И если задача, скажем рассчитанная на сотый такт, попадет на сто десятый, то твоя машина, вместо того чтобы складывать числа, начнет писать стихи. Смотри, вот они, эти импульсы-такты.
— Разве их можно увидеть?
— На экране осциллографа можно. Они идут будто бы по кругу.
Он щелкнул тумблерами осциллографа, и вдруг на темном серо-голубом экране вспыхнула ярко-зеленая ломаная линия. Словно обозначилась верхушка старообрядческой средневековой башни с пятью квадратными выступами.
— Теперь смотри — это неотрегулированный тэз. Видишь, линия на экране осциллографа перекосилась, углы стали неровными — то острыми, то тупыми, а импульс должен быть полноценным на протяжении всей своей короткой жизни от начала до конца.
— Что же теперь делать?
— Конструкторы все продумали. Вот тебе другой тэз, тот был генератор, а этот формирует тактовые импульсы. С его помощью проверим все цепи нашего генератора. Видишь, вот здесь вкралась ошибка. Или база какого-то транзистора заземлилась, или кварц неверно смонтирован. Так и есть. Смотри, припай капнул с паяльника, база и соединилась с одним контактом. Подчистим. Ну а теперь как?
Включил осциллограф. Все линии — пять бойниц старообрядческой башни — ровные, точно прямоугольные. Просто поразительно!
— Ну, знаешь, — сказал Демид, — мне такую премудрость никогда не одолеть.
-— А Ганя уже одолела.
— Ганя, Ганя, — передразнил Демид, — может, она гений, твоя Ганя, а я нет.
— Нет, ты тоже самый обыкновенный гений, — пошутил Валера, уже не краснея, — и не дольше как через неделю будешь регулировать тэзы не хуже Гани. На твое счастье, сейчас начало месяца, спешки нет. А под конец месяца мы, бывает, порем горячку. Ничего не поделаешь, штурмуем план.
— Завод коммунистического труда, а штурмуете?
— Штурмуем, да еще как. Скоро почувствуешь это на своей шкуре. А сейчас спокойненько, не торопясь, бери тэз и попробуй его отрегулировать. Я к тебе подойду в конце смены. Не спеши и главное — думай и думай. Смотри на схему и проверяй, где должен быть ноль напряжения, а где единица. Помощники у тебя есть — осциллограф, частотомер. Что ж ты, хуже других? Если до конца смены отрегулируешь хоть один тэз, я тебя от души поздравлю. Счастливо.
И отошел, оставив Демида наедине с осциллографом, частотомером и кучей неотрегулированных тэзов. Юноша
окинул взглядом цех, и ему показалось, что он увидел его по-особому, как бы со стороны. Девчата паяли тэзы, на монтаже пультов управления ребята о чем-то спорили, показывали друг другу то чертежи, то микросхему. Цех работал умно, точно, сотнями контрольных приборов отыскивая и находя ошибки, и только он, Демид Хорол, сидел, как болван (это слово пришло в голову неожиданно, но оказалось очень подходящим к этому случаю), и думал про свою бездарность. Боже мой, речь идет об одном-единственном тэзе, а он же мечтал создать современную электронно-вычислительную машину!
И вдруг его сердце охватила холодная злость на самого себя. Смотри-ка, распустил нюни, как девчонка, работы испугался. Хорошо отрегулировать «Спидолу» тоже ведь нелегко. А брался и делал. И сейчас надо взяться, начать, а там посмотрим, чья возьмет. Ничего, не боги горшки обжигают!
Командир не отдает солдату заведомо невыполнимый приказ. Валера дал ему эту работу не для того, чтобы посмеяться над его беспомощностью, значит, считает, что Демид может ее выполнить. Вот мы сейчас и проверим, на что ты способен, Демид.
Теперь он смотрел на себя будто бы со стороны, словно стоял рядом, там, где только что был Валера.
Однако раздражение и недовольство собой не проходили, наоборот, усилились, заслонив все другие чувства. Сейчас увидим, чему ты научился, чего стоит вся твоя самоуверенность.
Да, он знает, с чего начинать. Вставляем тэз в разъем и подаем напряжение на его двадцать седьмой контакт. Если там все более или менее собрано, то кварцевый генератор должен начать давать импульсы. Включим осциллограф. Есть импульсы? Есть, только до чего же искаженные, перекошенные!
