- Сам не
сознавая, что вещает почти торжественно, сообщил Смирнов.
Никто не успел издать ожидаемого возгласа горестного изумления,
потому что подкатили сервировочный столик. Двое изящных и быстрых парней
сделали им на столике так красиво и завлекательно, что Игорь Дмитриевич и
Витольд Германович забыли о горестях, а Витольд Германович даже нашел
возможность согласиться с постулатом Смирнова:
- Действительно, талантлив.
Молодые люди, расставив все, не назойливо налили по емкостям и
растворились. Витольд Германович как бы в недоумении повертел в пальцах
изящную талию своего наполненного бокала и предложил единственное:
- Со свиданьицем.
Все трое выпили и немного поели жульенчиков. Первым, промокнув роток
куском черняшки, прервал паузу Смирнов:
- Вчера почти в открытую, под классическую музыку, слушателем которой
были и вы, Игорь Дмитриевич, в сортире покончил жизнь, как официально
объявлено, самоубийством дипкурьер Геннадий Иванович Савкин. Один из
последних наших шансов на обнаружение связей.
- Это прямо в культурном центре? - ужаснулся Игорь Дмитриевич. - Во
время такого прелестного концерта? В уборной?
- Ужасно. Ужасно. Ужасно, - трижды повторил Витольд Германович.
- Ужасно, - согласился Смирнов. - Ужасно то, что они, хорошо
информированные о ходе нашего расследования, о перспективах нашего
расследования, сумели с нашей, выходит, помощью ликвидировать слабые и
сомнительные звенья своей организации. Мы, мы своими сыщицкими стараниями
делаем их все менее и менее уязвимыми! Вот так-то господа депутаты, вот
так-то господа сексоты!
Смирнов налил себе коньяка и махом выпил, запил водичкой, отыскал на
столе оливки, схватил одним пальцем, стремительно обсосал, а косточку
выплюнул на пол. Подошел молодой человек и подобрал ее.
- Вы обвиняете нас... - начал было Витольд Германович, но Смирнов тут
же поправил:
- Я обвиняю одного из вас.
- Но этого не может быть! - яростно возразил Игорь Дмитриевич.
- У вас есть - ну не знаю кто - помощник, секретарь, референт,
который мог путем сопоставлений отдельных отрывков ваших переговоров со
мной, со Зверевым составить определенную схему, ну, хотя бы, часть схемы
наших действий. Да или нет, Игорь Дмитриевич, это очень важно! - Смирнов
орал на члена правительства, уже не стесняясь.
- Александр Иванович, ну нельзя же так, - попытался урезонить его
Зверев.
- Ах, нельзя! А как можно? Можно, чтобы спокойно, без лишних
разговоров, безбоязненно и безнаказанно уничтожали людей. - Не важно
каких. Людей. Так можно?!
- Можно все, как выясняется, - тихо сказал Витольд Германович. -
Успокойтесь, Александр Иванович и, трезво, я подчеркиваю - трезво,
подумав, ответьте всего лишь на один вопрос: мы проиграли сражение или
компанию?
- Проигрывал сражения и выигрывал компанию одноглазый фельдмаршал
Михайла Илларионович Кутузов. И это было давно. Если считать сражениями
то, что колченогий отставной полковник милиции беспрерывно и каждодневно
получает по ушам, меж глаз, поддых, а также ему лепят горбатого же в
досоратники, а скрытые враги без опаски срут на голову, мы их окончательно
и бесповоротно проиграли. Компания же длится, мои дорогие друзья, аж с
семнадцатого года и чем она закончится, одному богу известно.
Смирнов устал от теперешних монологов, от необходимости держать лицо
во гневе, от постоянной самораскрутки блатной истерики, чтобы все
выглядело убедительно, как по системе Станиславского. Пора было выходить
из этого состояния. Выход, при котором можно не сфальшивить один: косить
под пьяного. Быстро схватил бутылку, быстро налил полфужера, быстро выпил.
Для порядка, корчась, погнал коньяк туда-сюда.
Игорь Дмитриевич и Витольд Германович сидели с непроницаемыми лицами.
Смирнов загнал, наконец, напиток в желудок, чавкая и охая, закусил всем
подряд, что под руку попадалось и вдруг понял - гости не едят, гости
гребуют.
- Шибко меня презираете, да? - спросил он, оглядывая гостей. - Затем
улыбнулся криво и хамски.
- Вы можете серьезно разговаривать? - спросил Игорь Дмитриевич.
- Я не хочу серьезно разговаривать, - ответил Смирнов.
- Вы согласны продолжить нашу общую работу? - задал главный вопрос
Витольд Германович. Его не смущали смирновские кунштюшки.
