Очень уж хлесткими были использованные им уподобления, и когда Свифт, желая посмеяться над католическими баснями, пользовался образом коровы, под коими подразумевал божью матерь, а крест, на котором был распят Иисус, фигурировал у него под видом указательного столба, то — вольно или невольно — он этим компрометировал самые почитаемые святыни христианской веры вообще. Свифт постепенно подводил читателя к выводу, что безумны не только фанатики и кликуши, безумен весь современный ему мир и потому лучше не докапываться до сути вещей и довольствоваться видимостью, тешиться иллюзиями. И разве быть счастливым, не значит быть «ловко околпаченным», то есть не видеть того, что делается вокруг, испытывать «благостно спокойное состояние дурака среди плутов»?
Такой книги ему не могли простить ханжи всех мастей и в том числе сама королева Анна, и сколько потом ни выступал Свифт в защиту англиканской церкви от всяких посягательств со стороны сектантов, деистов и вольнодумцев, церковные власти все равно не признавали его своим, не доверяли ему и страшились его ума, не знающего удержу в гневе.
К 1710 г. «Сказка бочки», которую он посвятил лорду Сомерсу, в надежде, что этот жест, как и прежние оказанные им вигам услуги, будет, наконец, должным образом вознагражден, выдержала уже пять изданий. Но виги не спешили, они отделывались любезностями и неопределенными обещаниями. «Мне стыдно за себя и за своих друзей, — писал Свифту тогдашний канцлер казначейства лорд Галифакс, — при мысли, что вы прозябаете там, где вас неспособны оценить (в Ирландии. — А.И. ), а те, кто понимает, сколь высоки ваши достоинства и дарования, не вознаградили их» [Corresp., 1, 150. ]. Эти слова звучали насмешкой, так как незадолго перед тем Свифт почти полгода тщетно обивал в Лондоне пороги Галифакса и Сомерса в надежде получить церковное назначение в Англии, которое избавило бы его от материальных забот и обеспечило более независимое общественное положение. В изысканно-комплиментарных даже по тем временам письмах он продолжал напоминать этим лордам об их обещаниях и открывшихся вакансиях, — а мечтал он не больше и не меньше как об епископате, — хотя в душе уже не верил им и желал отомстить. Если бы у них хватило воображения понять, чем может быть чревато негодование человека, написавшего «Сказку бочки», они, возможно, проявили бы больше внимания к его просьбам. Впрочем, виги едва ли могли тогда предположить, что их политическую карьеру ожидает в скором времени внезапный и бесславный финал.
У Свифта был еще один повод для недовольства вигами. Во время его предыдущего пребывания в Лондоне ирландское духовенство поручило ему похлопотать об отмене двух податей, взимаемых с церкви в пользу короны — так называемых первин, или первых плодов, то есть первого урожая, собранного во вновь полученном приходе, и двадцатины с любого церковного дохода. Такой налог уже несколько лет как был отменен в Англии, и, в сущности, речь шла о сумме едва ли превышавшей две тысячи фунтов в год, что было не так уж и накладно для казны. Собственно идея поручить это дело Свифту принадлежала дублинскому архиепископу Кингу, который решил, что связи Свифта в кругах правящей партии окажутся полезными, а ирландские епископы, хотя и без энтузиазма, дали свое согласие. Для Свифта же такое поручение было чрезвычайно важно, потому что в случае успеха его престиж в глазах ирландского духовенства существенно бы возрос. Тем горше было ему сознавать, что и в этом деле виги не вняли его просьбам. Наместник Ирландии лорд Уортон дал ему понять, что правительство удовлетворит это ходатайство только в обмен на согласие ирландских епископов отменить Тест-Акт в Ирландии. А это противоречило убеждениям Свифта.
Парадоксальность ситуации заключалась в том, что в то время, как автора «Сказки бочки» считали едва ли не атеистом и с подозрением относились к его вигистским связям, сам он чем дальше, тем больше расходился с вигами по ряду вопросов и в первую очередь в вопросах религии.
