С каждым годом дядя и мать тревожились все сильнее. Только и отдыхали душой во время постов, когда не было свадеб, напоминавших им о Даре. И с каждым годом становились в своих требованиях к Дариной партии уступчивей.
— Я всегда говорил,— твердил то и дело Настас сестре,— что девушка престранное и забавное создание. Я так считаю: одно дело девица, а иное дело, скажем к примеру, янтарный или пенковый мундштук. Но кому толковать! Пенковый мундштук, чем больше из него куришь и чем он старше, тем лучше и, как говорится, драгоценнее; а девушка, чем старше — тем хуже и цена ей меньше! Но кому говорить?! Слушай, Румена, отдай дочку, покуда на нее спрос (а это долго не продержится)! «Как можно! Мелкий чиновник... мелочной торговец, зеленщик»,— уверяла ты. Однако так или иначе, голубушка, избавь дом от хлопот; ежели уж нашелся такой болван, отдай ему немедля, и пусть себе морочит с ней голову! Это ничего, что мелкий служащий или торговец, не на веки же вечные. Одни уходят на пенсию, другие — идут в гору, одни разоряются, другие богатеют. Помню я времена, когда все наши теперешние первые торговцы таскали на собственном горбу товар с главного рынка, из больших магазинов, а сейчас торгуют с Будапештом, с Веной и им привозят по пятнадцать ломовых подвод с товаром из Белграда! А скольких нынешних толстых начальников и министров я помню, когда они были еще тонки, как ореховый чубук, обедать — пообедает, а вместо ужина отправляется на прогулку, и вот помаленьку стали большими и известными людьми! Но тогда ты и слышать ни о ком из них не хотела! «Не отдам,— кобенилась ты,— меньше, чем за майора! Молода, может еще немного в невестах посидеть. Ежели я молодой замуж вышла,— говорила ты,— и в девушках не нагулялась, пусть она повеселится и за себя, и за меня, и за свою покойную бабушку!» Вот и получай!
— Ну, и этому, слава богу, приходит конец! Сватают ее.
— Сватает ее Вукадин! Практикант! Нечего сказать! Прекрасная партия! Это мы и десять лет назад могли иметь. Как в стихах говорится: «С генерала докатилась до капрала!»
— Ну хорошо, не останется же он на веки вечные практикантом.
— А я и не говорю, что останется. Не такие ослы идут в гору, а ему и сам бог велел. Но подумай, как он себя ведет?! Уже судачат насчет девушки, а он уперся и торгуется! Подавай, дескать, ему сто пятьдесят непро-битых дукатов, да еще добейся ему чина, тогда он согласен! Сначала, мол, чин, а потом свадьба. Вместо того чтобы нам с него требовать, он требует с нас!!! Дубина стоеросовая, разбойник!
— Ну, что сейчас поделаешь!
— Оно, конечно, ждать не приходится.
— А ты постарайся, похлопочи за него.
— Похлопотать-то я похлопочу. Но трудно будет. Все уверяют, что он смекалист только, когда дело касается его самого, а на службе туп, и его все обгоняют. Но чуть разговор пойдет о суточных, или о бакшише и тому подобном, тут он, говорят, настоящая лиса! И вот что я хочу еще тебе сказать. Добавлю я, при всей своей бедности, к приданому Дары еще тридцать золотых
и пусть сыграют свадьбу до указа. А потом мы уж все похлопочем, когда он, как говорится, станет нашим, ибо каков ни есть, а все-таки наш будет.
— Подумать только! — жаловалась Румена.— Третий год как тянет. Вот уж начался рождественский пост, а там не успеешь оглянуться — рождество пройдет, и станут ходить сваты, у меня так сердце и екает — жаль дитятко! Вянет, сохнет, бедняжка, точно айва на буфете. Уже и на свадьбы не ходит. «Не хочется, мама»,— говорит. А я молчу, потому что знаю, отчего это.
— Хорошо, хорошо, завтра же я напишу злодею и поговорю с Дарой. А чин до женитьбы ему ни в коем случае нельзя добывать, ведь он, разбойник, чего доброго, пойдет на попятный в погоне за лучшей партией!
— Да уж пожалуйста! Увядает с каждым днем,— твердила свое Румена, провожая Настаса.
На другой день Вукадин получил два письма, оба приятного содержания. В первом содержалось известное уже предложение Настаса и напоминание, что это решение окончательное: указ может последовать только после свадьбы, так как это единственная гарантия, что Вукадин действительно женится на Даре. Второе письмо было от Дары.
Письмо гласило:
Уважаемый г. Вукадин!