А ну, товарищ тэз 0200, где вы тут спрятались, почему позволяете себе хулиганить на экране осциллографа, не выполняете своих прямых обязанностей? Ага, вот где ошибка! Контакт от одной микросхемы отошел.
Перепаяем контакт, снова поставим тэз на место и включим осциллограф. Ох, далеко еще этой кривой до классически идеальных линий. Правда, выступы стали прямоугольными, но один наклонился, а другой какой-то недомерок, одним словом, снова ищи, где ошибка.
— Демид, обедать пойдешь?
— Разве уже пора?
Столовая здесь же в цехе. Борщ, котлеты, компот — что еще нужно человеку?
Какая-то девушка, хорошенькая, веселая, с лукавинкой в глазах, посмотрела на него и спросила:
— Почему у тебя такой трагический вид?
— Тэзы не регулируются, — серьезно ответил Демид.
Девушка весело рассмеялась:
— А ты представь, как он работает, тэз, поставь себя на его место, попробуй выполнить в воображении его работу и сразу увидишь, чего ему не хватает.
— Ты так делала?
— Всегда. И помни: не горшки обяшгают.
— Не боги, — улыбнулся Демид и, помолчав, добавил: — А мастера, как сказал один хороший поэт.
Он вернулся к своему столику, вспоминая совет девушки: «Поставь себя на его место». Смешно, как это может человек вообразить себя на месте электрической схемы? Давай-ка пройдемся по ней, вот здесь генерируются импульсы — это, пожалуй, сердце. Вот кварцевый стабилизатор — это какая-то часть мозга, которая задает ритм сердцу, нормальный здоровый ритм. Вот система логических элементов, они направляют импульсы. Мамочка моя родная, куда же ты смотрел, товарищ Хорол? Вот же он, транзистор, который не работает! Ну-ка, долой его, поставим новый! А теперь взглянем, как выглядят эти капризные линии на экране осциллографа. Видишь, совсем другое дело. Немного перекосились, но длина всех одинакова. Сейчас найдем, как исправить этот перекос. Вот этот черненький триод вроде бы перевернут. Попробуем его заменить. А теперь как? Красота!
— Молодец! — Демид оглянулся и увидел Валеру. — Смена уже минут десять как окончилась.
— Вот видишь, а ты говоришь — молодец. Таких тэзов радиомонтажник должен десять штук за смену регулировать.
— Не торопись с козой на базар, поспешишь — людей насмешишь, — засмеялся Валера, — будешь делать и по пятнадцать. А похвалил я тебя за то, что стремишься к абсолютной безупречности в работе. Одним словом, монтажник из тебя выйдет.
— Послушай, Валера, — сказал Демид, — мы переезжаем на новую квартиру. Нельзя ли попросить ребят помочь немного?
— Кто это мы? Ты женат?
— Нет, что ты! Моя соседка по старой квартире, учительница, и я. И здесь мы жить будем рядом.
— Только дай знать, когда тебе нужно, перелетишь со всеми своими вещами как на ковре-самолете. Завтра твоя норма — два тэза.
— Какой у тебя темп!
— А как же! Это не мой темп, это темп завода. Ты его скоро сам почувствуешь и поймешь. Иначе нельзя. В технике каждый день приносит что-то новое, не выдержишь темп — отстанешь. Ну, всего хорошего тебе.
— Счастливо. Спасибо.
Неожиданно в глубине души родилось и окрепло чувство причастности к огромному веселому молодому коллективу. Он, Демид, будто бы стал маленькой частицей гигантского организма, который называется заводом, и нужно было много, еще очень много работать и учиться, чтобы заслужить звание мастера.
Сложный и хороший сегодня день. Ну, а сейчас в спортзал, на свидание с товарищем Владимиром Крячко и, что особенно приятно, с Софьей Павловной...
— Хорол, сначала в кабинет к врачу! — скомандовал Крячко, когда Демид вошел в зал.
— Владимир Семенович, с какой это радости я пойду к врачу? У меня же ничего не болит.
Здесь, в спортзале, цехового мастера Володю Крячко, мастера спорта, называли почтительно, по имени и отчеству.
— Вот врач и скажет, болит или не болит! Тебя постоянно нужно держать под наблюдением, а то вместо мастера спорта станешь калекой. Я хочу тебе увеличить нагрузку. Итак, марш!
— Болит? — спросил доктор, нажимая на колено.
