зная, о чем и с кем, и боясь проговориться. Но надо. И надо бы в кабинет попасть свой, генеральский. Я уже было рот открыл, собрался повторить штуку, пригласить Миняжева к себе, да чтоб впереди шел, дорогу показывал. Но хорошо, вовремя спохватился! Это что получится, подойдем мы к закрытой двери, генерал же запер наверняка дверь, а ключ с собой увез. И как это будет выглядеть? Поэтому я оглядываюсь и сажусь в кресло перед столом Миняжева.— Цистерна… — говорю задумчиво. — Из головы у меня не выходит эта цистерна! — И смотрю на Миняжева внимательно.— Действительно идиотизм, — говорит Миняжев. — Пока был Союз, все было отлично. Вези куда хочешь чего хочешь. А теперь эти таможни украинские… Можно подумать, не бульон, а жидкий тротил едет…— Н-да… — тихо обалдеваю я. — Бульон…— А я предупреждал, — говорит Миняжев. — Я предупреждал. Надо было оформлять на частное лицо, а не на военную организацию.— И как ты это себе представляешь?— Так и представляю — коммерсант Вася купил в Украине цистерну хорошего свиного бульона и везет его в Россию. Чего тут странного? Для сети ресторанов.И я понимаю, что ничего не понимаю.— А может, и пес с ним, как думаешь, с бульоном? — говорю. — Переведем гарнизон на паек?— Сохнут они без бульона, товарищ генерал, — серьезно и печально говорит Миняжев.— Обойдутся — говорю. — На хлеб и воду!— Нельзя так… — печально качает головой Миняжев. — Сохнут!— Почему нельзя? Они люди военные, бойцы. Должны понимать, черт побери!— Виноват? — поднимает на меня абсолютно круглые глаза Миняжев. — Кто?— Шутка, — говорю поспешно.А у самого так сердце и подскочило — опять что-то совсем не то ляпнул. Исправляться надо. И хватит уже окольных путей, надо тянуть информацию.— Сохнут… — говорю задумчиво. — А когда ты их последний раз видел?— Ну… Сегодня утром, вместе же ходили.— Давай-ка с тобой еще раз сходим, поглядим.— Как угодно, товарищ генерал… — Миняжев берет ключи и встает.Я иду за ним, мы выходим из кабинета и идем к лифту. Я рассеянно продолжаю:— Ну а с остальными делами как?— Без изменений, — пожимает плечами Миняжев.Мы входим в лифт, Миняжев нажимает почему-то кнопку “пуск” и, не отпуская ее, жмет тройку. И лифт едет вниз… Едет, едет, и я уже понимаю, что едет он в подвалы. Мы выходим — еще один пост, трое дежурных. Зачем в далеком лесном гарнизоне столько постов? Разве только чтоб местные повара не шастали на секретные объекты? Идем по коридорам. Суровые такие коридоры, заходим в небольшую комнату — явно санпропускник. Дежурный вскакивает, открывает шкафчик и выносит нам два… я бы назвал это скафандрами. Точно скафандры. Миняжев быстро натягивает скафандр, а у меня все не получается — сложный он. Хорошо хоть дежурный бросается мне помогать, надевает как надо и все застегивает там, что нужно. Затем нам на спину вешают натурально по маленькому аквалангу — видно, чтобы дышать там. И в противоположной стенке отъезжает в сторону дверь. Только я этого не слышу, потому что в скафандре все глухо, как в танке.Ну, думаю, попал ты, Лекса. Сейчас тебе крышка. Потому что как себя вести не знаешь, а спросить — связи нет. На корм акулам пойдешь. Или еще каким тварям пострашнее. Которые бульоном питаются… Одно радует — если они питаются бульоном, не значит ли это, что у них проблемы с зубами?И тут меня страх такой берет, которого я не испытывал уже давно, со времен канатной дороги. Поверил — я в свою бессмертность, что на мне все заживает моментом, хоть под машину, хоть с балкона… Хоть колом осиновым в сердце, хоть в петлю. В петлю не пробовал, но уверен, что особых проблем не было бы. Но вот вода… Понимаю я вдруг, что дико боюсь воды.