Смирнов поставил локти на стол, свел основания ладоней, пальцы же
развел и в сию образовавшуюся корзиночку положил плохо бритый подбородок,
обретя тем самым отдаленнейшее сходство с одной из ренуаровских розовых
девиц.
- А что мне остается делать?
- Вернуться домой к морю, сидеть на лавочке под грецким орехом,
писать мемуары, собирать вырезки из старых газет о своих былых милицейских
подвигах. Можно найти множество интереснейших занятий, любезнейший
Александр Иванович. - Серьезно посоветовал Витольд Германович.
Чистенько, чистенько работает паренек, жестоко проверяя истинную
степень опьянения и градус притворства. Ответить как можно проще.
Смирнов медленно поднял на Витольда Германовича расфокусированные,
невидящие глаза и тихо-тихо попросил:
- Повтори-ка еще раз. Я что-то не понял.
Корзиночка из ручонок распалась, и Смирнов, неуверенно шаря по
карманам, нашел, слава богу, портсигар и зажигалку. Придирчиво ощупав
каждую, выбрал беломорину, прикурил, не сразу попав табачным концом в
пламя от зажигалки, и, затянувшись, выпустил табачный дым в лицо Витольду
Германовичу.
- Вы будете работать на нас? - спросил после того, как облако дыма
ушло вверх, Витольд Германович. Отреагировав на смирновский беспредел
только формулировкой вопроса.
- На вас? - нацелив пальцем в грудь Зверева, поинтересовался Смирнов.
- На нас, - Зверев указал на Игоря Дмитриевича и себя.
- На нас, - Смирнов сначала ткнул себя пальцем в грудь, а потом
обеими руками изобразил некий необъемный шар и добавил: - И на нас.
- Можно и так, - согласился Витольд Германович. - На человечество,
значит.
- Александр Иванович, вы в состоянии быть хотя бы в какой-то степени
адекватным нашему сегодняшнему разговору? - строго спросил Игорь
Дмитриевич.
- Я его и начал, - с пьяной горечью напомнил Смирнов.
- Тогда продолжим его, - быстро решив, что худой мир лучше хорошей
ссоры, Витольд Германович взял быка за рога. Быком в данном случае был
раскоординированный Смирнов: - По-вашему они отрубили все концы? Все до
одного?
- Все, что были реально нащупаны. Эти - все, - грустно ответил
Смирнов. Пар вместе с алкоголическим гонором вышел.
- Ну, а гипотетически, возможные, в неясной еще перспективе? -
настаивал Зверев.
- Я - не продавец воздуха, - объявил Смирнов.
- Подумайте, Александр Иванович, - ласково попросил Игорь Дмитриевич.
- Есть, конечно, одна зацепка, - поведал податливый на ласку Смирнов.
- В банковском деле один бульдог имеется для начала. Ну, продолжим,
дорогие мои гости!
Двусмысленно объявив, Смирнов разлил по рюмкам. Он опять перехватил
инициативу. Гости терпеливо ждали, что вознамерится продолжить отставной
полковник. А полковник решил продолжить выпивку, не разговор. Они терпели,
выпивая, боялись спугнуть капризную пьянь. Совещание плавно перешло в
обед, который вскорости закончили. После кофе Смирнов слегка отрезвел.
Расплачиваясь с официантом, он приступил к делу:
- Следующая наша встреча здесь же ровно через пять дней. Будет
представлен отчет по последней и единственной нашей версии. Вас же я прошу
собрать сведения, без усилий идущие к вам в руки. Только надо чтобы уши
были хорошо открыты. Это помогает.
- Превращаемся в мелких стукачей, - заметил Игорь Дмитриевич.
- Вы не согласны? - грозно спросил Смирнов.
- Согласны. Согласны, - поспешил ликвидировать назревший конфликт
Витольд Германович. - Нам пора, Игорь Дмитриевич.
Смирнов, отодвинув бумажку подальше от глаз, изучал счет. Изучил,
извлек из внутреннего кармана пиджака толстую пачку крупных купюр и щедро
отстегнул от нее. Официант поблагодарил и удалился.
- Не кажется ли вам, Александр Иванович, - не выдержал Игорь
Дмитриевич, - что нашему сильно обедневшему государству довольно накладно
часто оплачивать все это?
И он широким жестом указал на недавно бывший, действительно,
роскошным пиршественный стол. Смирнов посмотрел на стол, а потом перевел
взгляд за окошко, туда, где в солнечном желтом осеннем московском переулке
уже стоял "Мерседес", у которого ожидая, притулились шофер и охранник.
- А это нашему обедневшему государству оплачивать каждодневно - не
накладно, Игорь Дмитриевич? - Смирнов потыкал пальцем в окошко.
