Играла музыка, за спиной у Васьки смущенно-ликующе шелестел чей-то торопливый шепот: кто-то кому-то доказывал, просил, заверял. В другой бы раз Васька непременно обернулся, полюбопытствовал что к чему, но сейчас ему было не до шепота, его внимание было приковано к золотоволосой девушке, которая все больше и больше нравилась ему, но от которой ни на шаг не отходил этот рослый парень в красной рубашке. Он снисходительно и неприязненно поглядывал на ребят, которые засматривались на золотоволосую. И, встречаясь с его колючим, разбойным взглядом, те пасовали перед ним, старались быстрее пройти мимо.
«Я бы не спасовал,— тоскливо думал Васька.— Но она, видать, неспроста танцует только с ним. Это ее парень».
Под конец танцев вдруг вспыхнула драка. С визгом шарахались от дерущихся девчонки. Кто бьется, Васька разобрать не мог. Он видел лшш, непрерывное мелькание рук, Но вот на какое-то мгновение схлынула человеческая полна, и тогда Васька заметил, что четверо избивают одного, по тот довольно успешно отбивается с молчаливой яростью. Вокруг него, не отставая, вертелся крепыш в красной рубашке с закатанными по локти рукавами.
Произошло что-то непонятное. Парень неожиданно, как подкошенный, рухнул на пол, и нападающие бросились бить его ногами: по голове, спине, груди...
Прошла к выходу из парка золотоволосая. Васька взглянул в ее глаза. Они были растерянные, холодные...
Домой Васька поплелся один, без брата Леньки, донельзя удрученный случившимся.
«Почему она не захотела со мной станцевать? Неужели я хуже того, в красной рубашке? — мучился он.— И как-то странно посмотрела... Да, правду говорят люди: чем женщина красивее, тем она загадочнее».
В летней кухне горел огонь. На табуретке, навалившись грудью на стол, сидел отец и перебирал бумаги с какой-то цифирью. Угадав сына по дыханию, по шороху шагов, не оглянулся. Лишь повел розоватой лысиной в сторону плиты:
— Там мать тебе ужин оставила.
Васька подошел к плите, приподнял крышку кастрюли. Вермишель с мясом. Хорошо, но сейчас душа ничего не принимает. Вздохнул:
— Что-то не хочется.
— Тебе виднее,—отец был весь в бумагах.
Васька посмотрел на согнувшуюся у стола фигуру, еще раз, теперь шумно, вздохнул. Тоже мне, Кулибин двадцатого века. Все изобретает, придумывает, только пользы чуть. Лучше бы телевизоры ремонтировал, как Ленькин отец. По крайней мере в этом хоть смысл есть.
Но сказать ничего не сказал. Отец может обидеться. Молча выбрел в темноту двора, сел на врытую в землю скамью под огромной, когда-то им посаженной вишней, вдохнул печальный запах отцветающих бархатцев.
«Ну почему мне не везет?» — в который раз за вечер больно, под самое сердце кольнул его неразрешимый вопрос. Вот встретить бы такую девчонку, как золотоволосая, влюбиться, смотреть в глубокие, чистые, как степные криницы, глаза, гладить светлые, похожие на утренние лучи солнца волосы. «Ну пусть не влюбиться,— слегка отступал от своей мечты Васька,— пусть просто подружиться. Разве он и этого недостоин?»
Низко, почти касаясь макушки вишни, чиркнула по небу, будто спичка по черной терке, падающая звезда. Васька проводил ее долгим взглядом. Видит ли золотоволосая эту падающую звезду? Он мог бы много интересного рассказать ей о звездах — и падающих, и непадающих.
Васька поднимает глаза к звездам. Мириады их манят и удивляют. Знает ли золотоволосая, что с вечера первыми зажигаются яркие звезды — Вега, Денеб и Альтаир? Они образуют огромный треугольник, в котором находятся главные летние созвездия — Лира, Лебедь и Орел.
Голубоватая Вега вместе с четырьмя неяркими звездами казалась древним лирой, тем музыкальным инструментом, на котором играл мифический певец Орфей. Созвездие Лебедь напоминает крест, но для древних греков-язычников он ничего не значил. В звездах они видели очертания летящей к земле птицы. А в третьем созвездии — Орел — увековечена та хищная птица, которая десять тысяч лет клевала печень прикованного к скалам Прометея, похитившего у богов огонь для людей и жестоко за это наказанного.
К западу от Лиры простирается огромное созвездие Геркулес. На живописной звездной карте польского астронома Яна Гевелия тут изображался тот самый могущественный древнегреческий герой, который совершил
десять подвигов — убил немейского льва, задушил лер-нейскую гидру...