— Нет, — заверил Демид.
— Неправда, — улыбнулся врач, — но раз ты выдержал боль, не вскрикнул, значит, все в колене если не в полном порядке, то где-то близко к этому. Попроси Крячко зайти ко мне на минуточку. Понемногу можно увеличивать нагрузку.
Демид вошел в спортивный зал, присел на скамеечку, стоявшую возле стены. Перед ним на ковре тренировались гимнастки, готовились к выступлению, и он невольно залюбовался слаженностью их движений, гибкостью молодых красивых тел. Просто не верилось, что человек может достичь такого совершенства, такой пластичности, акробатической виртуозности.
Переведя взгляд, Демид увидел Софью Павловну, она стояла у стены и тоже смотрела на девушек. Что-то изменилось в ее облике. Прическа? Белокурые волосы, ниспадая тяжелой волной, почти закрывали левую щеку, зато справа, забранные за ухо, они неожиданно ярко открывали сосредоточенное в эту минуту лицо.
— Софья Павловна, что с вами происходит? — спросил Демид, подходя к ней. — Здравствуйте.
— Здравствуй.
— Такой красивой я вас никогда не видел.
— Не преувеличивай, — почему-то покраснела Софья, — просто изменила прическу. Приятно, что ты это заметил.
— Хорол, на минутку, — послышался голос Крячко, — теперь ты у меня, с разрешения врача, поработаешь...
Демид стал постигать приемы: учился защищаться от удара ножом, от подножки, от выстрела из пистолета, учился сам нападать, и все это время легкая волна золотистых волос Софьи Павловны была перед глазами.
— Мастером спорта ты, возможно, и не станешь, но зато наверняка через год тебе никакой хулиган не будет страшен, сумеешь отразить любой удар, — с удовлетворением сказал тренер, заканчивая занятия.
Демид вымылся под душем, не торопясь оделся, закутался платком Ольги Степановны, сверху натянул бушлат и вышел из спортзала. Возле крыльца стояли синие «Жигули», а рядом прогуливался высокий мужчина в осеннем пальто, перехваченном широким поясом. На голове черная меховая шапка, лицо сухощавое, с глубокими складками возле рта, не старое, подбородок крепкий, с ямочкой. Волевое лицо и одновременно какое-то беспомощное. Глаза... Вот глаза странные, вроде бы не обращают внимания на окружающее, и в тоже время замечают каждый предмет в отдельности, пристально, внимательно рассматривают его. Человек на несколько минут задержал взгляд на Демиде и тут же словно забыл о нем. Когда же в дверях показалась Софья Павловна, глаза мужчины радостно засветились.
Она подошла к нему, подала руку, здороваясь, Демид услышал сочный, хорошо поставленный баритон. Мужчина что-то говорил Софье Павловне, радостно улыбаясь. Потом он распахнул дверцу машины перед женщиной и, когда та села, так же не переставая улыбаться, закрыл дверь. Вскоре заработал мотор, и сумеречную улицу перечеркнул отсвет красных огоньков...
Демид стоял на тротуаре, чувствуя и радость, и приглушенную ревность. Глупый! При чем тут ревность? И, может, впервые в жизни он, не веривший ни в бога, ни в черта, подумал, как помолился: «Пусть они будут счастливы».
Глава десятая
Валера Пальчик сказал:
— Ребята, Демиду с его половиной, — тут он лукаво посмотрел на Ганю, — нужно помочь переехать на новую квартиру — на бульвар Ромена Роллана.
— У него есть жена? — небольшие глаза Ганина мгновение стали огромными, круглыми, словно диафрагма фотоаппарата, расширились и сузились.
— На такой работе девчатам, вообще-то говоря, делать нечего, — заметил Володя Крячко, — но тебя, Ганя, мы все же возьмем, в порядке исключения.
— Обязанности распределим таким образом, — прозвучал уверенный голос Данилы Званцова, — Крячко обеспечивает транспорт, Валера и я — тягловую силу, думаю, захватим с собой еще Альберта Лоботряса, чтобы нас было четверо, а Гане поручим службу информации и общее руководство.
Честно говоря, Ганя была разочарована, когда увидела Ольгу Степановну. Ей уже рисовалась романтическая история с женитьбой Демида, о которой потом можно было бы поговорить с подружками, а тут на тебе: старая энергичная учительница, в руки которой как-то само собой, без особых усилий с ее стороны, перешло все руководство «операцией».