Какова же была позиция Свифта в эти годы, когда он считался союзником вигов, по коренным вопросам, относительно которых споры в Англии становились все более ожесточенными: англиканская церковь и разного рода протестантские секты, прерогативы короны, и, наконец, отношение к двум политическим партиям — тори и вигам?
Что касается проблем религиозных, то наиболее полно Свифт изложил свое кредо в написанных им в 1708 г. «Мыслях приверженца англиканской церкви касательно религии и управления» [The sentiments of a Church-of-England Man with respect to religion and government. — Wofks , II, 1.]. Первое, что обращает здесь на себя внимание, особенно в сопоставлении с последующими его памфлетами периода близости с тори, — это стремление сохранить независимость позиции, не впадая в крайности ни одной из партий. По мнению Свифта, разделяя программу любой из них до конца, каждый честный человек совершает насилие над своей честностью или разумом. Перечисляя ошибочные крайности обеих партий, он указывает, в частности, на терпимость вигов к диссентерам. Виги считают, что этим людям нельзя отказать в праве служить родине на том лишь основании, что они несколько отличаются от англиканской церкви в церемониях и взглядах, но ведь это приводит в их стан атеистов, либертенов, гонителей религии, — всех тех, кого именуют обычно вольнодумцами, не говоря уже о том, что такой аргумент можно, в конце концов, использовать для допущения на государственную службу магометан, язычников, евреев… Поэтому он против отмены Акта о присяге, ибо угроза государственной церкви в конечном счете представляет собой угрозу самому государственному строю.
Что касается прерогатив короны, то король, по мнению Свифта, не может считать себя ответственным лишь перед богом. Справедливо требуя от подданных подчинения власти, нельзя при этом путать исполнительную власть (король) с законодательной (парламент), ибо высшей властью является парламент, выражающий волю всей нации, и речь идет о повиновении народа им же выбранной власти. Высшая власть не может содеять зло, ибо любой ее акт — есть воля всех, а король принадлежит к ней как исполнитель этой воли. Вместе с тем, казнь Карла I для Свифта — позорное убийство, а государственный строй, установленный в результате переворота 1689 г., превосходит все ныне существующие: ведь три силы, составляющие высшую власть в Англии — король, палата лордов и палата общин — находятся в равновесии, ни одна из них не может быть отстранена от участия в законодательстве двумя другими, равно как и две из них не могут отменить или учредить закон без согласия третьей.
Что же касается обеих партий, то король должен главенствовать над всеми, иначе он превращается в главу одной партии и становится ответственным за все допущенные ею общественные злоупотребления. [Не случайно у наследного принца Лиллипутии один каблук был выше другого, и все из желания угодить одной из политических партий своей страны — высококаблучникам.] «Приверженец англиканской церкви может, сообразуясь с благоразумием и чистой совестью, больше одобрять принципы, провозглашенные одной партией, нежели другой, считая, что они более способствуют благу церкви и государства, но он никогда не станет из пристрастия или из выгоды содействовать каким-либо взглядам только потому, что их отстаивает партия, которую он более одобряет… Вступить в партию, как в монашеский орден, и изъявлять такую покорность вышестоящим совершенно несовместимо с гражданскими и религиозными свободами, которые мы так ревниво отстаиваем». Между тем, продолжает Свифт, дух партийной пристрастности так глубоко распространился, что «ныне, желая узнать, каков человек, вместо того, чтобы выяснить добродетелен ли он, честен, благочестив, здравомыслящ или учен, справляются только — виг он или тори, каковые определения включают все хорошие или плохие качества» [Works , II, 24.]. Свифт завершает свой трактат призывом к умеренности, он против крайностей вигов в отношении церкви и крайностей тори, противившихся любым попыткам ограничить прерогативы короны.
