А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— В таком случае, где хотите,— замирая от предчувствия удачи, уже осчастливленный самим предчувствием, выпалил Васька.
— Приходи завтра на это место,— будто поддавшись его восторгу, звонко сказала она, и Васька впервые увидел в ее глазах нежно-веселые искорки-игринки.— Ну, но сколько? В семь часов устраивает? — И уже взявшись за ручку калитки, порывисто обернулась.— Как величать тебя? Васькой? Ну что ж, Васька так Васька... Л меня Зоссй зовут. Зосей Птаховской...
От частых ветвей переулок за станцией был разрисован узорными тенями. В его светло-зеленой тишине Васькины каблуки стучали по кирпичному тротуару, розовому, в елочку, будто паркетному, вызывающе радостно. Горело тихое солнце на невысоком фиалковом небе. Его тонкие мохнатые лучи грели маленького взъерошенного воробья на заборе. Все было удивительно простым и в то же время необычным...
Еще возвращаясь от Зоси, торопясь домой, чтоб на скамейке в безмолвии вишневого сада обстоятельно обдумать все произошедшее с ним, Васька размышлял о том, что хорошо бы завтра поменьше вкалывать на работе. Чтоб выглядеть поприличнее — свежим и бодрым.
И смелее, конечно, А то, вишь, что говорит: трусливый небось. Ну это мы еще посмотрим, Зося.
Зося... Имя-то, как и она сама, необыкновенное. Польское, что ли? Главное — красивое. И фамилия тоже — Птаховская...
Однако мысль долго не задерживалась на таких пустяках, как имя, фамилия, а тревожно суетилась вокруг завтрашней работы. Хоть бы обошлось без электросварки. А то нахватаешься «зайчиков» и заявишься на свидание с глазами, красными, как у белого кролика.
Ночью Васька спал беспокойно, урывками. Больше ворочался и вздыхал: не сон, а мука. В цех прибежал как никогда — позже всех, перед самым гудком. И от ребят с огорчением узнал: агломерационный цех встал на плановый ремонт.
От этой новости Мотыль сморщился, будто ему наступили на мозоль. Мамлюк деловито сплюнул. Мышка тихонько присвистнул: чего-чего, а пыли вдоволь наглотаешься. Антрацит вздохнул: сегодня достанется.
Три засыпных бункера, в которых должна была меняться броня, находились на четвертом этаже, самом пыльном и жарком. Здесь под высокой температурой коксовая мелочь и отсев железной руды спекались в литой агломерат. Они высыпались из бункеров на непрерывно движущийся колосниковый конвейер, который еще со вчерашнего вечера был остановлен для остывания.
Как только ремонтники ступили на этаж, с пола, со стен, с коробок передач начала подниматься пыль. Ее серые вихри срывались от малейших толчков.
— Вызвать бы санитарную инспекцию! Тут нельзя работать! — взвыл Мамлюк.
— Если это не ад, тогда где же он? — поддержал его Мотыль.
— Ладно,— спокойно сказал Толяна.— Пыль — не смертельно. Зато начальства меньше будет... Мышка! — приказал он Косте.— Спускайся вниз! Будешь помогать в заготовке брони.
Благодарный Костя проворно обежал бункер и прошмыгнул к лестнице, откуда поднимались на этаж новые и новые бригады. Минут через десять пыль достигла такой густоты, что стало темно, как ночью. Голоса с трудом пробивались сквозь сухую серо-рыжую массу.
— Антрацит,— позвал Толяна,— полезай-ка в бункер, осмотри броню, замерь ее.
Антрацит, втайне надеявшийся, что именно ему поручат спуститься на цеховое подворье заготавливать новую броню, охотно полез замерять старую. В последний момент, уже направляясь к бункеру, Антрацит вдруг заметил, что Мамлюк, раскатав провод электросварки, пытается скрыться: видите ли, сварка пока не нужна,— и начальственным тоном потребовал:
— Мамлюк! Куда намылился? Ребятам будешь помогать!
— Без меня справитесь!
— Мамлюк! — Антрацит сделал страшные глаза. Но Мамлюк окрысился: тоже мне начальство нашлось, а говорили, здесь не будет.
— Чего тебе надо? Я иду звать автогенщика. И без лазания в бункер зияю, что каждая накладка весит не меньше полу тонны н ее необходимо резать на куски. Понял?
— Я-то понял,— не унимался Антрацит.— Я тебя давно уже понял. Все стараешься на чужом горбу в рай въехать?
— Мотыль! И ты, Вась-Вась, полезайте с Антрацитом,— вмешался Толяна.— Мамлюк, никуда не уходи! Посмотрим, что к чему. Может, кое-где придется сваркой резать.
