ясно все, вроде просто и остроумно, а он, вождь, и не допер. Раз не допер,
значит, тот, кто проделал все это, вождя перестает уважать. А если вождя
не уважают, он уже и не вождь вовсе. И тут же приказ: не уважающего - с
глаз долой.
- А мы? - спросил Женя.
- Что мы?
- Как мы уцелели?
- Мы-то... - плейбой мечтательно улыбнулся. - У нас тайна, Женя,
тайна ужасная, тайна прекрасная, тайна вдохновляющая, тайна содрогающая,
тайна направляющая. Мы не люди, Женя, мы лишь медиумы, инструмент, через
который вожди знакомятся с подходящей в данный момент тайной. Инструмент
этот доносит до вождей тайну, и они, обладая ею, становятся над толпой
простых смертных, как боги.
- Хорошо мы жили, а Дима? - спросил Англичанин.
- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего, как пела когда-то Алла
Борисовна Пугачева, - ответил неопределенностью плейбой.
- А сейчас лучше? - допытывался Англичанин.
- Проще.
- Угу, - согласился Англичанин Женя. - По-простому решили: в
ближайший понедельник я из этого кабинета выметаюсь.
- Иди ты, Женька! - искренне удивился плейбой, вмиг потеряв
европейский лоск. - Столковались, значит, подлюги!
- Столковались. Обидно, конечно, в кабинет без комнаты отдыха
переезжать, но что поделаешь... Дела-то остаются за нами. - Англичанин,
решив покончить с лирикой окончательно, кнопкой на столе включил общее
освещение, тем самым обозначив начало деловых переговоров. - Что делать
нам с так называемым светским кругом?
- Краснов, актрисочки, Алуся наша всем любезная, Пантелеев с
Прутниковым - пустые номера. Пусть твой фокстерьер копает до усрачки.
- Федоров?
- Наплевать и забыть. Он даже полезен, потому что много времени у них
отнимает. Опасен - Савкин!
- На заметке, - отметил Англичанин Женя. - Как по твоему ведомству?
Как Зверев?
- В порядке. И не более. Пусть пока действует.
- А он хорошо действует, да Дима?
- Нравится он тебе.
- Ага. Люблю интеллигентов.
- Простите, я очень жалею старушек. Но это единственный мой
недостаток, - продекламировал ни к селу, ни к городу плейбой.
- Это откуда?
- Из Светлова, Женечка, из замечательного советского поэта Михаила
Светлова.
- А я уже подумал, что это у тебя такой единственный недостаток. Хотя
теперь твердо знаю, что такого недостатка у тебя быть не может.
- Это я-то не жалею старушек?
- Ты никого не жалеешь, Дима.
- Кстати, как и ты, Женя.

32
Второй день Сырцов основательно сидел на Василии Федоровиче.
Основательность сидения предопределило перспективное существование
треугольника: Юрий Егорович - Курдюмов (через записку) - Василий
Федорович, в котором в качестве биссектрисы пунктиром обозначился давний
Смирновский знакомец Александр Петрович Воробьев. Этот, после того, как на
него довольно бесцеремонно надавил отставной хромой полковник милиции, дал
кое-какие исходные. Итак, Василий Федорович Прахов. 49 лет, женат. Двое
детей. Сын по окончании МГИМО корреспондент АПН. Дочь - искусствовед,
совладелица частной художественной галереи.
Подходящее образование детям Василий Федорович сумел дать потому, что
в свое время активно занимался комсомольской работой, которая вывела его
во Внешторговскую Академию, а потом во Внешторгбанк, где и дослужился до
начальника управления.
А вдруг - рисковый какой человек! - два года тому назад Василий
Федорович смело поломал партийно-государственную карьеру и на утлом
суденышке финансово-экономического опыта и образования бесстрашно ринулся
в бурный океан частного предпринимательства. Постепенно, незаметно и
неизвестно откуда появился начальный капитал, довольно внушительный,
кстати, для начала и, как сказал Жан-Жак Руссель, завертелась карусель.
Обзаведясь капиталом, фирма выдумала себе загадочно громкую аббревиатуру,
цифры и буквы которой замелькали на экранах телевизоров, на громадных
фундаментальных афишах, прикрепленным к многочисленным московским
брандмауэрам, на заборах новостроек (заборов много, а новостроек мало), на
афишках, которые попадались даже в щепетильном метрополитене.
