Филин
хлебнул коньяка, слабо узнавая людей вокруг, и только Шпындро связывал с
реальной жизнью, и Филин пытался припомнить, что за такой прием и, хотя
питейные приемы уже отгремели, вышло их время, может, какой внеочередной,
исключительный задали с горячительными напитками, но кто и где, убей бог
не вспомнить; одно не вызывало сомнений: Шпындро маслит Филина, улещает,
обхаживает, оно и понятно - отъезд предвиделся нешуточный. Только б сердце
не подвело и вспомнил сразу в страхе: валидол и нитроглицерин в другом
пиджаке, хоть и рассовал повсюду, а этот-то заштатный костюмчик, как раз и
не снабжен целебными помогами. Филин потянулся к беломору - отвлечься от
дурного. Нога Настурции с белым полным коленом уже не искала его брючины и
похмельно, разочарованно подумалось: все проходит - годы, любовь, уважение
близких, миги радости, и только остается, как недостижимый пик
альпиниста-фанатика проклятая дача - последнее дело жизни, крест на его
совести, верная путевка в ад.
Туз треф исчез тенью. Боржомчик, чуть трепеща, положил перед Колодцем
линованный клочок. Счет. Мордасов вытянул бумажник, отцепил английскую
булавку, успел заметить: как ни пьяны гости, все догадались отвести глаза,
будто ничего не происходило, будто сидели за так... Четыре зеленых легли
одна на другую. Мордасов прихлопнул их ладонью: эх черт! а снадобья для
бабули?! из-за лекарствий весь сыр-бор, наклонился к Филину, и, забыв
напрочь имя-отчество начальника, проворковал:
- Я б позвонил вам по небольшому делу, - и, заметив испуг в глазах
Филина, уточнил, - понадобится еще заехать к бабуле, даже волшебство за
один раз не срабатывает.
Ах, вот где меня носило, с радостью восстановил происшедшее Филин.
Это ж Шпындро и притащил сюда в пригород к знахарке, войдя в мое
положение; утром все шло без затей: участок подмосковный, бочка с
малосольными огурцами, бабка под лоскутным одеялом, и внучок ее хитрован
немалый, и святая вода в бутылках из-под виски. Вот она дружба народов! В
шотландские прямоугольные бутылки заливают нашу российскую, освященную
серебром или крестным знамением или что там бабка вытворяет? На все
пойдешь, когда тело, будто не твое, а вся боль вокруг как раз вроде только
тебе предназначается... Э-эх! А потом поехали домой и вроде выезжали на
площадь, а тут грузовик попер навстречу синерылый и поддал, как следует, и
Филин потерял сознание. Или не потерял? Ну как же... лежал в пыли, а эта с
круглыми коленками прыгала вокруг и мочила пузырчатой гадостью с кислым
запахом и рубаху на нем разодрали и увидели русалок в непристойных позах,
а еще там крутилась милиция. Фу, черт, может красные околыши зафиксировали
татуированные темки? Да нет, чушь - моя грудь, что хочу то и ворочу, то
есть накалываю, а ведь случалось, на пляже жена рядом стеснялась лежать, и
он все больше загорал на животе и спина лупилась и уж когда невтерпеж
становилось, припекало до дурноты, скрещивал руки на груди, прикрывая, как
получится, прелести синеколотых девок и шагал к морю, а вот баню не с
каждым мог себе позволить, есть люди - не понимают, хотя в его окружении
таких мало водилось, все больше в наколках, но он шибко лишнего
разрисовал... и чего этот, кто платил, хочет от него, видно надо
расщедриться визиткой, он вытянет ее медленно, не отрывая глаз от Шпындро,
если не след визитку выпускать из рук, Шпындро предостережет жестом ли,
движением глаз.
Филин достал прямоугольный картон, где значилось, кто он есть и чего
достиг, медленно протянул Колодцу, Шпындро в этот миг удумал протанцевать
с Настурцией и маневр с подстраховкой у Филина не удался - пришлось
вручить визитку Мордасову. И черт с ним! Ну позвонит, ну скажу - через
неделю, а потом - еще через неделю, а потом еще раз, так и сойдет на нет,
не впервой. Филин, наконец, раскурил папиросу и живительная струя - сила
привычки - прочистила мозги, и дача встала, как соседний стол, живьем -
каждая доска видна, каждый кирпич фундамента и приплясывающий Шпындро не
предполагал, что Филин накрепко увязал его, Шпындро, отъезд и завершение
дачи и только наблюдательный Мордасов заметил особый блеск в желтоватых
глазах, и природу этого блеска приемщик ни с чем не перепутал бы.
