— Тепло, светло и мухи не кусают.
— Значит, перекур с дремотой? — радостно поигрывая глазами, уточнил Антрацит.
— Заслужили,— попел угловатым плечом Толяна.
В токарной мастерской, довольно объемном помещении с большими свисающими лампами, стоял ровный, оглаженный гул работающих станков. От этого гула — да еще и в тепле — клонило в сон, и ребята, забравшись в слабо освещенный угол, расселись как попало: кто на валу, кто на огромной ступице локомотивного
колеса.Смежив ресницы, Васька отдался благостному покою. В голове, в сладостно-настороженном полузабытьи, роились, подобно пчелам, озабоченные думы, но их отвлекали разговоры ребят.
Васька приоткрыл глаза, прислушался. В ровный теплый гул станков вплетается тонкий дискант Мышки. Азартно поигрывая глазами точь-в-точь как Антрацит, Мышка восторженно шепчет Мамлюку:
— Карманники — такие мастера! Целые воровские школы есть. Вот сплетут сеть из веревочек, навяжут на каждую клетку колокольчики, развесят и заставят молодого карманника руку так просунуть, чтобы ни один колокольчик не звякнул.
Мамлюк благодушно заметил:
— Дурак ты, Костик, и дурак порядочный. Карманники... Колокольчики... Это кто же тебе такое наплел? Никак Антрацит? Вольте некому.— Он неодобрительно покосился на Антрацита, привалившегося плечом к стене и улыбчиво прислушивающегося к разговору.
«Вот одна из человеческих странностей,— подумал Васька.— Костик благоговейно тянется к Антрациту, боготворит его, а тот, зная об этом, учит его не столько хорошему, как должно быть, а всяким гадостям. Ко-
нечно, Костик уже не маленький. Слава богу, скоро семнадцать стукнет, а сколько ветра в голове! Ему бы с девчонкой встречаться». Однако он — и Васька был не раз свидетелем тому — в разговоры с девчонками не пускался, сторонился их. Ну а если уж приходилось соприкасаться, то краснел, как обданный крутым кипятком рак, и старался говорить тихо, а если смеялся при девчонках, что было с ним редко, то стягивал губы: стеснялся желтизны зубов.
— Ты меньше слушай этого верзилу,— нравоучительно продолжал Мамлюк,— а то он тебя научит... Шею быстро свернут, а скажут, что так и было.
— Шею свернут,— ухмыляясь, подал голос Антрацит.— Пусть кто только пальцем тронет Мышку, сразу глаз выколю.
— Не грех бы и о своих подумать,— будто очнувшись от сна, ввинтился в разговор Мотыль.
— О своих думай ты, о моих не печалься,— Антрацит лениво выпрямился, сел ровно.— Эх-хе-хе!.. А если здраво разобраться, то здесь щипнул, там куснул, и о миру по нитке — голому рубашка.— Поскреб затылок пятерней, вздохнул.— А пощипать кое-кого иногда даже совсем невредно...— Встрепенулся:—Иду я вчера вечером, ночь уже на носу, смотрю: плетется мне навстречу шкет, шатается и в руках держит две бутылки вина.— Антрацит с притворным возмущением, с искорками лукавства в глазах хлопнул в ладоши.— Что бы ты, Мотыль, сделал в такой ситуации? Не знаешь? — вкрадчиво полюбопытствовал Антрацит.— То-то и оно. А надо спасать человека.
Мышка заливисто рассмеялся, включившись в Ан-трацнтову игру.
— Этак пальцем подзываю к себе.— Антрацит к непередаваемому удовольствию Мышки показал, как он подзывал шкета, несколько раз медленно согнув красный обветренный палец.— «Подойди-ка сюда, несмышленыш. Тебе зачем две бутылки?» А он на меня: «А тебе какое дело?» И так нагло, хамски. Я не выдержал. Схватил его за грудки. Тряхнул раз, второй. Правда, несильно, чтоб бутылки не выронил и не разбил. Потом забираю у него одну бутылку, подношу к носу кулак. «Я тебе покажу, алкоголик! Сгинь с глаз моих, зараза!» И что вы думаете? Сгинул!
Мышка, прижав ладони к лицу, просто зашелся в смехе, веселые слезы замочили ресницы.
— Но это же грабеж, Валерка! — не удержавшись,
возмутился Васька.
— От многого понемножку, не грабеж, а дележка! — на всю мастерскую заржал Антрацит.— Толяна, рассуди нас! Я ведь мог все забрать. Ан нет! Я человек совестливый, верующий. Я поступил по-божески? Правильно?
Новохатский курил, сидя на крупной шлакоблочине. Он никак не прореагировал на обращенные к нему слова Антрацита, будто и не слышал их.
«Молодец, Толяна! — одобрил поведение бригадира Васька.— Эх, Валерка!.. Бахвалишься тем, чего каждый порядочный человек стеснялся бы!»