Васька сидел под вишней с очарованно-запрокинутой головой и чувствовал, как гордость переполняет сердце, гордость за себя, за то, что он так много знает. Ах, жаль, что нет рядом той, прекрасной и далекой, как звезда в ночном небе, золотоволосой. Интересно, как ее зовут? Да это, в общем-то, и неважно. Хорошо бы вместе смотреть на звезды.
В летней кухне погас свет. Отец, пристукнув дверью, ступил в темноту и остановился, ничего не видя перед собой. Но вот он заметил Ваську на скамейке, подошел, присел рядом.
Падают звезды, падают... Мчатся наискосок к земле метеоры Персеид. В такую ночь не хочется идти в духоту комнат. Знаешь — скоро не уснешь.
— У тебя неприятности? — тихо спросил отец.
— С чего ты взял? — удивился Васька скорее не вопросу, а проницательности отца.
— Если девка, то не бери в голову. Их еще столько будет на веку,— отец махнул рукой.—Надоедят порядком.
Девка... Тоже сказанул батя. Такая девка, о которой Васька сейчас думает, может встретиться один раз в жизни, и потерять се, что себя потерять.
Падают звезды, падают... Есть такое поверье: звезды— души живых. Если звезда падает, значит, кто-то отдал богу душу. Душа... А какая она? И что это?..
— Ты вот что, сынок,— так и не дождавшись ответа от Васьки, кашлянул в кулак отец,— не только по девкам страдай и звездами любуйся. Пора бы тебе делом заняться.
— Каким, например? — не понял Васька.
— Ты в институт не передумал поступать?
— А что? Только ведь готовился.
— Год пролетит, многое подзабудется.
— Еще раз подготовлюсь, успею.— Губы Васьки поморщились в усмешке: однако странный батя, ведь знает, что он достаточно хорошо подготовился и в этом году мог бы поступить.
— Я вовсе не об этом пекусь,— будто услышал отец Васькины мысли.— Я о другом... Хочется мне, чтобы ты серьезнее к работе относился.
— Да я вроде не лодырничаю, не отлыниваю.
— Выслушай меня, не перебивай.—Васька в тем ноте не мог увидеть, но по голосу отца почувствовал, что тот нахмурился.— По моему разумению, серьезно относиться к работе — значит не просто стучать молотком по верстаку или крутить гайки, а с размышлением. А нельзя ли это сделать лучше, проще, экономичнее? Мне хочется, чтобы у тебя уже сейчас проявилась техническая смекалка. Ведь инженером собираешься стать.
— Ах вот ты о чем,— наконец догадался Васька и улыбнулся.— Бать, я ведь в тебя пошел. Ты сам об этом говорил. Значит, рано или поздно, а смекалка проявится.— Васька тихонько хохотнул.— Ты вон всю жизнь смекалишь.
— Ты не зубоскаль. Я своими рационализаторскими предложениями для государства десятки тысяч рублей сэкономил. Да что тысячи! Последнее предложение, над которым я столько лет бьюсь, может сэкономить миллионы.
— Да ну! — недоверчиво покосился Васька на отца.
— «Да ну»! — довольный тем, что сына все-таки заинтриговало его сообщение, передразнил он. Доверительно подвинулся к Ваське и таинственным шепотом заговорил: — Ты помнишь, как несколько месяцев назад, я вам тогда еще рассказывал с матерью, у нас на шламонакопителе сложилась критическая ситуация. Все начальство было поднято на ноги. Шламы, переполнившие резервуар, вот-вот могли прорваться и затопить Зарудню и Раздоловку. Они уже просочились в речку Булавинку. Речка покрылась пятнами, как заразой. Пришлось принимать экстренные меры по возведению дополнительной плотины.
— Кажется, припоминаю такое,— напряг свою память Васька.— Да, все обошлось тогда.
— Обошлось! — радостно подтвердил отец. Он сложил ладони лодочками и двумя большими пальцами рук задумчиво потер лоб.— Но вот парадокс. Эти же самые шламы, долгое время считавшиеся ненужными отходами металлургического производства и, как видишь, доставляющие столько хлопот заводчанам, оказались великолепным сырьем. И батя твой был не из последних, кто к этому открытию приложил руку.
Отец работал мастером по очистке шламонакопите-лей, на заводе считался специалистом в этой области, и Васька, сидя в темноте сада, впервые с нескрываемым удовольствием вслушивался в его тихую, неторопливую, перемешанную цифрами речь. А отец, вдохновленный
Васькиным вниманием, рассказывал ему, что образующаяся в доменном цехе смесь мельчайших частиц пыли, породы, железа — это и есть металлургические шламы — смывается водой в отстойники-шламонакопители. По содержанию железа, как теперь доказали инженеры центральной заводской лаборатории, эти шламы равноценны железорудному концентрату. Кроме того, в них дополнительно содержится известь, углерод и марганец. Не так давно были проведены испытания на аглофаб-рике. И что выяснилось?
