Снасть резную отложу,
Обувь ушиваю.
Про быванье про свое
Песню пропеваю.
Соразмерить речь па стих
Прилагаю тщанье:
Без распеву не почтут
Грубое сказанье.


Круговая помощь

На веках в Мурманское становище, близ Танькиной Губы, укрылось датское с
удно, битое непогодой. Русские поморы кряду принялись шить и ладить судн
о. Переправку и шитье сделали прочно и, за светлостью ночей, скоро. Датский
шкипер спрашивает старосту, какова цена работе. Староста удивился:
Ц Какая цена! Разве ты, господин шкипер, купил что? Или рядился с кем?
Шкипер говорит:
Ц Никакой ряды не было. Едва мое бедное судно показалось в виду берега, р
усские поморы кинулись ко мне на карбасах с канатами, с баграми. Затем нач
алась усердная починка моего судна.
Староста говорит:
Ц Так и быть должно. У нас всегда такое поведение. Так требует устав морс
кой.
Шкипер говорит:
Ц Если нет общей цены, я желаю раздавать поручно.
Староста улыбнулся:
Ц Воля ни у вас, ни у нас не отнята.
Шкипер, где кого увидит из работавших, всем сует подарки.
Люди только смеются да руками отмахиваются. Шкипер говорит старосте и ко
рмщикам:
Ц Думаю, что люди не берут, так как стесняются друг друга или вас, начальн
иков.
Кормщик и староста засмеялись:
Ц Столько и трудов не было, сколько у тебя хлопот с наградами. Но ежели та
кое твое желание, господин шкипер, положи твои гостинцы на дороге, у крест
а. И объяви, что может брать кто хочет и когда хочет.
Шкиперу эта мысль понравилась:
Ц Не я, а вы, господа кормщики, объявите рядовым, чтоб брали, когда хотят, п
о совести.
Шкипер поставил короба с гостинцами на тропинке у креста. Кормщики объяв
или по карбасам, что датский шкипер, по своему благородному обычаю, желае
т одарить всех, кто трудился около его судна. Награды сложены у креста. Бер
и, кто желает.
До самой отправки датского судна короба с подарками стояли среди дороги
. Мимо шли промышленные люди, большие и меньшие. Никто не дотронулся до наг
рад, пальцем никто не пошевелил.
Шкипер пришел проститься с поморами на сход, который бывал по воскресным
дням. Поблагодарив всех, он объяснил:
Ц Если вы обязаны помогать, то и я обязан…
Ему не дали договорить. Стали объяснять:
Ц Верно, господин шкипер! Ты обязан. Мы помогли тебе в беде и этим крепко о
бязали тебя помочь нам, когда мы окажемся в морской беде. Ежели не нам, то п
омоги кому другому. Это все одно. Все мы, мореходцы, связаны и все живем так
ою круговою помощью. Это вековой морской устав. Тот же устав остерегает н
ас: «Ежели взял плату или награду за помощь мореходцу, то себе в случае мор
ской беды помощи не жди».

Грумант Ц медведь

Зверобойная дружина зимовала на Груманте. Время стало ближе к свету, и дв
ое промышленников запросились отойти в стороннюю избу:
Ц Поживем по своим волям. А здесь хлеб с мерки и сон с мерки.
Старосте они говорили:
Ц Мы там, на бережку, будем море караулить. Весна не за горами.
… Наконец староста отпустил их. Дал устав: столько-то всякий день делать д
еревянное дело, столько-то шить шитья. Не больше стольких-то часов спать.
В становище повелено было приходить раз в неделю, по воскресеньям.

Оба молодца пришли в эту избу, край моря, и день-два пожили по правилу. До об
еда поработают, часок поспят. Вылезут на улицу, окошки разгребут. В семь ча
сов отужинают Ц и спать. В три утра встают и печь затопляют. И еду готовят.
Все, как дома, на матерой земле.
ДеньЦ два держались так. Потом разленились. Едят не в показанное время. С
пят без меры. В воскресенье не пошли к товарищам. В понедельник этак шьют с
идят, клюют носом.
Ц Давай, брат, всхрапнем часиков восемь?
К нарам подошли и, вместо шкур оленьих, видят белого медведя. Будто лежит,
ощерил зубы, ощетинился…
Не упомнят молодцы, как двери отыскали да как до становища долетели. Из ст
ановой избы их издали увидели. Староста говорит:
Ц Им за ослушанье какой-нибудь грумаланский страх привиделся. Заприте
двери. Их надо поучить.
Братаны в дверь стучат и в стену колотятся; их только к паужне пустили в из
бу. Они рассказывают:
Ц Мы обувь шьем, сзади кто-то дышит-пышет. Оглянулись Ц медведище белый
с нар заподымался. Зубами скалит, глаза, как свечки, светят…
Староста говорит:
Ц Это Грумант вас на ум наводит. Сам Грумант-батюшка в образе медведя ва
с пугнул. Он не любит, чтобы люди порознь жили. Вы устав нарушили. Грумант в
ас за это постращал.

