- А во имя чего я обязан служить вам справочником?
- Во имя той задачи, которую вы сами назвали "благородной", - во имя
того, чтобы нам уцелеть. И во имя ваших собственных интересов. Вы не
мелкий игрок, Майкл. Это мною уже установлено. И не дурак, за которого вас
принимали те двое. Не стану ни подкупать вас, предлагая какую-то малость,
ни обещать вам золотые горы, хотя ваши органы порой прибегают к такому
околпачиванию. Но я в своей практике никогда не допускаю мелкого
мошенничества, а по отношению к вам я этого тем более не позволил бы. И
хотя я ненавижу банковскую терминологию еще со времен дядюшкиной опеки,
должен вас заверить, что все будет улажено наилучшим образом, как при
хорошо гарантированной сделке. Мы начнем не с обещаний, а с выплаты
наличными. Вы сейчас же получите свое вознаграждение на пять лет вперед
или кругленькую сумму в триста тысяч долларов. Следовательно, если вы даже
решите оставить нас в один прекрасный день, вы будете на всю жизнь
обеспечены за счет одних процентов - доход не ахти какой, но вполне
достаточный, чтобы прожить безбедно.
Я собираюсь возразить, но Сеймур поднимает руку:
- Погодите, это еще не все. В вашем распоряжении плюс к этому будет
определенная сумма "безотчетных", что избавит вас от необходимости трогать
свой банковский капитал. У вас будет особый паспорт, при наличии которого
эмигрант становится независимым и уважаемым гражданином. И самое главное,
что, в сущности, будет решать все ваши проблемы - и материальные, и
моральные: вы будете работать вместе со мной и во всех случаях, при любых
обстоятельствах сможете пользоваться моей полной поддержкой.
- Сделка замечательная, - киваю я. - Но она замечательная для вас, не
для меня. Вы хотите содрать с меня кожу, предлагая мне взамен богатую
шубу. Не спорю, может быть, моя кожа выглядит убого в сравнении с вашей
дорогой шубой, но поймите меня, я привык жить в своей коже, она
неотделима, и всякая попытка вылезти из нее для меня равносильна смерти.
- Слова, слова, слова!.. - вздыхает Сеймур. - Никто не собирается
сдирать с вас кожу. Мы вам предлагаем не смерть, а жизнь и развитие.
- Измена убеждениям всегда изображается как развитие убеждений.
Удобный тезис, создающий у предателя иллюзию, что он не изменил, а
поумнел.
- Почему у предателя? Скажите точнее: у свободного человека.
- Ваш "свободный человек" - это дезертир, покинувший общество,
которое принято называть родным, и вообще все человеческое общество. Стоит
поезду оторваться от рельсов - и он летит под откос. Что вам за польза от
человека, попавшего под откос? Для чего он вам, скажите?!
Сеймур машет рукой.
- Я уже говорил, если в этом дрянном мире есть за что бороться, так
это за то, чтобы нам уцелеть. Не ради того, чтобы построить какой-то там
более совершенный мир, а лишь во имя того, чтобы избавить себя и себе
подобных от лишней порции невообразимых ужасов и страданий. Быть может,
жизнь бессмысленна, а смерть неизбежна, и все-таки лучше, если ты жив, чем
мертв, и лучше спокойно умереть в постели с иллюзией, что после тебя
что-то все же остается, чем сгореть в смертоносном вихре атомного взрыва,
возвещающем не только о твоей смерти, но и о смерти всего человечества. Но
бороться за то, чтобы уцелеть, способны только свободные люди, Майкл!
Люди, не являющиеся рабами национальных пристрастий и национальной вражды,
доктрин и наивных иллюзий, лишь убежденные поборники сосуществования,
поборники здравого смысла, если он вообще возможен, здравый смысл в этом
абсурдном мире.
Он умолкает, чтобы немного отдышаться после длинного ораторского
периода, и снова смотрит на меня прищуренными глазами, словно желая
проверить, как я выдерживаю это состязание на выносливость.
- Свободный человек, каким его видите вы, не может быть верным
никакому делу, в том числе вашему делу, - возражаю я, подавляя досаду.
- Вот как? А почему?
