.. В Укваины свой путь, самостийный.
Недаром в тот день утром разразилась январская гроза.
— Оба вы дуваки и пвохиндеи,— съязвил Кочергин. Мы с Кочергиным были разгорячены шампанским, а Рыбачук — пивом, выпить которого он мог, казалось, целую бочку. Только непьющий Филипп помалкивал да подбрасывал поленья в огонь.
Еле-еле мы уладили эту ссору в кафешантане «Аполло». Помню, Остап там разошелся, начал приставать к какой-то шансоньетке:
— Вы, бавышня, стевва и очень мне нвавитесь,— и дико гоготал.
А я даже опоздал на проводы Верочки Роговской — На-диной сестры, приехавшей погостить в Киев к Кочергиным. Какие она письма мне писала! Словно обнажала себя...
Далекое время. И правда, дураками, балбесами мы были. А потом пути наши разошлись. Иных уж нет, а те далече... Вот след Остапа Рыбачука и вовсе затерялся. Говорят, сбежал в Бразилию. Вроде бы в том же Киеве в годы фашистской оккупации свирепствовал Рыбачук в концлагере, где мучили военнопленных. Неужели и вправду докатился до этого «самостийнык» Рыбачук? Впрочем, он шел к этому...
А Филипп?
Блестяще закончив политехнический институт, он остался в Киеве. Родители (отец — ветеринарный врач, мать — машинистка) сняли для него в одном из районов Киева комнатушку — он был еще холостяком. Там и революция застала.
Маловато было тогда образованных специалистов в Киеве, а тут сам Филипп с его «божьей искрой»... Конечно же, был нарасхват. На заводишке, где он трудился, его называли чудодеем на все руки, «магом». Где в районе с техникой заминка — давай «мага»!..
У одного районного начальника был старенький «фордик»—«чихнет», не захочет — убей его, «молчит». Водитель начальника, прямо скажем, в механике был ни гугу. И начальник сказал ему: «Сегодня воскресенье. Пойди и попроси сам знаешь кого».
Филипп был дома, на коммунальной квартире подкачивал примус, готовил завтрак из одной картошки и горсти ячменных зерен — время было тяжкое, голодное.
Давно известно: убогий всегда завистлив, нетерпим он к тем, кто превосходит в чем-то его. Даровитый мастер на все руки не раз уже выручал районного начальника: пошепчет, пошепчет — и колеса непременно завертятся. А приставленного к «автотехнике» неумеху зависть гложет...
— Прошу — зайдите взглянуть, как живу-поживаю. А я тем временем переоденусь, прихвачу кое-какой инструментарий — и в гараж.
Когда вошли в маленькую, скромно обставленную комнатку, Филиппа вдруг почему-то охватило зловещее чувство: будто за ним в его жилище вползла змея. Колючие глазки незадачливого механика обежали стены, потолок, шкафчик, этажерку и наконец впились в раму с засиженным мухами, выцветшим портретом Николая Второго. Кто и когда «украсил» комнату царским ликом — Филипп не знал. Да и вообще он просто не обращал никакого внимания на портрет, как он сам потом признался. Как не интересовался тем, кто жил здесь до него...
— Понимаете,— нашептывал потом завистливый водитель, киевские улицы радостно шумят революцией, а этот человечишка молится Николушке! А? Слыхано?!
И чей-то чужой портрет стал ядом подозрения, которым безо всякой проверки «заинтересовались» своеобразно: к без вины виноватому отовсюду поползла отравляющая отчужденность. Попытки как-то объясниться с районным начальством ни к чему не привели. Клеймо на тебе!
— Есть обиды, которые не забываются и не прощаются,— изливал душу Филипп поэту-земляку.— И я эмигрировал... Прошли уже долгие, очень долгие для меня десятилетия, а сердце полно далекой, милой родиной.
Тычина понимающе кивнул и полушутя-полусерьезно заметил:
— Зачем же вы своей обидой смешали уродливо грешное с праведным? Какой-то завистливый дурак, недруг революции, бросил в вас свой камень мщения, а вы вместо того, чтобы тем же камнем дать сдачи, обратились в бегство с обидой вроде бы на революцию! А что революция-то? Она — как полыхающее алым пламенем нескончаемое поле: горят красным светом, манят, возвышают душу маки, розы, гвоздики; куда ни глянь — все красным зовом роднится с солнцем и окрыляет тебя, поднимает в тебе животворящее
могущество. Но под прекрасной листвой, в тени как бы присасываются к корням дивного соцветья сорняковые лопухи... Ах, если бы не лопухи — наша революция от приумноженных умов, талантов черпнула б не такую еще силищу!