Страсти улеглись. Мамлюк уныло вернулся на свое место у бункера и демонстративно уселся на сварочный аппарат: в конце концов он не котельщик.
От ударов по железу потекли шумные пылепады. В бункере, куда Васька влез следом за Мотылем, было душно и черно. Антрацит крикнул, чтоб подали сюда переносную лампу.
Чахоточная лампочка слабо осветила бункер, источенные куски брони, едва державшиеся на изломанных болтах. Кое-где броня была приварена к корпусу.
— Вась-Вась! — позвал Толяна.
— Чего?
— Ты жив?... Вылазь оттуда! И ты, Мотыль, вылазь!
Вылезая из бункера, Васька так стукнулся головой о тяжелый выступ, что ясно почувствовал, как боль отозвалась в пятках.
Толяна подхватил под мышки показавшегося Ваську.
— Ну как?—и видя, что Васька молчит, захохотал.— Это еще ничего! Жить можно! — И сам полез в отверстие, из которого только что вытащил Ваську.
Мамлюк, глядя на Ваську, сочувственно помадкивал: если здесь дышать нечем, то что говорить о бункере. А ведь наверняка Толяна заставит и его полезть туда.
— Будем резать обшивку на небольшие куски и спускать их вниз,— сказал Толяна, вернувшись.— А новую пропустим через верх бункера... Мамлюк, тебе сегодня придется попахать.
— Всегда готов,— уныло произнес тот и обиженно хлопнул ресницами, поседевшими от пыли.
— А я пошел за бензорезчиком,— бросил Толяна.— Антрацит, ты разметил дыры для прорезки?
— Разметил,— глаза Антрацита блеснули надеждой: все-таки Толяна должен послать его на свежий воздух подворья заготавливать броню.
— Ну что же, тогда перекурите,— невозмутимый Толяна достал сигареты.
После перекура начали ставить новую броню. Подошли еще две бригады ремонтников. Стук, лязг металла, крики — все тонуло в тусклом пространстве. Бились в потных руках жар-птицы, рассыпая червонные перья: срезали заклепки автогенщики. Иногда искры, низвергаясь вниз, попадали кому-нибудь из ремонтников за ворот спецовки, и тогда круто вверх взлетал гневный словесный фейерверк.
Васька задыхался в железном мешке. Комбинезон хоть выжми. Он видел, как Антрацит снял с себя тужурку, майку, разделся почти догола. В жарком свете автогена его медно-красное тело вспучивалось дрожащими мышцами. Но вот Антрацит опять облачился в свое мокрое пыльное обмундирование: многие части бункера раскалены.
Глотая бурую пыль, притрагиваясь к ее противно мягкой залежи, Васька думал: неужели смена никогда не кончится?.. И сладко, радостно звенело в ушах: в семь вечера! И виделись глаза Зоси, ее брови, будто дужки двух ведер над синей прохладной водой.
В бункере было тесно. Васька работал здесь с Антрацитом. Все остальные находились за пределами бункера, наверху, куда они втаскивали мощные брониро-. ванные плиты и, придерживая их, сколько хватало сил, опускали вниз. Антрацит принимал их. В обязанности Васьки входило не зевать и, как только дыры, пробитые в плитах, совпадали с отверстиями в корпусе, просовывать болт и закреплять его гайкой.
Случилось так, что Антрацит не удержал лист брони, и тот медленно, с натужным скрипом пополз книзу. Упираясь ногами в корпус бункера, ложась на него грудью, Васька стал сдерживать руками движение листа, приостановил его. И Антрацит выправил положение. Лист закрепили.
Броню поставили к концу рабочего дня. Изнеможден-ный Васька с помощью Мамлюка и Мотыля выбрался из бункера. От автогенного жара и пыли горели глаза.
Около единственного бачка с газированной водой толпилась очередь. Кружку ловили жадными цепкими руками. Антрацит вразвалку подошел к бачку и сразу же, невзирая на косые взгляды и угрожающие выкрики, завладел кружкой.
Васька пристроился к хвост очереди, но надеясь хлебнуть водицы: уж слишком неистовствовали пересохшие пропыленные глотки. Напившись, Антрацит устало опустился на валявшийся у стены трансмиссионный вал. Случайно взгляд его упал на Ваську, жмущегося в конце очереди. И тогда что-то лучистое промелькнуло в глазах Антрацита. Он решительно встал, снова растол'-кал сердито зашумевшую очередь, вырвал кружку из чьих-то рук.
— Хватит! Хватит! Посторонись, присосались! Вась-Вась, на! — протянул кружку.— Пей! А то эти верблюды всю воду вылакают!