— Кстати,— Антрацит хлопнул себя по карману,— сигареты кончились, Мышка! — Он взглянул на Костика, не сводившего с пего преданных глаз, и заговорщически сказал:—Я видел в подсобке, это рядом с раздевалкой, на столе пачку. Пойди стрельни-ка парочку сигарет.
Неожиданно и круто Толяна повернул к нему хмурое лицо, на котором отчетливо выделялись крепкие бронзовые полумесяцы бровей,
— Гад! — выдохнул Толяна, вперив яростный взор в оторопевшего Антрацита.-—Ты что же, поганка, мальца портишь? Сам сволочуга и других такими же хочешь видеть?
— Да я чего? — Антрацит недоуменно хлопнул глазами.— Я ничего...
— А ты,— Толяна резко наклонил голову вниз к съежившемуся Мышке,— только попробуй еше взять что-нибудь чужое...
— Я никогда и не брал,— пролепетал непослушными губами Мышка. На его побледневшем лице яркими коричневыми пятнышками проступили веснушки.
— А кто стащил мыло у токарей? А? Мышка втянул голову в плечи и обмер.
— Этим мылом шею бы тебе намылить! — Толяна презрительно перекривился: — «Воровские школы есть...» Да ты хоть нормальную кончи, как все люди!
Мышка с перепугу как в рот воды набрал. Он обиженно и горемычно пошмыгивал носом и, того и гляди, казалось, готов был заплакать. Ваське стало жаль его.
— Да это все Валерка! — строго посмотрел он на Антрацита.— К чему? — пожал он плечами.— Зачем?
Своими словами Васька только подлил масла в огонь. Толяна метнул, как дротик, острый взгляд в Антрацита. Сухие, будто из красного дерева вытисненные скулы Толяны покраснели сто больше. Губы его шевельнулись, как темные жернова, и выжали тяжелую спрессованную
фразу:
— Не хочешь работать в бригаде, уходи! Не баламуть воду!
— Чего ты на меня напустился? — вышел из себя Антрацит.— Мышку приплел,— он гневно хмыкнул.— Да на кой хрен он мне нужен?
— Ты...— тихим, растянутым шепотом произнес То-ляна, и рука его, подрагивая пальцами, поползла к зубилу.
Антрацит, привстав с коленчатого вала, начал медленно и молча пятиться к выходу из токарной, напряженно следя за Толяниной рукой. Но бригадир вдруг прерывисто и тяжело вздохнул, как обиженный ребенок, рука его вернулась на угловато выпячивающееся колено, он как-то обмяк и, опустив, как шторы, веки, казалось, мгновенно заснул.
Так же ровно и слаженно гудели электромоторы, меж станков, перекидываясь шутками, вертелись ученики токарей, полным накалом сияли лампы под высоким потолком, а в дальнем затемненном углу, где восседала на отдыхе бригада Новохатского, воцарилось гнетущее молчание. Каждый чувствовал себя неловко, прятал глаза и желал в эти минуты лишь одного: чтобы Толяна или велел всем идти в столовую, или приступить к работе, или... что-то делать. Тишина в углу мастерской становилась нестерпимой. Но Толяна с усталостью наломавшегося человека, бессильно положив руки на колени,'безмолвствовал.
— Мамлюк! — внезапно сурово обратился к приятелю Мотыль.— Ты-то чего молчишь?
— А что я должен тебе сказать? — Мамлюка просто оторопь взяла: чего от него хотят? Вечно этот Мотыль что-нибудь ляпнет!
— Кто сегодня именинник? — прищурился Мотыль.
— А-а-а,— заулыбался Мамлюк, наконец смекнувший, что Мотыль хочет разрядить обстановку.— Я хотел в конце смены сказать.
— Что сказать? — наседал Мотыль.
Мамлюк многозначительно пожал покатыми, как у девушки, плечами и взглянул на бригадира.
— Толяна! Мне сегодня восемнадцать стукнуло.
— Ну? — притворно удивился Мотыль.— Никогда не подумал бы. По уму тебе можно дать от силы лет пятнадцать, не больше.
— Поздравляю! — тихая улыбка чуть растопила хмурость на лице Толяны.
— Значит,— заторопился Мамлюк,— я вас всех приглашаю сегодня на пять часов. Как, устраивает? Толяна?
— Спасибо за приглашение, но прийти не смогу. И не упрашивай,— предупредил Толяна, заметив, как пыжится в благородном негодовании Мамлюк.— Я говорю честно, не смогу.
Не дожидаясь, когда Мамлюк обратится к ним, Васька, Мотыль и Антрацит согласно закивали. Правда, последний, интуитивно поняв, что бригадир уже где-то отсердился, степенно откашлялся в кулак и спросил смиренно:
— Как насчет девочек?