Общая казна

Был дружинник Ц весь доход и пай клал в дружину, в общую казну. И некогда п
ришло на ум: «Стану откладывать на черный день. А то вклады у нас неравные,
мне не больше людей надо».
Стал давать в общую казну, равняясь по маломочным.
Бывало, когда он все отдавал, дак и люди ему все отдавали. А он отскочил от л
юдей, и люди не столь его жалеют.
Однажды не пошел на ловы: «С меня запасу хватит» Захворал. И бывало, как он
неможет, двое при нем останутся Ц знают его простертую руку. А теперь ник
то не остался.
Он в эти дни одумался, опомнился.
Ц Нет, лучше с людьми. Люди в старости меня не оставят.
Скоро товарищи вернулись. Они беспокоились о нем.
Ц Мы твое добро помним.
И опять он стал весел и спокоен: поживи для людей, поживут и люди для тебя. С
ам себе на радость никто не живет.

Болезнь

Опять было на Груманте.
Одного дружинника, как раз в деловые часы, начала хватать болезнь: скука, н
емогута, смертная тоска. Дружинник говорит сам себе:
«Меня хочет одолеть цинга. Я ей не поддамся. У нас дружина малолюдна. Моя р
абота грузом упадет на товарищей. Встану да поработаю, пока жив».
Через силу он сползал с нар и начинал работать. И чудное дело Ц лихая слаб
ость начала отходить от него, когда он трудился.
Дружинник всякий день и всякий час сопротивлялся немощи. Доброй мыслею п
обеждал печаль и победил цингу: болезнь оставила его.

По уставу

Лодья шла вдоль Новой Земли. Для осеннего времени торопилась в русскую с
торону. От напрасного ветра зашли па отстой в пустую губицу. Любопытный д
етинка пошел в берег. Усмотрел, далеко или близко, избушку. Толкнул дверь
Ц у порога нагое тело. Давно кого-то не стало. А уж слышно, что с лодьи труб
ят в рог. Значит, припала поветерь, детине надо спешить. Он сдернул с себя в
се, до последней рубахи, обрядил безвестного товарища, положил на лавку, н
акрыл лицо платочком, доброчестно простился и, сам нагой до последней ни
тки, в одних бахилах, побежал к лодье.
Кормщик говорит:
Ц Ты со уставу сделал. Теперь бы надо нам сходить его похоронить, но не те
рпит время. Надо подыматься на Русь.

Лодью задержали непогоды у Вайгацких берегов. Здесь она озимовала.
Сказанный детина к весне занемог. Онемело тело, отнялись ноги, напала тос
ка. Написано было последнее прощанье родным. Тяжко было ночами: все спят, в
се молчат, только сальница горит-потрескивает, озаряя черный потолок.
Больной спустил ноги на пол, встать не может. И видит сквозь слезы: отворил
ась дверь, входит незнаемый человек, спрашивает больного:
Ц Что плачешь?
Ц Ноги не служат.
Незнакомый взял больного за руку:
Ц Встань!
Больной встал, дивяся.
Ц Обопрись на меня. Походи по избе.
Обнявшись, они и к двери сходили и в большой угол прошлись.
Неведомый человек встал в огню и говорит:
Ц Теперь иди ко мне один.
Дивясь и ужасаясь, детина шагнул к человеку твердым шагом:
Ц Кто ты, доброхот мой? Откуда ты?
Незнаемый человек говорит:
Ц Ужели ты меня не узнаешь? Посмотри: чья на мне рубаха, чей кафтанец, чей д
ержу в руке платочек?
Детина всмотрелся и ужаснулся:
Ц Мой плат, мой кафтанец…
Человек говорит:
Ц Я и есть тот самый пропащий промысловщик из Пустой Губы, костье которо
го ты прибрал, одел, опрятал. Ты совершил устав, забытого товарища помилов
ал. За это я пришел помиловать тебя. А кормщику скажи Ц он морскую заповед
ь переступил, не схоронил меня. То и задержали лодью непогоды.