Как видим, перед нами довольно-таки своеобразный виг. Он решительно расходится с ними в вопросах религии, отстаивая интересы англиканской церкви, но самое главное — он отстаивает независимость своей позиции в отношении обеих партий, оценивая в высшей степени критически их влияние не только на политическую жизнь Англии, но и на нравственное состояние нации. Немудрено поэтому, что виги не считали его вполне своим, и можно лишь удивляться, что Свифт рассчитывал при этом на их милости.
Как же совмещались в одном лице такие, казалось бы, взаимоисключающие друг друга крайности, как сочинение «Сказки бочки» и отвращение ко всякого рода неконтролируемому разумом энтузиазму и тем более религиозному фанатизму с собственной нетерпимостью к любым отступлениям от официально установленного вероучения? Не было ли это следствием собственной непоколебимой веры Свифта в догматы англиканской церкви? Вряд ли. Для него церковь была в первую очередь институтом политическим и нравственным. У него был слишком аналитический ум, не оставлявший места для иллюзий и простодушной веры, и к своим взглядам он пришел чисто логическим путем. Он настаивал на том, что человек обязан исполнять религиозные обряды независимо от того, верит он или нет, и даже требовал установить контроль над религиозно-нравственным поведением людей, которое должно быть основным критерием при назначении их на должность. [A Project for the Advancement of Religion and the Reformation of Manners. — Works , II. 48—50. Любопытно, что уже после сближения с тори, в № 29 своего журнала «Экзаминер» («Исследователь») от 22 февраля 1711 г. он высказывал мнение, что если даже человек и не верит в бога, но скрывает свое неверие, не распространяет безбожных принципов ни письменно, ни устно и не пытается вербовать своих последователей; если он, подобно многим атеистам, считает, что религия лишь выдумка политиканов, чтобы держать народ в страхе, но при этом признает, что нынешняя государственная церковь лучше всего приспособлена для этой цели, то хотя будущая, то есть загробная, участь такого человека плачевна, но и он может волею провидения стать орудием, способствующим сохранению церкви (Works , III, 151—152).]
Итак, скромный провинциальный пастор в Ирландии и в то же время самый блистательный сатирик, пародист и памфлетист в английской литературе начала XVIII в., человек с репутацией атеиста среди своих собратьев по клиру и одновременно защитник непререкаемого авторитета англиканской церкви среди вигов — таков был доктор Свифт, когда в конце августа 1710 г. он в свите лорда Уортона (чтобы было не так накладно) отправился в Лондон. Он был вновь послан в помощь уже находившимся там двум ирландским епископам хлопотать все о тех же первинах. Ехал он с явной неохотой: слишком еще свежи были в памяти его недавние безуспешные и унизительные хлопоты.
По пути в Лондон он отправил Эстер Джонсон письмо, которое и положило начало «Дневнику для Стеллы», впервые предлагаемого вниманию русского читателя. Это было обычное дорожное письмо, не отличающееся от других писем Свифта. Но, очутившись в Лондоне, он вскоре почувствовал, что становится очевидцем событий, которые, возможно, будут иметь огромное значение для судеб его страны, и что в его собственной судьбе могут произойти перемены, которых он столько лет ожидал и на которые так надеялся. Писать об этом от случая к случаю, лишь в ответ на получаемые из Ирландии письма, значило многое, достойное упоминания, забыть, и тогда он решает превратить свои письма в некое подобие дневника. Постепенно с каждым новым письмом стала складываться у Свифта своеобразная манера вести свои записи, делающая его дневник не похожим ни на какой другой. При этом он и не помышлял превратить свои записи в книгу и отнюдь не собирался публиковать их. Более того, дневник ни в коем случае не предназначался для посторонних глаз и, если Письма первоначально сохранились, то, возможно, лишь благодаря благоговейному отношению Эстер Джонсон к каждой написанной Свифтом строке и еще вскользь оброненным им как-то словам, что на склоне дней ему будет любопытно перечесть эти страницы. Да и название «Дневник для Стеллы» принадлежит не Свифту, а позднейшим его издателям и биографам. И лишь после публикации этих писем отдельной книгой в 1784 г. началась ее история не только как выдающегося документа эпохи и одновременно документа глубоко личного, автобиографического, но прежде всего как литературного памятника, естественно вписавшегося в круг получивших распространение именно в XVIII в. жанров писем, записок, исповедей, дневников.
