..
— Готово.
— Спасибо вам. — Женщина протянула пятерку. Видно, подорожала его работа, раньше трояк совали.
— Не надо. Я не возьму.
Он повернулся к выходу, но в этот момент дверь, ведущая в комнаты, распахнулась настежь, и здоровый, значительно выше Демида, мужчина, с плечами как у грузчика, вырос на пороге. Вытаращенные мутные глаза с кровавыми прожилками, не мигая, уставились на Демида. Тяжелые, сплошь заросшие густыми волосами руки безвольно свисали, как мокрые тряпки. Лицо, опухшее, иссеченное морщинами, было сине-багрового цвета. Прихожая сразу наполнилась тяжелым запахом перегара.
— Павел, ради бога, иди в комнату, — попросила женщина.
— Кто денег не берет за работу? — загремел Павел Вовгура. — Ишь какой аристократ нашелся! Брезгуешь нашими рабочими рублями?
— Нет, не брезгую, просто не беру.
— Ну, а выпить со мной стопочку согласишься или тоже нос воротишь?
— Я вообще не пью, и вам не советую.
— Ты мне советуешь? Кто ты такой, чтобы Павлу Вовгуре советовать? Мозгляк сыскался. Да я тебя одним пальцем с землей сравняю, мокрого места не останется... — И он размахнулся для удара.
Целая зима прошла с того времени, когда Демид впервые пришел в спортивный зал и попробовал ударить Володю Крячко. За это время, конечно, классным самбистом он не стал, но уклониться от пьяного удара было нетрудно. Он своевременно, еще тогда, когда Вовгура замахнулся, сделал шаг назад, весь секрет состоял в том, что сделал он этот шаг именно так, как учил Володя Крячко, — ловко угадав момент. Кулак Павла Вовгуры, которым, казалось, можно было свалить быка, прошел где-то совсем рядом с грудью Демида, а сам хозяин, вложивший всю силу в этот удар, потерял равновесие и рухнул на пол.
— Папа! — бросилась к отцу Лариса.
— Я его мигом... — попробовал подняться Вовгура и снова упал.
— Всего доброго, — сказал Демид и вышел, чувствуя жгучую боль в сердце. Ему было жаль и Ларису, и ее мать, и даже пьяного Вовгуру. Ну что тому нужно? Такая славная у него жена, такая дочка, а напивается как свинья... Болезнь? Тогда лечись!
Демид, забыв о лифте, быстро шагал вниз по лестнице и удивился, увидев перед собой Ларису (она, видимо, спустилась в лифте). Девушка стояла строгая, независимая, решительная, с гордо поднятой головой.
— Ну, доволен? — вызывающе сказала она.
— Чем?
— А как же, показал все свои лучшие качества: исправил водопровод, не взял денег, побил пьяного...
— Неправда, я его и пальцем не тронул. А он меня мог бы здорово покалечить. Он сильный и на много превосходит меня в весе, килограммов на сорок, не меньше. Если бы задел, действительно, от меня осталось бы мокрое место.
— Имеешь еще одну причину для радости, и тут ты прав... А может, я его, своего отца, люблю больше всех на свете, и он, когда трезвый, пушинки с меня сдувает.
— И часто бывает трезвым?
— Часто. Запои у него раз в месяц, а то и реже. А смотри, как он меня с мамой любит, как одевает, как заботится о нас. Взгляни, какие он мне вчера туфли подарил.
— Хорошие туфли, — сказал Демид.
Туфли и в самом деле были чудесные, легкие, белые, на высоком изящном каблуке.
— А ты зазнался, подумаешь, знаменитый самбист...
-— Знаменитого самбиста из меня не выйдет, — сказал Демид, — колено не позволяет. А ты, собственно говоря, откуда знаешь о моем увлечении самбо?
— Сорока на хвосте принесла. У меня к тебе просьба: если мама позовет зачем-нибудь, не приходи больше к нам...
— Хорошо, не приду.
Все, стук-стук-стук легонькими каблучками по бетонным плитам — и исчезла Лариса. Демид немного постоял, раздумывая, почему она не хочет его видеть.
Медленно пошел, неся в руке чемоданчик с инструментами, дотащился до угла, взглянул — улица Тулуза. Здесь же Павлов живет! Вот с кем поговорить, душу отвести, да и посоветоваться надо — схема-то в кармане лежит.
На третий этаж, где была квартира Павловых, он махнул одним духом, нажал кнопку, за дверью мелодично прозвучала музыкальная фраза. «Обязательно нужно и себе такой звонок поставить, красиво звучит», — мелькнула мысль.