В его грубом осипшем голосе Васька с удивлением уловил неожиданные для Антрацита нотки нежности. Васька неловко, стараясь не выпачкать, взял кружку грязными пальцами, наполнил шипящей водой и залпом выпил.
Точно в семь Васька был у заветной калитки. За нею в глубине двора виднелась саманная, побеленная мелом хата. К хате вела цементная дорожка, обсаженная по бокам кустами жасмина. Здесь жила золотоволосая Зося, с синими глазами и непохожим на других девчонок характером.
Ждет ли она его? Может быть, она пошутила вчера? От нее, как сейчас думалось Ваське, можно всего ожидать.
День сгорал, растворяясь в фиолетовом свежем сумраке. Отблески заката играли на стеклах, отчего окна хаты казались с розовым прищуром.
Васька скромно топтался на месте, куда ему было велено прийти в семь. Наконец ему начало надоедать это занятие. Он заколебался: уйти или постучать в калитку? Нет, лучше он потарахтит щеколдой.
На неуверенные щелкающие звуки первой отозвалась собака. Свирепый лай ее заставил Ваську оставить щеколду.
— Джульбарс! В будку! На место! — послышался строгий голос.
У Васьки от этого голоса похолодели пальцы. Он торопливо отошел от калитки.
— А, это ты...— выглянула за калитку Зося.— Здравствуй...— она окинула его быстрым взглядом.— Знаешь, я тебя не пущу в хату. У меня там беспорядок. Подожди минутку. Я только переоденусь.
— Пожалуйста,— поспешно согласился Васька.— Я с удовольствием подожду.
— Ну, жди. Тем более что это с удовольствием,— усмехнулась она и исчезла за калиткой.
Васька истомился, дожидаясь, когда же кончится Зосина «минутка». Как назло, две старухи, соседки напротив, вышли на улицу со стульчиками и принялись лузгать подсолнечные вперемешку с тыквенными семечки, бесцеремонно уставившись на Ваську, будто на какое-то невероятное диво. Земля у их ног от обильной лузги, казалось, плотно покрывалась снегом.
Наконец появилась Зося. Кивком головы поздоровавшись с соседками, она весело спросила:
— Куда пойдем?
— Куда хотите,— Ваське было все равно, куда идти, в каком направлении. Лишь бы двигаться, лишь бы не стоять под взглядами старух, лишь бы быть с Зосей вместе.
— Мало ли, куда я захочу... Жених,— она светло улыбнулась, покачивая головой: ну и ну!
— При чем здесь — жених? — Васька обидчиво сдвинул брови.
— У, какой ты серьезный. С тобой и пошутить нельзя,— взглянув на него, Зося рассмеялась. Смех был приятный, мягкий, свойский. И он будто расковал Ваську. Васька почувствовал себя непринужденнее, обрел дар речи.
Они пересекли улицу и свернули к черневшему угольной породой террикону. Издали он напоминал шлем сказочного богатыря, ненароком оставленный в степи. Вечерами, видя этот шлем, ой как хотелось дотронуться до его вороненой булатной поверхности. Но идти до него было долго.
Стояло безветрие. Где-то сладко постанывал аккордеон, вразнобой затягивали песню. Возле домиков, за резными палисадниками, уже по-осеннему ярко цвели махровые астры и терпко пахли бутоны бархатцев.
— Мне можно взять тебя под руку? — совсем освоился Васька, переходя на «ты»,
— Нужно! — значительно подчеркнула Зося.
Он бережно коснулся пальцами ее округлого, слегка румяного локтя.
— Смелее! — приободрила она его.— Вообще-то парень должен поддерживать девушку с левой стороны,— будто между прочим сказала Зося.
В этот тихий вечерний час на окраине города было довольно людно. Парами и в одиночку но зеленым улицам неприкаянно бродили юнцы, еще не зная, куда податься: то ли в центр пойти на танцы, то ли в парк Шахтеров. Ваське было лестно, что он идет с красивой девчонкой, от ревнивого взгляда не ускользало, что парни, проходя мимо, завистливо поглядывали на его спутницу. Васька старался идти в ногу с Зосей. Но когда их бедра ненароком касались, сбивался с шага, чувствовал, как стыд поджигает теки.
— Ты что, еще не встречался с девушками? — напрямую Зося задала вопрос, показавшийся Ваське каверзным.
— Почему? — он насторожился.—Встречался...
— А чего же ты боишься? — И она лукаво заглянула ему в глаза.— Или, может быть, только меня?
— Вот еще,— Васька с нарочитой лихостью взъерошил пятерней чуб.— С чего ты взяла, что я боюсь тебя?
— Не слепая.