Евграф

Соловецкие суда отличались богатством украшения. Я знавал там ревнител
я искусства сего рода. Его звали Евграф, был он отменный резчик по дереву.
Никогда я не видел его спящим-лежащим. Днем в руках стамеска, долото, пила,
топор. А в солнечные ночи, летом, сидит рисует образцы.
Евграф беседовал со мной, как с равным, искренно и откровенно.
Я восхищался легкостью, непринужденностью, весельем, с каким Евграф пере
ходил от дела к делу.
Он говорил:
Ц И ты можешь так работать. Дай телу принужденье, глазам управленье, мысл
ям средоточие, тогда ум взвеселится, будешь делать пылко и охотно. Чтобы р
одилась неустанная охота к делу, надо неустанно принуждать себя на труд.

Когда мой ум обленится, я иду глядеть художество прежде бывших мастеров.
Любуюсь, удивляюсь: как они умели делать прочно, красовито…
Нагляжусь, наберусь этого веселья Ц и к своей работе. Как на дрождях душа
-то ходит. Очень это прибыльно для дела Ц на чужой успех полюбоваться.


Про старого кормщика Ивана
Рядника

Диковинный кормщик

Ивану Ряднику привелось идти с Двины в Сумский берег на стороннем судне.
Пал летний ветер, хотя крутой, но можно бы ходко бежать, если бы кормщик пр
авил поперек волны. Но кормщик этим пренебрегал, и лодья каталась и валял
ась. Старый и искусный мореходец Рядник не стерпел:
Ц Ладно ли, господине, что судно ваше так раболепствует стихии и шатаетс
я, как пьяное?
Кормщик ответил:
Ц Это не от нас. Человек не может спорить с божией стихией.
Ц Сроду не слыхал такого слова от кормщика, Ц говорит Рядник. Ц А сколь
ко лет ты, господине, ходишь кормщиком?
Ц Годов десять Ц двенадцать, Ц отвечает тот.
Ц Что же ты делал эти десять Ц двенадцать лет?! Ц гневно вскричал Рядни
к. Ц Бездельно изнурил ты свои десять Ц двенадцать лет!

Вопрос и ответ

Дружина спросила Рядника:
Почему на зимовье у Мерзлого моря ты и шутил, и смеялся, и песни пел, и сказк
и врал? А здесь, на Двине, беседуешь строго, говоришь учительно, мыслишь о п
олезном.
Иван Рядник рассмеялся:
Ц Я мыслил о полезном и тогда, когда старался вас развеселить да рассмеш
ить. На зимовье скука караулит человека. Я своим весельем отымал вас у бол
езни. А здесь и без меня веселье: здесь людно и громко, детский смех и девья
песня. Я свои потешки и соблюдаю в сундуке до другой зимовки.

Павлик Ряб

При Ивановой дружине Порядника был молодой робенок Павлик Ряб.
Он без слова кормщика воды не испивал. Если кормщик позабудет сказать с у
тра, что разговаривай с людьми, то Павлик и молчит весь день.
Однажды зимним делом посылает Рядник Павлика с Ширши
Деревня близ Архангельска
.
в Кег-остров. В тороки к седлу положил хлебы житные.
Павлик воротился к ночи. Рядник стал расседлывать коня и видит: житники н
е тронуты. Он говорит:
Ц У кого из кегостровских-то обедал?
Ц Приглашали все, а я коня пошел поить.
Ц Почему же отказался, если приглашали?
Ц Потому, что у тебя, осударь, забыл о том спроситься.
Ц Ну, а свой-то хлеб почто не ел?
Ц А ты, осударь, хотя и дал мне подорожный хлеб, а слова не сказал, что, Павл
ик, ешь!
Рядник, помолчав, проговорил:
Ц Ох, дитя! Велик на мне за тебя ответ будет.

Рядник и тиун

Какое-то лето кормщик Иван Рядник остался дома, в Ширше.
Его навещали многие люди, и я пошел, по старому знакомству. Был жаркий полд
ень. Именитый кормщик сидел у ворот босой, грудь голая, ворот расстегнут. В
след за мной идет тиун из Холмогор. Он хотел знать мненье Рядника о споре х
олмогорцев с низовскими мореходцами.
При виде важного гостя я схватил в сенях кафтанец и накидываю на плечи Ив
ана для приличия. А Иван сгреб с себя кафтан рукой и кинул в сторону. Когда
тиун ушел, я выговорил Ряднику:
Ц Как ты, государь, тиуна принимаешь: будто из драки выскочил. Ведь тиун-т
о подивит!
Рядник мне отвечает:
Ц Пускай дивит, когда охота. Потолковали мы о деле, а на рубахи, на порты я
не гляжу и людям не велю. В чем меня застанут, в том я и встречаю.

Иван Рядник говаривал

Дела и уменья, которые тебе в обычай, не меняй на какое-нибудь другое, хотя
бы то, другое, казалось тебе более выгодным.
В какой дружине ты укаменился, в той и пребывай, хотя бы в другом месте каз
алось тебе легче и люди там лучше.
Пускай те люди, с которыми ты живешь, тебе не по нраву, но ты их знаешь и усво
ил поведенье с каждым.
А с хорошими людьми не будет ли тебе в сто раз труднее?