Знаю, что, получив это письмо и прочитав его, Вы удивитесь, ибо не пристало мне писать мужчине, а пишу Вам потому, что нахожусь в очень тяжелом состоянии, ведь я, несчастная, непрестанно думаю о Вас, а Вы меня и наш дом избегаете и не приходите, как раньше, а это обижает меня и огорчает мою мать. Она мне говорит: «Обманул тебя г. Вукадин»,— а я твержу: «Нет, мама, у него нет официального указа, потому и не может»,— на сердце же у меня камень, сама не верю, что говорю, а Вы прикидываетесь непонимающим, подруги смеются надо мной, уверяют, будто Вы в последнее время вздыхаете по Тичиной Радойке, а обо мне и думать позабыли, потому что она богатая, а я бедная, у меня нет ничего, кроме девичьей чести, а о Вас я думаю так, как сказала когда-то еще в начале, только Вы переменили мнение обо мне, должно быть потому, что я провинциалка, но тут я не виновата, не могу я стать столичной франтихой в шляпке по новейшей моде, впрочем, здесь, в провинции,
я не из последних и, кстати, Вам было известно, что я провинциалка, значит, не следовало и начинать. Я бы Вас и не ждала, вышла бы замуж за представлявшуюся мне партию, а вот из-за Вас я осталась ни при чем и смотрю теперь голубыми глазами в черную будущность.
Твоя навеки любящая Вас
Дара
В городе Т.
12 декабря 188*
Вукадин несколько раз перечитал письмо дома и в канцелярии. Выдвинул ящик стола, развернул и положил в него письмо, ящик оставил приоткрытым и, работая, то и дело опускал глаза и перечитывал письмо. Полное нежности, оно растрогало даже Вукадина (семья его даже не ведала о подобных чувствах), и весь день пребывал в сентиментальном настроении, а после службы позвал Икицу, чтобы поделиться с ним мыслями и немного отвлечься. Они долго гуляли и разговаривали о разных разностях. Икица, по своему обыкновению, болтал не переставая, а Вукадин упорно молчал и размышлял; даже голова от дум разболелась. Наконец, собравшись с духом, он решил покончить дело.
Разыскав пенсионера Настаса, Вукадин заявил о своем согласии и о том, чтобы на этих днях они ждали сватов; одновременно он написал на отличной министерской бумаге в подлинно канцелярском стиле письмо следующего содержания:
Уважаемая мадемуазель Дара!
По получении Вашего письма спешу уведомить Вас, что я прочел его. То, о чем Вы пишете, является и моей заботой, и моим великим огорчением, мне только очень жаль, что Вы обо мне так думаете, ибо, если Вы обо мне мечтаете, то и я денно и нощно думаю о Вас и, непрестанно думая, порчу множество актов. Честь имею сообщить Вам также, что то, о чем мы беседовали с Вами, может исполниться — я решил просить у Вашей матушки Вашей руки; я же при помощи, рук и служебного опыта в силах кормить и одевать свою жену, об остальном же позаботится господь бог. Что касается Радойки, о которой Вы пишете, будто я ее сватал, то сказавший это обманул
Вас и наврал самым бессовестным образом. Может, он сам сватал ее и ему отказали, и вот он теперь и валит свой афронт на меня. Впрочем, я точно знаю, кто меня порочит, жив не буду, но обойдется это ему дорого, когда мы встретимся в укромном местечке. Насплетничал, конечно, Чумной Мика (чтоб его чума задавила!) за то, что я не дал ему взаймы денег на честное слово, как это водится среди старых торговцев, а потребовал небольшую расписочку ради обеспечения моих, в поте лица скопленных денег, вот он меня и позорит, где придется, но этому скоро придет конец! Поэтому Вы, мадемуазель Дара, не верьте никому и ничему, если что услышите, а верьте этому письму, ибо оно является, так сказать, чистосердечным признанием того, о чем думаю, точно так же, как если бы это был официальный документ за подписью господина начальника и его печатью. Я остаюсь при том, о чем я сообщил Вашему дяде г. Настасу, и как он Вам скажет, так оно и есть, ибо это сущая правда.
А теперь будьте здоровы и думайте обо мне, как и я о Вас непрестанно думаю.
Твой Вукадин Крклич, королевский и Дарин практикант
13 декабря 188* В Т.