Валерия Григорьевна обрадовалась Демиду, как родному.
— Кого это так ласково встречают? — спросил, выходя в коридор, Павлов. — О-о! Проходи, гостем будешь. Мы всегда рады тебе!
— Можно подумать, что давно не виделись, — засмеялся юноша. — Семен Александрович, почему вы в наш шестой цех частенько заглядываете? — спросил он, пройдя в комнату и уютно усевшись в кресло напротив хозяина.
— Ну а как же иначе? Нельзя замыкаться в своем десятом — туда зайдешь, там поглядишь, может, ума-разума и прибавится.
— А мне разведка донесла, будто вы интересовались, как я работаю.
— Славно, когда работает разведка. Сейчас ужинать будем.
— Спасибо, я по пути зашел, видите, в рабочей робе.
— Снова кому-нибудь краны ремонтировал?
— А что поделаешь? Не откажешь, если людей вода заливает.
— И то правда. Ничего, рабочая роба не укор. Иди, мой руки.
Демида охватило радостное ощущение встречи с близкими людьми, блаженное сознание, что тебе рады. Словно родных нашел.
— А я собиралась к тебе, хотелось взглянуть, как ты обжился на новом месте, — говорила Валерия Григорьевна, — да все времени не выберу.
—- Это уж точно, — согласился Демид, — дни летят, просто оглянуться не успеваешь. Утром — на работу, с работы — домой, там всегда кто-нибудь просит помочь, потом в учебники надо заглянуть, ведь скоро экзамены, посмотришь на часы — уже последние известия — десять
тридцать, пора спать. Вторник и пятница — спортзал, ну где время взять?
— В университет пойдешь или в политехнический?
— В университет, на мехмат.
Снова вмешалась в разговор Валерия Григорьевна:
— Просто стыдно, что до сих пор не выбралась к тебе. Ну, как ты, устроился?
— Да вроде все нормально, — отозвался Демид. — Некоторые вещи от Ольги Степановны перекочевали ко мне — кресла, тахта и шкаф. Чисто, пыль вытираю, и паркет блестит. Но если правду сказать, как-то неуютно. Пустая она, моя квартира.
— Ольга Степановна как поживает?
— Хорошо, купили мы с ней детские телефоны, прекрасные аппаратики, работают на плоских батарейках от карманного фонарика. Теперь у нас прямая связь — нажмет она на кнопку, у меня звонок: «Здравия желаю, Ольга Степановна»!
— Здорово придумал. А с нами нельзя такую связь установить?
— Нет, детские телефоны работают на сто метров.
— Прошу к столу, — ласково пригласила Валерия Григорьевна. — Соловья баснями не кормят.
Была она такая веселая и приветливая, так искренне рада встрече с Демидом, что юноша совершенно неожиданно сказал:
— Валерия Григорьевна, оказывается, я вас очень люблю. Вот давно не видел и не думал об этом, а увидел — и понял: люблю вас так, что прямо сердце заходится...
— Вот и прекрасно, — засмеялась Валерия Григорьевна.
— Я тебе дам «люблю», — нарочито сердитым голосом вмешался Павлов. — Найди себе девушку и люби на здоровье.
— Может, когда-нибудь и найду, а любить буду того, кого хочу. Разве можно запретить любить? — Демид посмотрел Павлову в глаза. — Живому человеку всегда нужно кого-нибудь любить.
— Ты прав, — сказал Павлов. — Любить надо обязательно. Есть люди, которые думают, будто можно прожить, только ненавидя зло и борясь с ним, а оказывается, одной ненависти мало, обязательно нужно еще и любить. Но над всем этим у тебя еще будет время поразмыслить. А пока расскажи лучше, как живешь? Обед сам варишь?
— Нет, перешел на общественное питание, но ужин готовлю сам.
— Тогда ешь. Смотри, какие карпы. Язык проглотишь.
Небольшие, сухо поджаренные по краям и сочные в середине карпы, действительно, прямо таяли во рту. После ужина Демид достал из кармана листок со схемой, протянул Павлову и спросил:
— Семен Александрович, посмотрите, будет работать?
Павлов взял лист бумаги, сложенный вчетверо, развернул, минут пять смотрел, потом перевел глаза на Демида и опять на схему.
— Конечно, будет, что ж тут сложного? Я бы, правда, вот здесь и здесь еще два резистора поставил по триста тридцать омов, эти диоды будут надежно работать. Но можно и так, схема верная, хотя и примитивно простая. Зачем она тебе? Ведь всю эту схему из четырех- пяти интегральных микросхем можно собрать за час.
