..
На этом и заканчивается первая папка...
Мм лишь дополним эту папку другим дневником. Дневником, который вела женщина, знавшая Константина Найдича.
...Над Москвой, не разбуженной еще трамвайными перезвонами, лежала тишина. Голуби звонко переступали по карнизу, склевывая крошки хлеба. Женщина за столом на миг подняла глаза и снова обмакнула ручку: «8 сентября 1939 г. Шесть часов утра. Тихо. Все спят. Мама постарела очень. Щеки в страшных морщинах. А какая была красавица!»
Такая же, как эта женщина за столом у окна: с бездонными синими глазами, прекрасным и строгим, как на старых портретах, лицом. Зовут ее Вера Павловна Роговская. Надежда Павловна, ее сестра, в девичестве тоже Роговская. С ней мы познакомились много лет спустя после этих дней в Праге. Тогда, в гражданскую войну, Надя бежала с мужем, белым офицером. А Вера бежать наотрез отказалась. Осталась в Москве.
«В газетах очень тревожно. Поляки отступают, у нас мобилизация.
Немцам определенно не верят. Очень тревожно и тяжело на душе. В Москве покупают соль, мыло, муку, сахар. Толпы
у сберкасс. Кассы выплачивают. Муку и сахар выдают, но ведь не напасешься на эту «окаянную силу». У меня запасов никаких. Попью без сахара чай из-за этих обалденных.
17-е. Москва. 1 час ночи.
Записываю, как когда-то советовал Костя Найдич, впечатления дня: собралась идти в парикмахерскую, но услышала, что в 11.30 будет говорить Молотов. Я сказала об этом маме и в квартире, а сама побежала поскорее, чтобы успеть
вовремя.
Начался поход на Западную Украину. Мысли все время обращены туда, на границу.
24 сентября.
Сама я очень мало что вижу, ни в каких событиях участия не принимаю... Могу только со своим родным советским народом все переживать и чувствовать — я маленькая серая песчинка родной русской земли.
30 сентября.
28 сентября подписан акт о ненападении между СССР и Германией. Радости и гордости от наших дипломатических успехов много. Англия долго делала всяческие уступки Германии, надеясь натравить Гитлера на СССР...
Во Франции продолжаются преследования коммунистов...
Вот истинная сущность буржуазного государства.
23 февраля.
День Красной Армии. Вот и от меня несколько слов привета тебе.
Я человек тихий, молчаливый, не люблю болтать, люблю писать, читать, молчать, думать, заниматься, вечно с книгами, кабинетный человек, а никогда не остаюсь в комнате одна и не имею ни минуты тишины и покоя...
28 апреля.
Занимаюсь с дочерью дворника. Отметки у нее были только плохие и удовлетворительные, а теперь стали отличные и хорошие. Только по диктовке мы еще мало продвинулись, но ведь это дело длительное. Она даже не умела говорить. Бывало, начнет отвечать урок, например, о Петре I: «Эта, он, конечно... Эта, он в одна тысяча семисотом году, конечно...» И так от нее ничего не добьешься.
Родители очень ценят, что я занимаюсь с ней, и Егорыч — се отец — всегда на все готов. Если с чужих он берет 10—15 рублей, чтобы простоять в очереди за кило масла, то с меня 3 р., а то и ничего. Ну, и я занимаюсь с ней, добросовестно даю ей солидные знания. Я не хочу, чтобы она когда-
нибудь подумала, что я по-буржуазному стараюсь только ее использовать и ничего ей не дать взамен.
Перечла «Мадам Бовари» Флобера. Много лет назад я прочла эту книгу в первый раз и с непримиримостью молодости отнеслась резко отрицательно к героине романа. Теперь тяжелая и страшная книга, рисующая неудачную жизнь и трагическую смерть женщины, погубленной всеми условиями жизни в иное, не наше время, предстала передо мной в другом свете.
Молодая, красивая, сильная женщина с бурным, жадным темпераментом, необыкновенной жаждой жизни не любит своего мужа. Правда, муж ее — человек с сердцем и любит ее. Это очень хорошо при некоторых других качествах, например, при уме. Умный человек без сердца ничто, но и человек с сердцем, но без ума,— ему равноценен...
Сколько погибло в ней энергии, силы, здоровья! Все это было бы невозможно в СССР! Никогда она не погибла бы у нас.