Худо-бедно, но теперь и Москва, и весь бескрайний Советский Союз
знали, что есть в нашей многонациональной стране фирма, на которую можно
положиться. И многие положились.
Один из первых частных банков раскрутил миллиарды, а председателем
правления этого банка был Василий Федорович Прахов. Фамилия, правда, для
клиента настораживающая, но кто же из деловых и заполошенных в
постперестроечной суете обращал внимание на настораживающие звукосочетания
фамилия банкира!
Банкира водить - пролежни зарабатывать. Банкир в банке сидит, а
нуждающиеся в нем к нему сами бегут. Прахов сидел в банке, а Сырцов в
предоставленном ему Смирновым новом ходком - не нарадуешься, - цвета
ракеты "СС-20" солидном "Рено". Но радоваться не приходилось: Прахов, как
приезжал из дома, так и сидел до упора, чтобы после сидения сразу домой.
Лишь одну любопытную деталь обнаружил Сырцов: помимо ярко выраженных
громких охранников, которые водили Прахова чуть ли не под белы руки,
усаживали, как инсультного, в автомобиль, а в автомобиле не покидали
заднего сиденья, с которого неподвижными сонными взорами обозревали путь
(один - впереди, другой - сзади), на очень длинном поводке пас банкира
серьезный наряд из четырех человек в мощном "Чероки-джипе". Не для того
чтобы осуществлять дальнюю охрану, а для того, чтобы фиксировать возможную
за банкиром слежку. Сырцов ушел из-под них чудом: по совету старого хрена
Смирнова, он в первый день, в первую поездку Прахова домой пустил перед
собой одноразово определенного ему в помощь агента из "Блек бокса" с
радиосвязью. Тут-то он и заметил сурово рванувшийся в бой наряд на
"Чероки-джипе", а, заметив, легко отцепил агента от Прахова. Сам же водил
теперь "Чероки".
Сегодняшнее расписание своих и чужих работ Сырцов знал досконально:
московская пресса широко рекламировала назначенное на сегодня
торжественное открытие культурного центра на Остоженке, главным спонсором
и вдохновителем будущей деятельности которого был его герой. Среди дня
порхающие юные холуи подвезли к банку сверкающий сверток, с торчащим из
него крюком вешалки. Вечерний наряд босса! Здесь, следовательно,
переодеваться будет, домой не поедет. Так презентация в восемь вечера,
значит, ранее семи не тронется. Сырцов устроился поудобнее и придавил
нелишний, минуток на сто, кусок Соньки.
Культурный центр располагался в покатом переулке, который по сути
дела, соседствовал со спиридоновским. Реставрированный ампирный особняк
сиял, освещенный и парковыми фонарями и различной осветительной
аппаратурой многочисленных съемочных телеи киногрупп. Машины подкатывали и
подкатывали. Сырцов еле успел втиснуться за "Чероки-джипом". То было
последнее свободное место в переулке. Менее предусмотрительные гости
оставляли свои "Мерседесы", "Вольво", "Ауди", "Кодиллаки", "Феррари" уже
по набережной.
Съезд всех частей! И все это - ради необеспеченных и одиноких детишек
ближнего микрорайона, которые теперь получали возможность отдаться в
культурном центре музыке, живописи, классическим танцам.
У нешироких - как раз под конный экипаж - ворот бурлил и колбасился
кой-какой народец, жаждавший быть в избранных, но для этого ему не хватало
большого изукрашенного палехским мастером пригласительного билета,
обладатели которых, двигаясь сквозь вышеупомянутый народец, отделялись от
него отрешенностью лиц и строгостью направленных внутрь себя взглядов.
Дюжие контролеры ждали безбилетников. Им хотелось отпихивать,
выталкивать, кричать и выкручивать руки, но народец пока что робел, и
контролеры в своих действиях ограничивались восхитительно фальшивыми
улыбками, которые приходилось дарить минующим их по всем правилам.
Сырцов с железнодорожным стуком стремительно развалил молнию на своей
кожаной куртке и, вырвав рдеющую книжицу из кармана, одним движением
пальцев раскрыл ее и показал ближайшему стражу свою фотографию на алом
документе. Страж убедился, что фотография похожа на Сырцова, и растерянно
разрешил:
- Проходи.