— Можно, конечно. Черненький прямоугольник — кусочек пластмассы, четырнадцать контактов, а что в них происходит, никто не знает.
— Как это не знает? — засмеялся Павлов, — все известно. Какая же тут тайна?
— А я хочу до этой тайны своим умом дойти, сам все сделать, — ответил Демид. — Мечта у меня: хочу быть наладчиком электронно-вычислительных машин, но таким наладчиком, который знал бы о машине действительно все. Я поначалу эту схему, каждый ее диод, каждый резистор подержу в своих руках, на место поставлю, припаяю, потом соберу более сложную схему, а уже потом, когда в пальцах появится ощущение точности, примусь за что-нибудь настоящее.
— Как ты сказал? — заинтересовался Павлов. — Ощущение в пальцах?
— Да. Вот мы тэзы собираем. Они разные. Одни просты и понятны, другие — не очень. Когда я, например, таймер-календарь регулирую или собираю автомат пультовых режимов, то у меня всегда есть это ощущение, а на других тэзах его еще нет. Я к действующей вычислительной машине пока не подходил и прежде хочу понять, что в ней происходит.
— Несчастная будет твоя жена, — Валерия Григорьевна подошла к Демиду, провела рукой по его густым волосам. — Один такой одержимый уже есть, двадцать лет с ним мучаюсь.
— Ты от этих мучений только хорошеешь, так что молодые люди тебе в любви объясняются, — засмеялся Павлов и, увидев, как порозовело от удовольствия лицо жены, обратился к Демиду: — В третьем корпусе общежития на седьмом этаже помещается радиоклуб. Там есть и осциллограф и измерительные приборы. Всегда можно проконсультироваться с ребятами, они там, по- моему, днюют и ночуют. Там же найдешь и «собачники», которые тебе очень пригодятся. Знаешь, что такое «собачник»?
— Нет.
— Панели, на которых вот такие же ребята, как ты, собирали свои схемы. А почему их прозвали «собачниками» — уму непостижимо. Обычно бывает так: придумает паренек схему, купит диоды, резисторы, транзисторы, одним словом, работает как одержимый. Собирает он свою схему, а после того, как удостоверится, что она работает, утрачивает к ней интерес.
— Между прочим, типичная эгоистическая психология мужчины, — сказала Валерия Григорьевна, — своего добился и забыл.
— Не совсем так, — продолжал Павлов — не в забывчивости дело. В другом: решил задачу, сделал выводы и штурмуй новую высоту. Как правило, эти старые «собачники» выбрасывают в корзины, ни у кого нет охоты их разбирать. Так что в радиоклубе за двадцать минут, взяв в руки паяльник, ты сможешь выбрать себе и диоды и резисторы, а к ним еще и панель. Вот и монтируй свой «собачник».
— «Собачник», — обиделся Демид. — Это будет настоящий сумматор.
— Что ж, ты прав — примитивный, но сумматор. И чем больше ты их сделаешь, тем лучше будешь знать машину, ее ритм, настроение. Я их сделал сотни. И совет мой такой, — сказал Павлов, — найди председателя радиоклуба, он инженер лаборатории стендов, наверняка помоет. .Хороший парень, ему будет приятно, что клуб пользуется авторитетом.
— Так я и сделаю. Спасибо за совет, — поблагодарил, вставая, Демид. — Спасибо и вам, милая Валерия Григорьевна, я давно так вкусно не ужинал.
Когда гость ушел, Валерия Григорьевна обратилась к мужу.
— Знаешь, может, это и смешно, но теперь судьба парня во многом будет зависеть от того, какая девушка ему встретится, в чьи руки он попадет.
— Нет, — возразил тот, — тут ты ошибаешься. Демид ни в чьи руки не попадет, он парень с характером и головой, но в чем-то ты права. Многое зависит от того, какая с ним рядом будет девушка.
— Машина, которую он делает, интересная?
— Все мы начинали с простых схем. Важно сейчас не то, что машина, над которой он бьется, не столь сложная, а то, что он стремится думать, учиться — вот стержень, на котором все в жизни держится. Он парень хороший, после университета таким станет специалистом, что нам и не снилось.
Сказал и потянулся к раскрытой книге, которая лежала на письменном столе.
Валерия Григорьевна отметила этот жест мужа, окинула внимательным взглядом его фигуру, склоненную над книгой голову, подумала, что он, мгновенно сосредоточившись, забыл о ней, будто она и не сидела с ним рядом, и грустно вздохнула. Павлов встревожено поднял голову.
— Ты что вздыхаешь?