* * * *
Попытаемся теперь воспроизвести канву важнейших событий, происходивших во время этого пребывания Свифта в Англии, частью на основании записей «Дневника», где они окружены таким количеством самого разнородного материала, что некоторые существенные моменты могут ускользнуть от внимания читателя, а частью выходя за пределы этих записей, ибо Свифт далеко не все в них упоминает — из предосторожности, порой из предвзятости, а еще и потому, что даже он был далеко не обо всем осведомлен, и факты, накопленные с тех пор как литературоведами, так и историками, позволяют более полно восстановить истинную картину тех лет.
Хотя на основании «Дневника» можно подумать, что политическая ситуация, сложившаяся в Лондоне к приезду Свифта, была для него неожиданностью, на самом деле он знал о начинающихся переменах и даже рассчитывал на них: еще до отъезда он писал своему лондонскому издателю Туку, что надеется вскоре его увидеть, и прибавлял: «… похоже… будет установлен новый порядок вещей, а у меня есть та заслуга, что я не стал приноравливаться в старому» [Corresp. , 1, 166.]. Дни кабинета вигов еще недавно, казалось бы, столь устойчивого, были сочтены. Этому содействовало много причин, и в первую очередь усталость от войны за Испанское наследство, которой не видно было конца. Между тем виги стояли за ее продолжение, ссылаясь на то, что еще одна-две победоносные кампании принудят Францию к безоговорочной капитуляции. Герцог Мальборо, не довольствуясь своим положением и огромными законными и незаконными доходами, потребовал присвоения ему звания главнокомандующего пожизненно, а его супруга — фаворитка королевы — властная и не менее корыстная Сара Дженингс чувствовала себя в Сент-Джеймском дворце полновластной хозяйкой. Но бывший член нынешнего кабинета вигов, ушедший несколькими годами ранее в отставку, Роберт Гарли давно уже исподволь внушал недоверчивой, упрямой и нерешительной королеве Анне, что ей пора освободиться от ига семейства Мальборо (сын лорда-казначея Годольфина и государственный секретарь Сандерленд были женаты на дочерях герцога). И вот как раз в это время королеве представился подходящий повод.
Неистовые проповеди фанатичного высокоцерковника Сэчверела, провозгласившего, что при вигах церковь находится в опасности, и сопровождавшего свои обвинения оскорбительными личными нападками на министров, всколыхнули рьяных поборников веры. Попытка кабинета обвинить Сэчверела в государственной измене вызвала такую бурю протестов, что замысел кабинета потерпел неудачу. И тут-то королева Анна, всегда ревновавшая о вере, решила этим воспользоваться. В августе Годольфину велено было подать в отставку, и он в ярости сломал свой белый жезл лорда-казначея. Вскоре получил отставку и Сандерленд, а Сара после бурного объяснения с королевой уже несколько месяцев не появлялась в ее покоях. В сентябре последовала отставка остальных членов кабинета, и Роберту Гарли, хотя он занимал тогда скромный пост лорда казначейства, было поручено сформировать новый кабинет. Парламент был распущен и были назначены выборы нового. События следовали друг за другом с такой быстротой, что производили ошеломляющее впечатление. И не только в самой Англии. Ее союзники прекрасно понимали, что это повлечет за собой столь же решительные перемены в ее политике на континенте.
С какой же целью пришли в Уайтхолл умеренный осторожный Гарли и его молодой и честолюбивый коллега Сент-Джон? Последний с завидной откровенностью высказал это много позднее в письме к У. Уиндхему: «Боюсь, что мы появились при дворе с теми же самыми стремлениями, с какими это делали все партии, что главным побудительным мотивом наших действий было забрать в свои руки управление государством, а главным нашим желанием было закрепить за собой власть и все наиважнейшие посты, а также получить возможность вознаграждать тех, кто помог нашему возвышению, и вредить тем, кто нам противодействовал» [Цит. по кн.: Trevelyan G. М. England under queen Anne, in 3 vols. London, 1930—1934, III, p. 96.].
