Но больше мы ни словом не упоминали моего папочку. Маргарита оказалась ярой сторонницей «зеленых», целиком преданной идеям остановить глобальное потепление Земли, стремилась к решительным изменением классовой структуры, то есть решительной встряске общества. Солнечная энергия вместо разработки полезных ископаемых и ядерного топлива. Налоги на здравоохранение и разумное перераспределение доходов, чтобы ликвидировать пропасть между богатством и нищетой. «Это все равно что попытаться замазать пропасть штукатуркой, принимая ее за щель в фундаменте»,- не соглашался я. Международный контроль за торговлей и коммерческой информацией и все такое…
Я попытался обратить ее внимание на то, что именно ядерная энергия может отучить мир от использования нефти и угля скорее, чем какая-то эфемерная солнечная энергия, какие-то солнечные батареи.
- Особенно с тригелиумом для сплавных генераторов,- настаивал я с растущим энтузиазмом.- Мы можем утроить мощность мировых электростанций и сократить парниковый эффект процентов на семьдесять, никак не меньше. Она чуть нахмурилась:
- Кажется, ваш отец является монополистом на тригелий, не так ли?
- Его корпорации принадлежит солидный пай гелиумных разработок на Луне. Не думаю, что это можно назвать монополией. К тому же…
- И ему принадлежит контроль за распределением ресурсов Луны, без которых не построить орбитальных солнечных электростанций, я права?
- Но он вовсе не «контролирует» их. Существует корпорация Мастерсона. И Астро.
Маргарита покачала головой.
- Мистер Хамфрис, ваш отец - один из наших самых непримиримых врагов.
- Да, я знаю. А меня зовут Ван, между прочим.
Она кивнула, словно речь шла о само собой разумеющемся, и мы продолжили беседу. Я уже и думать забыл об уколе, забыл про необходимые мне транквилизаторы, о сложных отношениях дочки-матери Маргариты и Дезирэ, о Родригесе и об остальных членах экипажа. Я забыл даже о Гвинет, оставшейся в моих апартаментах в Барселоне. Я весь отдался этому разговору. Я купался в ее голосе, в ее глазах, увлеченный беседой настолько, что позабыл обо всем на свете. И в ходе нашей милой болтовни я намекнул, задел тему ее поразительного сходства с матерью.
- А что? - спросила она крайне серьезно.- Разве может быть по-другому? Ведь я ее двойник.
- То есть - клон?
Коротко кивнув точеным подбородком, Маргарита объяснила:
- Мама всегда говорит, что не встретила в своей жизни человека, которого могла бы назвать отцом своего ребенка. Поэтому она клонировала себя и после этого имплантировала эмбрион. Через восемь с половиной месяцев родилась я.
Сказать, что я был поражен, значит не сказать ничего. Такого потрясения я не испытывал, наверное, никогда в жизни. Собственно говоря, ничего нового в двойниках-дупликаторах, или, как их еще называли, «дубликатах», не было, люди повсеместно клонировали себя уже не первый год. Эта процедура многими народами и отдельными моралистами признавалась безнравственной и даже антигуманной. Но вот передо мной сидела совершенно обычная живая женщина, к тому же потрясающе обаятельная и красивая, которая вот так спокойно, как ни в чем не бывало называла себя клоном собственной матери.
- И давно это случилось? - осторожно поинтересовался я.
Ее глаза на миг расширились, и я почувствовал себя не в своей тарелке.
Но Маргарита только рассмеялась.
- Вообще-то я еще не проходила омоложения…
- Я имел в виду… Просто никак не могу определить, сколько лет вашей маме. Моему отцу уже за сотню перевалило, и…
Я проклинал себя за эту глупость, но уже поздно было держать язык за зубами. Тем более, кто мне мешал узнать ее возраст, просмотрев личные карточки членов экипажа.
Но Маргарита пропустила это мимо ушей, и наша беседа продолжалась как ни в чем не бывало. То есть в дружеском и располагающем тоне. Пока речь не зашла о целях экспедиции.
- Вам не кажется это странным? - поинтересовалась Маргарита.- Ведь до вашего брата на Венеру не было послано ни одной экспедиции?
- Роботы с сенсорными устройствами достаточно хорошо изучили поверхность планеты,- ответил я.- Присутствие человека не понадобилось.