23 августа.
Пришла открытка от Нади из Праги. Милая моя сестра пишет: «Дмитрий опять заболел. Очень мы беспокоимся за него. Наверное, засадили его фашисты и лагерь. От Кости ничего не слышно. Он снова куда-то пропал».
Копя... Каким он стал? Нашел ли он свою Н.? Доверяется ли по-прежнему своим дневникам? В те далекие годы, в тот последний вечер он в ответ на мои письма к нему признался: «Дневник — это мое убежище, куда я могу спрятаться от всех. Веди лучше дневник, а не пиши другим послания, увидишь: легче станет».
Вот я и пишу.
Эх, Костя, Костя...
Сколько лет прошло, а забыть не могу. Не пропала, видишь. А забыть не могу...»
Однажды в Праге мы пришли на квартиру к Надежде Павловне на чай, чтобы провести, как она предложила, вечер, посвященный памяти Льва Толстого.
И начался вечер необычно.
— Толстой. С чего же начать?— Надежда Павловна задумалась.— Как много я слышала о Толстом от Кости!
— Найдича?
— От него. Знаете, давайте вспомним об этом мятущемся нашем соотечественнике. В него была влюблена по уши моя сестра, забрасывала его своими письмами-посланиями.
Она усадила нас в уютной старинной столовой и стала угощать чаем.
— Костя... Сестра встретила его в то далекое время в По-рхове, во время вакаций. Костя был студентом-медиком. Он был высокий, стройный брюнет с небольшими усами. Очень красивый, с прекрасными благородными манерами, но какой-то необычный, не такой, как все. Моя сестра влюбилась в Костю так, что когда он приходил к нам обедать, то у моей бедной Веры дрожали от волнения руки. Костя пел и прекрасно играл на гитаре. Я помню одну песню, где говорилось о встрече влюбленных в фатальный час.
— «В час роковой, когда встретил тебя».
— Да! Да! Эту песню пел Костя, а моя сестра умирала от любви.
— Почему же она не вышла за него замуж?
— Почему? Потому что Костя ничем не хотел себя связывать. Его нельзя было удержать, он был как ветер. Он не любил мою Веру, он ее уважал, она ему нравилась, но он ее не любил. Костя объяснял нам, что представляет из себя характер русского человека. Если русский полюбит, то становится помешанным, говорил Костя, если рассердится, то горе его врагу, а если к нему приходят гости, то...
После паузы:
— О боже, да ведь это стихотворение другого Толстого — Алексея Константиновича:
Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не па шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча! Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли пир — так пир горой!
— Как удивительно, что вспомнились сейчас эти слова,— радовалась Надежда Павловна. Костя, по-видимому, был одним из самых ярких воспоминаний в ее жизни.— Знаете, Костя ничего не боялся. Мы жили в очень высоком доме. На рождество у нас с сестрой был большой прием — коктейли, кушанье, шампанское... Костя пленил всех наших подруг: он целовал им руки, говорил комплименты, пел, играл на гитаре, плясал очень страшный танец с двумя громадными но-
жами, которыми режут ростбиф. Наконец, Костя пошел на пари с нашим глухонемым братом Робертом, пари заключа лось в том, что Костя вскочил на подоконник и, держась правой рукой за раму, выбросил весь свой корпус наружу, параллельно подоконнику. Все наши гости замерли, моя сестра лишилась чувств, а Костя как ни в чем не бывало спрыгнул с подоконника и получил от моего брата денежную купюру. Костя свернул этот билет в трубочку и зажег, чтобы закурить о него сигарету. Костя! Как можно забыть такого человека! Моя сестра плакала день и ночь, когда Костя отказался на ней жениться.
— Но почему ему не нравилась ваша сестра? Надежда Павловна вздохнула.
— Костя был глубоко артистической натурой, он был, как мы говорим, «благородный дикарь». Ему было скучно с Верой, хотя моя бедняжка умна, красива, воспитанна. Вера ничем не могла развлечь Костю. Вы человек не моей породы, говорил он, я должен поклоняться женщине как кумиру, а вы не вызываете во мне поклонения. Вы верите в женскую независимость, вы ревнуете, когда я целую дамам руки или говорю им комплименты на свой лад. Вы меня не понимаете! Когда я пошел звонить в колокола нашей церкви, вы были сконфужены. Нет, Вера, мы никогда не поймем друг друга! Если нам трудно бывает — пишите, как и я, дневник: легче станет. Дневник, а не письма. Дневник — это убежище человека...