ДЛЯ УВЕСЕЛЕНЬЯ

Владимиру Сякину


В семидесятых годах прошлого столетия плыли мы первым весенним рейсом и
з Белого моря в Мурманское.
Льдина у Терского берега вынудила нас взять на всток. Стали попадаться о
тмелые места. Вдруг старик рулевой сдернул шапку и поклонился в сторону
еле видимой каменной грядки.
Ц Заповедь положена, Ц пояснил старик. Ц «Все плывущие в этих местах м
оря-океана, поминайте братьев Ивана и Ондреяна».
Белое море изобилует преданиями. История, которую услышал я от старика р
улевого, случилась во времена недавние, но и на ней лежала печать какого-т
о величественного спокойствия, вообще свойственного северным сказания
м.

Иван и Ондреян, фамилии Личутины, были родом с Мезени. В свои молодые годы
трудились они на верфях Архангельска. По штату числились плотниками, а н
а деле выполняли резное художество. Старики помнят этот избыток деревян
ных аллегорий на носу и корме корабля. Изображался олень и орел, и феникс и
лев; также кумирические боги и знатные особы. Все это резчик должен был по
ставить в живность, чтобы как в натуре. На корме находился клейнод, или гер
б, того становища, к которому приписано судно.
Вот какое художество доверено было братьям Личутиным! И они оправдывали
это доверие с самой выдающейся фантазией. Увы, одни чертежи остались на п
осмотрение потомков.
К концу сороковых годов, в силу каких-то семейных обстоятельств, братья Л
ичутины воротились в Мезень. По примеру прадедов-дедов занялись морским
промыслом. На Канском берегу была у них становая изба. Сюда приходили на к
арбасе, отсюда напускались в море, в сторону помянутого корга.
На малой каменной грядке живали по нескольку дней, смотря по ветру, по рыб
е, по воде. Сюда завозили хлеб, дрова, пресную воду. Так продолжалось лет се
мь или восемь. Наступил 1857 год, весьма неблагоприятный для мореплавания. В
конце августа Иван с Ондреяном опять, как гагары, залетели на свой остров
ок. Таково рыбацкое обыкновение: «Пола мокра, дак брюхо сыто».
И вот хлеб доели, воду выпили Ц утром, с попутной водой, изладились плыть
на матерую землю. Промышленную рыбу и снасть положили на карбас. Карбас п
оставили на якорь меж камней. Сами уснули на бережку, у огонька. Был канун
Семена дня, летопровидца. А ночью ударила штормовая непогодушка. Взводен
ь, вал морской, выхватил карбас из каменных воротцев, сорвал с якорей и уне
с безвестно куда.

Беда случилась страшная, непоправимая. Островок лежал в стороне от росхо
жих морских путей. По времени осени нельзя было ждать проходящего судна.
Рыбки достать нечем. Валящие кости да рыбьи черепа Ц то и питание. А питье
Ц сколько дождя или снегу выпадет.
Иван и Ондреян понимали свое положение, ясно предвидели свой близкий кон
ец и отнеслись к этой неизбежности спокойно и великодушно.
Они рассудили так: «Не мы первые, не мы последние. Мало ли нашего брата про
падает в относах морских, пропадает в кораблекрушениях. Если на свете не
станет еще двоих рядовых промышленников, от этого белому свету перемене
нья не будет».
По обычаю надобно было оставить извещение в письменной форме: кто они, по
гибшие, и откуда они, и по какой причине померли. Если не разыщет родня, то п
риведется, случайный мореходец даст знать на родину.
На островке оставалась столешница, на которой чистили рыбу и обедали. Эт
о был телдос, звено карбасного поддона. Четыре четверти в длину, три в шири
ну.
При поясах имелись промышленные ножи Ц клепики.
Оставалось ножом по доске нацарапать несвязные слова предсмертного во
пля. Но эти два мужика Ц мезенские мещане по званью Ц были вдохновенным
и художниками по призванью.
Не крик, не проклятье судьбе оставили по себе братья Личутины. Они вспомн
или любезное сердцу художество. Простая столешница превратилась в прои
зведение искусства. Вместо сосновой доски видим резное надгробие высок
ого стиля.
Чудное дело! Смерть наступила на остров, смерть взмахнулась косой, брать
я видят ее Ц и слагают гимн жизни, поют песнь красоте. И эпитафию они себе
слагают в торжественных стихах.
Ондреян, младший брат, прожил на островке шесть недель. День его смерти от
метил Иван на затыле достопамятной доски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40