— Взгрустнулось... Вот Демид сейчас сказал, что любит меня, а ты мне этого не говоришь... Уже много лет не слышу от тебя...
— А разве обязательно говорить? Разве это важно?
— И это тоже важно. Очень важно.
— Хорошо, я все понял, исправлюсь, — сказал растроганный Павлов, обнимая жену.
Глава двенадцатая
Молодежный заводской радиоклуб помещался на седьмом этаже третьего корпуса общежития. Внизу, в холле, вахтерша, сидевшая за столом, отгороженным от всех смертных барьером, равнодушно посмотрела на Демида, взяла его удостоверение и сказала:
— Будешь уходить — верну.
Когда-то в новоотстроенном общежитии, в котором молодые специалисты жили в комнатах по двое, вспыхнула настоящая война между жильцами и комендантшей.
Она хотела, чтобы были отдельно мужские и отдельно женские общежития, иначе, говорила она, «махровым цветом расцветет распутство».
Как ни странно, самыми горячими сторонниками совместных общежитий оказались девушки, и закончилась эта война полной победой здравого смысла. Комнаты парней и девушек располагались в общежитиях по соседству, а «распутства» и в помине не было, наоборот, установилась атмосфера веселая и дружеская.
Демид поднялся на седьмой этаж, толкнул дверь с надписью «Радиоклуб». Вечерело, и широкое окно комнаты было залито светом. Над столом на стене висела обыкновенная школьная доска, вся вкривь и вкось исписанная формулами. Впечатление было такое, словно тут продолжался бой, причем противники сражались безжалостно и исступленно молчаливыми математическими символами. В комнате, около осциллографа, сидел Альберт Лоботряс. Он встретил Демида так, словно давно поджидал его.
— Здорово. С чем пришел?
— Хочу схему опробовать. А ты?
— Ремонтирую магнитофон. Не можешь вообразить себе, во что превращается современная техника в руках варваров...
— Она тоже относится к числу варваров? — невинно спросил Демид.
— Она чемпион среди них.
Он сказал эти слова с гордостью, и Демид подумал, что, если бы Роксана захотела разбить магнитофон' о голову Альберта, парень все равно был бы счастлив.
— Мне председатель клуба разрешил взять из старых «собачников» кое-какие элементы, — сказал Демид.
— Бери все, что тебе нужно, — согласился Альберт, — я еще парочку подкину. Покажи схему.
Демид молча протянул Альберту схему, тот посмотрел внимательно и сказал:
— Примитив, но работать будет. Сам схему составил?
— Сам.
— Молодец. Для практики полезно. Я тоже когда-то такими глупостями занимался. — И снова погрузился в работу, возрождая к жизни искалеченный магнитофон.
Демид подошел к окну. Совсем неподалеку лежала Петропавловская Борщаговка, отчетливо виднелись яблоки в колхозном саду. Красиво выглядит сад поздним летом! Среди яркой зелени нет-нет да и мелькнет золотая
россыпь листвы, плоды налились спелым янтарем и зрелым румянцем, воздух еще теплый и прозрачный, и только неизвестно откуда взявшийся холодный ветерок напомнит, что осень не за горами.
— Ты загляни в стол, там у нас имеются кое-какие запасы, — не поворачивая головы, сказал Альберт, — или в шкафу поищи. Нет, это просто невероятно: чтобы так разладить магнитофон, нужно иметь отменные технические способности! — с удовлетворением отметил он. — Роксана несомненно одаренный человек. Нашел?
— Да, все есть. Лампочки я завтра куплю.
— Шесть копеек штука, — пояснил Альберт и снова замолчал, склонившись над магнитофоном.
Дверь открылась, вошел еще один паренек, поздоровался, вынул из ящика стола свою схему и стал над ней колдовать.
Из радиоклуба Демид вышел в восьмое часу. Солнце клонилось к горизонту, но было еще жарким, хотя и ленивым, уставшим от работы за день. Скоро первый вступительный экзамен в университете, на заочном отделении мехмата: письменный—математика. Чего-чего, а этого экзамена он не боится и устного по математике
и по физике не боится, а вот с сочинением по литературе будет морока. Значит, нужно пойти к Ольге Степановне, попросить ее еще немного с ним позаниматься.
Но все планы Демида пошли насмарку: около подъезда стояла Лиля Барсук, когда-то высмеявшая его затрапезную одежду. Она и сейчас окинула его быстрым взглядом, но повода для критики не нашлось: летом парню легче пристойно выглядеть — джинсы, яркая сорочка, на ногах сандалии — и порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Готово.