Здорово сказал наш земляк! В Лондоне тогда проходила консультативная встреча выдающихся физиков Европы. Вместе с другими Филипп представлял на этой встрече науку одного из западных государств, а я был аккредитован корреспондентом. Вот тогда мы и встретились с Тычиной.
Никто, к сожалению, еще не писал в СССР о том, сколько всего умственного, созидательного цвета потеряла революция из-за таких вот «лопухов», змей.
Тот же Тычина нам на прощанье сказал: «Там, где умный находит, дурак теряет».
На свете, однако, как видим, всякое бывает.
Я не оправдываюсь, но размышлять надо и над этим...»
ЖЕЛТОГОЛУБАЯ ПАПКА С КРЕСТОМ И ТРЕЗУБЦЕМ
От Надежды Павловны Кочергиной мы узнали, что Най-дич вел в газете рубрику «Жизнь эмигрантских организаций». Но никто из сослуживцев не знал, что у него были, по его же выражению, «захалявные» папки: одна — с крестом и трезубцем, другая — с крестом и свастикой. И вот они перед нами.
Однажды, вспоминает Надежда Павловна, он прислал эти папки по почте, а в коротеньком письме сделал приписку: «Раскрыть после моей смерти». Чего он боялся? Листаем страницу за страницей. Документы — подлинные и ксерокопии, письма, дневники, записи бесед, воспоминания о встречах, документы из пражского архива ОУН... Досье журналиста.
Мы мало знаем об этом человеке. Но эти папки в какой-то мере проливают свет на его духовное становление. Думал ли когда-нибудь Найдич опубликовать материалы этих папок?
Раскроем их, прочитаем некоторые документы, пойдем по их следам.
— Я, Бернардо Винченцо, гражданин Италии, католический священник, служу в католической миссии для итальянских рабочих в городе Ингольштадт, Федеративная Республика Германия,— читаем в папке расшифровку выступления на пресс-конференции пассажира черного «мерседеса», задержанного советскими таможенниками на одном из контрольно-пропускных пунктов близ Львова. Ехал он в СССР под видом туриста. Ехал не в первый раз.— В первый раз я провез контрабандным путем три коробки с веща-
ми и две тысячи рублей, во второй — две коробки и три тысячи рублей... Так и теперь,— продолжал священник,— и хотел приехать во Львов под видом туриста. Повторяю, это Лил только повод. Фактически же я по заданию священника Ивана Ортинского из города Розенхайма должен был доста-иить во Львов контрабандным путем деньги бывшим униатским священникам, а также собрать данные, интересующие кардинала Слипого, главу униатской церкви за рубежом. Мы представляем, как крутятся кассеты магнитофона, записывают слова позднего раскаяния:
— Я не только не одобряю антисоветских действий Ортинского и Слипого, я понял теперь свое падение: ведь меня использовали для осуществления такого гнусного дела — контрабанду перевозить, в том числе контрабанду политическую. Я не контрабандист, я священник. На преступный путь меня толкнули... Деньги, которые передавались через меня, предназначались для бывших монахов греко-католических орденов редемитористов и василиан и родственникам Ортинского, поддерживающим контакты с бывшими униатскими священниками... Перед отъездом в СССР Ортинский, ссылаясь на указания кардинала Слипого, поручил мне также собрать сведения о положении якобы действующих на Украине остатков униатского духовенства и монахов...
Миссия разведчика в рясе позорно провалилась. Он полностью признался в своей вине, заявил о своем раскаянии.
— Теперь мне понятно,— говорил Винченцо,— что украинские буржуазные националисты, осевшие в Федеративной Республике Германии и других странах Запада, убежали туда от справедливого гнева народного. Ненависть к вашему строю толкает их на разные, даже самые грязные, действия против своего народа. Я убедился, что националисты и униатские иерархи действуют сообща...
Компетентные советские органы сочли возможным ограничиться выдворением Винченцо. Он поблагодарил за проявленную к нему гуманность...