Спустя несколько дней острый глаз соседки тетки Полки заметил в доме тетки Христины лихорадочные приготовления. Наряжалась тетка Христина, наряжался и Вукадин. Тетка Христина вынесла из Вукадиновой комнаты свои праздничные наряды и одевалась в своей комнате, а Вукадин в своей. Тетка Христина надела синее шелковое платье, либаде и феску; Вукадин — черный сюртук, черные брюки, бархатный жилет, желтый шелковый галстук, поверх сюртука пустил шелковое зимнее кашне, а поперек живота длинную золотую цепь покойного Йолы, супруга тетки Христины, в руке он сжимал трость, опять же покойного Трифуна — кондитера, супруга покойной белградской благодетельницы Вукадина, трость, привезенная им из Белграда, приятное воспоминание о годах учения.
— Идем? — спросила хозяйка, натягивая на ходу ссохшиеся старые перчатки.— Ну и расфуфырилась же я!
— А я! Точно липа весной! — воскликнул Вукадин.—
Ты, хозяйка, клянусь богом, и сейчас заткнешь за пояс всех нынешних девчонок.
— Хе-е-е! Раньше бы на меня поглядел, когда покойный муж меня холил... а теперь... все в прошлом. Пойдем, что ли?
— Двинулись с богом.
И в первое воскресенье после 13-го декабря, после обеда, тетка Христина, Икица и Вукадин направились торжественно и с достоинством по оживленным улицам, прямиком к дому; где жила Дара. Вукадин поглаживал усы, тихонько покашливая при этом, и облизывал кончиком языка непрестанно пересыхавшие губы.
Когда поравнялись с домом, вперед прошла тетка Христина, за ней мужчины. Дара, увидав их, выбежала первая, поцеловала руку Христине и сердечно поздоровалась с Икицей и Вукадином.
— Не ждали гостей? — спросила Христина, минуя чисто подметенный двор.
— Ей-богу, чуточку попозже уже не застали бы нас дома... Как раз собрались уходить! — соврала Румена. Столько лет ждала, уж как-нибудь подождала бы и сегодня часок-другой.
— А мы малость хотели повременить, да господин Вукадин пристал: «Пойдем да пойдем»,— я ему: «Неудобно, дескать, господин Вукадин, они еще обедают».
— А если бы и обедали, так что? Ведь не чужие, как говорится, свои.
— Вот и мы этому бог знает как рады,— подхватила тетка Христина,— из-за этого самого мы, так сказать, и явились.
— Милости просим, милости просим! Не туда! Сюда, пожалуйста, в гостиную! — пригласила Румена.— Ну-ка, Дара, поживее подкинь дров в печку.
Гости вошли в хорошо обставленную гостиную, а во всем доме тем временем поднялась беготня и суматоха. Тотчас послали слоняющегося без дела соседского мальчишку к господину Настасу, велев сказать ему лишь: «Пришли!» — и ничего больше.
— Прошу садиться! — пригласила хозяйка. Гости уселись.
— Холодно! — завела разговор Румена.
— Что делать, такая уж пора.
— И день до чего короток стал,— продолжала Румена.
— Совершенно верно, не успеешь вымыть после обеда посуду, уже вечер, садись ужинать.
— Зато ночи длинные,— вставил Вукадин, скручивая цигарку.
— Да, это неплохо,— подхватил Икица,— если ночь длинная, значит, на многое времени хватит, скажем, почитать что-либо...
— Извините, одну минуту! — перебила, подходя к нему, Дара.— Я и забыла,— она попросила Икицу встать и сняла чехол со стула.— Пожалуйста.
— Все, что я читаю,— пробубнил Вукадин,— читаю зимой, и все, что узнаю, тоже зимой...
— Господин Вукадин,— прервала его Дара,— будьте так добры, не ждали мы гостей и видите...— Попросив встать и его, она сняла чехол и затем проделала то же самое со стулом тетки Христины.
— Очень красивая у вас мебель,— похвалила Христина, рассматривая освобожденные от чехлов стулья и диван цвета бордо.
— И все это Дарино,— заметила Румена,— купил ей Настас. А вот и он!
Господин Настас поздоровался со всеми и уселся рядом с женой.
Наступила небольшая пауза. Настас поглаживал усы, вздрагивал от холода и жаловался на стужу, остальные застыли на стульях с серьезным и холодным видом под стать гостиной.
— Как у вас нагреваются комнаты? — спросила, поеживаясь, госпожа Христина.
— Да... убей их бог! Никак! Должно быть потому, что редко топим,— сказала Румена, озабоченно посматривая на печку.
— И дымит, кажется? — спросила Христина.
— Как коптильня!
Завели речь о том, как живется на свете женатому и холостому. Перечислили добрые стороны семейной жизни и худые холостяцкой. Тетка Христина долго распространялась о том, как хорошо женатому: встанет он поутру, а белье уже приготовлено, если же, не дай бог, разболеется, есть кому ухаживать.