— Спасибо вам. — Женщина протянула пятерку. Видно, подорожала его работа, раньше трояк совали.
— Не надо. Я не возьму.
Он повернулся к выходу, но в этот момент дверь, ведущая в комнаты, распахнулась настежь, и здоровый, значительно выше Демида, мужчина, с плечами как у грузчика, вырос на пороге. Вытаращенные мутные глаза с кровавыми прожилками, не мигая, уставились на Демида. Тяжелые, сплошь заросшие густыми волосами руки безвольно свисали, как мокрые тряпки. Лицо, опухшее, иссеченное морщинами, было сине-багрового цвета. Прихожая сразу наполнилась тяжелым запахом перегара.
— Павел, ради бога, иди в комнату, — попросила женщина.
— Кто денег не берет за работу? — загремел Павел Вовгура. — Ишь какой аристократ нашелся! Брезгуешь нашими рабочими рублями?
— Нет, не брезгую, просто не беру.
— Ну, а выпить со мной стопочку согласишься или тоже нос воротишь?
— Я вообще не пью, и вам не советую.
— Ты мне советуешь? Кто ты такой, чтобы Павлу Вовгуре советовать? Мозгляк сыскался. Да я тебя одним пальцем с землей сравняю, мокрого места не останется... — И он размахнулся для удара.
Целая зима прошла с того времени, когда Демид впервые пришел в спортивный зал и попробовал ударить Володю Крячко. За это время, конечно, классным самбистом он не стал, но уклониться от пьяного удара было нетрудно. Он своевременно, еще тогда, когда Вовгура замахнулся, сделал шаг назад, весь секрет состоял в том, что сделал он этот шаг именно так, как учил Володя Крячко, — ловко угадав момент. Кулак Павла Вовгуры, которым, казалось, можно было свалить быка, прошел где-то совсем рядом с грудью Демида, а сам хозяин, вложивший всю силу в этот удар, потерял равновесие и рухнул на пол.
— Папа! — бросилась к отцу Лариса.
— Я его мигом... — попробовал подняться Вовгура и снова упал.
— Всего доброго, — сказал Демид и вышел, чувствуя жгучую боль в сердце. Ему было жаль и Ларису, и ее мать, и даже пьяного Вовгуру. Ну что тому нужно? Такая славная у него жена, такая дочка, а напивается как свинья... Болезнь? Тогда лечись!
Демид, забыв о лифте, быстро шагал вниз по лестнице и удивился, увидев перед собой Ларису (она, видимо, спустилась в лифте). Девушка стояла строгая, независимая, решительная, с гордо поднятой головой.
— Ну, доволен? — вызывающе сказала она.
— Чем?
— А как же, показал все свои лучшие качества: исправил водопровод, не взял денег, побил пьяного...
— Неправда, я его и пальцем не тронул. А он меня мог бы здорово покалечить. Он сильный и на много превосходит меня в весе, килограммов на сорок, не меньше. Если бы задел, действительно, от меня осталось бы мокрое место.
— Имеешь еще одну причину для радости, и тут ты прав... А может, я его, своего отца, люблю больше всех на свете, и он, когда трезвый, пушинки с меня сдувает.
— И часто бывает трезвым?
— Часто. Запои у него раз в месяц, а то и реже. А смотри, как он меня с мамой любит, как одевает, как заботится о нас. Взгляни, какие он мне вчера туфли подарил.
— Хорошие туфли, — сказал Демид.
Туфли и в самом деле были чудесные, легкие, белые, на высоком изящном каблуке.
— А ты зазнался, подумаешь, знаменитый самбист...
-— Знаменитого самбиста из меня не выйдет, — сказал Демид, — колено не позволяет. А ты, собственно говоря, откуда знаешь о моем увлечении самбо?
— Сорока на хвосте принесла. У меня к тебе просьба: если мама позовет зачем-нибудь, не приходи больше к нам...
— Хорошо, не приду.
Все, стук-стук-стук легонькими каблучками по бетонным плитам — и исчезла Лариса. Демид немного постоял, раздумывая, почему она не хочет его видеть.
Медленно пошел, неся в руке чемоданчик с инструментами, дотащился до угла, взглянул — улица Тулуза. Здесь же Павлов живет! Вот с кем поговорить, душу отвести, да и посоветоваться надо — схема-то в кармане лежит.
На третий этаж, где была квартира Павловых, он махнул одним духом, нажал кнопку, за дверью мелодично прозвучала музыкальная фраза. «Обязательно нужно и себе такой звонок поставить, красиво звучит», — мелькнула мысль.