— Что же дальше случилось?
— Что случилось дальше? Костя уехал. Моя сестра вышла замуж за экономиста. Но личная жизнь ее так и не удалась. Она осталась с братьями и мамой. Она никогда не могла забыть Костю и признавалась в письмах мне, что за всю свою жизнь она любила только его.
Вот таким был этот Костя, всегда напоминавший мне толстовского Долохова...
ГЛАВА 4
ЧЕРНАЯ ПАПКА
С КРЕСТОМ
И СВАСТИКОЙ
Это небольшая по своему объему папка, в верхнем правом углу которой стоит пометка «Дневник — роз! 5кпр1ит». Значит, Костя дописывал задним числом отдельные страницы, а может, и вообще написал этот дневник много лет спустя после изображаемых событий, идя, так сказать, по их
следам.
Мы тоже решили пойти по следам отдельных событий. Но прежде чем обратиться к «Дневнику — постскриптум», предварим его необходимым предисловием. И в дальнейшем, читая записи Найдича, мы сочли необходимым комментировать их, приводя дополнительные документы из пражских архивов, размышляя и отступая от хроникального изложения документов.
Заняв Чехословакию, гитлеровцы пропели операцию «Гитлер» («Решетка»). В течение суток по спискам, полученным заранее у чешской полиции, они арестовали тысячи коммунистов, членов Общества дружбы с Советским Союзом, профсоюзных активистов, прогрессивно настроенных русских
эмигрантов. В гестапо, разместившееся в известном по «Репортажу с петлей на шее» дворце Печека (это здание близ театра имени Сметаны крупный банкир Печек выстроил в начале двадцатых годов для своего банка), зачастили доносчики, националисты, белоказаки.
Одного из них принял Бем. Поигрывая пистолетом, с которым он никогда не разлучался, читал заявление, написанное на плохом немецком языке.
«Прошу многоуважаемое гестапо обратить внимание на инженера Попова Леонида, который всегда обожествлял Масарика и Бенеша.
Козинский Олекса во время празднования чехами Первого мая нес красное знамя и пел «Интернационал». Во время чешской мобилизации был в самозваном украинском представительстве, которое передало властям меморандум о готовности украинцев защищать мировую демократию. При разговоре однажды сказал, что немцы не захватят республику, для этого у них, мол, руки коротки. Написал статью «Украинские рабочие — друзья пролетариев всего мира»
Сотник Владимир — защитник интернационала Имел связи с сенатором Соунуном и коммунистическим доктором Нед ведом...
Шиянив Яков при занятии Судет говорил, что раздирается республика, имел связи с каменщиком Шульгиным, который в 1932 г. во Франции пытался организовать легион против немцев.
Бескровная Олена ненавидит все немецкое. После оккупа ции страшно ругала имперского канцлера. Лучше о ней зна ет представитель кубанских казаков инженер Федоров
Кочергины Дмитрий и Надежда. Друг их дома Константин Найдич. Симпатизируют Советам».
Антифашистское подполье только формировалось. Вслед за разгромленным первым нелегальным ЦК КПЧ образо вался второй: Ян Зика, Ян Черный, Юлиус Фучик... Близким их соратником был молодой ученый Милош Недвед. Значит, эмигранты были связаны с коммунистическим подпольем
Договор о ненападении между СССР и Германией рас строил многие воинственные планы эмиграции. ОУН спешно переправляла свою сеть из воссоединенных с Советской Украиной районов Западной Украины. Гетманцы-державни-ки ждали инструкций из Берлина. И они подоспели: «Сообщаем Вам, что дело немецко-советского взаимопонимания не должно никак отразиться на нашей работе».
Гетмана, вывезенного при скоропалительном бегстве из Киева, немцы пристроили в тихом пригороде Берлина — Ваннзее. Там, на вилле, получая от германских властей еже годную пенсию в десять тысяч марок и сумму на уплату долгов, он мог предаваться мечтам о возвращении в Киев на бе лом коне, отмечать несуществующие для украинского народа праздники — день образования так называемой Украинской Народной Республики, день рождения гетмана Мазепы. При гетмане разместилась и гетманская управа — штаб, ни ти которого тянулись в Прагу, Варшаву, Лондон, Париж,
Ужгород... Нередко виллу навещали люди в штатском с вы-правкой прусских офицеров. Скоропадский тесно сотрудни-чал с официальными кругами Германии и еще теснее с фашистами, с которыми он установил связи задолго до их прихода к власти,— с Розенбергом, Гитлером.