- В самом деле? - Ее брови недоверчиво поползли вверх.- Мне показалось, что вы специалист по планетологии. Вы не задумывались о странностях этой планеты?
- Само собой. Я как раз собираюсь провести сейсмические пробы для профессора Гринбаума, если вам известна такая фамилия.
- Первый раз слышу.
- Это автор теории о взрыве планетной поверхности,- пояснил я.- Он считает, что кора Венеры со временем нагреется настолько, что начнет плавиться.
- Поразительно,- пробормотала Маргарита. Я помахал рукой в воздухе.
- Это не слишком привлекательная планета.
- Привлекательная? - вмешалась она.- Мы говорим об освоении мира или о том, чтобы построить там отель для туристов?
- Я хочу сказать, Венера - настоящее пекло. Где даже алюминий существует в расплавленном виде, как сырок.
- Но от этого Венера еще интереснее, неужели вы не понимаете! Планета почти одинакового размера и массы с Землей и, несмотря на это, с совершенно иной окружающей средой. К тому же налицо парниковый эффект, можно сказать, в квадрате. И там, где на Земле двуокись углерода или углекислый газ, на Венере - компоненты серы. Это же просто чудо!
- Венера - пустыня,- настаивал я на своем.- Совершенно безжизненный мир. Там биологу делать нечего.- Тут я шел вразрез с тем, что говорил доктору Уоллеру.
- Вы уверены? С чего это вы взяли, что этот мир мертв?
- Но там нет ни капли воды,- возразил я.- И атмосфера совершенно непригодна для дыхания. Это мертвый, расплавленный и опасный мир, к тому же жаркий, как горн для плавки.
- На поверхности… - тут я согласна. А что скажете насчет облаков? Там-то температура поумереннее. В облаках Венеры содержится нечто, поглощающее ультрафиолетовую энергию. Вполне возможно, это растения, которые для синтеза хлорофилла поглощают инфракрасное излучение.
- Но ни один из посланных аппаратов не обнаружил ни крупицы органики. И не заснял в облаках каких-нибудь крылатых звероящеров. Ничто не может существовать при температуре в два раза выше точки кипения воды.
- Отсутствие доказательств - еще не доказательство отсутствия,- высокомерно заметила она.
- Венера мертва,- настаивал я.
- В самом деле? Тогда откуда сера в атмосфере? Ведь сера, как известно, важнейший компонент биохимии, не так ли? - заметила девушка.- Отвечайте же…
- Ну, возможно, это и так…
- И разложение серы - метаболизм, присущий примитивным земным организмам. Он сохранился и до сего дня, у организмов в гидротермальных скважинах на дне океана.
- Чепуха! - выпалил я.
Отчего, интересно, когда нет фактов, чтобы доказать свою точку зрения, голос повышается сам собой?
Очень серьезным тоном, совершенно не выведенная из себя моим упрямством, Маргарита спросила:
- А как вы думаете, отчего это до две тысячи двадцатого года на Венеру состоялось больше десятка экспедиций, а с тех пор - почти ни одной?
У меня на этот счет не было даже самого туманного и смутного предположения, однако я ответил:
- Первые же пробы грунта рассказали все, что было необходимо узнать. Первые зонды принесли всю необходимую информацию о Венере. Да, признаю, что остается еще масса загадок, но планета настолько жутко негостеприимна, что никому даже в голову не приходило отправлять туда экспедицию.
- Пока на это не решился ваш брат.
- Да,- согласился я и почувствовал, как вдруг что-то сдавило живот. Наверное, опять спазмы.
- У нас есть постоянные исследовательские станции на Марсе и в системе Юпитера,- как ни в чем не бывало продолжала Маргарита.- И еще рудные разработки в Поясе астероидов. Но ничего - на Венере. Даже простой орбитальной обсерватории.
- Научные круги потеряли интерес к Венере,- попытался объяснить я этот несомненный факт - и вопиющее, по ее мнению, безобразие.- Что поделать? Когда так много изучено и все и так понятно…
- Научные круги перестали выделять деньги на изучение Венеры,- отрезала Маргарита.- А фонды на такие цели, как правило, поступают от спонсоров типа вашего отца. Или, как их еще называют, «университетских патронов».
- Но он же оплатил экспедицию брата,- возразил я.