— Будут,— авторитетно заверил Мамлюк и посмотрел на поблекшего, скорбящего Мышку.
— Нет,— покачал тот головой.— В школу обещался прийти,— и голосом пай-мальчика рассудительно произнес: — Ведь скоро конец четверти.
— Что там четверть, Костик,— в предвкушении щедрого угощения Мотыль с жаром потер ладони.— Моя бабка говорит, скоро конец света,— и, довольный собой, захохотал.
— Вот что, Володя,— Толяна сбросил с себя напускную сонливость и вновь стал жестким, деловым бригадиром,— раз такое дело, шуруй домой!
— А если сварка понадобится?
— Обойдемся без тебя. А щиток твой и вилку Мышка в мой ящик спрячет.
Мамлюк на радостях метнулся туда-сюда, проверил сварочный аппарат, кабель — все было в порядке. Значит, можно и уходить...
Мамлюк жил вблизи завода, за шлаковым отвалом, у незамерзающей мазутистой речки Булавинки. Место тихое, чистое, сплошь заросшее вишневыми садами.
Первым после смены к нему явился Васька: не терпелось поразвлечься. Сразу за ним по-медвежьи неуклюже ввалился в дверь запорошенный снегом, пунцовый от ветра Антрацит с большим свертком.
— Что там у тебя? — Васька хотел пощупать сверток, уже и руку протянул, но Антрацит решительно выставил вперед ладонь.
— Знаем — не проболтаемся.— Он улыбчиво подмигнул Мотылю, внезапно выросшему на пороге, положил сверток на стул в прихожей и чинно-благородно направился к имениннику.
Мотыль торопливо, чтобы не видел Антрацит, развернул сверток и расхохотался. Это была новенькая синяя фуфайка, вероятно, недавно полученная Антрацитом на центральном заводском складе.
— Экономный, черт! — ржал на весь дом Мотыль.— Купить бы что-нибудь, так нет! Зачем добру пропадать? Клянусь, у него в запасе две фуфайки. Вот он и поделился по-братски с /Мамлюком!
— А чего? Ценная вещь,— сказал вышедший из комнаты Мамлюк.— В хозяйстве пригодится.
— Ты еще пойди достань такую! — не без намека на свои крупные связи небрежно бросил Антрацит.— Эх, Мотыль! Голова — два уха!
— Ладно! А где же обещанные девчонки? — задал вопрос имениннику Васька, и в знак солидарности с ним Антрацит сурово мотнул головой.— Где же они?
— Сейчас они предстанут пред ваши ясные очи,— успокоил всех Мамлюк.
— Его соседки,— на правах лучшего друга разъяснил Мотыль.— Ага,— он повернул голову ухом к двери, прислушался и таинственным шепотом оповестил: — Уже идут!
Дверь распахнулась, п Васька с некоторой долей разочарования сразу же признал во вновь прибывших тех девчонок, с которыми он не так давно и не в очень приятной обстановке встречался в механическом цехе. Строгальщица и ее въедливая подружка!
Действительно, мир тесен! Девчонки заулыбались Ваське как старому знакомому.
— О, и мальчик-«картинка» здесь! Правда, он сегодня не так эффектно разрисован... Рая!—знакомясь, маленькая бойкая подружка протянула руку сначала Антрациту, а потом Ваське.— А это — Надя. Прошу любить и жаловать!
Из кухни с полотенцем в руке выбежала мать Мамлюка — полная, еще не старая женщина с живыми, серыми, как у сына, глазами.
— Проходите сюда! Быстренько! А то картошка остынет! — Она хлопотливо потянула Антрацита за руку.— Не стесняйтесь! Будьте как дома.
— Но и не забывайте, что в гостях,— вставил слово польщенный вниманием Антрацит.
— К столу! — заторопил Мамлюк.— К столу!
— Ну что ж, если нужно...— и Мотыль первым шагнул в указанном направлении.— Только чур! Каждый садится там, где ему нравится! — предупредил он, видимо, побаивался, что его усадят рядом с девчонками и волей-неволей придется ухаживать за ними. А этого Мотыль терпеть не мог, поскольку не умел.
Торжественные, притихшие сели за накрытый стол. Васька пристроился рядом с Антрацитом, напротив девчонок. Налили по первой.
Откашлявшись, Антрацит встал. Он с гордостью осознал свою высокую миссию — первый тост должен произнести он, поскольку Толяна отсутствовал, а он, Антрацит, что ни говори, его заместитель, а значит, и единственное здесь начальство.
Ну что ж, по Сеньке и шапка —хочешь не хочешь, а отдувайся за всех, коль начальство. Антрацит тяжело, но с достоинством вздохнул.
— Я хочу пожелать тебе, Володя, ума и здоровья...
— Браво, Валера! — поддержал его Мотыль.— Особенно больше пожелай ему первого!
