— Ведь вы почти молочные братья!
Ваське будто за пазуху бросили холодную лягушку— всего передернуло. Он с презрением посмотрел в нагло ухмыляющиеся глаза Антрацита, мелкими глотками выцедил водку и поставил стакан па стол.
— Мне пора! — твердо сказал он.— За угощение спасибо!
— Да какое гут угощение.— Аким гоже поставил стакан, гак и не выпив из него ни глотка.— Будешь в наших краях, заходи! —Он протянул руку Ваське.
Несколько мгновений Васька колебался, глядя на его крепкую сильную руку. Потом вяло пожал ее...
Васька проснулся, почувствовав на лице мягкое теплое прикосновение. Это оранжевые лучи гоняли по темной комнате солнечных зайчиков. Уходя на рынок, мать прикрыла окна ставнями, чтобы яркий утренний свет не тревожил сои сына. По лукавое солнце все же отыскало лазейку—щели от его потоков стали красно-бурыми, и казалось, в этих местах выструганные тонкие планки янтарно плавились. Там, за окнами, августовское утро еще дымилось зноем, горячий ветер бродил по улицам, поднимая пыль. И Ваське не хотелось вставать с постели.
Конечно, можно было бы сходить на пруд, окунуться в его освежающую стынь. Но тело налилось дремотной ленью и будто примагнитилось к простыне. Видимо, пришла послеэкзаменационная расслабленность, когда тревоги, напряжение памяти и воли позади и знаешь, что теперь, пусть хотя и временно, можно поблаженствовать.
Прайда, Васька не затруднял себя подготовкой в институт, по сдал экзамены успешно: проходные баллы набрал.
В Днепропетровске Васька не задерживался, зашел в приемную комиссию, узнал, что принят, и покатил домой. Приехал ночью. Мать, дознавшись, что поступил сын в престижный металлургический институт, ахнув, всплеснула руками, обняла, будто Васька совершил невесть какой подвиг. Отец одобрительно засопел, но особых изъявлений чувств по этому поводу не проявил: так и должно было случиться.
Мать засуетилась у печи, загремела заслонкой. Потом сказала отцу негромко, однако так, чтобы Васька услышал:
— Вот, отец, наконец-то мы и дождались, выбивается наш сыпок в люди.
В другой раз Васька непременно заметил бы ей, что вовсе не обязательно поступать в институт, чтобы «выбиться в люди». Сейчас промолчал, не стал перечить материнскому счастью. Подкрепившись чуть теплой жареной рыбой, быстро разделся, упал в кровать.
По его расчетам, Зося должна была работать в первую смену, с утра. Можно, безусловно, сбегать к ней на завод, по вряд ли это удобно. Люди засмеют, скажут: прибежал кавалер хвастаться своим успехом.
«Лучше не спешить,— решил Васька,— надо дождаться ее с работы».
И, поскольку торопиться было некуда, лежал он в прохладной затененной комнате, любуясь солнечными зайчиками.
Резкий бряк щеколды и тяжелые мужские шаги по дорожке к хате насторожили Ваську. Он вскочил, приоткрыл ставню. В остром утреннем свете, на миг ослепившем его, Васька увидел брата Леньку. Он стоял во дворе, облокотившись о столб, от которого тянулась под крышу хаты веревка, вымытая дождями до седины: Васькина мать сушила на ней белье,— и улыбался. — Поздравляю! — Он протянул сухую крепкую ладонь.— Студент, что ни говори!
— А ты откуда знаешь? Небось мать разгласила?
— Как ни странно, но ты не ошибся,— Ленька весело блеснул большими белыми зубами.— И эту новость уже живо обсуждает весь завод.
— Да брось ты...— засмущался польщенный Васька, хотя и понимал, что брат сильно привирает.
— А почему ты не у Зоси? Не хочешь поделиться радостью? — удивленно спросил Ленька.
— Так она ведь сегодня в первую работает.
— Ничего подобного! — энергично возразил Ленька.— Она работает, как и я, во вторую!
— Неужели ошибся? — опешил Васька.— Тогда я полетел!
Небо помаленьку стало хмариться, начал накрапывать дождь. Наспех свернув плащ в комок, Васька легким шагом необремененного заботами человека рванул в рабочий поселок за станцией.
Парило. И хотя все ждали ливня, он подполз, темный и косматый, незаметно. Гроза яростно и прицельно начала обстреливать город синими молниями. Васька едва успел натянуть на себя плащ, как дождевой поток враз окатил его с головы до ног.
Васька проскочил железнодорожный мост и прибавил ходу.
Широкая иссиия-черная туча с рваными серыми краями застила белое дымное солнце. Горизонт будто затянуло мутной желтей! пленкой. Ветер усилился. Казалось, где-то близко громыхает гусеницами бульдозер, сгребая сюда со всего неба холодно пахнущие грозой рыхлые тучи.
Васька, не задумываясь, распахнул настежь Зосину калитку и сунулся в покрытый пузырчатыми, будто кипящими лужами двор. Из будки вымахнул навстречу взъерошенный Джульбарс. Васька попятился было обратно за калитку, но Джульбарс, увидев Ваську, два раза для порядка гавкнул и, добродушно повиляв хвостом, полез на свое место в будку.