И точно — дверь за нами задраивается, и сверху начинает литься вода. С шумом льется, текут потоки по стеклу скафандра. Миняжев стоит рядом спокойно, переминается с ноги на ногу. А я просто в панике. Так и хочется убежать! Из последних сил сдерживаюсь, трясет меня, озноб колотит. Как представлю, что сейчас войду в морскую глубину и вокруг будет вода — дико хочется бежать. Причем я понимаю прекрасно, что это все глупости, что сейчас я в скафандре и захлебнуться мне не грозит и до этого мой организм спокойно переносил и дождь, и душ, да чего там — вот на море ездили, казалось, еще совсем недавно с головой нырял!Но тут ничего не могу с собой поделать, будто организм сам говорит — ничего в мире не бойся, Лекса, все человеческие опасности тебе как с гуся вода. И море тебе по колено. Но если вдруг не по колено, а по самую макушку на глубине окажешься — знай, тут уж я, организм твой, ничего поделать не смогу. Берегись!А вода все льется и льется, и тут у меня в ухе раздается громовое рычание…Я резко оборачиваюсь — никого. А в ухе снова — хрюк! И голос:— Что-то не так, товарищ генерал? И я понимаю, что это внутренняя связь, чихнул Миняжев просто или кашлянул.— Ухо зачесалось. — говорю я.— А… — неопределенно хмыкает Миняжев. — Есть такая проблема.И тут вода прекращает литься, и отъезжает в сторону следующая дверь. И за ней никакой воды — оказывается, это был просто душ такой… И действительно, ну подумай, с какой стати посреди пригородного леса и воинской части будет море подземное?Входим мы в освещенной зал… Такого наворочено! Как гигантская библиотека, стеллажи до потолка, только скорее заводской цех напоминает, потому что вместо книг — все трубочками обвязано, и лотки стеклянные одинаковые. И у каждого номер. И тянутся эти номера — кажется, до самого горизонта. Миняжев подходит к ближайшему лотку, откидывает защелки, отбрасывает стеклянную крышку и вынимает лунку. Несет ее к столу, и тут я замечаю этот стол. И понимаю, что не стол это, а прибор здоровенный. Миняжев пинцетом в лунке копошится, и тут сбоку подбегают к нам еще люди в скафандрах с аквалангами, толпа человек шесть — видно, работали неподалеку. Вежливо отбирают у Миняжева лунку, возятся у стола, а я на стеллажи смотрю. Огромные стеллажи, наверное даже дополнительные проходы и лестницы.Тем временем люди в скафандрах начинают пальцами тыкать в экран — экранчик там небольшой над столом, недра аппаратуры встроен. На экранчике — бациллы. Натурально, фиготки такие типа амеб. Нерезкие сначала, потому вдруг хлоп — и резкость появилась, вижу в них, в амеба этих, внутри всякое устройство хитрое, вакуоли там, или не знаю что, но красиво. Особенно мне там понравились у ни в клетках пилюли такие плавающие и фиговина с лепестка ми. Красивая штука, цветная. Не знаю, как это по-научному, плохо я биологию учил в школе, а в институте у нас ее не было — черчение одно да физика. Даже жаль.Ко мне поворачивается один из местных и начинает что-то говорить, но я его не слышу, только под стеклом губы шевелятся. Понимаю, что надо канал связи переключить, но не знаю как. Поэтому делаю умный вид и хмурю брови. Ну чем я не генерал? А сам внимательно рассматриваю бацилл этих.— На двадцать суток осталось питательного бульона, — говорит Миняжев вдруг над ухом. — Не на месяц, как думал!— Ага! — говорю. — Конечно! Питательный бульон! А что ж мы его с Украины возим, неужели у нас в России нельзя сварить хорошего, наваристого свиного бульончика? А?Остальные, видимо, не слышат на нашем канале. Но зато Миняжев поворачивается ко мне, и лицо у него совсем удивленное. Будто не знает, как реагировать — то ли засмеяться генеральской шутке, то ли генерал из ума выжил, очевидные вещи вдруг перестал понимать. И тут я нахожу верную стратегию.