27 июля 1939 года гетманская управа опубликовала воз-здане: «Господин гетман считает, что Великая Немецкая Держава одна из немногих держав, заинтересованных в том, чтобы Украина существовала как государство. Поэтому господин гетман глубоко верит, что наступит время, когда Германия украинцам поможет... Ясное дело, что любая помощь со стороны невозможна без нашей отплаты. Это нужно напе- ред ясно осознать. Тем более, что Украина разорвана на куски, лишена всякой организованной физической силы, духовно и политически не объединена. При таких обстоятельствах помощь обойдется дорого.
За границами Германии наши враги говорят про нас, что гетманское движение полностью подчинено Германии и потому, очевидно, становится немецкой агентурой. Это неправда! Гетманское движение свободно и независимо. Правда, для нашей работы мы сознательно ищем честную помощь, ищем ее и в Германии». В ноябре 1940 года германская разведка получила задачу:
— подготовить подробный обзор русской военной промышленности, ее расположения, мощности, а также вспомогательных производств;
— изучить производственные мощности различных крупных центров военной промышленности и их зависимости друг от друга;
— подготовить характеристику энергетических установок и транспортной системы, обслуживающих промышленность Советского Союза;
— изучить источники сырья и нефти;
— подготовить обзор других отраслей промышленности Советского Союза, помимо военной.
Спрос, говорят, рождает предложение. С предложениями белоказаки, украинские, белорусские, кавказские и прочие националисты, монархисты не скупились никогда. Но теперь был особый спрос.
В Берлин наведался «атаман Войска Донского» П. X. Попов. По его признанию в разосланной им в казачьи центры памятной записке, «при беседах в правительственных центрах Великогермании установилось взаимопонимание».
Вскоре германские власти утвердили Всеказачий союз. Во главе поставили свою марионетку — Попова. Другой претендент на атаманскую булаву — генерал Балабин — оскорбился. На него набросились единомышленники Попова, обвиняя в том, что он «не знает идеологических установок казачьего национализма».
И — вершина полемики:
— Главу Всеказачьего союза никто из нас не может сместить, Балабина же может приструнить не только русский генерал Бискупский, начальник управления по делам эмиграции, но и его шофер.
Чуя лакомый кусок, глава Всеказачьего союза принялся делить пирог. Поздней осенью 1940 года он отправил послание «его Светлости главе державной Украины Скоропад-скому».
«В первое наше свидание,— писал Попов,— мы с Вами обменялись не только взглядами на взаимоотношения Дона и Кубани, исстари дружественных и братских народов, но и установили положение о неприкосновенности наших границ».
Белоказаки и гетманцы, «вольные горцы» и оуновцы, монархисты и белорусские фашисты старательно кроили шкуру неубитого медведя. Впрочем, у них был большой опыт. Симон Петлюра еще и 1920 году подписал с панской Польшей дого-вор, по которому она восстанавливалась в границах 1772 года, то есть Польше отошла бы часть исторических, исконных украинских земель — Галичина, Холмщина, Правобережье Днепра. Остальная часть Украины попадала бы в зависимость от Польши. Эту унизительную сделку одобрил Шеп-тицкий, что националисты тщательно скрывают.
Тогда же и Петлюра заключил соглашение с Ватиканом, по которому правительство украинской националистической контрреволюции обязалось выполнять все требования католицизма, а Ватикан обязался субсидировать вооруженную борьбу Петлюры с Советской властью.
Украинские националисты показали себя такими же расторопными торговцами родиной, как и петлюровцы. Конова-лец и другие «проводники» ОУН обязались за восстановление капиталистических порядков на Советской Украине предоставить гитлеровцам концессию для использования ее богатств, транспорта сроком на 25 лет. Скоропадский спустя четыре года, в 1937 году, подписал «пакт» с Германией, по которому Украина отдавалась под контроль Германии «на вечные времена». Националисты соглашались на 50-летний
протекторат Германии, Польши, Венгрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
На этом и заканчивается первая папка...