— От переработки пятидесяти тысяч тонн шламов получается экономический эффект на сумму шестьсот тысяч рублей. А у пас в отвалах за Зарудней таких шламов сотни тысяч тонн.
— Здорово! — не смог сдержать восхищения Васька и тут же удивился.— Так кто же против?
— Никто,— потускнел отец. Он сидел вполоборота к Ваське, закинув ногу на ногу, и сосредоточенно молчал.
— Не понимаю тебя,— признался Васька.
— И не только ты не понимаешь,— буркнул отец.— Все, что я рассказал тебе,— хорошо, но все это еще на стадии эксперимента. Использовать шламы, попавшие в отстойник, пока невозможно. Дело в том, что в отстойники сливаются заодно и отходы флотации коксохимического завода, и получается смесь, не пригодная для металлургического передела.
- Ну вот, начал за здравие, а кончил за упокой.
- До заупокоя еще далеко. Надо искать,— отец нетал, провел ладонями по груди.— Надо искать другой вариант. Что, кстати, мы и делаем... Ладно, пойдем спать, завтра ранний подъем.
— Я еще чуток посижу...
Васька откинулся спиной на корявый ствол вишни, задумался. Да... Звезды—это интересно, заманчиво, романтично. Но на земле все-таки не менее интересно. Вот отец нашел миллионы рублей. И где? В отвалах! В мертвом грунте. По крайней мере мертвым его считали до СИХ пор. И нашел-то не для себя. Для государства. Конечно, кое-что и отцу перепадет от этого открытия. Но ОН из кожи вон лезет, ясно, не ради обогащения.
Васька запрокинул голову, зажмурил глаза. Сейчас он как никогда понимал отца. Богатым быть хорошо. Но все же лучше прожить бедным, по сделать что-нибудь такое, чтоб люди узнали, оцепили и... ахнули. Вот это да! Вот это человек! Тогда жизнь не зря будет прожита.
Удастся ли и ему, Ваське Неулыбе, когда-нибудь сделать пусть маленькое, но все-таки открытие? Удивить людей? Соседи скажут: вы только подумайте, Васька— простой парень, а оказался таким способным! Пусть тогда и золотоволосая пораскинет умом, с кем она не захотела станцевать.
Такая мысль Ваську немного успокоила, и он с этой минуты решил готовить себя к открытию. Не боги горшки обжигают! Прав батя: надо на работе быть внимательнее. Пусть не сегодня, не завтра, а через пяток лет, гляди, и пригодится.
Был выходной. От нечего делать Васька с утра подался в центр, просто поболтаться. У кинотеатра «Украина» он неожиданно встретил Мотыля. Тот, широко расставив ноги и глубоко засунув руки в карманы брюк, с пристальным вниманием изучал девчонок. Завидев Ваську, радостно мотнул круглой, как футбольный мяч, головой:
— Привет, Вась-Вась! Куда ты вчера делся?.. Я пришел на танцы, Антрацит говорит: здесь он. Рыскал я, рыскал, но так и не нашел тебя. Так куда же ты скрылся?
Васька уже было открыл рот, чтоб ответить,— и осекся. Сердце испуганным воробышком затрепыхалось в грудной клетке. Из-за кинотеатра показалась девчонка. Легко ступая по асфальту смуглыми, стройными, будто выточенными ногами, обутыми в белые босоножки, она независимо шла прямо на него. Золотоволосая!.. Вот так встреча! Словно по заказу.
— Лешка! — охрипшим голосом произнес Васька.— Смотри какая...
Мотыль встрепенулся, взглянул. Девчонка приближалась. Не раздумывая, с заблестевшими глазами Мотыль шагнул ей навстречу.
— Здравствуйте! — Он взял ее за локоть. Золотоволосая красавица в недоумении неприязненно покосилась на него.
— В чем дело?
— Вам не кажется, что мы с вами встречались? Только на миг девчонка остановила синие глаза на Мотыле.
— Не кажется.
— Припомните,— весело умолял Мотыль.— Вечер, огни, я...
— Слушай! — золотоволосая вырвала локоть из цеп-кик лап Мотыля.— Мне некогда!
— Мне тоже,— успокоил ее Мотыль,— но ничего. Поняв, что номер его не прошел, Мотыль перевел игру на Ваську.
