Об исчезнувших судачили, потом забывали и опять судачили, когда в какой-нибудь парижской или берлинской газете появлялся туманный некролог. К таинственным исчезновениям имел прямое отношение генерал
Туркул.Одно время генерала видели в газетной лавке в центре Софии — с его гигантским ростом он казался там слоном, попавшим в клетку. После Софии он объявился на бензоколонке в Париже — дело не пошло, за буфетной стойкой — тоже провал. По с начала 30-х годов его дела заметно изменились. Под вывеской изучения России он организовал вербовку белых офицеров. «Туркул вступил в связь с одной из иностранных разведок,— свидетельствует Александровский.— Именно оттуда и потекли широким потоком средства и на отправку в СССР диверсантов, и на личную привольную жизнь самого Туркула».
А потом в эмигрантских газетах зачастили хроникерские заметки о панихидах по погибшим в СССР белым офицерам,
которых незадолго до этого видели за баранкой такси, чернорабочими, носильщиками...
В одном из изданий Константин Найдич, как бывший царский офицер, разоблачил истинные цели туркуловского предприятия «по изучению России». Генерал убрался в Италию и на время притих.
В мае 1932 года Костя Найдич отправляется по заданию редакции в Париж во дворец Ротшильдов на Рю Берри, где готовилась благотворительная выставка-продажа книг Союза писателей — ветеранов войны. После открытия выставку собрался посетить президент Франции Поль Думер. Полиция оцепила улицы, вход во дворец — только для приглашенных.
Здесь Найдич узнает о своем бывшем однокурснике.
Впрочем, все по порядку.
Вскоре после трех приезжает президент и в сопровождении министров Петри и Рено входит во дворец. Навстречу ему поднимается писатель К Фаррере, который только что дал автограф одному из гостей. Фаррере — председатель Союза писателей — ветеранов войны — и считает своим долгом приветствовать президента. Из-за спины Фаррере звучит выстрел, потом еще два... Президент с окровавленным лицом падает. Стрелял человек, которому только что писатель дал автограф.
Судя по визитке, найденной у задержанного, это писатель Павел Бред. Вскоре, однако, выясняется его настоящая фамилия — Горгулов. Павел Горгулов, русский эмигрант. Во дворец он пришел за полчаса до приезда президента с заряженным револьвером. Представители русских белогвардейских организаций публикуют в газетах заявление, в котором решительно осуждают покушение.
Тем временем премьер-министр Андрэ Тардью недвусмысленно намекает, что Горгулов — коммунист, его преступные действия направлены на то, чтобы вызвать во Франции хаос и анархию и открыть ее большевизму. Эту точку зрения поддерживают и другие деятели правых сил.
«Юманите» разоблачает: убийца — белогвардеец, он стрелял по франко-советскому сотрудничеству.
В префектуре квартала Сан-Филипп начался допрос.
— Как вас зовут?
— Зовут меня Павел Горгулов, родился 29 июня 1895 года в станице Лабинской на Кубани... Я врач и известный писатель. Председатель и основатель русской национально-фашистской партии, которую основал несколько лет назад в Праге. Эта организация направлена против большевиков. Вопросы сыплются один за другим. Горгулов отбивается, обижается:
— Я не бандит какой-нибудь и не уголовник. Я — политический террорист.
— Почему вы стреляли в президента республики?
— Я застрелил его потому, что Франция не освободила мою русскую родину от большевиков. Франция, а с ней и вся Европа и Америка давали большевикам деньги и тем самым их поддерживали.
— У вас были особые причины предпринять покушение именно на президента Думера?
— Против президента я лично ничего не имел и даже лично его не знал. Я большой русский патриот. Знаю, что вы меня казните, но моей обязанностью было сделать то, что я сделал!
— Вы причисляете себя к фашистам. Возможно, вы имеете контакты с итальянскими фашистами?
— Я преклоняюсь перед господином Муссолини и господином Гитлером в Германии, но связи с ними не имею и никаких денег от них не получал. Даже члены моей партии ни о чем не знали.
— Велика ли ваша партия?
— Сейчас в ней уже сорок членов, но скоро она станет большой партией.
— Как вы проникли на выставку, куда могли пройти лишь приглашенные?