После этой записи шли строки — размышления Кости Найдича, эмигрантского журналиста. «Но кто же толкал его на преступление? Кто такие Ортинский, Слипый? Наконец, кто такой сам Бернардо Винченцо?
К нему проявили милосердие, его простили. Куда же, однако, девать не одну «крещенную» им ложь?Человек с крестом на груди. Из глубин памяти ко мне тре-можно, жутко приходят воспоминания, связанные с разными
крестами. Не могу удержаться, чтобы не рассказать об од ном из таких «видений».Начало Октябрьской революции, ею бурляще жил уже и юг Украины, где я надеялся подождать лучшие времена у родителей Филиппа.
Люди вокруг — теперь я понимаю — всей душой отдави лись новому. Не дремала, однако, и всякая, как там говори ли, контра, пытаясь революцию задушить. На помощь контре «своей» торопилась и контра чужая — немецкие, вильгель мовские головорезы, воспользовавшиеся для интервенции тяжелым для России Брестским миром.
Через эти места проходил отряд «выручателей»... Он появился, когда в церкви как раз закончилось богослужение и из-за ограды «божьего дома» показался священник с огромным крестом, висевшим у него почти до пояса. «Чем больше крест, тем больше святости». К нашей «святости», когда она важно шествовала из церковки, и поторопилось несколько старших с «толмачом» из отряда. Знакомство банды оккупантов и «святости» у самого «божьего дома» было довольно коротким и, по всему судя, лицеприятным, так как через минуту-две отряд взял «кругом» и двинулся за попом к его особняку, равного которому не было во всем селе. Там и расквартировались вооруженные иноязыкие. До поздней мочи не га,с спет в особняке, пьяно шумели в нем, взрывались хохотом. «Крест» почему-то не переставал подходить к огромному освещенному окну, посматривая сюда-туда,— никто не подкрадывается ли, не подслушивает ли?
Отряд вступил в село, чтобы «прочистить» его от «всякой революционной заразы». Услуги «креста» в «прочистке» наутро стали совершенно очевидными.Согнав на сельскую площадь всех, пришельцы расстреляли троих активистов-бедняков —«революционных заправил». Случившееся потрясло село. Нетрудно догадаться, каков был конец и самого иуды с крестом, предавшего односельчан. Я еще, естественно, не мог постичь тогда весь глубинный смысл революции, ее «переделку» людей, ломку веками сложившихся взглядов, восприятий и оценок вещей. Я был настроен по-другому, но случившееся в том селе как-то само по себе, кажется, сделало революцию и в моей душе (это я понял много лет спустя). А тогда ночью, когда все в доме крепко спали, я тихонько поднялся, подкрался к «покутю», как говорят на Украине, замер перед иконой богородицы, на раме которой набожная мать Филиппа повесила крестик с золотой цепочкой — подарок своей мамы. Икону я не тронул,
а крестик с цепочкой спрятал, а на следующий день похоронил его в земле, как хоронят покойников.Предательство человека с крестом на груди было доказано революционными следственными органами — позже об этом и читал в газетах.С крестом «святого» и захоронили — Фи- липпу мать об этом писала. А из библейского предания мож- но узнать: в самых кипящих «люксах» ада место для тех, кто явился «на небеси» к дежурным и высокораспорядительным чертям с оскверненным крестом...
Каково дерево — таковы и его побеги. Так гласит извечная народная мудрость. Но у революции свои законы... Я знал сыновей священника. Старший из них стал чекистом, затем был заместителем председателя волревкома, фамилия его тоже в советских газетах мелькала, а сын младший вдруг исчез — как в воду канул.