У дальновидного Гарли была своя тактика:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Такой книги ему не могли простить ханжи всех мастей и в том числе сама королева Анна, и сколько потом ни выступал Свифт в защиту англиканской церкви от всяких посягательств со стороны сектантов, деистов и вольнодумцев, церковные власти все равно не признавали его своим, не доверяли ему и страшились его ума, не знающего удержу в гневе.
К 1710 г. «Сказка бочки», которую он посвятил лорду Сомерсу, в надежде, что этот жест, как и прежние оказанные им вигам услуги, будет, наконец, должным образом вознагражден, выдержала уже пять изданий. Но виги не спешили, они отделывались любезностями и неопределенными обещаниями. «Мне стыдно за себя и за своих друзей, — писал Свифту тогдашний канцлер казначейства лорд Галифакс, — при мысли, что вы прозябаете там, где вас неспособны оценить (в Ирландии. — А.И. ), а те, кто понимает, сколь высоки ваши достоинства и дарования, не вознаградили их» [Corresp., 1, 150. ]. Эти слова звучали насмешкой, так как незадолго перед тем Свифт почти полгода тщетно обивал в Лондоне пороги Галифакса и Сомерса в надежде получить церковное назначение в Англии, которое избавило бы его от материальных забот и обеспечило более независимое общественное положение. В изысканно-комплиментарных даже по тем временам письмах он продолжал напоминать этим лордам об их обещаниях и открывшихся вакансиях, — а мечтал он не больше и не меньше как об епископате, — хотя в душе уже не верил им и желал отомстить. Если бы у них хватило воображения понять, чем может быть чревато негодование человека, написавшего «Сказку бочки», они, возможно, проявили бы больше внимания к его просьбам. Впрочем, виги едва ли могли тогда предположить, что их политическую карьеру ожидает в скором времени внезапный и бесславный финал.
У Свифта был еще один повод для недовольства вигами. Во время его предыдущего пребывания в Лондоне ирландское духовенство поручило ему похлопотать об отмене двух податей, взимаемых с церкви в пользу короны — так называемых первин, или первых плодов, то есть первого урожая, собранного во вновь полученном приходе, и двадцатины с любого церковного дохода. Такой налог уже несколько лет как был отменен в Англии, и, в сущности, речь шла о сумме едва ли превышавшей две тысячи фунтов в год, что было не так уж и накладно для казны. Собственно идея поручить это дело Свифту принадлежала дублинскому архиепископу Кингу, который решил, что связи Свифта в кругах правящей партии окажутся полезными, а ирландские епископы, хотя и без энтузиазма, дали свое согласие. Для Свифта же такое поручение было чрезвычайно важно, потому что в случае успеха его престиж в глазах ирландского духовенства существенно бы возрос. Тем горше было ему сознавать, что и в этом деле виги не вняли его просьбам. Наместник Ирландии лорд Уортон дал ему понять, что правительство удовлетворит это ходатайство только в обмен на согласие ирландских епископов отменить Тест-Акт в Ирландии. А это противоречило убеждениям Свифта.
Парадоксальность ситуации заключалась в том, что в то время, как автора «Сказки бочки» считали едва ли не атеистом и с подозрением относились к его вигистским связям, сам он чем дальше, тем больше расходился с вигами по ряду вопросов и в первую очередь в вопросах религии.
Какова же была позиция Свифта в эти годы, когда он считался союзником вигов, по коренным вопросам, относительно которых споры в Англии становились все более ожесточенными: англиканская церковь и разного рода протестантские секты, прерогативы короны, и, наконец, отношение к двум политическим партиям — тори и вигам?