— Я писатель-борец. Приглашение на вернисаж потребовал вчера в Союзе писателей — ветеранов войны. Ведь я тоже сражался в великой войне.
— Приглашение было выдано на имя Павла Бреда, но это имя не ваше?
— Это мой литературный псевдоним...
Горгулов распространяется о своих книгах — увы, полиция такого автора не знает. Посовещавшись, чины приходят к выводу, что задержанный пишет и публикуется не на французском, а на каком-то другом языке, возможно, «чехословацком». Переводчики объясняют русское значение его псевдонима: бред — абсурд, нелепость, галиматья, чушь, ахинея...
Кто же он такой? Павел Горгулов действительно родом с Кубани, из богатой офицерской семьи. Его дед и отец были гвардейскими офицерами, мать тоже из казачьей офицерской семьи. Такой же путь предстоял и Павлу. Но отец, «открыв» в нем тплант к науке, настоял на медицине. Павел, окончив Екате-ринодарскую гимназию, начинает изучать медицину в Москве.
Идет четырнадцатый год... С первого курса медицины — на офицерские курсы в Петроград, и через три месяца юный подпоручик месил грязь на дорогах Галиции, вдоль которых стояли темные от дождей распятия... Взрыв снаряда окончил его военную карьеру. Тяжелые вспышки гнева и вставную челюсть привез он с фронта, особенно страшен и неуправляем становился летом.
В годы гражданской войны, как позже вспоминали земляки, он околачивался в бандах. В 1921 году Горгулов, бежав из Советской России, объявился в Чехословакии. Окончил медицинский факультет одновременно с Найдичем и в 1927 году получил разрешение на врачебную практику в Годонине, районном городке на Южной Мораве, тихом, благопристойном, окруженном виноградниками. За год он сменил здесь семь квартир, а потом и город. За оскорбления, драки, принуждения пациенток к сожительству, аборты — несколько из них окончились летальным исходом — чехословацкая юстиция возбудила против него уголовное дело.
Тем временем в Горгулове пробуждается «талант» писателя и политического деятеля. «Это не был человек толпы,— писал он об одном из героев, рисуя автопортрет, — который маршировал с тысячами. Он шел впереди, как идут вожди, герои». (После ареста, как водится па Западе и сейчас, издательства дрались за право публикации его бреда —«Казачка Соня», «Роман казака»).
И все же, несмотря на очевидные факты, французская полиция решила направить в Чехословакию опытнейшего парижского криминалиста, шефа следственного отделения, дабы установить связи Горгулова с чехословацкими коммунистами. К этому времени чехословацкая полиция собрала объемистое досье: здесь скрупулезно перечислялись его драки, издевательства над женами, долги. Из этих бумаг вставал человек неограниченного самолюбия, убежденный в своей исключительности, с припадками гнева, после которых его охватывала глубокая депрессия... И при этом мнительный, верящий в приметы, алкоголик и сексуальный маньяк.
Все было именно так, в чем парижский гость быстро убедился. Но ему были нужны связи с коммунистами. Некоторые газеты во Франции и Чехословакии уже писали об этом как о доказанных фактах. Против лживой кампании выступили коммунисты Годонина. 12 мая 1932 года они направили в Прагу письмо:
«Правительству Чехословацкой Республики.
Мы, нижеподписавшиеся участники собрания в Стражни-це, со всей решительностью протестуем против лживой кампании, которая называет Горгулова, убийцу французского президента, членом КПЧ. Именно коммунисты разоблачили его и выгнали из Годонина, в то время как другие партии, например социальные демократы, членом которой он был, ему протежировали. Русские эмигранты, ярые недруги СССР, имеют на своем счету и другие преступления (убийство советского дипломата Воровского, события в Харбине) они поддерживают тесные связи с буржуазными партиями... Мы на законных основаниях требуем, чтобы русская контрреволюционная эмиграция была немедленно изгнана с территории нашего государства.
СССР много раз доказал, что войны не хочет, и ежедневно доказывает это своей миролюбивой позицией...»