Сырцов прошел. В саду детей не было. Не было, как потом оказалось, их
в многочисленных залах и комнатах уютного особняка. Зато были женщины. Ах,
женщины, женщины! Все в белом, бесшумно передвигающиеся среди только что
высаженных кустов нимфы, декольтированные до сосков и копчиков вамп,
стремительные в легком мужеподобии, придающем им, как ни странно, особый
сексопил, артемиды-охотницы, ученые молодые дамы (все в очках) с влажно
накрашенными полуоткрытыми губами, жаждущими похабного, но остроумного
слова и хамского до боли поцелуя, и, конечно же, длинноногие нимфетки -
родные до слез хищницы и жертвы.
Официанты с подносами подносили выпивку. Сырцов в саду хлебанул
шампанского, на террасе приделал ножки виски со льдом, в уютной комнате
для избранных, в которую попал неизвестно как, прилично взял водочки под
маленький бутерброд с омаром.
Вводя Сырцова в курс дела, Смирнов, обставляя все с полковничьей
серьезностью, ознакомил с занудливой подробностью с тем, что он важно
называл иконографией дела. Так что теперь Сырцов знал реальных и
потенциальных клиентов в лицо. Как ни странно, знакомых по фотографиям
фигурантов на презентации оказалось предостаточно. В солидной кучке,
солидно беседуя, солидно выпивали игроки в покер с дачи Воробьева
(естественно, при участии самого Воробьева и Василия Федоровича с
неизменным кейсом). Громко разглагольствовал подвыпивший новатор -
режиссер Адам Горский, привлекая к себе слушателей тем, что вокруг него
живописно и соблазнительно расположились юные студийки в полупрозрачных
нарядах. В окружении строителей, свиты и охраны проследовал в самые
дальние покои Игорь Дмитриевич. Василий Федорович мигом ринулся вслед,
безжалостно разорвав пуповину, связывавшую его с покерным братством.
Мелькнули Федоров и Краснов, первый - пьяный в дымину, второй - делавший
вид, что пьяный в дымину. В обнимку со знаменитым футбольным тренером
продефилировал дипкурьер Савкин. В сопровождении Кузьминского прошла,
собирая восхищенные взгляды, эффектно одетая и хорошо нарисованная Алуся.
Только после водочки с омаром стало по-настоящему приятно. Спроворив
из хитрой комнатенки еще одну порцию (все на тарелочке: и водочка в
рюмочке и омар на хлебушке), Сырцов выбрал для постоянного нахождения
главный зал и, найдя тихий уголок, прислонился к стенке. Невидимый оркестр
со старомодной добросовестностью выводил забыто-незабытый, рвущий душу и
ласкающий ее же, ретро-вальс. Наборный паркет зала звал к танцу, но
публике было не до танцев: стараясь особо не шуметь, она поглощала халяву.
Но и это не сердило Сырцова (он уже опустошил тарелку). Музыка, как
говорится, увела его далеко-далеко...
- Тебя сюда Смирнов прислал? - спросили близко-близко грубым голосом.
Рядом стоял в красивом белом смокинге, красивый, как бог,
начальничек, дружок закадычный когда-то, подполковник милиции Леонид
Махов. Стоял и улыбался, сволочь. Сырцов переложил опустевшую тарелку из
правой руки в левую, в правой - пальцами большим и указательным - ощупал
материю на смокинге. Ощупал и поинтересовался:
- Теперь такие клифты в милиции как форму выдают?
- Особо отличившимся, - подтвердил и уточнил Махов.
- Особо отличаются у нас начальники. Ты еще на одну ступеньку влез,
Леня?
- Нет еще...
- Но скоро влезешь, - продолжил за него Сырцов. - А Смирнов мешает,
что ли?
- Смирнов слишком хорошо для нашего сурового времени, Жора. - Любил,
любил неугомонного старичка полковник Махов, любил и жалел: - Рабское
чувство справедливости когда-нибудь погубит его и, вероятней всего, очень
скоро. Так ты на него работаешь?
- Отвали, - хрипло посоветовал Сырцов.
- Ты, я вижу, перестал меня бояться.
- А надо? Надо тебя бояться? Мне, Леня?
Сырцов резко, открыто резко перевел разговор на совсем другое. А
Махов не хотел открытого боя, не нужен был ему открытый бой.
- Теперь тебе не надо меня бояться: ведь я уже не начальник тебе.