Валерия Григорьевна обрадовалась Демиду, как родному.
— Кого это так ласково встречают? — спросил, выходя в коридор, Павлов. — О-о! Проходи, гостем будешь. Мы всегда рады тебе!
— Можно подумать, что давно не виделись, — засмеялся юноша. — Семен Александрович, почему вы в наш шестой цех частенько заглядываете? — спросил он, пройдя в комнату и уютно усевшись в кресло напротив хозяина.
— Ну а как же иначе? Нельзя замыкаться в своем десятом — туда зайдешь, там поглядишь, может, ума-разума и прибавится.
— А мне разведка донесла, будто вы интересовались, как я работаю.
— Славно, когда работает разведка. Сейчас ужинать будем.
— Спасибо, я по пути зашел, видите, в рабочей робе.
— Снова кому-нибудь краны ремонтировал?
— А что поделаешь? Не откажешь, если людей вода заливает.
— И то правда. Ничего, рабочая роба не укор. Иди, мой руки.
Демида охватило радостное ощущение встречи с близкими людьми, блаженное сознание, что тебе рады. Словно родных нашел.
— А я собиралась к тебе, хотелось взглянуть, как ты обжился на новом месте, — говорила Валерия Григорьевна, — да все времени не выберу.
—- Это уж точно, — согласился Демид, — дни летят, просто оглянуться не успеваешь. Утром — на работу, с работы — домой, там всегда кто-нибудь просит помочь, потом в учебники надо заглянуть, ведь скоро экзамены, посмотришь на часы — уже последние известия — десять
тридцать, пора спать. Вторник и пятница — спортзал, ну где время взять?
— В университет пойдешь или в политехнический?
— В университет, на мехмат.
Снова вмешалась в разговор Валерия Григорьевна:
— Просто стыдно, что до сих пор не выбралась к тебе. Ну, как ты, устроился?
— Да вроде все нормально, — отозвался Демид. — Некоторые вещи от Ольги Степановны перекочевали ко мне — кресла, тахта и шкаф. Чисто, пыль вытираю, и паркет блестит. Но если правду сказать, как-то неуютно. Пустая она, моя квартира.
— Ольга Степановна как поживает?
— Хорошо, купили мы с ней детские телефоны, прекрасные аппаратики, работают на плоских батарейках от карманного фонарика. Теперь у нас прямая связь — нажмет она на кнопку, у меня звонок: «Здравия желаю, Ольга Степановна»!
— Здорово придумал. А с нами нельзя такую связь установить?
— Нет, детские телефоны работают на сто метров.
— Прошу к столу, — ласково пригласила Валерия Григорьевна. — Соловья баснями не кормят.
Была она такая веселая и приветливая, так искренне рада встрече с Демидом, что юноша совершенно неожиданно сказал:
— Валерия Григорьевна, оказывается, я вас очень люблю. Вот давно не видел и не думал об этом, а увидел — и понял: люблю вас так, что прямо сердце заходится...
— Вот и прекрасно, — засмеялась Валерия Григорьевна.
— Я тебе дам «люблю», — нарочито сердитым голосом вмешался Павлов. — Найди себе девушку и люби на здоровье.
— Может, когда-нибудь и найду, а любить буду того, кого хочу. Разве можно запретить любить? — Демид посмотрел Павлову в глаза. — Живому человеку всегда нужно кого-нибудь любить.
— Ты прав, — сказал Павлов. — Любить надо обязательно. Есть люди, которые думают, будто можно прожить, только ненавидя зло и борясь с ним, а оказывается, одной ненависти мало, обязательно нужно еще и любить. Но над всем этим у тебя еще будет время поразмыслить. А пока расскажи лучше, как живешь? Обед сам варишь?
— Нет, перешел на общественное питание, но ужин готовлю сам.
— Тогда ешь. Смотри, какие карпы. Язык проглотишь.
Небольшие, сухо поджаренные по краям и сочные в середине карпы, действительно, прямо таяли во рту. После ужина Демид достал из кармана листок со схемой, протянул Павлову и спросил:
— Семен Александрович, посмотрите, будет работать?
Павлов взял лист бумаги, сложенный вчетверо, развернул, минут пять смотрел, потом перевел глаза на Демида и опять на схему.
— Конечно, будет, что ж тут сложного? Я бы, правда, вот здесь и здесь еще два резистора поставил по триста тридцать омов, эти диоды будут надежно работать. Но можно и так, схема верная, хотя и примитивно простая. Зачем она тебе? Ведь всю эту схему из четырех- пяти интегральных микросхем можно собрать за час.