Васька намеревался поспорить с нею на эту щекотливую, затрагивающую мужское достоинство тему, но вдруг Зося быстро и как бы предупреждающе локтем прижала его руку к себе. Он с недоумением повернул голову к ней и тут же по ее лицу заметил, что Зося чем-то обеспокоена. Зыркнул по сторонам.
К ним с развальцем приближался парень в красной рубашке с закатанными по локти рукавами. Васька признал его сразу: тот, с танцплощадки.
— Салют!—улыбаясь Зосе, парень искоса изучал Ваську.— С кем прогуливаешься, Зося?
Она молча и неприязненно передернула плечами.
— Познакомила бы, что ли? — поблескивал он белизной зубов.
— Не стоит.
Парень в красной рубашке нехотя спрятал улыбку, развернулся боком к Ваське, угрюмо пожевал губами.
— Да-а-а,— в глазах его сверкнули злые огоньки.— Меня зовут Акимом.
— Меня — Васькой.
Несколько мгновений парень в красной рубашке хмуро рассматривал Ваську, будто недоумевал: откуда он мог взяться?
— Тебе ничего не говорит мое имя?
Васька отпустил Зосин локоть, равнодушно потер ладони.
— Не слышал,— признался он.
— Ты что, не нашенский? — искренне удивился парень.— Приезжий?
— Нет, почему же... Местный.
— Ну тогда еще услышишь! — уверенно, со вздохом облегчения произнес Аким и, отворачиваясь от Васьки, сказал Зосе: — Хотел с тобой потолковать по душам.— И тише, почти шепотом: — Когда?
— Никогда! — твердо произнесла Зося и взяла Ваську под руку.— Толкуй с другими.— Слегка наклонив голову, через плечо обронила холодно и жестко: — Извини, нам некогда.
— Ясно,— озадаченный Аким потер кулаком гладко выбритый до синевы подбородок.— Что ж, салют!
Зося шла стремительно, не оглядываясь и не разговаривая, Васька едва поспевал за нею. По узким уютным улочкам выбрались к широкой асфальтированной трассе. По ней с гулом проносились грузовики. А вдоль трассы, как высокие стройные девчата с венками на головах, стояли мальвы. У их ног рассыпались черно-бривцы.
— Чего ему надо от тебя? — спросил Васька.
Зося вздохнула, замедлила шаг. Солнце спряталось за терриконом, воздух был насыщен алым и фиолетовым цветом. Темнело.
— Я люблю смелых, отчаянных,— тонкие правильные черты лица ее, нежного, с чуть выступающими скулами, от которых вниз по щекам разливался ровный светлый румянец, подернулись печалью.— Он мне казался таким.
Где-то далеко за угольной шахтой капризно вскрикнул лесовоз. Звонким тенорком ему отозвалась сирена на копре,
— Ну? — Васька в нетерпении аж забежал наперед.
— Вот тебе и ну,— безучастно следя за проносившимися по автотрассе машинами, в спокойной задумчивости проговорила Зося.— Ошиблась я.
Теплый августовский вечер постепенно переходил в ночь. Звезды еще не разгорелись. Они слабо теплились на темно-зеленом, без единого облачка небе.
— Ты знаешь что,— она внезапно остановилась, повернулась лицом к Ваське,— остерегайся Акима.— Приблизившись к нему почти вплотную, Зося двумя пальцами покрутила пуговицу па Васькиной куртке и повторила как заклинание: — Остерегайся! Слышишь?
— Слышу,— Васька независимо тряхнул чубом. — Видали мы таких.— И вдруг его будто осенило.— А ты что, боишься за меня?
— Значит, боюсь.
— Зося! — умилился Васька.
Она подняла на него большие грустные глаза: что Зося?
— Я нравлюсь тебе? — с надеждой, с замирающим сердцем спросил Васька и как от огня прикрылся густыми длинными ресницами.
— Чудо ты...— Губы Зоси против воли дрогнули в улыбке.— Чудо!
— Все-таки,— по-ребячьи, чуть-чуть капризно настаивал Васька.— Скажи!
— Если бы не нравился, я не назначала бы тебе свидание.— Зося опять рассмеялась, как в начале их встречи: добро, дружески и лукаво.
Южная ночь, расплавленная частыми огненными всполохами завода, уже плыла над городом. После дневного жара остывали в садах деревья, сильнее пахло увядающей листвой. Счастливый Васька подвел Зосю к ее дому. Сладко благоухал за калиткой неожиданно к осени расцветший жасмин. Белые прохладные лепестки, легко подхваченные ветерком, перелетели через забор, нежно коснулись Васькиного лица. Зося положила ему на плечи теплые руки. Васька, захмелевший не то от запаха жасмина, не то от запаха Зосиных волос, двумя руками взял ее за тонкую талию, но прижать к себе,— хотя и было великое
желание!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20