Мм лишь дополним эту папку другим дневником. Дневником, который вела женщина, знавшая Константина Найдича.
...Над Москвой, не разбуженной еще трамвайными перезвонами, лежала тишина. Голуби звонко переступали по карнизу, склевывая крошки хлеба. Женщина за столом на миг подняла глаза и снова обмакнула ручку: «8 сентября 1939 г. Шесть часов утра. Тихо. Все спят. Мама постарела очень. Щеки в страшных морщинах. А какая была красавица!»
Такая же, как эта женщина за столом у окна: с бездонными синими глазами, прекрасным и строгим, как на старых портретах, лицом. Зовут ее Вера Павловна Роговская. Надежда Павловна, ее сестра, в девичестве тоже Роговская. С ней мы познакомились много лет спустя после этих дней в Праге. Тогда, в гражданскую войну, Надя бежала с мужем, белым офицером. А Вера бежать наотрез отказалась. Осталась в Москве.
«В газетах очень тревожно. Поляки отступают, у нас мобилизация.
Немцам определенно не верят. Очень тревожно и тяжело на душе. В Москве покупают соль, мыло, муку, сахар. Толпы
у сберкасс. Кассы выплачивают. Муку и сахар выдают, но ведь не напасешься на эту «окаянную силу». У меня запасов никаких. Попью без сахара чай из-за этих обалденных.
17-е. Москва. 1 час ночи.
Записываю, как когда-то советовал Костя Найдич, впечатления дня: собралась идти в парикмахерскую, но услышала, что в 11.30 будет говорить Молотов. Я сказала об этом маме и в квартире, а сама побежала поскорее, чтобы успеть
вовремя.
Начался поход на Западную Украину. Мысли все время обращены туда, на границу.
24 сентября.
Сама я очень мало что вижу, ни в каких событиях участия не принимаю... Могу только со своим родным советским народом все переживать и чувствовать — я маленькая серая песчинка родной русской земли.
30 сентября.
28 сентября подписан акт о ненападении между СССР и Германией. Радости и гордости от наших дипломатических успехов много. Англия долго делала всяческие уступки Германии, надеясь натравить Гитлера на СССР...
Во Франции продолжаются преследования коммунистов...
Вот истинная сущность буржуазного государства.
23 февраля.
День Красной Армии. Вот и от меня несколько слов привета тебе.
Я человек тихий, молчаливый, не люблю болтать, люблю писать, читать, молчать, думать, заниматься, вечно с книгами, кабинетный человек, а никогда не остаюсь в комнате одна и не имею ни минуты тишины и покоя...
28 апреля.
Занимаюсь с дочерью дворника. Отметки у нее были только плохие и удовлетворительные, а теперь стали отличные и хорошие. Только по диктовке мы еще мало продвинулись, но ведь это дело длительное. Она даже не умела говорить. Бывало, начнет отвечать урок, например, о Петре I: «Эта, он, конечно... Эта, он в одна тысяча семисотом году, конечно...» И так от нее ничего не добьешься.
Родители очень ценят, что я занимаюсь с ней, и Егорыч — се отец — всегда на все готов. Если с чужих он берет 10—15 рублей, чтобы простоять в очереди за кило масла, то с меня 3 р., а то и ничего. Ну, и я занимаюсь с ней, добросовестно даю ей солидные знания. Я не хочу, чтобы она когда-
нибудь подумала, что я по-буржуазному стараюсь только ее использовать и ничего ей не дать взамен.
Перечла «Мадам Бовари» Флобера. Много лет назад я прочла эту книгу в первый раз и с непримиримостью молодости отнеслась резко отрицательно к героине романа. Теперь тяжелая и страшная книга, рисующая неудачную жизнь и трагическую смерть женщины, погубленной всеми условиями жизни в иное, не наше время, предстала передо мной в другом свете.
Молодая, красивая, сильная женщина с бурным, жадным темпераментом, необыкновенной жаждой жизни не любит своего мужа. Правда, муж ее — человек с сердцем и любит ее. Это очень хорошо при некоторых других качествах, например, при уме. Умный человек без сердца ничто, но и человек с сердцем, но без ума,— ему равноценен...
Сколько погибло в ней энергии, силы, здоровья! Все это было бы невозможно в СССР! Никогда она не погибла бы у нас.