Время колесу сродни,— поэтически восклицал Сергей Есенин... Водами быстрой реки пронеслись мои десятилетия. Каким-то кипящим ручьем реки жизни меня занесло в Америку. Это была не первая моя встреча с чужим в чужбинах. Америка, встретившая меня статуей Свободы,— регион особый, не повторяющий никакие капиталистические «жизне-устроительные стандарты». Ты здесь все...— и ничто, никто. Хочешь пристукнуть полицейского — никакого труда, если в твоем кармане что-то шелестит и ты можешь заполучить «друзей» с пистолетами. Хочешь женщину — потруси кошельком, и она в твоих объятиях. Да и самого президента страны на земле под статуей Свободы могут изобразить голеньким в постели с красоткой. Хочешь отомкнуть и залезть в банковские сейфы — нет проблемы, надо снюхаться только со «специалистами», бродящими по бродвеям. Я был повержен и раздавлен Америкой: боже праведный, что за рай и ад кромешный, в котором люди с их сердцами, совестью, приличиями, порядочностью исчезли, остались только тени их? Мир разрушения личностей, содружества людей, государства, тотальной духовной проституции. Но главное — в этом-то растленном мире я случайно обнаружил и того земляка, который таинственно исчез, словно в воду канул. Младший сын человека с крестом нашелся на «почетных антресолях» мировой славы «Гласа Америки». Мой коллега, так сказать. Пописывает человек, клевещет, злобствует. Она, «великая, преславная» Америка,— притон отбросов, сбежавших оттуда, где им что-то не понравилось. Может быть, и я такой же?..»
Опять документы из желто-голубой папки. Некоторые из них требуют комментариев и разъяснений.Так кто же такой Слипый?В тридцатые годы он — приближенный Шептицкого, его правая рука, ректор «богословской академии», этого гнезда националистических убийц и палачей. В годы последней вой ны Слипый — верный прислужник фашизма.
За Шептицким и Слипым стояла умело направляемая ими организация украинских националистов (ОУН). Многое о ней уже рассказано, многие страницы преступлений, сговора с фашистами раскрыты и документально подтверждены. Кое-что становится известным лишь сейчас, после знакомства с желто-голубой папкой Найдича.
В самом начале двадцатых годов на конспиративной встрече в Праге петлюровцы создали «Украинскую военную организацию» (УВО). «Все свои силы УВО направит на борьбу за освобождение Украины от большевистской навалы»,— писал тогда Коновалец митрополиту Шептицкому.
Стоит воспроизвести хотя бы какие-то черточки из политических портретов этих хищников международной контрреволюции.Евгений Коновалец — из богатых помещиков. В первую мировую войну воевал на стороне австро-венгерской монархии против России. Потом служил петлюровцам, в январе 1918 года был во главе тех, кто потопил в крови восстание рабочих киевского завода «Арсенал». После разгрома контрреволюции бежал за границу, возглавлял так называемую «Украинскую военную организацию» и позже ОУН. Уже в 1922 году он встретился с Розенбергом и Гитлером. Начальником штаба в его «штурмовом корпусе сечевых стрельцов» был Андрей Мельник, его бывший адъютант и будущий преемник на посту «вождя украинских националистов».
По свидетельству националистической прессы, в уличных боях в Киеве полковник Мельник отличился не только как начальник штаба и организатор, но и как прямой их участник. С согласия Петлюры и польского генерального штаба он был направлен в Прагу в качестве «атташе» при миссии УНР. Затем он управляет имениями митрополита Шептицкого и по совместительству является агентом немецкой военной разведки под кличкой Консул-1.
Митрополит Шептицкий, в молодости уланский офицер, сменил карьеру по настоянию Ватикана. Выбор святых отцовал на него не случайно: старинный польский род Шептиц-ких дал не одного крупного униатского деятеля. Львовский епископ Шептицкий еще в 1929 году стал униатским митрополитом. Митрополитом униатской церкви был и Лев Шептицкий. И вот теперь их путем шел Роман Шептицкий, взявший имя Андрей. Церковную карьеру он начал в ордене василиан, который р после принятия Брестской церковной унии 1596 г. (объеди-Г пение православной церкви Украины и Белоруссии с католической церковью; разорвана уния была в 1947 году) стал боевым отрядом, предназначенным для католизации украинцев и белорусов. Шептицкий благословлял, вдохновлял и направлял преступную деятельность украинского буржуазного национализма.
Еще в 1921 году, по свидетельству С. Т. Даниленко, автора документальной книги «Дорогой позора и предательства», Шептицкий на встрече с Коновальцем предсказывал, что «борьба с Советами скоро примет характер вооруженного похода против Советской России». Далее он подчеркнул свое содействие тому, «чтобы этот поход начался как можно скорее», и «в ожидании этого великого часа» наказал полковнику «особенное внимание уделить установлению связей и контактов с самыми искренними друзьями наших освободительных усилий — немцами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Недаром в тот день утром разразилась январская гроза.