Шпындро танцевал с Притыкой у кромки эстрады; лабухи привычно терзали
струны, певица медленно передвигалась по серпу в серебряных звездах от
предшествующих новогодних увеселений, волоча шнур микрофона и украдкой
поглядывая под ноги: мягкая партнерша Настурция, податливая, руки
доверчиво лежат на его плечах, запах тонких духов чуть кружит голову,
растворяя мерзкое окружение и оставляя двоих в танце наедине. Шпындро
слегка потерся щекой - жаль брился утром, небось отросла щетина! - о щеку
Настурции и движение это сразу сблизило, будто заключили сговор в тайне
ото всех и никто уже не в силах им помешать. Музыка приглохла, вбирая
гомон застольных кутежей, и погруженные во мрак стены уплыли в стороны,
очертания лиц и предметов растворился и лишь запах духов и живое
человеческое тепло оставались рядом; Шпындро теснее прижал Настурцию и еще
раз потерся щекой, женщина, едва тронула его шею губами и затихла.
Как и каждый мужчина, Шпындро поиграл в любимую мечтательную игру про
начало новой жизни с новой привязанностью: вот они разменялись и
съехались, вот обставляются совсем по-иному, вот покупают всякие-разные
вещи, вот машину, и, наконец, смыв недоверие, рожденное недавним разводом
Шпындро - обождут год, два или три - и наконец, одаренные прощением,
ринутся в отъезд в дальние страны; Игорь Иванович там уже совсем с другим
человеком, присутствие коего не раздражает, не заставляет умолкать на дни
или недели, не принуждает корежить себя, изображая то добытчика, то
весельчака, то умницу, то невесть кого, лишь бы не хуже других.
Прокручивая с невиданной скоростью обустройство новой жизни, Шпындро даже
оставил место двум-трем мелким размолвкам, как раз для триумфа последующих
бурных примирений, явственно свидетельствующих, что на этот раз -
накрепко, обоих спаяло, свело навсегда. Кто не играл в такую игру под
вечер в танце, под накатывающими волнами звуки музыки и обещающими
неведомые радости запахами неизвестных духов!
Притыка в своей жизни таких мысленных игр отыграла быть может больше
всех: противоположнополые коллеги по игрищам в воображении хоть малость
верили в их реальность, Настурция как раз тем и превосходила прочих, что
знала наперед: чистая фантазия, хоть и заманчивая и ласкающая, хоть и
неизменно лгущая, а все равно притягательная. И играла всегда, будто
впервые.
- Встретимся, - согласилась Настурция и улыбнулась, зная что слова
эти из нереальной, неизменно распадающейся на осколки игры и все же не
согласиться не могла.
Мордасов, пользуясь отсутствием Шпындро, пытал Филина.
- А что, Шпын, специалист? Игорь Иванович то есть?
Филин запустил лапы в седины, расшевелил желтоватые космы,
протрезвел, глянул в глаза Мордасову: изгиляешься или как? Колодец потыкал
остриями вилки подбородок. Опасаясь, что немое обличение лжедостоинств
Шпындро Мордасову не по зубам, Филин, чтоб никаких сомнений не имелось,
кивнул презрительно:
- Специалист, а как же! Все они там специалисты...
Ишь, смекнул Мордасов, каждый себя пытается выгородить - все они там!
- а сам Филин, будто на другой планете с заоблачных высот так сказать
взирает и поражается потихоньку, кто же и за что подобрал этаких
басурманов, свел в одних стенах и теперь еще надеется на пользу.
- Я бы смог у вас работать? - Колодец отложил вилку.
Филин помнил, что платил этот парень и бабка его как никак выказала
ему, Филину, участие - чего зря обижать? - и решил подбодрить приемщика:
- Смог бы, если б подучился...
- Как Чапаев? - Расплылся Мордасов. - Подучиться, Петька, надо, и
фронтом смог бы...
- Вроде того, - согласился Филин и, не на шутку трезвея, стал
выискивать Шпындро среди танцующих.
- Ответственная у вас работенка? - не унимался Колодец. Его
отрезвление не брало.
Филин перешел в наступление:
- А ты-то где трудишься? Чем пропитание добываешь?
- Я? В комке!