Дело Горгулова буржуазные правительства использовали как повод для новой травли СССР, разжигания военного пожара. Коммунисты разоблачали подлинные цели этой кампании, требовали признания СССР, установления с Советским Союзом дружеских отношений. В Чехословакии и Болгарии, в Польше и во Франции коммунисты решительно, бескомпромиссно разоблачали тех, кто поддерживал белую эмиграцию: «...чехословацкое правительство, предоставляя русской эмиграции ежегодно свыше 60 млн. крон, т. е. больше, чем все остальные государства, вместе взятые, также несет ответственность за все действия русской эмиграции против СССР».
25 июля 1932 года в парижском дворце юстиции начался суд над Павлом Горгуловым. Защищал его адвокат, прославившийся защитой убийцы Жореса.
Председатель дал Горгулову слово, чтобы он объяснил свою политическую идею. Горгулов читал по бумажке: «...нужно понять жизнь русского эмигранта, человека без родины. Я жил в аду. Французское правительство убило мою политическую идею, мир дает Советам возможность править дальше...»
Вызывают свидетелей. Горгулов, теряя контроль над собой, вскакивает:
— Сегодня можно купить каждого генерала и каждого казака старой русской армии... Достойно сожаления, что мои земляки хотят перед смертью меня оскорбить...
Облачившись в пурпурную мантию, начинает свою речь обвинитель:
— Кто этот мнимый судья, который убил президента республики? Это русский. Здесь, в Париже, есть разные русские. Спокойные и нарушающие спокойствие, белые, красные и даже зеленые. Господа присяжные заседатели, я мог бы представить Горгулова в качестве коммуниста, но не имею для этого достаточно доказательств, хотя мне кажется, что слова казака Лазарева, который был здесь выслушан, правдивы. Кто он, Горгулов: белый, красный или зеленый? Можно решительно сказать, что это шарлатан, фанатик, садист, развратник, который под предлогом лечения девушек в действительности насилует их. Горгулов — это Распутин эмиграции...
Его казнили на гильотине...
Как свидетельствует досье, собранное Костей, эмиграцию раздирали групповые интересы ее различных напластований — национальных, религиозных, политических... Пытаясь найти контакты с белоказаками, оуновцы считали необходимым «допускать и поддерживать казачий национализм, так как он отводит казачество от Москвы. И если бы мы этого не сделали, а сразу заявили, что казаки не имеют пи малейших данных для своей национальной физиономии, то тем самым мы толкнули бы их в обьягия москалей. Нам важно оторвать от Москвы дончаков, которые роднятся с русскими по языку, расово — и только казаческими традициями от них отличаются. Дело очевидное: только усиливая эти традиции, мы можем содействовать отмежеванию Дона от России и установлению его союза с Украиной».
Дальше Д. Андриевский в письме к коллеге пишет об экспансии несуществующей желто-блакитной державы на восток: «...мы должны уже сейчас смотреть вперед и думать о территориях для развития нашей нации на востоке». «Кубанцы должны были бы войти в вольноказаческое движение, овладеть им и дать проукраинскую ориентацию».
Организаций становилось все больше, они грызлись и между собой, и изнутри. В «Товариществе запорожцев».
променявших берега Днепра на парижские набережные Сены, конфликтовали с генеральным писарем: «Он хотя и вышел из товарищества, но своей вредной активности не прекратил».
Им всюду мерещились враги, заговоры, подвохи. Маниакальная подозрительность была характерной чертой всех группировок, но особенно — ОУН. Вызывало ее все: взгляд, вопрос, походка, даже просто неприятное первое впечатление, как случилось с Котенко, делом которого занимался целый год генеральный прокуратор ОУН.
«Что же вызвало мои подозрения?— размышлял он сам с собой, пытаясь сформулировать обвинение.— Он не получает денег от организации, а зарабатывает самостоятельно. Хорошо. Заявляет, что работает в торговой фирме, но никому не говорит, как она называется, где находится, что продает... Всегда при деньгах — и немалых. Бросает их налево-направо: легко приходят — легко уходят. При этом всегда заводит политические дебаты и споры. Он в курсе всех дел ПУН, всей ОУН. Но мало знает об УВО. И очень ею интересуется.
В прошлом есть темные страницы. Что он делал в Берлине?
Нельзя оставить без внимания сообщение из Вены, что большевики имели точные информации о ходе конгресса украинских националистов в Вене...»