— Оба вы дуваки и пвохиндеи,— съязвил Кочергин. Мы с Кочергиным были разгорячены шампанским, а Рыбачук — пивом, выпить которого он мог, казалось, целую бочку. Только непьющий Филипп помалкивал да подбрасывал поленья в огонь.
Еле-еле мы уладили эту ссору в кафешантане «Аполло». Помню, Остап там разошелся, начал приставать к какой-то шансоньетке:
— Вы, бавышня, стевва и очень мне нвавитесь,— и дико гоготал.
А я даже опоздал на проводы Верочки Роговской — На-диной сестры, приехавшей погостить в Киев к Кочергиным. Какие она письма мне писала! Словно обнажала себя...
Далекое время. И правда, дураками, балбесами мы были. А потом пути наши разошлись. Иных уж нет, а те далече... Вот след Остапа Рыбачука и вовсе затерялся. Говорят, сбежал в Бразилию. Вроде бы в том же Киеве в годы фашистской оккупации свирепствовал Рыбачук в концлагере, где мучили военнопленных. Неужели и вправду докатился до этого «самостийнык» Рыбачук? Впрочем, он шел к этому...
А Филипп?
Блестяще закончив политехнический институт, он остался в Киеве. Родители (отец — ветеринарный врач, мать — машинистка) сняли для него в одном из районов Киева комнатушку — он был еще холостяком. Там и революция застала.
Маловато было тогда образованных специалистов в Киеве, а тут сам Филипп с его «божьей искрой»... Конечно же, был нарасхват. На заводишке, где он трудился, его называли чудодеем на все руки, «магом». Где в районе с техникой заминка — давай «мага»!..
У одного районного начальника был старенький «фордик»—«чихнет», не захочет — убей его, «молчит». Водитель начальника, прямо скажем, в механике был ни гугу. И начальник сказал ему: «Сегодня воскресенье. Пойди и попроси сам знаешь кого».
Филипп был дома, на коммунальной квартире подкачивал примус, готовил завтрак из одной картошки и горсти ячменных зерен — время было тяжкое, голодное.
Давно известно: убогий всегда завистлив, нетерпим он к тем, кто превосходит в чем-то его. Даровитый мастер на все руки не раз уже выручал районного начальника: пошепчет, пошепчет — и колеса непременно завертятся. А приставленного к «автотехнике» неумеху зависть гложет...
— Прошу — зайдите взглянуть, как живу-поживаю. А я тем временем переоденусь, прихвачу кое-какой инструментарий — и в гараж.
Когда вошли в маленькую, скромно обставленную комнатку, Филиппа вдруг почему-то охватило зловещее чувство: будто за ним в его жилище вползла змея. Колючие глазки незадачливого механика обежали стены, потолок, шкафчик, этажерку и наконец впились в раму с засиженным мухами, выцветшим портретом Николая Второго. Кто и когда «украсил» комнату царским ликом — Филипп не знал. Да и вообще он просто не обращал никакого внимания на портрет, как он сам потом признался. Как не интересовался тем, кто жил здесь до него...
— Понимаете,— нашептывал потом завистливый водитель, киевские улицы радостно шумят революцией, а этот человечишка молится Николушке! А? Слыхано?!
И чей-то чужой портрет стал ядом подозрения, которым безо всякой проверки «заинтересовались» своеобразно: к без вины виноватому отовсюду поползла отравляющая отчужденность. Попытки как-то объясниться с районным начальством ни к чему не привели. Клеймо на тебе!
— Есть обиды, которые не забываются и не прощаются,— изливал душу Филипп поэту-земляку.— И я эмигрировал... Прошли уже долгие, очень долгие для меня десятилетия, а сердце полно далекой, милой родиной.
Тычина понимающе кивнул и полушутя-полусерьезно заметил:
— Зачем же вы своей обидой смешали уродливо грешное с праведным? Какой-то завистливый дурак, недруг революции, бросил в вас свой камень мщения, а вы вместо того, чтобы тем же камнем дать сдачи, обратились в бегство с обидой вроде бы на революцию! А что революция-то? Она — как полыхающее алым пламенем нескончаемое поле: горят красным светом, манят, возвышают душу маки, розы, гвоздики; куда ни глянь — все красным зовом роднится с солнцем и окрыляет тебя, поднимает в тебе животворящее
могущество. Но под прекрасной листвой, в тени как бы присасываются к корням дивного соцветья сорняковые лопухи... Ах, если бы не лопухи — наша революция от приумноженных умов, талантов черпнула б не такую еще силищу!