— Да,— будто вспомнив что-то очень важное, он вскинулся.— Вы не знакомы? Познакомьтесь — мой друг!
Васька, хотя и ожидал от Мотыля такого маневра, растерялся. Девчонка смотрела на него. Можно было бы и руку подать, но оробел. Да и как знакомиться? Комедия какая-то.
Под взглядом золотоволосой он смущенно затоптался на месте. На лице девчонки заиграла усмешка. Не обидная, скорее сочувственная.
— С ним я как будто виделась.
— Я же говорил,— подхватил Мотыль.— Вечер, огни...
Он оживился. Но девчонка уже отвернулась и пошла дальше.
— Подождите,— тихо попросил Васька. Он сказал просто так, наобум, наверняка зная, что эта девчонка не остановится. Однако, к его удивлению, она остановилась, вопрошающе взглянула на него.
— Я хотел сказан, вам... Васька чувствовал себя набедокурившим мальчишкой, Мысли впопыхах сталкивались, разбегались, метались.
- Говори, - голос у нее спокойный, приятно-бархатистый.— Что же ты хотел сказать мне?
- Не здесь же,— замялся Васька, косясь на Мотыля.
— Л где?
— Если бы я мог проводить вас...
— Проводит!,? — Брови девчонки удивленно выгнулись.— Куда?
— Домой,— промямлил Васька.— Куда же еще,— и рассердился на себя, покраснел: за семнадцать лет не научился говорить толково. Да и эта хороша. Ставит в неловкое положение. «Куда?» Тоже без понятия.
Золотоволосая внимательно смотрела на Ваську и молчала, будто раздумывая. Потом как отрубила:
— Проводи!
Васька повернулся к Мотылю, который, приоткрыв рот, с изумлением прислушивался к разговору, но тот не дал вымолвить и слова.
— Вперед, мой друг, вперед! — поощряюще пробормотал Мотыль, видимо, никак не ожидая от Васьки такой прыти.— Дерзай и дальше!
День выпал хороший, светлый. Небо было синее, словно смотришь на него сквозь очки сталевара. Минуты две шли молча. Васька понимал, что так дальше идти нельзя, надо говорить. Но о чем? И как назло, в голове сплошной туман и сквозь него не пробивается ни один огонек хоть сколько-нибудь стоящей темы.
— Вы за станцией живете? — наконец решился он.
— Да, за станцией,— как-то неохотно поддержала она его.— Сразу за старым железнодорожным мостом.
— Вы меня правда помните?
— Помню.
— А почему отказали?
— Жаль стало тебя,— сухо произнесла она.— Еще поколотили бы.
— Кто?
Она насмешливо провела по нему удивительно ясными, небесной чистоты глазами. По Васька и сам уже понял, что вопрос излишен: вчера па танцах он воочию мог убедиться в правдивости слов золотоволосой.
— Ты не боишься провожать меня?
— Нет.
— Молодец! — то ли всерьез, то ли шутя сказала она.— Я люблю отчаянных.
Напряженно улыбаясь, Васька шагал рядом с ней и, смущенный ее подтруниванием, усиленно старался все-таки отыскать интересную тему для разговора, но — увы! — безуспешно: мозг закостенел. Золотоволосая рассеянно посматривала по сторонам.
Когда миновали железнодорожный мост с деревянным, кое-где подгнившим настилом, девчонка повернула в прохладный, заплетенный кроной деревьев переулок. Здесь сладко пахло горячими яблоками: видно, в доме напротив варили варенье.
— Вот я и дома... Ты обещал мне что-то сказать?
— Я хотел бы еще встретиться. — Зачем?
Васька пожал плечами: неужели не ясно?
— Ну зачем же? — Она посмотрела на него своими огромными синими глазами.— Ах, боже мой! — вдруг поморщилась она.— Только не молчи. Я страшно таких не люблю.
— А зачем люди встречаются? — не понимая ее раздражения, Васька недоумевал.
— Не знаю.
Он тяжело, всей грудью вздохнул и отвернулся. Не знает, видите ли, зачем люди встречаются. Издевается надо мной, что ли?
— Странный ты какой-то,— стройная, подтянутая, она стояла напротив Васьки и внимательно, как недавно у кинотеатра, смотрела ему в лицо.— Первый раз такого вижу. Трусливый небось...
— Это почему же? — оскорбился Васька.
— Я тебе что — нравлюсь?
— Да,— под ее прямотой Васька опустил глаза.
— И поэтому ты хотел бы со мной встречаться?
— Да,— хмуро подтвердил Васька.
— И где же мы встретимся?
— Хотя бы па танцах, сегодня,—торопливо предложил Васька.
— Нет, туда я больше не пойду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20