- Нет. Он ее не оплатил. Ваш брат получил деньги на экспедицию из наших фондов.
Я удивленно захлопал глазами. Этого я не знал. Я слышал это впервые.
- Но я всегда считал…
- И ваш брат погиб при странных обстоятельствах, едва успел достичь Венеры.
- Да,- согласился я, продолжая чувствовать, как в моих внутренностях копошится червь ужасного подозрения.- Это так.
- Вы верите, что корабль вашего брата не попал в случайную аварию, а был умышленно уничтожен?
- Я не знаю…- Пот катился у меня по лбу и по верхней губе. Тема беседы задевала, ранила меня. Наш разговор принял нежелательный поворот.
- Говорят, ваш отец вовсе не заинтересован в том, чтобы и эта экспедиция оказалась удачной. Говорят, что у него на это счет был серьезный спор с вашим братом.
- Я этого не знал,- честно признался я.- Меня при этом не было.
- И брат вам не рассказывал?
- Конечно, само собой, нет! - воскликнул я. Я понял, что, не считая той последней ночи в Коннектикуте, Алекс не делился со мной своими планами, надеждами и опасениями. Он был для меня почти как чужой. Мой родной брат. Как будто мы родились в разных семьях.
Между нами повисло неловкое молчание.
Внезапно оно было прервано гудением зуммера вызова с пульта, который находился на камбузе. Просияла оранжевая лампочка, и голос из компьютера произнес:
- Новое сообщение для мистера Хамфриса.
- Показать,- приказал я, обрадованный внезапному вмешательству в разговор, продолжать который стало неловко.
Пока на экране прояснилось лицо, в котором уже можно было узнать моего отца, прошла, казалось, целая вечность. Отец хмурился.
- Я нашел Фукса,- заявил он без предисловий.- Он наконец-то зарегистрировал корабль в Международной Космической Ассоциации. Сейчас он направляется к Венере, в этом нет никаких сомнений. Этот сукин сын идет на такой скорости, что окажется на орбите на несколько дней раньше тебя.
ПЕРЕХОД
Я последний раз оглядел свои апартаменты. Когда мы впервые появились на «Третьене», они показались мне тесными, как чулан, и старыми, как каморка на какой-нибудь ветхой мансарде. Но за девять недель полета я привык жить в четырех стенах (или «переборках»), используя помещение одновременно и как кабинет, гостиную и спальню. По крайней мере, настенные экраны могли создать иллюзию пространства, отчего каюты казалась несколько больше, чем были на самом деле. Я мог запрограммировать любые пространственные перспективы, скопировать практически любой земной пейзаж и ландшафт. Обычно я «заряжая» вид Средиземного моря с вершины горы в Майорке - тот самый вид, который открывался из моего дома.
Теперь нам предстояло съехать на куда более тесный «Гесперос». По крайней мере, познакомиться с теснотой предстояло всему экипажу. Если «Третьей» больше всего напоминал старую баржу, то «Гесперос» - пусть новую, но тесную консервную банку, в которой одержимому клаустрофобией предстоит, точно в батисфере, опуститься на дно океана.
К тому же для того, чтобы добраться до «Геспероса», предстояло совершить прогулку в открытом космосе. Теперь мне предстояло запаковаться в скафандр, выйти в вакуум, в пустоту и ползти по кабелю, связывающему два судна, когда от мгновенной смерти меня будут отделять только мономолекулярные слои космических доспехов. Я уже чувствовал, как мои внутренности загодя готовятся выползти из тела в предчувствии близкой катастрофы.
Вот уже двенадцать тысяч раз я говорил себе, что надо было настоять на буксире. Мы говорили об этом с Родригесом, когда еще только начали разрабатывать план экспедиции.
- Пневмобуксир, чтобы не надо было выходить в скафандрах? - откровенно издевался он над моей неуверенностью.- Это так дорого, что можно обойтись. Напрасная трата денег.
- Но так ведь намного безопаснее,- настаивал я. Астронавт поморщился:
- Вы заботитесь о безопасности? Используйте лучше массу и пространство, которые понадобятся под буксир, чтобы взять побольше воды. Это даст нам лишний шанс, если синтезатор выйдет из строя.
- Мы уже взяли запасной синтезатор.
- Все равно, вода намного важнее буксира, которым придется воспользоваться всего два раза за всю экспедицию. Это вещь, которую стоит брать в космос в последнюю очередь.