- Потому что такой "свободный человек" ничем не связан. Если он не
связан кровно с родиной и стал предателем родины, он с еще большей
легкостью станет предателем любой другой платформы, с какой вы его
свяжете.
- Значит, по-вашему, у меня, у свободного человека, образ мыслей
предателя? - усмехается Сеймур.
- Ничего такого мне и в голову не приходило.
- Тогда вы себе противоречите или просто ловчите, стараясь не обидеть
меня.
- Вовсе нет. Вы действительно не похожи на предателя, но вы далеко не
такой свободный, каким вы себя представляете.
Слегка вскинув брови, Сеймур смотрит на меня вопросительно.
- Хотите сказать, получаю от кого-то жалованье?
- Я этого не хочу сказать. Я даже допускаю, что жалованье, получаемое
вами, не так уж вам нужно. Но вы мне не докажете, Уильям, что вы порвали
связи со своей родиной, точнее, со своим классом. Вы призываете людей
отказаться от своей родины не для того, чтобы они стали свободными, а для
того, чтобы служили вашей.
Сеймур опускает глаза, словно желая призадуматься над моими словами,
потом качает головой.
- Ошибаетесь, Майкл. Ничто и ни с кем меня не связывает.
- В таком случае что бы вы сказали, если бы я от имени моей страны
сделал вам предложение, подобное тому, какое сделали мне вы?
Сеймур снова усмехается.
- Свой вопрос вы формулируете так, чтобы заставить меня во имя
защищаемого мною тезиса сказать "согласен". Что ж, ладно, чтобы вы
окончательно убедились в моей искренности, я отвечу отрицательно. Да, да,
я бы не дал согласия. Однако мой отказ ни в коей мере не связан с
какими-либо моральными, патриотическими или классовыми соображениями. Если
я не желаю связывать себя с вашим миром, то не от любви к своему, а из-за
ненависти к вашему. Впрочем, "ненависть" - это слишком сильно сказано, я
не любитель громких слов. Назовите это неприязнью, антипатией. Во всяком
случае, мир, к которому я принадлежу и на который я с удовольствием плюнул
бы, по крайней мере прямой и откровенный в своем уродстве, тогда как ваш
сеет обманчивые иллюзии о счастье для всех. Общество, находящееся в плену
собственных иллюзий, куда опаснее, нежели общество откровенного цинизма,
не скрывающее своего уродства, потому что скрывать его бесполезно.
Общество, которое верит, готово воевать за то, во что верит.
Следовательно, оно агрессивнее. А значит, опасное. А мое общество ни во
что не верит. Уже не верит. И потому оно уже не опасно.
- В ваших словах, Уильям, есть логика, но отсутствует правда.
Катастрофа, которой вы меня стращаете, - это катастрофа вашего мира, а не
моего. И ваш путь не может быть моим.
- О, у нас у всех путь один, - отвечает Сеймур с кислой усмешкой. -
Все мы шагаем туда, где, как родные братья, лежат друг подле друга с
обглоданными черепами умный и глупый, предатель и герой в тишине и
безвременье Большой скуки.
- Не знаю, как у вас, но у нас предателей никогда не хоронят вместе с
героями.
- Не воспринимайте мои слова буквально. Во всяком случае, и те и
другие окажутся в одном месте - в утробе матери-земли.
- Но ведь умерший остается не только в земле, но и в памяти людей...
- Никак не подумал бы, что вам свойственна суетность, - замечает он,
глядя на меня и как бы проверяя свое заключение. - Но вас и в самом деле к
суетным не причислишь, вы только ищете доводы, чтобы поддержать
собственные предрассудки. А что касается памяти и славы, то такие, как мы
с вами, проработавшие всю жизнь анонимно, могут быть уверены: никто о них
не узнает и после смерти. Ваш Зорге - лишь редкое исключение, только
подтверждающее правило...
- Оставим славу и безвестность... У человека есть близкие, есть
друзья, дети...
- У вас нет детей. У меня тоже. И даже если есть, _ч_т_о_ вам дети,
друзья и прочие люди? Они никогда не были частью вас. Они потому и не
умирают вместе с вами, эти ваши случайные спутники в какой-то случайный
отрезок времени. И потом, их час тоже пробьет, и они своего дождутся. Я
хочу сказать, безначалие и бесконечность смерти и на них распространится.