Что касается проблем религиозных, то наиболее полно Свифт изложил свое кредо в написанных им в 1708 г. «Мыслях приверженца англиканской церкви касательно религии и управления» [The sentiments of a Church-of-England Man with respect to religion and government. — Wofks , II, 1.]. Первое, что обращает здесь на себя внимание, особенно в сопоставлении с последующими его памфлетами периода близости с тори, — это стремление сохранить независимость позиции, не впадая в крайности ни одной из партий. По мнению Свифта, разделяя программу любой из них до конца, каждый честный человек совершает насилие над своей честностью или разумом. Перечисляя ошибочные крайности обеих партий, он указывает, в частности, на терпимость вигов к диссентерам. Виги считают, что этим людям нельзя отказать в праве служить родине на том лишь основании, что они несколько отличаются от англиканской церкви в церемониях и взглядах, но ведь это приводит в их стан атеистов, либертенов, гонителей религии, — всех тех, кого именуют обычно вольнодумцами, не говоря уже о том, что такой аргумент можно, в конце концов, использовать для допущения на государственную службу магометан, язычников, евреев… Поэтому он против отмены Акта о присяге, ибо угроза государственной церкви в конечном счете представляет собой угрозу самому государственному строю.
Что касается прерогатив короны, то король, по мнению Свифта, не может считать себя ответственным лишь перед богом. Справедливо требуя от подданных подчинения власти, нельзя при этом путать исполнительную власть (король) с законодательной (парламент), ибо высшей властью является парламент, выражающий волю всей нации, и речь идет о повиновении народа им же выбранной власти. Высшая власть не может содеять зло, ибо любой ее акт — есть воля всех, а король принадлежит к ней как исполнитель этой воли. Вместе с тем, казнь Карла I для Свифта — позорное убийство, а государственный строй, установленный в результате переворота 1689 г., превосходит все ныне существующие: ведь три силы, составляющие высшую власть в Англии — король, палата лордов и палата общин — находятся в равновесии, ни одна из них не может быть отстранена от участия в законодательстве двумя другими, равно как и две из них не могут отменить или учредить закон без согласия третьей.
Что же касается обеих партий, то король должен главенствовать над всеми, иначе он превращается в главу одной партии и становится ответственным за все допущенные ею общественные злоупотребления. [Не случайно у наследного принца Лиллипутии один каблук был выше другого, и все из желания угодить одной из политических партий своей страны — высококаблучникам.] «Приверженец англиканской церкви может, сообразуясь с благоразумием и чистой совестью, больше одобрять принципы, провозглашенные одной партией, нежели другой, считая, что они более способствуют благу церкви и государства, но он никогда не станет из пристрастия или из выгоды содействовать каким-либо взглядам только потому, что их отстаивает партия, которую он более одобряет… Вступить в партию, как в монашеский орден, и изъявлять такую покорность вышестоящим совершенно несовместимо с гражданскими и религиозными свободами, которые мы так ревниво отстаиваем». Между тем, продолжает Свифт, дух партийной пристрастности так глубоко распространился, что «ныне, желая узнать, каков человек, вместо того, чтобы выяснить добродетелен ли он, честен, благочестив, здравомыслящ или учен, справляются только — виг он или тори, каковые определения включают все хорошие или плохие качества» [Works , II, 24.]. Свифт завершает свой трактат призывом к умеренности, он против крайностей вигов в отношении церкви и крайностей тори, противившихся любым попыткам ограничить прерогативы короны.
Как видим, перед нами довольно-таки своеобразный виг. Он решительно расходится с ними в вопросах религии, отстаивая интересы англиканской церкви, но самое главное — он отстаивает независимость своей позиции в отношении обеих партий, оценивая в высшей степени критически их влияние не только на политическую жизнь Англии, но и на нравственное состояние нации. Немудрено поэтому, что виги не считали его вполне своим, и можно лишь удивляться, что Свифт рассчитывал при этом на их милости.