23 августа.
Пришла открытка от Нади из Праги. Милая моя сестра пишет: «Дмитрий опять заболел. Очень мы беспокоимся за него. Наверное, засадили его фашисты и лагерь. От Кости ничего не слышно. Он снова куда-то пропал».
Копя... Каким он стал? Нашел ли он свою Н.? Доверяется ли по-прежнему своим дневникам? В те далекие годы, в тот последний вечер он в ответ на мои письма к нему признался: «Дневник — это мое убежище, куда я могу спрятаться от всех. Веди лучше дневник, а не пиши другим послания, увидишь: легче станет».
Вот я и пишу.
Эх, Костя, Костя...
Сколько лет прошло, а забыть не могу. Не пропала, видишь. А забыть не могу...»
Однажды в Праге мы пришли на квартиру к Надежде Павловне на чай, чтобы провести, как она предложила, вечер, посвященный памяти Льва Толстого.
И начался вечер необычно.
— Толстой. С чего же начать?— Надежда Павловна задумалась.— Как много я слышала о Толстом от Кости!
— Найдича?
— От него. Знаете, давайте вспомним об этом мятущемся нашем соотечественнике. В него была влюблена по уши моя сестра, забрасывала его своими письмами-посланиями.
Она усадила нас в уютной старинной столовой и стала угощать чаем.
— Костя... Сестра встретила его в то далекое время в По-рхове, во время вакаций. Костя был студентом-медиком. Он был высокий, стройный брюнет с небольшими усами. Очень красивый, с прекрасными благородными манерами, но какой-то необычный, не такой, как все. Моя сестра влюбилась в Костю так, что когда он приходил к нам обедать, то у моей бедной Веры дрожали от волнения руки. Костя пел и прекрасно играл на гитаре. Я помню одну песню, где говорилось о встрече влюбленных в фатальный час.
— «В час роковой, когда встретил тебя».
— Да! Да! Эту песню пел Костя, а моя сестра умирала от любви.
— Почему же она не вышла за него замуж?
— Почему? Потому что Костя ничем не хотел себя связывать. Его нельзя было удержать, он был как ветер. Он не любил мою Веру, он ее уважал, она ему нравилась, но он ее не любил. Костя объяснял нам, что представляет из себя характер русского человека. Если русский полюбит, то становится помешанным, говорил Костя, если рассердится, то горе его врагу, а если к нему приходят гости, то...
После паузы:
— О боже, да ведь это стихотворение другого Толстого — Алексея Константиновича:
Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не па шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча! Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли пир — так пир горой!
— Как удивительно, что вспомнились сейчас эти слова,— радовалась Надежда Павловна. Костя, по-видимому, был одним из самых ярких воспоминаний в ее жизни.— Знаете, Костя ничего не боялся. Мы жили в очень высоком доме. На рождество у нас с сестрой был большой прием — коктейли, кушанье, шампанское... Костя пленил всех наших подруг: он целовал им руки, говорил комплименты, пел, играл на гитаре, плясал очень страшный танец с двумя громадными но-
жами, которыми режут ростбиф. Наконец, Костя пошел на пари с нашим глухонемым братом Робертом, пари заключа лось в том, что Костя вскочил на подоконник и, держась правой рукой за раму, выбросил весь свой корпус наружу, параллельно подоконнику. Все наши гости замерли, моя сестра лишилась чувств, а Костя как ни в чем не бывало спрыгнул с подоконника и получил от моего брата денежную купюру. Костя свернул этот билет в трубочку и зажег, чтобы закурить о него сигарету. Костя! Как можно забыть такого человека! Моя сестра плакала день и ночь, когда Костя отказался на ней жениться.
— Но почему ему не нравилась ваша сестра? Надежда Павловна вздохнула.
— Костя был глубоко артистической натурой, он был, как мы говорим, «благородный дикарь». Ему было скучно с Верой, хотя моя бедняжка умна, красива, воспитанна. Вера ничем не могла развлечь Костю. Вы человек не моей породы, говорил он, я должен поклоняться женщине как кумиру, а вы не вызываете во мне поклонения. Вы верите в женскую независимость, вы ревнуете, когда я целую дамам руки или говорю им комплименты на свой лад. Вы меня не понимаете! Когда я пошел звонить в колокола нашей церкви, вы были сконфужены. Нет, Вера, мы никогда не поймем друг друга! Если нам трудно бывает — пишите, как и я, дневник: легче станет. Дневник, а не письма. Дневник — это убежище человека...