Так я и дал Родригесу отговорить себя от буксира. Что ж, оставалась винить себя одного за предстоящую прогулку в скафандре.
При этом стоило вспомнить о Ларсе Фуксе, хотя и так по спине бежали целые батальоны мурашек.
Когда отец наконец «порадовал» меня известием, что этот проходимец в самом деле пустился в путь, я долгие часы просидел, собирая о нем всю доступную и недоступную мне раньше информацию. И то, что мне удалось наскрести, едва ли можно было назвать утешительным. Фукс имел репутацию безжалостного борца… за деньги, и к тому же везучего. Судя по его биографии, этот тип из тех, что в ранние века служили надсмотрщиками на галерах. У него бы не дрогнула рука убрать со своего пути любого, невзирая на возраст и социальное положение. Кроме, разве что, моего отца.
Средства массовой информации едва не пропустили старт Фукса. Он тайно, в полной конспирации построил корабль за пределами Пояса астероидов, где, как он знал наверняка, его будут искать вездесущие агенты отца. Естественно, на новое судно у него бы не нашлось средств, так что он просто переделал свое старое корыто. В отличие от шумихи, сопровождавшей мой отлет из Таравы, было опубликовано лишь короткое интервью с Фуксом, с быстротой молнии распространившееся по Интернету. Еще одна беседа в режиме реального времени состоялась также по сети, между абонентами на Земле и Фуксом, который говорил с ними, обращаясь откуда-то из поля астероидов, невидимый миру.
Я сосредоточенно изучил, досконально, от корки до корки, до последней йоты и точки над «i» это интервью, я проштудировал его, так же как и лицо своего соперника на экране, скорее, для того, чтобы отвлечься от мысли от предстоящей неизбежной космической прогулки. Фукс был коренаст, ненамного выше меня, но с широкой грудной клеткой и мощными плечами, прорисовывавшимися под курткой темно-голубого цвета. Лицо у него оказалось с широкими скулами. Циничная усмешка не сходила с его губ. Глаза-буравчики прятались в черепе, так что я даже не мог точно определить, какого они цвета.
На первый же вопрос он осклабился или ощерил клыки, как тигр на добычу. Он ответил так:
- Да, я лечу на Венеру. Само собой разумеется, я должен принять этот щедрый приз, этот куш из рук Мартина Хамфриса - человека, который сделал для меня так много.
- Что конкретно сделал он для вас?
- Разорил и увел от меня жену более тридцати лет назад.
Это вызвало целый вал вопросов от репортеров. Я остановил пленку и стал копаться в пометках гипертекста и комментариях.
Фукс имел впечатляющую судьбу. Родился он в страшной бедности, но сумел устроить свою судьбу на Поясе астероидов в качестве разведчика ископаемых и старателя. Затем он переключился на собственные разработки и стал одним из промышленников и добытчиков. Все шло отлично, пока хамфрисовские компании не подрезали ему цены. Фукса вынудили объявить о банкротстве. Затем Хамфрис выкупил его предприятие за смешные деньги. Мой отец собственной персоной встал за штурвал фирмы и уволил Фукса - человека, который основал ее более двадцати лет назад.
И пока Фукс болтался так в Поясе астероидов, без гроша в кармане и скрипя зубами в бессильной злобе, его бросила жена, чтобы выйти за Мартина Хамфриса. Она стала четвертой и последней женой моего отца.
У меня захватило дух, когда на меня вдруг снизошло это озарение. Я понял все! Это была моя мать! Женщина, которой я никогда не знал. Которая умерла через шесть лет супружеской жизни, дав мне жизнь. Мать благодаря наркотикам прожила недолго. Именно ее наркотикам я был обязан своей врожденной анемии. Я вглядывался в ее изображение на экране: молодое лицо, льняные волосы и бледно-голубые глаза нормандки, в которых, казалось, светился лед северных озер. Она была очень красива, несмотря на хрупкий вид, и казалась цветком, распустившимся на айсберге, чтобы через день завянуть.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы стереть ее облик, стоявший перед глазами, и вернуться к блоку новостей. Фукс стартовал к Венере в корабле, который он назвал «Люцифер». Латинское название Венеры как утренней звезды звучало именно так. Этим же именем еврейский пророк Исайя называл Сатану.