- Прежде чем наступит смерть, существует жизнь...
- Всего лишь как переходная форма смерти. Жизнь природе нужна лишь
постольку, поскольку без нее невозможен процесс умирания. Постоянный
процесс умирания, процесс гниения - вот что такое жизнь, прежде чем
восстановится власть Большой скуки.
- Вы, Уильям, такой смелый человек - и без конца говорите о смерти.
Смелым людям не свойственно угнетать свою душу мыслями о неизбежном. Или,
может быть, вы меня считаете малодушным и хотите запугать?..
- Я хочу вас вразумить! Напомнить вам, что вы находитесь в просвете
между этими двумя периодами небытия и что вы вправе, Майкл, использовать
этот короткий промежуток времени в свое удовольствие.
- Сожалею. Весьма сожалею, что вы напрасно потеряли со мной столько
времени. Но вы значительная фигура, и вас никто упрекать не станет за
постигшую вас неудачу...
- Хорошо, Майкл, - вздыхает Сеймур, делая вид, что не слышал
последней фразы. - Раз уж вы так чувствительны к теме предательства, я
предложу вам последний и поистине великодушный вариант: храните про себя
сведения, которые вам известны. Храните все до последней мелочи. Не
раскрывайте перед нами никаких секретов. Мы сами будем снабжать вас
данными, и единственно, на что мы будем рассчитывать, - на ваше мнение,
ваш совет. Вы станете нашим консультантом по определенным вопросам, нашим
доверенным лицом. Настолько доверенным, что мы без колебаний раскроем
перед вами такое, к чему лишь немногие имеют доступ...
И он задерживает на мне свой грустный спокойный взгляд в ожидании
ответа.
Вот он, предел искушения, кульминация вербовки. Толкая меня на
предательство, Сеймур теперь торжественно заверяет, что никакого
предательства требовать от меня не станет. И, протягивая одну руку, чтобы
получить мое согласие на преступление, другой подает мне спасительный ключ
- уверяет, что я доберусь до важных секретов, следовательно, смогу
располагать ценными данными, которые при случае вручу своим прежним
начальникам, за что мне простят мое предательство; больше того, я при
желании докажу, что пошел на предательство из любви к родине, что это было
мнимое предательство, что в действительности, добираясь до секретов врага,
я совершил подвиг.
Закурив, Сеймур откидывается на спинку кресла в ожидании, пока моя
мысль придет к этому логическому концу. Чтобы не разочаровать его, я молчу
какое-то время и лишь после этого произношу слова, которые с таким же
успехом мог произнести сразу же:
- Ваш последний вариант действительно показывает вещи в новом свете.
Жаль только, что обещания, которые вы сейчас так торжественно даете,
завтра могут быть молчаливо нарушены...
Видя, что собеседник собирается возразить, поясняю:
- Речь не о вас, Уильям. Лично вам я мог бы довериться, насколько
доверие вообще уместно в нашей профессии. Но ведь существуют высшие
инстанции...
- Я бы не стал браться за такое дело без предварительного согласия
высших инстанций, - возражает Сеймур. - И не в моем характере давать
обещания, если я не в состоянии их выполнить.
- Хорошо, коли так. Во всяком случае, ответ, который вы от меня
ожидаете, в значительной степени решит всю мою дальнейшую судьбу. Прежде
чем дать такой ответ, надо как следует подумать.
- О, разумеется, - кивает мой собеседник. - Вы вовсе не обязаны
отвечать немедленно. У вас есть свободное время, но только для
размышлений, а не для проволочек.
- Вы сами понимаете, раз вопрос поставлен, решение его не может
откладываться до бесконечности.
- Разумеется, - кивает Сеймур. - Мне особенно приятно, что вы это
понимаете. Насколько выгодно, настолько и досадно сесть играть с
человеком, который даже правил игры не знает.
И, протягивая руку к бутылке, американец спрашивает:
- Еще по одной?

7
Улица длинная и скучная, как все городские улицы во вторую половину
воскресенья, когда вечернее оживление еще не пришло на смену летаргии
сытного праздничного обеда и убогим телевизионным программам. Закрытые
магазины, пустые кафе, отдельные супружеские пары, торчащие перед
витринами, лениво ведущие спор о качестве товаров, которых, может быть,
никогда не купят...