— Что же дальше случилось?
— Что случилось дальше? Костя уехал. Моя сестра вышла замуж за экономиста. Но личная жизнь ее так и не удалась. Она осталась с братьями и мамой. Она никогда не могла забыть Костю и признавалась в письмах мне, что за всю свою жизнь она любила только его.
Вот таким был этот Костя, всегда напоминавший мне толстовского Долохова...
ГЛАВА 4
ЧЕРНАЯ ПАПКА
С КРЕСТОМ
И СВАСТИКОЙ
Это небольшая по своему объему папка, в верхнем правом углу которой стоит пометка «Дневник — роз! 5кпр1ит». Значит, Костя дописывал задним числом отдельные страницы, а может, и вообще написал этот дневник много лет спустя после изображаемых событий, идя, так сказать, по их
следам.
Мы тоже решили пойти по следам отдельных событий. Но прежде чем обратиться к «Дневнику — постскриптум», предварим его необходимым предисловием. И в дальнейшем, читая записи Найдича, мы сочли необходимым комментировать их, приводя дополнительные документы из пражских архивов, размышляя и отступая от хроникального изложения документов.
Заняв Чехословакию, гитлеровцы пропели операцию «Гитлер» («Решетка»). В течение суток по спискам, полученным заранее у чешской полиции, они арестовали тысячи коммунистов, членов Общества дружбы с Советским Союзом, профсоюзных активистов, прогрессивно настроенных русских
эмигрантов. В гестапо, разместившееся в известном по «Репортажу с петлей на шее» дворце Печека (это здание близ театра имени Сметаны крупный банкир Печек выстроил в начале двадцатых годов для своего банка), зачастили доносчики, националисты, белоказаки.
Одного из них принял Бем. Поигрывая пистолетом, с которым он никогда не разлучался, читал заявление, написанное на плохом немецком языке.
«Прошу многоуважаемое гестапо обратить внимание на инженера Попова Леонида, который всегда обожествлял Масарика и Бенеша.
Козинский Олекса во время празднования чехами Первого мая нес красное знамя и пел «Интернационал». Во время чешской мобилизации был в самозваном украинском представительстве, которое передало властям меморандум о готовности украинцев защищать мировую демократию. При разговоре однажды сказал, что немцы не захватят республику, для этого у них, мол, руки коротки. Написал статью «Украинские рабочие — друзья пролетариев всего мира»
Сотник Владимир — защитник интернационала Имел связи с сенатором Соунуном и коммунистическим доктором Нед ведом...
Шиянив Яков при занятии Судет говорил, что раздирается республика, имел связи с каменщиком Шульгиным, который в 1932 г. во Франции пытался организовать легион против немцев.
Бескровная Олена ненавидит все немецкое. После оккупа ции страшно ругала имперского канцлера. Лучше о ней зна ет представитель кубанских казаков инженер Федоров
Кочергины Дмитрий и Надежда. Друг их дома Константин Найдич. Симпатизируют Советам».
Антифашистское подполье только формировалось. Вслед за разгромленным первым нелегальным ЦК КПЧ образо вался второй: Ян Зика, Ян Черный, Юлиус Фучик... Близким их соратником был молодой ученый Милош Недвед. Значит, эмигранты были связаны с коммунистическим подпольем
Договор о ненападении между СССР и Германией рас строил многие воинственные планы эмиграции. ОУН спешно переправляла свою сеть из воссоединенных с Советской Украиной районов Западной Украины. Гетманцы-державни-ки ждали инструкций из Берлина. И они подоспели: «Сообщаем Вам, что дело немецко-советского взаимопонимания не должно никак отразиться на нашей работе».
Гетмана, вывезенного при скоропалительном бегстве из Киева, немцы пристроили в тихом пригороде Берлина — Ваннзее. Там, на вилле, получая от германских властей еже годную пенсию в десять тысяч марок и сумму на уплату долгов, он мог предаваться мечтам о возвращении в Киев на бе лом коне, отмечать несуществующие для украинского народа праздники — день образования так называемой Украинской Народной Республики, день рождения гетмана Мазепы. При гетмане разместилась и гетманская управа — штаб, ни ти которого тянулись в Прагу, Варшаву, Лондон, Париж,
Ужгород... Нередко виллу навещали люди в штатском с вы-правкой прусских офицеров. Скоропадский тесно сотрудни-чал с официальными кругами Германии и еще теснее с фашистами, с которыми он установил связи задолго до их прихода к власти,— с Розенбергом, Гитлером.