Итак, Люцифер. И Фукс. Сейчас он уже на орбите Венеры, опередив меня более чем на неделю. И сейчас, сидя в каюте, которую предстояло скоро оставить, и глядя на ухмыляющееся лицо на стене, я вспомнил, что пришло время перебираться на «Гесперос».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я попытался обратить ее внимание на то, что именно ядерная энергия может отучить мир от использования нефти и угля скорее, чем какая-то эфемерная солнечная энергия, какие-то солнечные батареи.
- Особенно с тригелиумом для сплавных генераторов,- настаивал я с растущим энтузиазмом.- Мы можем утроить мощность мировых электростанций и сократить парниковый эффект процентов на семьдесять, никак не меньше. Она чуть нахмурилась:
- Кажется, ваш отец является монополистом на тригелий, не так ли?
- Его корпорации принадлежит солидный пай гелиумных разработок на Луне. Не думаю, что это можно назвать монополией. К тому же…
- И ему принадлежит контроль за распределением ресурсов Луны, без которых не построить орбитальных солнечных электростанций, я права?
- Но он вовсе не «контролирует» их. Существует корпорация Мастерсона. И Астро.
Маргарита покачала головой.
- Мистер Хамфрис, ваш отец - один из наших самых непримиримых врагов.
- Да, я знаю. А меня зовут Ван, между прочим.
Она кивнула, словно речь шла о само собой разумеющемся, и мы продолжили беседу. Я уже и думать забыл об уколе, забыл про необходимые мне транквилизаторы, о сложных отношениях дочки-матери Маргариты и Дезирэ, о Родригесе и об остальных членах экипажа. Я забыл даже о Гвинет, оставшейся в моих апартаментах в Барселоне. Я весь отдался этому разговору. Я купался в ее голосе, в ее глазах, увлеченный беседой настолько, что позабыл обо всем на свете. И в ходе нашей милой болтовни я намекнул, задел тему ее поразительного сходства с матерью.
- А что? - спросила она крайне серьезно.- Разве может быть по-другому? Ведь я ее двойник.
- То есть - клон?
Коротко кивнув точеным подбородком, Маргарита объяснила:
- Мама всегда говорит, что не встретила в своей жизни человека, которого могла бы назвать отцом своего ребенка. Поэтому она клонировала себя и после этого имплантировала эмбрион. Через восемь с половиной месяцев родилась я.
Сказать, что я был поражен, значит не сказать ничего. Такого потрясения я не испытывал, наверное, никогда в жизни. Собственно говоря, ничего нового в двойниках-дупликаторах, или, как их еще называли, «дубликатах», не было, люди повсеместно клонировали себя уже не первый год. Эта процедура многими народами и отдельными моралистами признавалась безнравственной и даже антигуманной. Но вот передо мной сидела совершенно обычная живая женщина, к тому же потрясающе обаятельная и красивая, которая вот так спокойно, как ни в чем не бывало называла себя клоном собственной матери.
- И давно это случилось? - осторожно поинтересовался я.
Ее глаза на миг расширились, и я почувствовал себя не в своей тарелке.
Но Маргарита только рассмеялась.
- Вообще-то я еще не проходила омоложения…
- Я имел в виду… Просто никак не могу определить, сколько лет вашей маме. Моему отцу уже за сотню перевалило, и…
Я проклинал себя за эту глупость, но уже поздно было держать язык за зубами. Тем более, кто мне мешал узнать ее возраст, просмотрев личные карточки членов экипажа.
Но Маргарита пропустила это мимо ушей, и наша беседа продолжалась как ни в чем не бывало. То есть в дружеском и располагающем тоне. Пока речь не зашла о целях экспедиции.
- Вам не кажется это странным? - поинтересовалась Маргарита.- Ведь до вашего брата на Венеру не было послано ни одной экспедиции?
- Роботы с сенсорными устройствами достаточно хорошо изучили поверхность планеты,- ответил я.- Присутствие человека не понадобилось.
- В самом деле? - Ее брови недоверчиво поползли вверх.- Мне показалось, что вы специалист по планетологии. Вы не задумывались о странностях этой планеты?
- Само собой. Я как раз собираюсь провести сейсмические пробы для профессора Гринбаума, если вам известна такая фамилия.
- Первый раз слышу.