Теперь ты боишься дедушки Смирнова, да?
Сырцов кинул тарелку на пустой поднос проходившего мимо официанта,
вытер руки носовым платком и сказал:
- С детства стишки дурацкие помнятся - "дедушка, голубчик, сделай мне
свисток". И вдруг сейчас, наяву дедушка Смирнов делает мне свисток. Я ему
благодарен, Леня.
- Кое-чему научился в Москве, брянский волчонок, - понял про него
Махов и, попив из стакана виски с растаявшим льдом, отправился фланировать
по культурному центру. Сырцов закрыл глаза и помотал башкой - отряхивался
от злости, а когда открыл глаза, не поверил им: в сопровождении двух
суперкачков с кейсом, который только что был в руках у Василия Федоровича,
стремительно пересекал зал сугубо энглезированный Иван Вадимович Курдюмов.
Собственной персоной. Промчался метеором и исчез в саду. Сырцов кинулся
следом. Единственное, что он увидел, подбежав к воротам, как захлопнулись
дверцы ближайшего черного автомобиля, и как автомобиль бесшумно и
стремительно сорвался с места. Сырцов вздохнул и отправился на поиски
телефона.
...Он ненавидел фул-контакт. Недавняя работа в доме на набережной,
беспокоила несколько дней, приходя воспоминанием остро и неожиданно, как
изжога. Как прелестна классика, когда объект в разметке оптического
прицела являет собой фигуру абсолютно абстрактную, не имеющую отношения ни
к чему, ни к жизни, а все действо свободно отождествляется с одним из
самых благородных видом спорта - стендовой стрельбой. А сегодня опять
фул-контакт да еще и с дезинформацией.
В свежевыкрашенном пожарном ящике на заднем дворе он за скрученной
брезентовой кишкой обнаружил сверток, который, не таясь, развернул, сидя
на укромной скамейке в глубине сада. "Магнум". Пистолет, надо полагать,
объекта. Он тщательно обтер пистолет, завернул в заранее приготовленную
тряпицу и спрятал во внутренний карман пиджака, но все равно риска меньше,
чем при сбруе: незаметно стянул при опасности и все: я не я, и лошадь не
моя.
Ох, и не хотелось! Но надо, надо. Он обнаружил объект, когда тот
пристроившись к оставленному на комоде черного дерева подносу с
шампанским, не спеша, опорожняя бокалы, рассказывал двум ошалевшим
интеллектуалкам о прелестях ночной жизни Роттердама и Гамбурга.
Интеллектуалки, как истинные интеллектуалки, старательно пытались понять
зачем им знать об этих экзотических привычках и специфических приемах
блядей из двух портовых городов. Интеллектуалок, наконец, подхватили,
увели, и объект отправился просто бродить по дому и саду.
В саду и помочился, мерзавец. А надо бы в сортире. Придется
искусственно подводить. Объект прилип было к нимфеткам, но нимфеток у него
отняли более молодые и прикинутые молодцы. Объект затосковал и вошел в
дом. В пустом коридоре он обратился к объекту, озабоченный непорядком на
лице последнего:
- Чем это вы так испачкали лицо, коллега?
Объект обеспокоенно завертел головой, но, естественно, без зеркала
лица своего увидеть не мог. Поэтому спросил:
- Где?
- Вот здесь и здесь, - указал, не касаясь, пальчиком он.
- Что же делать? - в безнадеге пригорюнился явственно и сильно
поддавший объект.
- Пойдемте, я вас в туалет провожу.
- Сделайте милость! - обрадовался объект. - Я битый час искал уборную
в этом доме и не нашел. Пришлось в кустах опорожняться.
По пути - никого: все ринулись в большой зал на сборный концерт
валютных артистов-знаменитостей. Он знал здесь сортир наименее посещаемый
- на отшибе, в глухом крыле, где еще и реставрация не была доведена до
конца. Поддерживая вялое тело объекта за талию правой рукой, он пальцы
левой окунул в сухую землю цветочного горшка, украшавшего в паре с другим
вход в сортир. До открытия двери он беззвучно выключил свет в сортире, а,
открыв, удивился:
- Чего это у них темно? Где тут выключатель?
Почти одним движением он включил свет и повесил на ручку двери
маленькую на веревочку картонку, на которой было написано: "Засор. Просьба
не входить".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33