— Не скрою, — говорю серьезным тоном, — буду краток. К нам вскоре приедет очень, — делаю многозначительную паузу, — очень важный человек. Ему надо показать все наше хозяйство. — Меня вдруг озаряет, и я обвожу рукой зал. — Не только это, вообще все наше хозяйство. Ему надо объяснить все как есть, ничего не скрывая, потому что от него целиком и полностью зависит наше финансирование на будущий год! — Во загнул, да? — Он будет задавать глупые вопросы, потому что в этом ничего не понимает. Будет спрашивать, что мы делаем сейчас и для чего. И — внимание! — он будет спрашивать о том, что делали здесь раньше. И мы должны быть готовы ответить на все вопросы. Ясно?— Так точно! Сам — приедет?— Именно. Поэтому сейчас мы проводим репетицию. Я задаю вопрос — получаю четкий научный ответ. Ясно?— С ним разговаривать буду я? — пугается Миняжев.— Не исключено, — говорю веско.— Но я же не в курсе научных… э-э-э… я по организационной, так сказать…Я понимаю, что немножко промахнулся, но ничего уже не поделаешь. Все равно он знает тут все. Раз он знает, что бациллы сохнут без бульона…— А нам и не надо углубляться в термины. В том все и дело, чтобы объяснить четко, популярно, простым языком. Начинаем. — Я тычу пальцем в экран. — Это у вас что?Миняжев делает машинальное движение — поправляет галстук у горла. Но поскольку пиджака и галстука нет, получается смешно, руки повисают у скафандра, и он их смущенно опускает. Хорошее, видать, у мужика воображение — представил себя и впрямь беседующим с важной шишкой. Президента он имеет в виду или кого-нибудь поменьше?— Мы находимся в подземном лабораторном зале номер три, — бойко начинает Миняжев. — Здесь налажено производство штамма Р-15, Р-18 и КТС.— Что это?— Штаммы класса Р — острая вирусная инфекция, рассчитанная на вывод из строя живой силы противника. Вирус поражает клетки печени, заставляя их вырабатывать галлюциноген ЛСД, который затем попадает в мозг и вызывает сильное расстройство психики.— Это и есть те самые вирусы? — Я киваю на монитор с разноцветными картинками.— Никак нет. Это культура клеток-доноров, с помощью которых мы получаем вирусы.— Как давно это делается?— Разработка начата пятнадцати лет назад, штамм выведен пять лет назад, запущен в серийное производство. Может быть, здесь следует рассказать также, что…— Не сбиваем эксперимент, Миняжев! Меня здесь нет! Вопросы задает Сам. Вопрос — в чем различие этих двух, ну, по номерам которые?— В избирательности. Штамм Р-15 действует на все мужское население и блокируется специальным антидотом.— Что это значит? И почему только на мужчин?— Катализатором является тестостерон, поэтому действует на всех мужчин. Но к нему есть противоядие, которое в военное время должен принимать личный состав. А штамм Р-18 — последняя разработка, он избирательный — полностью блокируется ацетальдегидом, но резко активизируется д-глутаматом.— А это что значит?— Адаптирован для войск Российской Федерации. На случай войны с потенциальным западным агрессором.— Это как?— Ацетальдегид — продукт расщепления алкоголя, он появляется в крови человека, пьющего в неумеренных количествах. И он, кстати, является причиной похмелья. А д-глутамат, усилитель вкуса, содержится во всех гамбургерах и фастфудах.— То есть…— Штамм Р-18 избирательно выводит из строя личный состав армии противника, но никак не действует на наших ребят и наше мирное население. Ну, по стране, имеется в виду. Мы не берем в расчет крупные города, полные трезвенников и точек быстрого питания…— Н-да… — удивляюсь я искренне и обвожу взглядом цех. — И куда девается все это?— Очищенная культура закатывается в баллоны и отправляется на склады. Производительность цеха — триста килограмм в месяц. Такое количество выводит из строя трехмиллионную армию.— Отлично, — говорю Миняжеву. — Что в остальных цехах?— Второй цех сорок лет как захоронен — после аварии.— А что случилось?— Опыты с отравляющими веществами, произошел неконтролируемый выброс бутулотоксина. Самый сильный яд на земле— Выброс… наружу?— Нет, внутри цеха. Полной информацией не обладаю.— Жертвы были?