- Ох, и надоели же вы мне! - не выдержал Витольд Германович и,
подхватив под руку Игоря Дмитриевича, повел его к миниатюрной раздевалке,
где импозантный швейцар, тоже видно из рецидивистов, ждал с элегантно
распахнутым для наиболее комфортабельного влезания пальто Игоря
Дмитриевича. Оба, наконец, оделись и, безмолвно поклонясь Смирнову,
удалились к ждущему их "Мерседесу".
Воробьевский слухач встал из-за дальнего углового столика, подошел к
столику смирновскому, склонился слегка, шаря и отсоединяя нечто под
столешницей.
- Как записалось? - для порядка спросил Смирнов.
- Как в доме звукозаписи на улице Качалова, - хвастливо отрапортовал
слухач и, вынув хитрую пуговицу из собственного уха, собрал все свои
технические причиндалы. - Я свободен на сегодня?
- Только сначала все это на нормальную пленку перепиши.
- Ну, естественно. В моей машине-лаборатории мне понадобится на это
не более двадцати минут. Перегоню на скорости и все. Качество отличное,
страховаться не надо. Вы здесь подождете?
Слухач ушел в свою машину-лабораторию.
- Марат Палыч! - позвал Смирнов. Марконя мгновенно явился и, собачьим
блатным инстинктом ощущая, что полковнику сейчас одному не хорошо, сел
рядом и спросил, сочувствуя:
- Худо, ваше высокоблагородие?
- Худо, Марконя.
- Так вы водки как следует выпейте.
- Я уже выпил.
- Вы перед ними ваньку валяли, а не пили.
- Просек?
- Что я - неумный? Так чем помочь, Иваныч?
- Музыку хорошую включи.
- А какая для вас хорошая теперь?
- Паренек тут очень громко орет, что у него предчувствие Гражданской
войны. Вот ее.
- Сей момент исполним, - обрадовался Марконя (была у него запись) и
удалился за кулисы.
Яростный Шевчук музыкальным криком и хрипом, проклиная, воспевал
сегодняшний день. Смирнов сильно пригорюнился, слушая душевного этого
паренька. Еще чуть - и слезы по щеке.
Но все испортил Сырцов. Войдя, он переключил Шевчука.
- Марик, а ну выключи!
Марконя вышел навстречу Сырцову, пожал руку и объяснил: - Пахан
желает это слушать. Так что потерпи.
Вроде бы мелочь, но настроение поломали. Слеза ушла и, как сказал уже
упомянутый Егор Кузьмич Лигачев, чертовски захотелось работать.
- Марат Палыч, кинь на стол для отставного капитана чего-нибудь
побольше, но попроще. Пожалеем наше обедневшее государство.
- Сильно выпивши? - поинтересовался Сырцов, присаживаясь.
- В меру, - Смирнов вдруг с восторженным вниманием стал рассматривать
Сырцова. - Сырцов, ты, случаем, не из Ростова?
- Брянский я.
- Ну все равно рядом. В пятьдесят третьем я одного домушника знатного
из Ростова брал. Фамилия его тоже была Сырцов. Не родственник, Жора?
Может, дядя или дед?
- Если вы этого ростовского Сырцова не выдумали просто, то память у
вас, Александр Иванович, замечательная.
- Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий
такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не
очень похож.
- Отыгрались за Шевчука. Полностью, - признал свое поражение Сырцов.
- С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят
оставил и к вам. Зачем вызывали?
- Для информации. Ты меня слушаешь?
- Ну?
- По человечески отвечай! - ни с того, ни с сего заорал Смирнов.
- Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.
А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину,
проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом,
регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала
ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму
и, бледнея до неуловимости, исчезали.
- Ну? - демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.
Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:
- Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.
- А мы с чем остались?
- Ни с чем.
- Смысл?
- Проблематическая возможность выйти на охотников.
- А на кой хрен нам охотники?
- Они людей убивают, Жора.
- Кто теперь людей не убивает! - философски заметил Сырцов. - А
Василий Федорович - единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать
будем?
- Думать, Жора, думать.
Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и
объявил:
- Тепленькая. Можете слушать. - И с чувством исполненного долга
удалился.
- Что там? - вяло спросил Сырцов.
- Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия
Федоровича заложил.
- Понятно. - Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки,
выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в
этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза,
медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в
свой желудок и принялся за яичницу.
Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была
из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.
- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на
сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.
- Спасибо, что не обосрался! - поблагодарил его Смирнов.
- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить
следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?
- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.

35
На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма
приняли к сведению.
На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где
она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она
уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив
Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.
- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.
- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для
начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты
оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его
связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой
смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для
тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и
шлепнуть могут, дорогая моя.
- Кто? - спросила Алуся без волнения.
- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты
хочешь знать кто это, и мы хотим.
- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для
злодейства.
- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому
грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то
екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.
- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла,
что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала.
Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33