— Истинная правда,— вмешался Настас,— и я постоянно твержу моей: если уж болеть, лучше болеть мне, потому что, когда болен муж, жена убирает, готовит, и все в порядке, а если хоть на один день заболеет жена, в доме сразу же начинается кавардак; а насчет смерти, так лучше
530
первой умирать жене; ибо, когда умирает муж, тотчас же являются судебные исполнители и все опечатывают для описи наследства, когда же умирает жена, остается в живых хозяин, и все в порядке.
— Э, видали вы его,— крикнула жена Настаса.— Вовсе это не так.
Опять заговорили, как худо быть неженатому. Настас привел пример, как однажды умер холостяк, и соседи только на другой день вечером обнаружили его труп; тетка Христина заметила, что это еще ничего, и рассказала более страшный случай, как одного нашли только спустя неделю, а другого и вовсе не нашли.
— А сколько холостяков плакалось,— сказал Настас,— что не женились в свое время, а сейчас и рады бы, да никто за них не идет.
— Да что там,— промолвила Христина,— почтенный человек всегда свое счастье найдет. Молодость, как говорится, мимолетна!
Снова наступила пауза.
Настас и Вукадин пускали клубы дыма, Икица разглядывал альбом, а тетка Христина покашливала.
— Ну-с...— начала Христина,— а вы нас и не спрашиваете, зачем мы пожаловали?!
— Хе,— Румена улыбнулась,— вы уж сами скажите, уж наверно, не с плохим, а с хорошим.
В это время вошла Даринка и стала обносить гостей вареньем. Разговор прервался.
— Дара, дочка, ступай свари-ка нам кофе, только сама свари.
Когда Дару услали, разговор возобновился.
— Так вот... мой жилец, господин Вукадин, хочет, верней, страстно желает породниться с вами... так сказать, понравиться Даре и, разумеется, стать в полном смысле семейным человеком.
— Само собой,— подхватил Икица,— понятное дело.
— Совершенно понятное,— поддержал его господин Настас.
— Что ж, слово жениха вы слышали, а сейчас, ежели вы или ваша Даринка не против и ежели, скажем, вы не видите в парне какого недостатка или изъяна, значит, мы пришли недаром.
— Храни бог, храни бог! — воскликнули Румена и Настас.
— Я, как говорится,— начал Вукадин,— не мальчишка какой-нибудь, чтобы тыкаться куда попало. Я все
хорошо обдумал и решил: хочу иметь семейный дом и друзей, а этот ваш дом, господин Настас, так сказать, единственный в городе...
— Спасибо, спасибо,— поблагодарил Настас,— мы тоже слышали о вас только хорошее.
— Только хорошее,— подтвердила Румена.
— Верно, говорю не потому, что он мой жилец,— вмешалась Христина,— но могу вас уверить, что вы не раскаетесь, если меня послушаете. Я знаю девушку, знаю молодого человека, раскинула я малость умом и сказала себе: «Боже, вот где судьба! Поистине бог создал их друг для друга. Если малость и пришлось подождать, то все же в конце концов обрели. Однако мы все разговариваем, а девушку и не спрашиваем: согласна ли она?
— Как умная и послушная дочь, она не воспротивится воле старших,— заметил Настас.
— Сейчас позовем ее! — сказала Румена.
— Погоди-ка маленько, надо еще кое о чем потолковать,— промолвил Настас, поднимаясь и отзывая в сторону Вукадина.
Покуда Дара угощала гостей кофе, они беседовали, и по всему было видно, что вопрос о приданом разрешился благоприятно. «Ну, ладно,— слышался голос Вукадина,— я просто не хочу, чтобы мы нуждались, все это ради нее, я ведь не торгаш какой, которому нужны деньги!» Поговорили еще немного. Затем все услышали, как Настас сказал: «А указ у меня все равно что в кармане. Можешь не беспокоиться!» — и оба, довольные, вернулись на свои места.
— Итак, Дара, мое доброе дитятко, послушай, что я тебе скажу,— начал Настас.— Вот пришлась ты по душе господину Вукадину, и теперь он хочет услышать твой ответ. Мы свое согласие дали, а сейчас... решай ты.
— Говори, милая,— подбадривали ее тетка Христина и Румена.— Говори!
— Как вы прикажете, так я и сделаю!
— Ну вот и все,— промолвил Настас.
— Господин Настас, не в обиду будь сказано, но, ей-богу, никогда еще вы не поступали так умно, как сейчас,— воскликнула Христина.
После этого завязался оживленный разговор о всякой всячине, а главным образом о старых временах.
И каждый по порядку рассказывал историю своей свадьбы, как познакомился, влюбился, сватался и как после больших или малых помех со стороны родителей наконец игралась свадьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21