Здорово сказал наш земляк! В Лондоне тогда проходила консультативная встреча выдающихся физиков Европы. Вместе с другими Филипп представлял на этой встрече науку одного из западных государств, а я был аккредитован корреспондентом. Вот тогда мы и встретились с Тычиной.
Никто, к сожалению, еще не писал в СССР о том, сколько всего умственного, созидательного цвета потеряла революция из-за таких вот «лопухов», змей.
Тот же Тычина нам на прощанье сказал: «Там, где умный находит, дурак теряет».
На свете, однако, как видим, всякое бывает.
Я не оправдываюсь, но размышлять надо и над этим...»
ЖЕЛТОГОЛУБАЯ ПАПКА С КРЕСТОМ И ТРЕЗУБЦЕМ
От Надежды Павловны Кочергиной мы узнали, что Най-дич вел в газете рубрику «Жизнь эмигрантских организаций». Но никто из сослуживцев не знал, что у него были, по его же выражению, «захалявные» папки: одна — с крестом и трезубцем, другая — с крестом и свастикой. И вот они перед нами.
Однажды, вспоминает Надежда Павловна, он прислал эти папки по почте, а в коротеньком письме сделал приписку: «Раскрыть после моей смерти». Чего он боялся? Листаем страницу за страницей. Документы — подлинные и ксерокопии, письма, дневники, записи бесед, воспоминания о встречах, документы из пражского архива ОУН... Досье журналиста.
Мы мало знаем об этом человеке. Но эти папки в какой-то мере проливают свет на его духовное становление. Думал ли когда-нибудь Найдич опубликовать материалы этих папок?
Раскроем их, прочитаем некоторые документы, пойдем по их следам.
— Я, Бернардо Винченцо, гражданин Италии, католический священник, служу в католической миссии для итальянских рабочих в городе Ингольштадт, Федеративная Республика Германия,— читаем в папке расшифровку выступления на пресс-конференции пассажира черного «мерседеса», задержанного советскими таможенниками на одном из контрольно-пропускных пунктов близ Львова. Ехал он в СССР под видом туриста. Ехал не в первый раз.— В первый раз я провез контрабандным путем три коробки с веща-
ми и две тысячи рублей, во второй — две коробки и три тысячи рублей... Так и теперь,— продолжал священник,— и хотел приехать во Львов под видом туриста. Повторяю, это Лил только повод. Фактически же я по заданию священника Ивана Ортинского из города Розенхайма должен был доста-иить во Львов контрабандным путем деньги бывшим униатским священникам, а также собрать данные, интересующие кардинала Слипого, главу униатской церкви за рубежом. Мы представляем, как крутятся кассеты магнитофона, записывают слова позднего раскаяния:
— Я не только не одобряю антисоветских действий Ортинского и Слипого, я понял теперь свое падение: ведь меня использовали для осуществления такого гнусного дела — контрабанду перевозить, в том числе контрабанду политическую. Я не контрабандист, я священник. На преступный путь меня толкнули... Деньги, которые передавались через меня, предназначались для бывших монахов греко-католических орденов редемитористов и василиан и родственникам Ортинского, поддерживающим контакты с бывшими униатскими священниками... Перед отъездом в СССР Ортинский, ссылаясь на указания кардинала Слипого, поручил мне также собрать сведения о положении якобы действующих на Украине остатков униатского духовенства и монахов...
Миссия разведчика в рясе позорно провалилась. Он полностью признался в своей вине, заявил о своем раскаянии.
— Теперь мне понятно,— говорил Винченцо,— что украинские буржуазные националисты, осевшие в Федеративной Республике Германии и других странах Запада, убежали туда от справедливого гнева народного. Ненависть к вашему строю толкает их на разные, даже самые грязные, действия против своего народа. Я убедился, что националисты и униатские иерархи действуют сообща...
Компетентные советские органы сочли возможным ограничиться выдворением Винченцо. Он поблагодарил за проявленную к нему гуманность...