— Можно, конечно. Черненький прямоугольник — кусочек пластмассы, четырнадцать контактов, а что в них происходит, никто не знает.
— Как это не знает? — засмеялся Павлов, — все известно. Какая же тут тайна?
— А я хочу до этой тайны своим умом дойти, сам все сделать, — ответил Демид. — Мечта у меня: хочу быть наладчиком электронно-вычислительных машин, но таким наладчиком, который знал бы о машине действительно все. Я поначалу эту схему, каждый ее диод, каждый резистор подержу в своих руках, на место поставлю, припаяю, потом соберу более сложную схему, а уже потом, когда в пальцах появится ощущение точности, примусь за что-нибудь настоящее.
— Как ты сказал? — заинтересовался Павлов. — Ощущение в пальцах?
— Да. Вот мы тэзы собираем. Они разные. Одни просты и понятны, другие — не очень. Когда я, например, таймер-календарь регулирую или собираю автомат пультовых режимов, то у меня всегда есть это ощущение, а на других тэзах его еще нет. Я к действующей вычислительной машине пока не подходил и прежде хочу понять, что в ней происходит.
— Несчастная будет твоя жена, — Валерия Григорьевна подошла к Демиду, провела рукой по его густым волосам. — Один такой одержимый уже есть, двадцать лет с ним мучаюсь.
— Ты от этих мучений только хорошеешь, так что молодые люди тебе в любви объясняются, — засмеялся Павлов и, увидев, как порозовело от удовольствия лицо жены, обратился к Демиду: — В третьем корпусе общежития на седьмом этаже помещается радиоклуб. Там есть и осциллограф и измерительные приборы. Всегда можно проконсультироваться с ребятами, они там, по- моему, днюют и ночуют. Там же найдешь и «собачники», которые тебе очень пригодятся. Знаешь, что такое «собачник»?
— Нет.
— Панели, на которых вот такие же ребята, как ты, собирали свои схемы. А почему их прозвали «собачниками» — уму непостижимо. Обычно бывает так: придумает паренек схему, купит диоды, резисторы, транзисторы, одним словом, работает как одержимый. Собирает он свою схему, а после того, как удостоверится, что она работает, утрачивает к ней интерес.
— Между прочим, типичная эгоистическая психология мужчины, — сказала Валерия Григорьевна, — своего добился и забыл.
— Не совсем так, — продолжал Павлов — не в забывчивости дело. В другом: решил задачу, сделал выводы и штурмуй новую высоту. Как правило, эти старые «собачники» выбрасывают в корзины, ни у кого нет охоты их разбирать. Так что в радиоклубе за двадцать минут, взяв в руки паяльник, ты сможешь выбрать себе и диоды и резисторы, а к ним еще и панель. Вот и монтируй свой «собачник».
— «Собачник», — обиделся Демид. — Это будет настоящий сумматор.
— Что ж, ты прав — примитивный, но сумматор. И чем больше ты их сделаешь, тем лучше будешь знать машину, ее ритм, настроение. Я их сделал сотни. И совет мой такой, — сказал Павлов, — найди председателя радиоклуба, он инженер лаборатории стендов, наверняка помоет. .Хороший парень, ему будет приятно, что клуб пользуется авторитетом.
— Так я и сделаю. Спасибо за совет, — поблагодарил, вставая, Демид. — Спасибо и вам, милая Валерия Григорьевна, я давно так вкусно не ужинал.
Когда гость ушел, Валерия Григорьевна обратилась к мужу.
— Знаешь, может, это и смешно, но теперь судьба парня во многом будет зависеть от того, какая девушка ему встретится, в чьи руки он попадет.
— Нет, — возразил тот, — тут ты ошибаешься. Демид ни в чьи руки не попадет, он парень с характером и головой, но в чем-то ты права. Многое зависит от того, какая с ним рядом будет девушка.
— Машина, которую он делает, интересная?
— Все мы начинали с простых схем. Важно сейчас не то, что машина, над которой он бьется, не столь сложная, а то, что он стремится думать, учиться — вот стержень, на котором все в жизни держится. Он парень хороший, после университета таким станет специалистом, что нам и не снилось.
Сказал и потянулся к раскрытой книге, которая лежала на письменном столе.
Валерия Григорьевна отметила этот жест мужа, окинула внимательным взглядом его фигуру, склоненную над книгой голову, подумала, что он, мгновенно сосредоточившись, забыл о ней, будто она и не сидела с ним рядом, и грустно вздохнула. Павлов встревожено поднял голову.
— Ты что вздыхаешь?