— Двадцать три человека. Сработала система защиты, все вентиляционные ходы были заблокированы, цех аварийно запечатан. Большинство на момент взрыва были живы… Они остались там.— Почему не открыть? Убрать? Подмести? Обеззаразить?— Двести грамм достаточно, чтобы уничтожить все живое на Земле. А там получалось рассеяно по цеху пятнадцать килограмм… Все подходы и выходы были залиты бетоном.— Ясно. А первый цех?— Первый цех не лабораторный. Там промышленные линии по выпуску снаряжения для спецгрупп и разведки.— А этот… четвертый?— У нас три цеха.— Ага. Понятно. В принципе скажу честно — меня интересует совсем не это, а старые, закрытые проекты. Опыты на людях?— Товарищ генерал! — говорит Миняжев. — Ведь на эти вопросы гораздо лучше ответит любой из…— Отставить, Миняжев! — перебиваю его. — Мы проводим эксперимент, извольте рапортовать по существу! Отвечать придется тебе… вам!— Какие именно проекты?— Архив двадцатилетней давности!— Весь архив за двадцать лет? — изумляется он.— Нет. Только то, что проводилось ровно двадцать два года назад. Точнее, даже двадцать три. Плюс-минус девять месяцев…Миняжев задумывается и хочет почесать затылок, но останавливает вовремя руку. Нечасто он надевает скафандр и спускается в цех, видимо, и впрямь администратор.— Двадцать три года назад… — говорит он неуверенно. — Это ж я только в гарнизон пришел на срочную… Откуда ж я знаю, что было в лабораторном корпусе… Муравейник?Я молчу. Миняжев думает.— Хотя муравейник на людях провалился… На крысах пошел…— Что такое муравейник? — Мне становится любопытно. — Пройдемте посмотрим?— Да его уже разобрали давно, осталась только мемориальная доска в пресс-комнате.— У вас есть что-то типа музея? Пройдемте!Миняжев поворачивается и идет к выходу из цеха. Мне даже показалось, что он пожал плечами под скафандром. Я его понимаю — странно ведет себя нынче его прямой начальник. Но, видимо, он привык, генерал здесь и впрямь чудной.Мы снова проходим душевой бокс, и опять сверху льются потоки воды — на этот раз с клубами белой пены. Она пузырится перед моими глазами на стекле скафандра, словно пытается забраться внутрь, растет и. разбухает, как на дрожжах, а затем новый поток воды смывает ее и уносит прочь. Мы выходим в раздевалку, и мне помогают снять скафандр.Миняжев ничего не говорит, молчит. Мне это не нравится, я так и чувствую, как изнутри бьются в его красноватый лоб разные мысли. Интересно, думается мне вдруг, а внешность моя не сползает? В смысле, не теряются ли черты генерала? Вспоминаю, как мне первый раз было трудно надеть и держать маску Ленина… В зеркало бы глянуть. Но зеркала нет. И ладно — все равно сегодня у меня внутренняя уверенность — все идет как надо.— Ведите! — командую Миняжеву, замешкавшемуся было на пороге.И мы снова идем по коридорам, поднимаемся на шестой этаж, за нами бежит вахтенный, поспешно отпирает дверь, хлопает рукой по стене — и начинают под потолком разгораться лампы дневного света. Мы в большой комнате. Что-то среднее между музеем и офисной комнатой для переговоров. Отделана комната великолепно, почти евроремонт. Посередине стоит большой овальный стол — дорогой, полированного красного дерева, на нем видеопроектор. Всю ближнюю стену занимает гигантское зеркало. А у дальней стены — конструкции, напоминающие прилавки из мутноватого оргстекла и алюминиевых реек, нехитро скрепленные винтиками и грубо покрашенные зеленой краской. Ну точь-в-точь стенды в кабинете гражданской обороны. Странно смотрится это сочетание дорогого офиса и школьного кабинета.Я подхожу ближе и как бы рассеянно смотрю на стенды, стараясь не показать, что я тут впервые. Под стеклом лежит невразумительная всячина — то мусор, а то вдруг зачем-то оптический прицел в разрезе… Надо этим всем на стене красуется офисная доска из тонкой пробки, а к ней пришпилен большой лист ватмана, оформленный как стенгазета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39