- Это автор теории о взрыве планетной поверхности,- пояснил я.- Он считает, что кора Венеры со временем нагреется настолько, что начнет плавиться.
- Поразительно,- пробормотала Маргарита. Я помахал рукой в воздухе.
- Это не слишком привлекательная планета.
- Привлекательная? - вмешалась она.- Мы говорим об освоении мира или о том, чтобы построить там отель для туристов?
- Я хочу сказать, Венера - настоящее пекло. Где даже алюминий существует в расплавленном виде, как сырок.
- Но от этого Венера еще интереснее, неужели вы не понимаете! Планета почти одинакового размера и массы с Землей и, несмотря на это, с совершенно иной окружающей средой. К тому же налицо парниковый эффект, можно сказать, в квадрате. И там, где на Земле двуокись углерода или углекислый газ, на Венере - компоненты серы. Это же просто чудо!
- Венера - пустыня,- настаивал я на своем.- Совершенно безжизненный мир. Там биологу делать нечего.- Тут я шел вразрез с тем, что говорил доктору Уоллеру.
- Вы уверены? С чего это вы взяли, что этот мир мертв?
- Но там нет ни капли воды,- возразил я.- И атмосфера совершенно непригодна для дыхания. Это мертвый, расплавленный и опасный мир, к тому же жаркий, как горн для плавки.
- На поверхности… - тут я согласна. А что скажете насчет облаков? Там-то температура поумереннее. В облаках Венеры содержится нечто, поглощающее ультрафиолетовую энергию. Вполне возможно, это растения, которые для синтеза хлорофилла поглощают инфракрасное излучение.
- Но ни один из посланных аппаратов не обнаружил ни крупицы органики. И не заснял в облаках каких-нибудь крылатых звероящеров. Ничто не может существовать при температуре в два раза выше точки кипения воды.
- Отсутствие доказательств - еще не доказательство отсутствия,- высокомерно заметила она.
- Венера мертва,- настаивал я.
- В самом деле? Тогда откуда сера в атмосфере? Ведь сера, как известно, важнейший компонент биохимии, не так ли? - заметила девушка.- Отвечайте же…
- Ну, возможно, это и так…
- И разложение серы - метаболизм, присущий примитивным земным организмам. Он сохранился и до сего дня, у организмов в гидротермальных скважинах на дне океана.
- Чепуха! - выпалил я.
Отчего, интересно, когда нет фактов, чтобы доказать свою точку зрения, голос повышается сам собой?
Очень серьезным тоном, совершенно не выведенная из себя моим упрямством, Маргарита спросила:
- А как вы думаете, отчего это до две тысячи двадцатого года на Венеру состоялось больше десятка экспедиций, а с тех пор - почти ни одной?
У меня на этот счет не было даже самого туманного и смутного предположения, однако я ответил:
- Первые же пробы грунта рассказали все, что было необходимо узнать. Первые зонды принесли всю необходимую информацию о Венере. Да, признаю, что остается еще масса загадок, но планета настолько жутко негостеприимна, что никому даже в голову не приходило отправлять туда экспедицию.
- Пока на это не решился ваш брат.
- Да,- согласился я и почувствовал, как вдруг что-то сдавило живот. Наверное, опять спазмы.
- У нас есть постоянные исследовательские станции на Марсе и в системе Юпитера,- как ни в чем не бывало продолжала Маргарита.- И еще рудные разработки в Поясе астероидов. Но ничего - на Венере. Даже простой орбитальной обсерватории.
- Научные круги потеряли интерес к Венере,- попытался объяснить я этот несомненный факт - и вопиющее, по ее мнению, безобразие.- Что поделать? Когда так много изучено и все и так понятно…
- Научные круги перестали выделять деньги на изучение Венеры,- отрезала Маргарита.- А фонды на такие цели, как правило, поступают от спонсоров типа вашего отца. Или, как их еще называют, «университетских патронов».
- Но он же оплатил экспедицию брата,- возразил я.
- Нет. Он ее не оплатил. Ваш брат получил деньги на экспедицию из наших фондов.
Я удивленно захлопал глазами. Этого я не знал. Я слышал это впервые.
- Но я всегда считал…
- И ваш брат погиб при странных обстоятельствах, едва успел достичь Венеры.
- Да,- согласился я, продолжая чувствовать, как в моих внутренностях копошится червь ужасного подозрения.- Это так.