27 июля 1939 года гетманская управа опубликовала воз-здане: «Господин гетман считает, что Великая Немецкая Держава одна из немногих держав, заинтересованных в том, чтобы Украина существовала как государство. Поэтому господин гетман глубоко верит, что наступит время, когда Германия украинцам поможет... Ясное дело, что любая помощь со стороны невозможна без нашей отплаты. Это нужно напе- ред ясно осознать. Тем более, что Украина разорвана на куски, лишена всякой организованной физической силы, духовно и политически не объединена. При таких обстоятельствах помощь обойдется дорого.
За границами Германии наши враги говорят про нас, что гетманское движение полностью подчинено Германии и потому, очевидно, становится немецкой агентурой. Это неправда! Гетманское движение свободно и независимо. Правда, для нашей работы мы сознательно ищем честную помощь, ищем ее и в Германии». В ноябре 1940 года германская разведка получила задачу:
— подготовить подробный обзор русской военной промышленности, ее расположения, мощности, а также вспомогательных производств;
— изучить производственные мощности различных крупных центров военной промышленности и их зависимости друг от друга;
— подготовить характеристику энергетических установок и транспортной системы, обслуживающих промышленность Советского Союза;
— изучить источники сырья и нефти;
— подготовить обзор других отраслей промышленности Советского Союза, помимо военной.
Спрос, говорят, рождает предложение. С предложениями белоказаки, украинские, белорусские, кавказские и прочие националисты, монархисты не скупились никогда. Но теперь был особый спрос.
В Берлин наведался «атаман Войска Донского» П. X. Попов. По его признанию в разосланной им в казачьи центры памятной записке, «при беседах в правительственных центрах Великогермании установилось взаимопонимание».
Вскоре германские власти утвердили Всеказачий союз. Во главе поставили свою марионетку — Попова. Другой претендент на атаманскую булаву — генерал Балабин — оскорбился. На него набросились единомышленники Попова, обвиняя в том, что он «не знает идеологических установок казачьего национализма».
И — вершина полемики:
— Главу Всеказачьего союза никто из нас не может сместить, Балабина же может приструнить не только русский генерал Бискупский, начальник управления по делам эмиграции, но и его шофер.
Чуя лакомый кусок, глава Всеказачьего союза принялся делить пирог. Поздней осенью 1940 года он отправил послание «его Светлости главе державной Украины Скоропад-скому».
«В первое наше свидание,— писал Попов,— мы с Вами обменялись не только взглядами на взаимоотношения Дона и Кубани, исстари дружественных и братских народов, но и установили положение о неприкосновенности наших границ».
Белоказаки и гетманцы, «вольные горцы» и оуновцы, монархисты и белорусские фашисты старательно кроили шкуру неубитого медведя. Впрочем, у них был большой опыт. Симон Петлюра еще и 1920 году подписал с панской Польшей дого-вор, по которому она восстанавливалась в границах 1772 года, то есть Польше отошла бы часть исторических, исконных украинских земель — Галичина, Холмщина, Правобережье Днепра. Остальная часть Украины попадала бы в зависимость от Польши. Эту унизительную сделку одобрил Шеп-тицкий, что националисты тщательно скрывают.
Тогда же и Петлюра заключил соглашение с Ватиканом, по которому правительство украинской националистической контрреволюции обязалось выполнять все требования католицизма, а Ватикан обязался субсидировать вооруженную борьбу Петлюры с Советской властью.
Украинские националисты показали себя такими же расторопными торговцами родиной, как и петлюровцы. Конова-лец и другие «проводники» ОУН обязались за восстановление капиталистических порядков на Советской Украине предоставить гитлеровцам концессию для использования ее богатств, транспорта сроком на 25 лет. Скоропадский спустя четыре года, в 1937 году, подписал «пакт» с Германией, по которому Украина отдавалась под контроль Германии «на вечные времена». Националисты соглашались на 50-летний
протекторат Германии, Польши, Венгрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45