«Признал за своего, - обрадовался Васька.— Добрая примета!»
Однако идти через двор в одиночку все-таки не решился: собака есть собака, кто ее знает, как поведет она себя дальше.
Из сарая, напахнув па голову мешок из-под картошки, вышла на лай Джульбарса Зосина мать, заметила у калитки Ваську, замахала руками.
— Проходи в хату быстрее! Чего мокнешь?—А сама кинулась к собачьем конуре, прикрыв ногой выход из нее.— Зося в хате! Давай, давай!..
Васька вошел в сумрачные сени, снял мокрый плащ, пятерней поправил влажные волосы, а потом с привычной робостью переступил порог этой хаты. Зося стояла спиной к окну, держась руками за подоконник, и смотрела на пего, прикрыв смеющиеся глаза густыми ресницами.
— Поздравить тебя можно? Васька растерялся от захлестнувшей его нежности и, шагнув к Зосе, обеими руками взял ее теплую легкую ладонь. Хотелось прижать Зосю к себе, но не посмел: рядом стояла мать. И даже когда Зося призывно потянулась к нему, Васька не решился обнять ее.
— Ты все такой же,— Зося обвила руками, его вмиг покрасневшую шею, прислонилась щекой к Васькиной груди.
— Ты только не такая,— проворчала мать и нарочито громко загремела посудой.
Зося засмеялась еще громче, слегка оттолкнула от себя Ваську и ласково, сквозь полуопущенные ресницы поглядела на него.
— Пойдем, герой. Посидим рядком, поговорим ладком.
В ее голосе проскользнули снисходительно-насмешливые нотки, будто она знала что-то, чего не мог знать Васька. Однако он не обиделся на нее: любимым надо уметь прощать.
— Рассказывай все по порядку.
По запотевшим стеклам все еще шуршали ручьи. Ослепительно полоснула молния, и сразу же за ее синим жестоким огнем забубнил гром, неразлучный, верный спутник молнии. Ваське неожиданно пришла в голову мысль сравнить эту странную и в то же время привычную дружбу молнии и грома с человеческими отношениями. Молния — злая. Она поджигает в полях скирды душистого сена, убивает животных, рвет электрические провода, ранит высокие деревья. А что гром? Он бегает за жутко поблескивающей молнией по пятам, безвредный, устрашающе рыкающий, извечный свидетель зла.
Об этом и сказал Васька, надеясь удивить, а может, даже и ошеломить Зосю своим философствованием. По Зося только грустно улыбнулась.
— Чудак ты, Вася. Хотя что — для меня это не в новинку.— Она вздохнула, задумчиво покачала головой, потом положила руку на его по-мальчишески острую коленку.— Мысль твоя, возможно, и умна, однако абстрактна. А я земной человек, мне конкретное подавай.
— Ну например? — насупясь, проронил Васька.
— Ну например, если говорить о молнии, то мне не интересны отношения ее с громом. Меня бы взволновало другое. Молния — огромное скопление тепловой энергии. Как бы ее использовать с пользой для люден?.. Кстати, она не такая уж и злая, после ее разрядов мы озоном дышим.— Она решительно пристукнула ладошкой по его коленке.— Ладно, оставим молнию в покое. Как там Днепропетровск? Я была там па экскурсии еще школьницей от Дома пионеров. Наверное, изменился очень... На экзаменах задавали каверзные вопросы?
— Да ничего такого не было. Все просто, ответил на билет и пошел...— Васька помолчал, глядя на светлеющее окно.— Если я чудак, то ты не меньше моего-Я тебе — про молнию, поэзию, а ты мне — извини, голый практицизм.
— Вся беда в том, Васенька, что из твоей поэтичности хлеба не испечешь,
Такая беседа, начатая им же самим, вовсе не нравилась Ваське. Ему хотелось поговорить с Зосей действительно о земном и конкретном. По так вот всегда получается: думал сказать одно, а ляпнул совсем другое.
«Ну что я за человек дурной,— в душе клеймил себя Васька.— Прав отец, когда, рассердившись, бранит меня: ни богу свеча, ни черту кочерга. По заслугам...»
Кроме всего прочего, Васька тяготился присутствием з комнате Зосиной матери. При ней он не осмеливался вымолвить то сокровенное, что кипело у него в душе, когда он бежал сюда через весь город. Оно созрело у него еще в Днепропетровске и теперь неудержимо рвалось наружу.
Васька с тоской глядел за окно в ожидании конца дождя. Не будет же он лить вечно? Хотя что с того... Время уплывало вместе с дождем, Зосе скоро на работу. Угрюмо, мрачно ерзал он по дивану. Зося, казалось, сочувствовала ему, потому что раз за разом томительно вздыхала.
Но вот Васька все-таки дождался своего. Дождь прекратился, окно засияло солнечной белизной.
— Удрала молния,— примирительно улыбнулся Васька.— Пойдем в сад, подышим озоном.
Вышли на крыльцо, чисто вымытое дождем. Тихо, будто жалуясь, поскрипывали половицы. Осторожно, чтобы не поскользнуться, Зося с Васькой спустились в сад.