Как же совмещались в одном лице такие, казалось бы, взаимоисключающие друг друга крайности, как сочинение «Сказки бочки» и отвращение ко всякого рода неконтролируемому разумом энтузиазму и тем более религиозному фанатизму с собственной нетерпимостью к любым отступлениям от официально установленного вероучения? Не было ли это следствием собственной непоколебимой веры Свифта в догматы англиканской церкви? Вряд ли. Для него церковь была в первую очередь институтом политическим и нравственным. У него был слишком аналитический ум, не оставлявший места для иллюзий и простодушной веры, и к своим взглядам он пришел чисто логическим путем. Он настаивал на том, что человек обязан исполнять религиозные обряды независимо от того, верит он или нет, и даже требовал установить контроль над религиозно-нравственным поведением людей, которое должно быть основным критерием при назначении их на должность. [A Project for the Advancement of Religion and the Reformation of Manners. — Works , II. 48—50. Любопытно, что уже после сближения с тори, в № 29 своего журнала «Экзаминер» («Исследователь») от 22 февраля 1711 г. он высказывал мнение, что если даже человек и не верит в бога, но скрывает свое неверие, не распространяет безбожных принципов ни письменно, ни устно и не пытается вербовать своих последователей; если он, подобно многим атеистам, считает, что религия лишь выдумка политиканов, чтобы держать народ в страхе, но при этом признает, что нынешняя государственная церковь лучше всего приспособлена для этой цели, то хотя будущая, то есть загробная, участь такого человека плачевна, но и он может волею провидения стать орудием, способствующим сохранению церкви (Works , III, 151—152).]
Итак, скромный провинциальный пастор в Ирландии и в то же время самый блистательный сатирик, пародист и памфлетист в английской литературе начала XVIII в., человек с репутацией атеиста среди своих собратьев по клиру и одновременно защитник непререкаемого авторитета англиканской церкви среди вигов — таков был доктор Свифт, когда в конце августа 1710 г. он в свите лорда Уортона (чтобы было не так накладно) отправился в Лондон. Он был вновь послан в помощь уже находившимся там двум ирландским епископам хлопотать все о тех же первинах. Ехал он с явной неохотой: слишком еще свежи были в памяти его недавние безуспешные и унизительные хлопоты.
По пути в Лондон он отправил Эстер Джонсон письмо, которое и положило начало «Дневнику для Стеллы», впервые предлагаемого вниманию русского читателя. Это было обычное дорожное письмо, не отличающееся от других писем Свифта. Но, очутившись в Лондоне, он вскоре почувствовал, что становится очевидцем событий, которые, возможно, будут иметь огромное значение для судеб его страны, и что в его собственной судьбе могут произойти перемены, которых он столько лет ожидал и на которые так надеялся. Писать об этом от случая к случаю, лишь в ответ на получаемые из Ирландии письма, значило многое, достойное упоминания, забыть, и тогда он решает превратить свои письма в некое подобие дневника. Постепенно с каждым новым письмом стала складываться у Свифта своеобразная манера вести свои записи, делающая его дневник не похожим ни на какой другой. При этом он и не помышлял превратить свои записи в книгу и отнюдь не собирался публиковать их. Более того, дневник ни в коем случае не предназначался для посторонних глаз и, если Письма первоначально сохранились, то, возможно, лишь благодаря благоговейному отношению Эстер Джонсон к каждой написанной Свифтом строке и еще вскользь оброненным им как-то словам, что на склоне дней ему будет любопытно перечесть эти страницы. Да и название «Дневник для Стеллы» принадлежит не Свифту, а позднейшим его издателям и биографам. И лишь после публикации этих писем отдельной книгой в 1784 г. началась ее история не только как выдающегося документа эпохи и одновременно документа глубоко личного, автобиографического, но прежде всего как литературного памятника, естественно вписавшегося в круг получивших распространение именно в XVIII в. жанров писем, записок, исповедей, дневников.