После этой записи шли строки — размышления Кости Найдича, эмигрантского журналиста. «Но кто же толкал его на преступление? Кто такие Ортинский, Слипый? Наконец, кто такой сам Бернардо Винченцо?
К нему проявили милосердие, его простили. Куда же, однако, девать не одну «крещенную» им ложь?Человек с крестом на груди. Из глубин памяти ко мне тре-можно, жутко приходят воспоминания, связанные с разными
крестами. Не могу удержаться, чтобы не рассказать об од ном из таких «видений».Начало Октябрьской революции, ею бурляще жил уже и юг Украины, где я надеялся подождать лучшие времена у родителей Филиппа.
Люди вокруг — теперь я понимаю — всей душой отдави лись новому. Не дремала, однако, и всякая, как там говори ли, контра, пытаясь революцию задушить. На помощь контре «своей» торопилась и контра чужая — немецкие, вильгель мовские головорезы, воспользовавшиеся для интервенции тяжелым для России Брестским миром.
Через эти места проходил отряд «выручателей»... Он появился, когда в церкви как раз закончилось богослужение и из-за ограды «божьего дома» показался священник с огромным крестом, висевшим у него почти до пояса. «Чем больше крест, тем больше святости». К нашей «святости», когда она важно шествовала из церковки, и поторопилось несколько старших с «толмачом» из отряда. Знакомство банды оккупантов и «святости» у самого «божьего дома» было довольно коротким и, по всему судя, лицеприятным, так как через минуту-две отряд взял «кругом» и двинулся за попом к его особняку, равного которому не было во всем селе. Там и расквартировались вооруженные иноязыкие. До поздней мочи не га,с спет в особняке, пьяно шумели в нем, взрывались хохотом. «Крест» почему-то не переставал подходить к огромному освещенному окну, посматривая сюда-туда,— никто не подкрадывается ли, не подслушивает ли?
Отряд вступил в село, чтобы «прочистить» его от «всякой революционной заразы». Услуги «креста» в «прочистке» наутро стали совершенно очевидными.Согнав на сельскую площадь всех, пришельцы расстреляли троих активистов-бедняков —«революционных заправил». Случившееся потрясло село. Нетрудно догадаться, каков был конец и самого иуды с крестом, предавшего односельчан. Я еще, естественно, не мог постичь тогда весь глубинный смысл революции, ее «переделку» людей, ломку веками сложившихся взглядов, восприятий и оценок вещей. Я был настроен по-другому, но случившееся в том селе как-то само по себе, кажется, сделало революцию и в моей душе (это я понял много лет спустя). А тогда ночью, когда все в доме крепко спали, я тихонько поднялся, подкрался к «покутю», как говорят на Украине, замер перед иконой богородицы, на раме которой набожная мать Филиппа повесила крестик с золотой цепочкой — подарок своей мамы. Икону я не тронул,
а крестик с цепочкой спрятал, а на следующий день похоронил его в земле, как хоронят покойников.Предательство человека с крестом на груди было доказано революционными следственными органами — позже об этом и читал в газетах.С крестом «святого» и захоронили — Фи- липпу мать об этом писала. А из библейского предания мож- но узнать: в самых кипящих «люксах» ада место для тех, кто явился «на небеси» к дежурным и высокораспорядительным чертям с оскверненным крестом...
Каково дерево — таковы и его побеги. Так гласит извечная народная мудрость. Но у революции свои законы... Я знал сыновей священника. Старший из них стал чекистом, затем был заместителем председателя волревкома, фамилия его тоже в советских газетах мелькала, а сын младший вдруг исчез — как в воду канул.