— Взгрустнулось... Вот Демид сейчас сказал, что любит меня, а ты мне этого не говоришь... Уже много лет не слышу от тебя...
— А разве обязательно говорить? Разве это важно?
— И это тоже важно. Очень важно.
— Хорошо, я все понял, исправлюсь, — сказал растроганный Павлов, обнимая жену.
Глава двенадцатая
Молодежный заводской радиоклуб помещался на седьмом этаже третьего корпуса общежития. Внизу, в холле, вахтерша, сидевшая за столом, отгороженным от всех смертных барьером, равнодушно посмотрела на Демида, взяла его удостоверение и сказала:
— Будешь уходить — верну.
Когда-то в новоотстроенном общежитии, в котором молодые специалисты жили в комнатах по двое, вспыхнула настоящая война между жильцами и комендантшей.
Она хотела, чтобы были отдельно мужские и отдельно женские общежития, иначе, говорила она, «махровым цветом расцветет распутство».
Как ни странно, самыми горячими сторонниками совместных общежитий оказались девушки, и закончилась эта война полной победой здравого смысла. Комнаты парней и девушек располагались в общежитиях по соседству, а «распутства» и в помине не было, наоборот, установилась атмосфера веселая и дружеская.
Демид поднялся на седьмой этаж, толкнул дверь с надписью «Радиоклуб». Вечерело, и широкое окно комнаты было залито светом. Над столом на стене висела обыкновенная школьная доска, вся вкривь и вкось исписанная формулами. Впечатление было такое, словно тут продолжался бой, причем противники сражались безжалостно и исступленно молчаливыми математическими символами. В комнате, около осциллографа, сидел Альберт Лоботряс. Он встретил Демида так, словно давно поджидал его.
— Здорово. С чем пришел?
— Хочу схему опробовать. А ты?
— Ремонтирую магнитофон. Не можешь вообразить себе, во что превращается современная техника в руках варваров...
— Она тоже относится к числу варваров? — невинно спросил Демид.
— Она чемпион среди них.
Он сказал эти слова с гордостью, и Демид подумал, что, если бы Роксана захотела разбить магнитофон' о голову Альберта, парень все равно был бы счастлив.
— Мне председатель клуба разрешил взять из старых «собачников» кое-какие элементы, — сказал Демид.
— Бери все, что тебе нужно, — согласился Альберт, — я еще парочку подкину. Покажи схему.
Демид молча протянул Альберту схему, тот посмотрел внимательно и сказал:
— Примитив, но работать будет. Сам схему составил?
— Сам.
— Молодец. Для практики полезно. Я тоже когда-то такими глупостями занимался. — И снова погрузился в работу, возрождая к жизни искалеченный магнитофон.
Демид подошел к окну. Совсем неподалеку лежала Петропавловская Борщаговка, отчетливо виднелись яблоки в колхозном саду. Красиво выглядит сад поздним летом! Среди яркой зелени нет-нет да и мелькнет золотая
россыпь листвы, плоды налились спелым янтарем и зрелым румянцем, воздух еще теплый и прозрачный, и только неизвестно откуда взявшийся холодный ветерок напомнит, что осень не за горами.
— Ты загляни в стол, там у нас имеются кое-какие запасы, — не поворачивая головы, сказал Альберт, — или в шкафу поищи. Нет, это просто невероятно: чтобы так разладить магнитофон, нужно иметь отменные технические способности! — с удовлетворением отметил он. — Роксана несомненно одаренный человек. Нашел?
— Да, все есть. Лампочки я завтра куплю.
— Шесть копеек штука, — пояснил Альберт и снова замолчал, склонившись над магнитофоном.
Дверь открылась, вошел еще один паренек, поздоровался, вынул из ящика стола свою схему и стал над ней колдовать.
Из радиоклуба Демид вышел в восьмое часу. Солнце клонилось к горизонту, но было еще жарким, хотя и ленивым, уставшим от работы за день. Скоро первый вступительный экзамен в университете, на заочном отделении мехмата: письменный—математика. Чего-чего, а этого экзамена он не боится и устного по математике
и по физике не боится, а вот с сочинением по литературе будет морока. Значит, нужно пойти к Ольге Степановне, попросить ее еще немного с ним позаниматься.
Но все планы Демида пошли насмарку: около подъезда стояла Лиля Барсук, когда-то высмеявшая его затрапезную одежду. Она и сейчас окинула его быстрым взглядом, но повода для критики не нашлось: летом парню легче пристойно выглядеть — джинсы, яркая сорочка, на ногах сандалии — и порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37