Филин мог бы прикинуться, что не знает про комок, изобразить
недоумение из-за мудреного словца, но он хорошо знал из уст дочерей, что
за зверь этот комок и знал, что дочери и жена изучили там все ходы и
выходы и телефоны добрых и слегка небескорыстных оценщиц и многое другое,
что Филин высокомерно не вносил в опись своих дум, но без чего не
проживешь по нашим временам.
- Значит в комке. А не боишься - посадят?
- От тюрьмы да от сумы... - хохотнул Колодец, - а вы боитесь?
- Я? - возмутился Филин, - ты не заговаривайся, парень, я воевал,
знаешь ли...
- А это при чем?
- При том! - Филину показалось, что Мордасов норовит заглянуть за
ворот рубахи к русалкам, пришлось скрестить руки на груди защитным пляжным
приемом.
- Воевали-то когда, а дают, подносят, то бишь, сейчас, - Колодец
запихал в рот пучок укропа, переживал тщательно и пояснил, - я не про вас
лично, я вообще, в том смысле, что плоть слаба, а соблазн велик - бабка
внушала. Диавол, это бабуля так его величает - диавол - он переменился
сейчас сильно, серой не разит, копыта не углядишь, хоть тресни, и кончиком
хвоста себя не выдаст ни в жизнь. Теперь диавол в основном скрытно
всучивает деньгу должностным лицам и выходит выполняет волю божью, в
смысле - надо делиться.
- Ты чего плетешь? - Филин засмолил папиросу и успокоился: пьян
шельмец, несет околесицу.
- Вы человек бывалый, хочется поделиться, - Мордасов то и дело
забрасывал в рот то маслинку, то травку, то грибок, - сирота я, некому
вразумить, ни отца, ни старшего брата, ни наставника из тех, что по
телевизору стадами бродят наподобие антилоп в Африке, а в жизни мне не
попадался ни разу.
- А ты берешь? - Филин решил проучить наглеца, к тому же облегчить
душу, найдя собрата по греху.
- А как вы думаете?
- Думаю?.. Берешь!
- А как полагаете отвечу?
- Скажешь, что нет.
Мордасов залучился восторгом:
- Вышла ошибочка, начальник. Не в масть! Беру, сукин сын, и со всех,
и всегда, принцип у меня такой. Но... не вру же, что не беру, а другие-то
скрытничают, даже среди своих ваньку валяют, вот что обидно до слез...
Шпын берет, к примеру?
Переход к персоналиям возмутил Филина:
- Он - честный, работящий мужик, между прочим член... - Филин махнул
рукой, и подумал: есть в словах Мордасова обезоруживающая правда, есть,
никуда не денешься. Приемщик берет, выныривая из глубин нищеты, а
наследные принцы - сколько их навидался Филин - берут по причинам
положенности и непроверяемости. Кто заподозрит, что сам бог в сговоре с
диаволом, как бабка этого хрена изволит выражаться. И все эти полупьяные
бредни никак не могли поколебать решимости Филина отжать Шпындро досуха,
наоборот озлили еще больше; хорошо Мордасову, ему жить и жить, даже если
пяток лет оттягает в зоне, выйдет, а еще молодой, а Филин чашу-то испил,
почитай донце видно, ему нельзя промахнуться и раз Шпындро в его руках,
вернее думает, что в его руках, должен откупаться, и сам Филин забрасывал
наверх, а как же? тоже ломал голову, как ловчее обтяпать, не простое дело
- не глупцам всучиваешь, осторожникам великим, тут спасуешь, неверный
вираж заложишь - пиши - пропало; голова так гудит не от работы - работа
что, течет и течет нешатко-невалко, да и оценивают ее как раз те, кого ты
обласкиваешь снизу. Значит, весь успех жизни, карьеры, продвижения -
единственно от умения ласкать, а ласки у каждого на свой манер, как в
любви, никто не открывает собственных секретов, подсмотренных за жизнь;
отписать бы книжицу "Тысяча и один способ дачи взяток, гарантирующий
полный покой высоких договаривающихся сторон".
Где там Шпындро? Мнет подпившую деваху, во черт, так же и его дочерей
жмут да трут, время суровое - что война? - там тяжко да определенно, а
здесь все время, будто ствол уперт под волосья на затылке, а когда потянут
спусковой крючок, не знаешь; может через секунду, может и никогда, а нервы
гудят, стонут, как телеграфные провода в снежные бури да лютые ветры. И
дошел Филин до высокого поста, его уже не проверяют или так исподволь, что
и не заметишь и удержаться бы до конца, не сорваться на прямой, ведущей к
ленточке с надписью - пенсия, а там дача, чтоб отстроилась и... жди
приближения конца, пять месяцев с мая по октябрь под солнышком какое
никакое есть, остальное время в холодах, не греясь мыслью - проскочил! - а
скольких разворотило, в клочья разнесло до срока и не про войну речь, про
мирные баталии.