С веток па побуревшую землю срывались серебряные дождинки. Звон их напоминал весеннюю капель. Зося щурилась от солнца. Оно медленно вылущивалось из густой проседи туч и бросало на рабочий поселок охапки мятых, но свежих и чистых лучей. Зелень сада, кое-где подбитая вялой желтизной, окаченная студеной грозовой водой, блистала звонким глянцем. На дорожке, выложенной зеленым плитняком, дымились лужи, и над садом уже качался птичий высвист.
— Ты хочешь мне сказать что-то важное? — искоса, с лукавинкой поглядывая на Ваську, спросила Зося.
— Да, очень важное,— Васька в который раз удивился ее проницательности и будто с обрыва прыгнул в глубокую воду, приятно-теплую как парное молоко.— Я на тебе жениться решил.
— Ну и ну! — Зося серьезно покачала головой.— Значит, ты будешь в Днепропетровске, а я здесь. Какой смысл?
— И я буду здесь. С тобой. Перейду на заочное.
— Перейдешь на заочное, тебя в армию заберут. И опять я одна.
— Это всего два года, по не пять же.
— Не дури, Вася,— Зося строго остановила его.— Институт — дело нужное. Учись!.. А замуж что? — В глазах ее Васька опять заметил лукавинки.— Замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть.
— Да ты что, не веришь мне? Сомневаешься? — вспыхнул обиженный Васька: получалось так, что Зося отказывала ему.
— Я верю тебе,— Зося порывисто, вновь, как в начале встречи, обвила его шею руками, и он почувствовал на щеке у себя ее горячее дыхание.— Не кипятись. Пять лет — сущие пустяки. Я ведь не старуха, верно? Ты будешь приезжать. Если позовешь, я приеду. Так и пролетят они. Дождусь!
— Ну нет уж! — в голосе Васьки зазвенел металл.— Если любишь, то распишемся.— И, как бы извиняясь за
свою резкость, добавил теплее, доверительнее: — Я всегда, вольно или невольно, иду навстречу всем твоим желаниям, а сейчас не могу. Не могу — и все! Я режу один раз, а семь раз отмерил. Я все обдумал и продумал!
— Хорошо,— шепотом произнесла Зося и на какой-то миг всем телом упруго прижалась к нему, будто благодарила его за твердость. Я согласна... Только,— она быстро приложила палец к его губам, если уж поступил на дневное, отучись хоть год. Л там дальше вместе посмотрим.
Васька проводил Зосю па работу Расстались они у проходной завода.Как бежит время! Вот уже и отгремел Петрами, отплакал желтыми мокрыми листьями октябрь, крепким заморозком постучался к людям в запотевшие окна жилищ ноябрь. Осень, напоследок взметнув бурое пламя листвы, умчалась в степь, скрылась за серыми терриконами. Нынче зима быстро-быстро забила большими сильными крыльями, роняя холодный пух, и за несколько часов до рассвета укутало город и легкий пуховый платок.
Поутру, отдохнув после ночной смены, Зося выскочила на крыльцо и замерла, Кругом цокала белая ослепляющая тишина. Солнце казалось красным цветком мака, который только что распустился среди снега и колышет топкими прозрачными лепестками. А вокруг пего светились нежно-розовые облачка. Они выбежали сопроводить солнце и потому недолго красовались на небосводе — таяли на глазах.
Наслаждаясь свежим, терпким, слегка подмороженным воздухом, Зося сошла по ступенькам вниз, к белеющему у крыльца ясеню. Вчера, безоблачным лучистым днем, она долго стояла перед этим ясенем, пораженная бьющей в глаза яркой красотой. Его красно-коричневые ветви так и горели! Из желтых кистей косым дождем падали на голую стылую землю однокрылые семена. Вскоре Зося поняла, в чем секрет удивительной красоты. Ветви ясеня были покрыты тонкой корочкой льда. Она, эта прозрачная хрупкая корочка, усиливала яркость, как увеличительное стекло.
Сейчас ясень не горел. Он стоял, опушенный снегом, подернутый голубоватым налетом инея. Видимо, ночью выпала оттепель и ледок растаял.Зося осторожно потерла варежкой узловатый ствол. Как в окошке, проглянула красноватая кора.
«Какая прелесть»,— улыбнулась Зося.
Уже подходя к калитке, она обернулась и замерла. Белые ветви дерена деловито обследовал красногрудый снегирь. Он скакал, будто солнечный зайчик, и как бы высвечивал, возвращал ясеню его прежнюю яркость.
— Какая прелесть,— вслух повторила Зося, одновременно думая о другом: «Сегодня суббота. К вечеру обещался приехать Васька. На целые сутки. Будет что ему рассказать. Он такое любит...»
Она вздохнула полной грудью, твердо повела взглядом вокруг, и слово, теплое, будоражащее кровь, сорвалось с ее губ:
— Любит!..
Зося засмеялась тихо, счастливо-безудержно от переполнявшей ее радости: ведь впереди мягкая, с легким морозцем зима, потом будет весна с цветущим нежным садом, потом долгое теплое лето...















1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20