Время колесу сродни,— поэтически восклицал Сергей Есенин... Водами быстрой реки пронеслись мои десятилетия. Каким-то кипящим ручьем реки жизни меня занесло в Америку. Это была не первая моя встреча с чужим в чужбинах. Америка, встретившая меня статуей Свободы,— регион особый, не повторяющий никакие капиталистические «жизне-устроительные стандарты». Ты здесь все...— и ничто, никто. Хочешь пристукнуть полицейского — никакого труда, если в твоем кармане что-то шелестит и ты можешь заполучить «друзей» с пистолетами. Хочешь женщину — потруси кошельком, и она в твоих объятиях. Да и самого президента страны на земле под статуей Свободы могут изобразить голеньким в постели с красоткой. Хочешь отомкнуть и залезть в банковские сейфы — нет проблемы, надо снюхаться только со «специалистами», бродящими по бродвеям. Я был повержен и раздавлен Америкой: боже праведный, что за рай и ад кромешный, в котором люди с их сердцами, совестью, приличиями, порядочностью исчезли, остались только тени их? Мир разрушения личностей, содружества людей, государства, тотальной духовной проституции. Но главное — в этом-то растленном мире я случайно обнаружил и того земляка, который таинственно исчез, словно в воду канул. Младший сын человека с крестом нашелся на «почетных антресолях» мировой славы «Гласа Америки». Мой коллега, так сказать. Пописывает человек, клевещет, злобствует. Она, «великая, преславная» Америка,— притон отбросов, сбежавших оттуда, где им что-то не понравилось. Может быть, и я такой же?..»
Опять документы из желто-голубой папки. Некоторые из них требуют комментариев и разъяснений.Так кто же такой Слипый?В тридцатые годы он — приближенный Шептицкого, его правая рука, ректор «богословской академии», этого гнезда националистических убийц и палачей. В годы последней вой ны Слипый — верный прислужник фашизма.
За Шептицким и Слипым стояла умело направляемая ими организация украинских националистов (ОУН). Многое о ней уже рассказано, многие страницы преступлений, сговора с фашистами раскрыты и документально подтверждены. Кое-что становится известным лишь сейчас, после знакомства с желто-голубой папкой Найдича.
В самом начале двадцатых годов на конспиративной встрече в Праге петлюровцы создали «Украинскую военную организацию» (УВО). «Все свои силы УВО направит на борьбу за освобождение Украины от большевистской навалы»,— писал тогда Коновалец митрополиту Шептицкому.
Стоит воспроизвести хотя бы какие-то черточки из политических портретов этих хищников международной контрреволюции.Евгений Коновалец — из богатых помещиков. В первую мировую войну воевал на стороне австро-венгерской монархии против России. Потом служил петлюровцам, в январе 1918 года был во главе тех, кто потопил в крови восстание рабочих киевского завода «Арсенал». После разгрома контрреволюции бежал за границу, возглавлял так называемую «Украинскую военную организацию» и позже ОУН. Уже в 1922 году он встретился с Розенбергом и Гитлером. Начальником штаба в его «штурмовом корпусе сечевых стрельцов» был Андрей Мельник, его бывший адъютант и будущий преемник на посту «вождя украинских националистов».
По свидетельству националистической прессы, в уличных боях в Киеве полковник Мельник отличился не только как начальник штаба и организатор, но и как прямой их участник. С согласия Петлюры и польского генерального штаба он был направлен в Прагу в качестве «атташе» при миссии УНР. Затем он управляет имениями митрополита Шептицкого и по совместительству является агентом немецкой военной разведки под кличкой Консул-1.
Митрополит Шептицкий, в молодости уланский офицер, сменил карьеру по настоянию Ватикана. Выбор святых отцовал на него не случайно: старинный польский род Шептиц-ких дал не одного крупного униатского деятеля. Львовский епископ Шептицкий еще в 1929 году стал униатским митрополитом. Митрополитом униатской церкви был и Лев Шептицкий. И вот теперь их путем шел Роман Шептицкий, взявший имя Андрей. Церковную карьеру он начал в ордене василиан, который р после принятия Брестской церковной унии 1596 г. (объеди-Г пение православной церкви Украины и Белоруссии с католической церковью; разорвана уния была в 1947 году) стал боевым отрядом, предназначенным для католизации украинцев и белорусов. Шептицкий благословлял, вдохновлял и направлял преступную деятельность украинского буржуазного национализма.
Еще в 1921 году, по свидетельству С. Т. Даниленко, автора документальной книги «Дорогой позора и предательства», Шептицкий на встрече с Коновальцем предсказывал, что «борьба с Советами скоро примет характер вооруженного похода против Советской России». Далее он подчеркнул свое содействие тому, «чтобы этот поход начался как можно скорее», и «в ожидании этого великого часа» наказал полковнику «особенное внимание уделить установлению связей и контактов с самыми искренними друзьями наших освободительных усилий — немцами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45