- Значит, берешь! - Рявкнул Филин, - берешь, дурак, так молчи! Нашел
чем хвастать. Не верю, не берешь, и я не беру, и Игорь... - присовокупил
для значительности, - Иванович, больше болтовни, любят люди лясы точить,
особенно бездельные, как не выходит что, не клеится, как турнули или не
потянул, сразу щепотки по сторонам ползут - берут! берут! Враки все, если
и берут, один на миллион.
- Значитца, чуть меньше трехсот человек, - бодро ввернул Мордасов, -
и впрямь для нашей империи не цифра - смехота.
- Ты вот что... - Филин грозно приподнялся, кольнуло сердце, швырнуло
назад, прижало к спинке стула и, уже соразмеряя силы, ценя каждое слово,
выдохнул: - Зови танцора, ехать пора.
Вымытая до блеска машина Шпындро темнела у дверей ресторана. Вышли
вдвоем - Филин и поддерживающий его за локоть Шпындро.
- Дружок у тебя... - протянул Филин и крякнул на полуслове от укола в
сердце, подчиненный сжался, думая, что в молчание, разом окатившее, Филин
намеревался вложить столь многое, что и за час не перескажешь.
В Москву направились по той же улице, что выехали на площадь, и
Шпындро в полумраке почудилось, что на овальном пыльном пятачке перед
станцией что-то изменилось, а что не понять, машина вползла в ущелье меж
дощатыми заборами, до шоссе медленно катили в молчании.
Шпындро прикидывал: в понедельник приедут двое фирмачей подписывать
контракт, долго тянулись притирки да прикидки; долго, изворотливо,
кропотливо и неизменно, Шпындро наводил верхних людей на принятие нужного
решения. Выгорело! Теперь ему причиталось. Он и еще двое коллег - допглаза
- пригласят фирмачей на банкет, вроде не щедрый, из расчета десятка на
нос, но стол будет ломиться, а потом фирмачи предложат продолжить в
валютном баре; тут-то один из купцов и шепнет, улучив минуту, когда вокруг
лишних не окажется, мол, подвез вам скромный сувенир. Это Шпындро и так
знал, все упиралось в передачу дара, незаметную для посторонних глаз. Но
он не новичок, в банкетный вечер и не думай брать причитающееся, хорошо с
фирмачом контракт не впервой, так что Шпын скрипнет, почти не разжимая
губ: "На нашем уголке, завтра в четыре". Днем машин на улице дополна -
Шпын доберется на такси и фирмач тоже, у киоска с мороженым передаст
поклажу и разъедутся в разные стороны. Каждый раз Шпындро боялся, но не
отказываться же, тем более, что до того, как взял в руки - еще не брал, а
через миг, как выхватил - уже мое. Мало ли откуда? Купил только что с рук.
У кого? Да разве отыщешь, в городе-то миллионы бегают.
Контракт Шпындро выгрыз королевский, и подношение катило немалое,
боролся не за страх, за совесть, вот они рычаги экономические, чего
говорить, а ручки-зажигалки - мелочовку, что фирмач всучит на банкете
прилюдно для отвода глаз, все честь по чести сдаст, как и положено, у игры
свои правила, отработанные годами и нарушать их не гоже.
Филин дремал, поклевывая носом в наклонах к лобовому стеклу.
День случился суматошный и все же Шпындро считал, что такие дни
запоминаются как раз своей необычностью, и в целом Филин должен, просто
обязан оценить самоотверженность сотрудника, угробившего законную субботу
единственно ради блага любимого начальника.
Мордасов с Настурцией покинули ресторан через задний ход, минуя
подсобки, так и не увидев площади. Колодец не намеревался тащить Притыку к
себе, мужских расчетов не имел но отпустить ее в таком виде домой, одну на
электричке - преступление; позднота, машину не отловить, а его дом - вот
он, рукой подать.
Настурция сбросила туфли и шлепала по песку в чулках, зная, завтра
выбросит, и новые натянет, и вся недолга, зато ноги отдохнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32