Антрациту не поправилось, что его перебивают. Он, поморщившись, прервал тост. Мотыль демонстративно зажал себе свободной рукой рот: молчу как рыба!
— Я желаю тебе, Володя,— с воодушевлением проговорил Антрацит, и от нервного напряжения у него на щеках выступили красные пятна,— чтобы в жизни рядом с тобой были твои верные друзья,— красноречивым движением руки обвел сидящих за столом ребят.— Ну, будем живы! — и разом опрокинул стопку.
Васька, превозмогая отвращение, выпил. Водка начала медленно дурманить голову. Перед глазами поплыли синеватые нити тонкой мутной дымки.
«Так я быстро с копыт слечу»,— с тревогой подумал он.
Из соседней комнаты понеслась музыка: Мамлюк завел магнитофон.
— Хватит пить! — через стол весело закричала смуглянка Рая.— Кавалеры! А ну, живо приглашайте дам на танец!
Кавалеры и не шелохнулись, словно не к ним обрашалея с воззванием прекрасный слабый пол. Лишь Антрацит резко накренился в сторону стола, потянулся слабеющей рукой к бутылке.
Видя такое безобразие, дамы сами круто взялись за дело. К Ваське из теплого прозрачного тумана выплыла девчонка, худенькая, застенчивая.
«Как ее зовут? — силился вспомнить он.— Тьфу ты! Ведь только что слышал».
— Пойдем танцевать! — Девчонка взяла его за руку и несильно дернула, помогая подняться со стула.
— Пойдем! — Васька лихо рванулся навстречу, но покачнулся и чуть не упал.
— Как хмель разбирает тебя! Ужас!—Девчонка слегка дотронулась до его пряди, упавшей на лоб.— Гляди, кудряш какой,— не то с насмешкой, не то с удивлением нараспев произнесла она.
— Скажи мне, как тебя зовут? Помню, ты из механического.
— Как зовут? — иронически переспросила девчонка.— Надей.
— Надей...— Васька, как бычок, круто нагнул голову, соображал.— Вера, Надежда, Любовь... Значит, Надежда. Это хорошо.— И вдруг надумал: — Знаешь, Надежда, я хочу тебя поцеловать.
Девчонка засмеялась, но не оттолкнула Ваську, когда он, остановившись посреди комнаты, поцеловал ее в лоб. Только и сказала:
— В лоб покойников целуют, а я живая.
Васька попытался исправить ошибку, по кассета кончилась, и девчонка уплыла.
Антрацит, развалясь па стуле, обиженно запыхтел, усмотрев в лобзании Васьки нечто оскорбительное для компании, и, поднатужась, полушутя-полусерьезно выдал:
— Тоже мне целовальщик нашелся. Все расскажу Зоське! Вот лишь встречу. А Мамлюк подтвердит.
Васька, неуверенно ступая, подошел к столу, молча налил себе рюмку.
— А мне? — тут же, как из-под земли, заявил Мотыль.
— Лей уж всем! — скомандовал Антрацит.
Васька выпил, и воспоминанья — эх, эти воспоминанья! Они порой бывают сильнее, чем сама любовь! — навалились, придавили. Под их грузом Васька сначала согнулся, а потом прямо-таки рухнул на стул, загодя
подставленный ему предусмотрительным Мамлюком, положил голову на сцепленные пальцы.
«Сколько прошло времени!.. Да уже около трех месяцев. А мы не видим друг друга, не встречаемся. И все-таки за что я мучаюсь, Зося? Надо нам с тобой поговорить, выяснить все до конца! Вот сейчас пойду и выясню! Чего резину тянуть? Чтоб сразу и навсегда!»
Васька с усилием встал на ноги, протер заплывшие одурью глаза. Пойду! Еще раз! И последний!..
Желание было настолько велико, что Васька почувствовал, что он задохнется от нетерпения здесь, в этой прокуренной комнате на окраине города. Ему надо срочно, непременно быть в тихом, занесенном голубым вечерним снежком переулке за станцией. Он должен увидеть Зосю! Сейчас! Именно сейчас!
В мгновенье ока Васька подскочил к вешалке, сорвал свое пальто.
— Куда ты? — потянул его назад присматривающий за друзьями трезвый Мамлюк.
— Я не уйду! — успокоил его Васька. — Никуда! Мне просто надо... на минутку. — Пошатываясь, Васька двинулся к двери.
— Ясно! Суду все ясно! — окинув его заботливым взглядом, изрек все понимающий Мамлюк. — Тошнит? Так можно бы и без пальто. Прямо с крыльца...
Васька неловко вывалился из дома в синюю ночь и, отяжелевшими ногами загребая снег, поплелся вдоль хат, приветливо подмаргивающих ему желтыми глазами окон, навстречу курящейся поземке.
Утром Антрацит вышел на работу с опозданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20