- Вы верите, что корабль вашего брата не попал в случайную аварию, а был умышленно уничтожен?
- Я не знаю…- Пот катился у меня по лбу и по верхней губе. Тема беседы задевала, ранила меня. Наш разговор принял нежелательный поворот.
- Говорят, ваш отец вовсе не заинтересован в том, чтобы и эта экспедиция оказалась удачной. Говорят, что у него на это счет был серьезный спор с вашим братом.
- Я этого не знал,- честно признался я.- Меня при этом не было.
- И брат вам не рассказывал?
- Конечно, само собой, нет! - воскликнул я. Я понял, что, не считая той последней ночи в Коннектикуте, Алекс не делился со мной своими планами, надеждами и опасениями. Он был для меня почти как чужой. Мой родной брат. Как будто мы родились в разных семьях.
Между нами повисло неловкое молчание.
Внезапно оно было прервано гудением зуммера вызова с пульта, который находился на камбузе. Просияла оранжевая лампочка, и голос из компьютера произнес:
- Новое сообщение для мистера Хамфриса.
- Показать,- приказал я, обрадованный внезапному вмешательству в разговор, продолжать который стало неловко.
Пока на экране прояснилось лицо, в котором уже можно было узнать моего отца, прошла, казалось, целая вечность. Отец хмурился.
- Я нашел Фукса,- заявил он без предисловий.- Он наконец-то зарегистрировал корабль в Международной Космической Ассоциации. Сейчас он направляется к Венере, в этом нет никаких сомнений. Этот сукин сын идет на такой скорости, что окажется на орбите на несколько дней раньше тебя.
ПЕРЕХОД
Я последний раз оглядел свои апартаменты. Когда мы впервые появились на «Третьене», они показались мне тесными, как чулан, и старыми, как каморка на какой-нибудь ветхой мансарде. Но за девять недель полета я привык жить в четырех стенах (или «переборках»), используя помещение одновременно и как кабинет, гостиную и спальню. По крайней мере, настенные экраны могли создать иллюзию пространства, отчего каюты казалась несколько больше, чем были на самом деле. Я мог запрограммировать любые пространственные перспективы, скопировать практически любой земной пейзаж и ландшафт. Обычно я «заряжая» вид Средиземного моря с вершины горы в Майорке - тот самый вид, который открывался из моего дома.
Теперь нам предстояло съехать на куда более тесный «Гесперос». По крайней мере, познакомиться с теснотой предстояло всему экипажу. Если «Третьей» больше всего напоминал старую баржу, то «Гесперос» - пусть новую, но тесную консервную банку, в которой одержимому клаустрофобией предстоит, точно в батисфере, опуститься на дно океана.
К тому же для того, чтобы добраться до «Геспероса», предстояло совершить прогулку в открытом космосе. Теперь мне предстояло запаковаться в скафандр, выйти в вакуум, в пустоту и ползти по кабелю, связывающему два судна, когда от мгновенной смерти меня будут отделять только мономолекулярные слои космических доспехов. Я уже чувствовал, как мои внутренности загодя готовятся выползти из тела в предчувствии близкой катастрофы.
Вот уже двенадцать тысяч раз я говорил себе, что надо было настоять на буксире. Мы говорили об этом с Родригесом, когда еще только начали разрабатывать план экспедиции.
- Пневмобуксир, чтобы не надо было выходить в скафандрах? - откровенно издевался он над моей неуверенностью.- Это так дорого, что можно обойтись. Напрасная трата денег.
- Но так ведь намного безопаснее,- настаивал я. Астронавт поморщился:
- Вы заботитесь о безопасности? Используйте лучше массу и пространство, которые понадобятся под буксир, чтобы взять побольше воды. Это даст нам лишний шанс, если синтезатор выйдет из строя.
- Мы уже взяли запасной синтезатор.
- Все равно, вода намного важнее буксира, которым придется воспользоваться всего два раза за всю экспедицию. Это вещь, которую стоит брать в космос в последнюю очередь.
Так я и дал Родригесу отговорить себя от буксира. Что ж, оставалась винить себя одного за предстоящую прогулку в скафандре.
При этом стоило вспомнить о Ларсе Фуксе, хотя и так по спине бежали целые батальоны мурашек.