Кому писал в Ленинград? Раздобыли адрес: пр. Огородный, д. 9, кв. 14, Надежде Александровне Петровой. Но кто она такая? Почему он спрашивал, где именно переходят через границу члены УВО?
И прокуратор решил окружить Котенко контролем, «посадить в банку».
Не найдя ответа на все вопросы, прокуратор все же обвинял Котенко в нарушении данной украинскому национализму присяги и измене ОУН, в провокациях в пользу других украинских организаций и потребовал «применения к нему высшей кары».
Его вывели из провода ОУН, и на этом кончилось: германская разведка дала понять Коновальцу, что она нуждается и в Котенко.
Все явственнее обозначались непримиримые внутренние разногласия. Молодые «кадры» искали свой путь. Коновалец становился лишней фигурой. Он мешал. И его решили убрать.
На очередном свидании в майском Роттердаме 1938 года давний связник передал Коновальцу коробку из-под обуви, как передавал раньше. Только на этот раз внутри было взрывное устройство. Короче, как ни ловчил Коновалец, пытаясь удержаться на поверхности, как ни балансировал, а и ему жаба дала цицки...
Националистическая, буржуазная пресса кричала о «руке Москвы». Рука была. Но только не Москвы, а Берлина. Часовое устройство передал один из подручных Коновальца, тоже агент гестапо. Этот факт признавали и сами националисты.
Еще не улеглось эхо взрыва, а Коновальца в эмигрантской массе начали забывать. Связные ОУН писали в центр, что «люди не хотят покупать портреты нашего трагически погибшего вождя полковника Коновальца и фотографий юбилейного съезда».
«Действительно грустно,— отзывались с сочувствием из Праги,— что люди не хотят иметь у себя образ того, кто отдал свою ценную жизнь за лучшую будущность украинской нации, а следовательно, и за лучшее завтра тех людей, которые сегодня не хотят иметь его портрета. Но вот на табак, пиво и тому подобное они всегда находят деньги...»
Точно так же залеживались портреты полковника Фролова, командира Донского казачьего полка.
— С грошами сейчас туговато,— отводили глаза дядьки, когда им предлагали по подписке получить портрет «славного товарища и лыцаря, друга Украины».
«Лыцаря» схоронили далеко от родной земли, в тихом Ли-томышле, поставили над могилой каменный крест, а перед крестом посадили каменного бандуриста с каменной бандурой. Падают листья на непокрытую голову старца, нема его бандура. Песни остались там, за перевалами, где бескрайнее синее небо сливается с солнечной степью...
Незадолго до войны гетмановцы раздобыли тайные документы ОУН и опубликовали их под названием «ОУН — УНО в стадии разложения». Два националистических табора, бандеровцы и мельниковцы, грызлись, как голодные собаки из-за кости у корыта хозяина. Выбранные места из перебранки Найдич представил в своем дневнике в виде диалога.
«Бандера: Отряслись мы от моральной гнили навсегда. Чистка в ОУН проведена сегодня до самого корня.
Мельник: Органы ОУН получили в последние дни подлинные документы, которые свидетельствуют, что ведущий член т. наз. «революционного провода» Ярослав Горбовой-Буй был на услугах НКВД... Степана Бандеру и Ярослава
Стецько поставить перед предусмотренным уставом ОУН судом.
Бандера: Сообщаю теперь вам, чтобы не кричать об этом перед всем миром. Но не заставляйте нас раскрывать перед целой организацией всей кошмарной правды, которая есть в ПУН и вокруг вашей особы. Довольно внимать равнодушно, чтобы люди шли на смерть, а на самом верху в то же время копошилось предательство, позерство, фальшь и клевета. Чаша переполнена! Довольно! Не может быть уже между нами общего языка, и остаются только две возможности: ваша капитуляция — отступление — или борьба до конца».
Некий «Инициативный комитет объединенных националистов» попытался их примирить, напирая на то, что в грядущем походе на Восток «надо быть не мельниковцами и бандеровцами, а националистами, как и когда-то». Но из этого, конечно, ничего не вышло.
Все они ждали, не могли дождаться часа, когда же германская армия повернет на Восток, на Советороссию, на Московию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45