* * * *
Попытаемся теперь воспроизвести канву важнейших событий, происходивших во время этого пребывания Свифта в Англии, частью на основании записей «Дневника», где они окружены таким количеством самого разнородного материала, что некоторые существенные моменты могут ускользнуть от внимания читателя, а частью выходя за пределы этих записей, ибо Свифт далеко не все в них упоминает — из предосторожности, порой из предвзятости, а еще и потому, что даже он был далеко не обо всем осведомлен, и факты, накопленные с тех пор как литературоведами, так и историками, позволяют более полно восстановить истинную картину тех лет.
Хотя на основании «Дневника» можно подумать, что политическая ситуация, сложившаяся в Лондоне к приезду Свифта, была для него неожиданностью, на самом деле он знал о начинающихся переменах и даже рассчитывал на них: еще до отъезда он писал своему лондонскому издателю Туку, что надеется вскоре его увидеть, и прибавлял: «… похоже… будет установлен новый порядок вещей, а у меня есть та заслуга, что я не стал приноравливаться в старому» [Corresp. , 1, 166.]. Дни кабинета вигов еще недавно, казалось бы, столь устойчивого, были сочтены. Этому содействовало много причин, и в первую очередь усталость от войны за Испанское наследство, которой не видно было конца. Между тем виги стояли за ее продолжение, ссылаясь на то, что еще одна-две победоносные кампании принудят Францию к безоговорочной капитуляции. Герцог Мальборо, не довольствуясь своим положением и огромными законными и незаконными доходами, потребовал присвоения ему звания главнокомандующего пожизненно, а его супруга — фаворитка королевы — властная и не менее корыстная Сара Дженингс чувствовала себя в Сент-Джеймском дворце полновластной хозяйкой. Но бывший член нынешнего кабинета вигов, ушедший несколькими годами ранее в отставку, Роберт Гарли давно уже исподволь внушал недоверчивой, упрямой и нерешительной королеве Анне, что ей пора освободиться от ига семейства Мальборо (сын лорда-казначея Годольфина и государственный секретарь Сандерленд были женаты на дочерях герцога). И вот как раз в это время королеве представился подходящий повод.
Неистовые проповеди фанатичного высокоцерковника Сэчверела, провозгласившего, что при вигах церковь находится в опасности, и сопровождавшего свои обвинения оскорбительными личными нападками на министров, всколыхнули рьяных поборников веры. Попытка кабинета обвинить Сэчверела в государственной измене вызвала такую бурю протестов, что замысел кабинета потерпел неудачу. И тут-то королева Анна, всегда ревновавшая о вере, решила этим воспользоваться. В августе Годольфину велено было подать в отставку, и он в ярости сломал свой белый жезл лорда-казначея. Вскоре получил отставку и Сандерленд, а Сара после бурного объяснения с королевой уже несколько месяцев не появлялась в ее покоях. В сентябре последовала отставка остальных членов кабинета, и Роберту Гарли, хотя он занимал тогда скромный пост лорда казначейства, было поручено сформировать новый кабинет. Парламент был распущен и были назначены выборы нового. События следовали друг за другом с такой быстротой, что производили ошеломляющее впечатление. И не только в самой Англии. Ее союзники прекрасно понимали, что это повлечет за собой столь же решительные перемены в ее политике на континенте.
С какой же целью пришли в Уайтхолл умеренный осторожный Гарли и его молодой и честолюбивый коллега Сент-Джон? Последний с завидной откровенностью высказал это много позднее в письме к У. Уиндхему: «Боюсь, что мы появились при дворе с теми же самыми стремлениями, с какими это делали все партии, что главным побудительным мотивом наших действий было забрать в свои руки управление государством, а главным нашим желанием было закрепить за собой власть и все наиважнейшие посты, а также получить возможность вознаграждать тех, кто помог нашему возвышению, и вредить тем, кто нам противодействовал» [Цит. по кн.: Trevelyan G. М. England under queen Anne, in 3 vols. London, 1930—1934, III, p. 96.].
У дальновидного Гарли была своя тактика:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93