Когда отец наконец «порадовал» меня известием, что этот проходимец в самом деле пустился в путь, я долгие часы просидел, собирая о нем всю доступную и недоступную мне раньше информацию. И то, что мне удалось наскрести, едва ли можно было назвать утешительным. Фукс имел репутацию безжалостного борца… за деньги, и к тому же везучего. Судя по его биографии, этот тип из тех, что в ранние века служили надсмотрщиками на галерах. У него бы не дрогнула рука убрать со своего пути любого, невзирая на возраст и социальное положение. Кроме, разве что, моего отца.
Средства массовой информации едва не пропустили старт Фукса. Он тайно, в полной конспирации построил корабль за пределами Пояса астероидов, где, как он знал наверняка, его будут искать вездесущие агенты отца. Естественно, на новое судно у него бы не нашлось средств, так что он просто переделал свое старое корыто. В отличие от шумихи, сопровождавшей мой отлет из Таравы, было опубликовано лишь короткое интервью с Фуксом, с быстротой молнии распространившееся по Интернету. Еще одна беседа в режиме реального времени состоялась также по сети, между абонентами на Земле и Фуксом, который говорил с ними, обращаясь откуда-то из поля астероидов, невидимый миру.
Я сосредоточенно изучил, досконально, от корки до корки, до последней йоты и точки над «i» это интервью, я проштудировал его, так же как и лицо своего соперника на экране, скорее, для того, чтобы отвлечься от мысли от предстоящей неизбежной космической прогулки. Фукс был коренаст, ненамного выше меня, но с широкой грудной клеткой и мощными плечами, прорисовывавшимися под курткой темно-голубого цвета. Лицо у него оказалось с широкими скулами. Циничная усмешка не сходила с его губ. Глаза-буравчики прятались в черепе, так что я даже не мог точно определить, какого они цвета.
На первый же вопрос он осклабился или ощерил клыки, как тигр на добычу. Он ответил так:
- Да, я лечу на Венеру. Само собой разумеется, я должен принять этот щедрый приз, этот куш из рук Мартина Хамфриса - человека, который сделал для меня так много.
- Что конкретно сделал он для вас?
- Разорил и увел от меня жену более тридцати лет назад.
Это вызвало целый вал вопросов от репортеров. Я остановил пленку и стал копаться в пометках гипертекста и комментариях.
Фукс имел впечатляющую судьбу. Родился он в страшной бедности, но сумел устроить свою судьбу на Поясе астероидов в качестве разведчика ископаемых и старателя. Затем он переключился на собственные разработки и стал одним из промышленников и добытчиков. Все шло отлично, пока хамфрисовские компании не подрезали ему цены. Фукса вынудили объявить о банкротстве. Затем Хамфрис выкупил его предприятие за смешные деньги. Мой отец собственной персоной встал за штурвал фирмы и уволил Фукса - человека, который основал ее более двадцати лет назад.
И пока Фукс болтался так в Поясе астероидов, без гроша в кармане и скрипя зубами в бессильной злобе, его бросила жена, чтобы выйти за Мартина Хамфриса. Она стала четвертой и последней женой моего отца.
У меня захватило дух, когда на меня вдруг снизошло это озарение. Я понял все! Это была моя мать! Женщина, которой я никогда не знал. Которая умерла через шесть лет супружеской жизни, дав мне жизнь. Мать благодаря наркотикам прожила недолго. Именно ее наркотикам я был обязан своей врожденной анемии. Я вглядывался в ее изображение на экране: молодое лицо, льняные волосы и бледно-голубые глаза нормандки, в которых, казалось, светился лед северных озер. Она была очень красива, несмотря на хрупкий вид, и казалась цветком, распустившимся на айсберге, чтобы через день завянуть.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы стереть ее облик, стоявший перед глазами, и вернуться к блоку новостей. Фукс стартовал к Венере в корабле, который он назвал «Люцифер». Латинское название Венеры как утренней звезды звучало именно так. Этим же именем еврейский пророк Исайя называл Сатану.
Итак, Люцифер. И Фукс. Сейчас он уже на орбите Венеры, опередив меня более чем на неделю. И сейчас, сидя в каюте, которую предстояло скоро оставить, и глядя на ухмыляющееся лицо на стене, я вспомнил, что пришло время перебираться на «Гесперос».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44