Словом, картина довольно серая, чтобы отвлечь меня от разговора с
Сеймуром, который я мысленно продолжаю.
"Правила игры, говоришь? Они действительно мне хорошо известны,
дорогой Уильям, - продолжаю я с еще большим сарказмом. - И не только
старые, но и эти, новые, которые вы сейчас собираетесь ввести
исключительно в собственных интересах. Сейчас вы мне диктуете свои
правила, а мне остается только следовать им, поскольку я сижу на месте
смертника либо проигрывающего - потому что я в цейтноте".
Все дальнейшие ходы в этой игре предвидеть нетрудно. Последнее
предложение Сеймура довольно заманчиво, и он отлично это понимает.
Понимает он и другое: после того как я отказался стать предателем, я ни за
что не стану прибегать к самовольным действиям. На первый взгляд,
возможность проникнуть в чужую разведку, чтобы обслуживать свою, может
показаться весьма соблазнительной, только соблазнительна она или нет,
полезна или нет, своевременна или нет - все это могут решать более высокие
инстанции. Следовательно, Сеймур первым делом постарается установить, буду
ли я связываться с Центром и просить указаний. А это значит, что я снова
буду поставлен под опеку, на этот раз более зоркую и коварную.
Разумеется, сейчас я меньше всего озабочен тем, как бы мне связаться
с Центром. Если бы при такой попытке меня даже засекли, это вовсе не
означает, что меня бы тут же ликвидировали или устранили каким-то образом.
Сеймур, вероятно, будет делать вид, что доверяет мне, а возможно, если я
приму его предложение, предоставит обещанный пост, чтобы использовать меня
для передачи ложных сведений либо с намерением вести дальнейшую обработку.
Но что зря ломать голову - в данный момент я не намерен связываться с
Центром и докладывать о предложении Сеймура.
Задача, с которой меня сюда послали, сформулирована предельно ясно, и
никто мне не давал права уклоняться от ее выполнения. Беда в том, что
выполнить ее теперь почти невозможно. Полагая, что я непременно займусь
тем, чем я вовсе не собираюсь заниматься, Сеймур своим бдением свяжет меня
по рукам и ногам и не даст мне сделать то, что я должен сделать любой
ценой. Похоже, этому человеку везет не только в игорном доме. На поприще
разведки его ошибочный шаг по отношению ко мне может также в конечном
счете оказаться выигрышным.
Возможно, кое-кто стал бы меня осуждать: если бы он, вместо того
чтобы упрямиться, сделал вид, что соглашается на предательство, то это на
какое-то время освободило бы его от опеки, дало бы ему возможность
закончить выполнение задания и убраться восвояси. Опасная иллюзия, как
говорит мой дорогой Уильям. Бывают предложения, которые нельзя принимать
даже для видимости - и не только из моральных, но и из практических
соображений. Стоит только сказать "да", как тебя тут же приберут к рукам.
Конечно, они могли это сделать и не дожидаясь моего "да". Притом
значительно раньше, как только я вышел из поезда. Такое случалось, это нам
хорошо известно, но нам хорошо известно также и то, что организаторы
подобных похищений всегда остаются с носом.
Сеймур, очевидно, не из тех, которые набрасывают тебе на лицо платок,
смоченный усыпляющим средством, и увозят на машине, камуфлированной под
такси. То ли я ему нужен как постоянный кадр, то ли как случайная жертва,
сказать трудно, но при всех обстоятельствах он хочет договориться со мной
"полюбовно", он добивается того, чтобы я перешел на их сторону
сознательно, пусть после долгих колебаний, но сознательно.
Было бы, однако, смешно строить иллюзии, что, делая ставку на мое
добровольное согласие, он предоставляет мне какую-то свободу выбора.
Свобода выбора в данном случае лишь кажущаяся. Все дальнейшие ходы
наверняка так запрограммированы, чтобы у меня не было никакого другого
выхода, кроме того, на который рассчитывает Сеймур. И если этот человек
по-прежнему спокоен, либерален и даже великодушен по отношению ко мне, то
это лишний раз говорит о его полной уверенности, что все выходы надежно
закрыты, кроме того единственного, к которому меня неизбежно толкают
обстоятельства, и это, в сущности, не выход, а вход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31