Подъехал грузовик, ребята вынесли мебель Ольги Степановны, погрузили в кузов.
— Товарищ водитель, — попросил Альберт Лоботряс, — пожалуйста, не включайте третью скорость, а то, не ровен час, вся наша обстановка рассыплется в труху.
Учительница молча строго посмотрела на него.
— Я бы все эти вещи, — признался Альберт, — оставил здесь, в старом доме, на новую квартиру нужно везти новую мебель.
— Ничего, пока и эта послужит. А там посмотрим. Вот разбогатеем с Демидом, тебя позовем в консультанты — гарнитур выбирать.
В это время вынесли из дверей железный столик от ножной швейной машинки «Зингер» с тисками, прикрепленными к крышке.
— Вот это техника! — ликующе воскликнул Альберт. — Специально для будущих межпланетных кораблей! Личный экземпляр конструктора. Ликуйте, люди!
— Трепло ты! — рассердился Демид. — Если хочешь знать, это моя самая любимая вещь, больше того — мой друг. Когда у меня скверно на душе, я сажусь за нее и начинаю вертеть колесо, и оно наматывает, как нитки на катушку, все мои неприятности.
Хотя такой способ избавиться от плохого настроения мог бы вызвать шутливые реплики, никто почему-то не улыбнулся, все поняли товарища.
— Минуточку, ребята, — крикнул Демид, когда все было погружено на машину, — только одну минуточку подождите.
Он не мог сказать друзьям, что хочет просто взглянуть в последний раз на свою комнатенку и сказать ей спасибо за все: за тепло ее батарей, за все радости, которые ему случалось пережить, за горести, которые минули. За все спасибо!
Он взбежал на второй этаж, каким-то помрачневшим, чужим коридором прошел в свой родной угол, и почему-то слезы навернулись на глаза. Пустая, покинутая, сиротливая его комната, но разлучаться с ней —будто навеки потерять родного человека. Взглянул на оконную решетку и нахмурился. Нужно было давно выпилить ее, попросить кого-нибудь из ребят вырезать автогеном, минутное дело — выбросить ко всем чертям это наследие дореволюционного прошлого.
Подошел к окну, взялся обеими руками за железные переплеты, тряхнул и вдруг почувствовал, что решетка качается, еще раз дернул — посыпался старый цемент, тяжелая решетка подалась и легко выскочила из гнезда в подоконнике.
Демид бросил ее на пол. За незнакомо новым окном синело яркое мартовское небо, и оттого вся комната похорошела, посветлела, будто благодарно улыбнулась: всю жизнь на нее падала тень от этой проклятой решетки! Оказывается, все так просто: подойти, не страшась, взяться за дело. А какое было бы счастье — жить в комнате с таким красивым, большим окном, и как жаль, что пришло оно, это счастье, когда дом идет на слом. Удивительно, как часто мы лишаем себя радости только потому, что и мысли не допускаем, как она доступна и близка.
Эта мысль пришла неожиданно, и Демид подумал, что теперь постарается не пропустить своего счастья. Презрительно оттолкнув ногой поверженные решетки, сказал:
— Спасибо тебе, родная моя комната. Не грусти, что я ухожу, ты возродишься новой, и так будет постоянно, всегда. На руинах будут вырастать новые дома, красивее и светлее, чем были прежде.
Сказал и, оглянувшись смущенно, подумал: «Каким-то я становлюсь сентиментальным, вроде бы рановато еще?» Засмеялся и, растроганный, выбежал из дома.
На улице, по самые края залитой мартовским теплым солнцем, ребята из шестого цеха уже расселись в кузове грузовика на узлах, диване, в креслах. Домоуправ привел дворника с молотком и гвоздями. Сейчас забьют досками двери, и дом совсем умрет.
— Демид! — вдруг послышался голос с другой стороны улицы.
Оглянулся — Лариса. В руке — портфель, на голове— беретка, волосы гладко причесаны, — обычная школьница, заканчивающая восьмой класс.
Демид подбежал к девушке.
— Видишь, переезжаем. А вы скоро?
— Скоро. Говорят, на какую-то Борщаговку. Страшное дело — деревня!
— А ты видела ее, эту Борщаговку? Нет? А говоришь! Соседями будем. Дай о себе знать, когда переедете. Ну, счастливо тебе, — взял ее руку, крепко пожал тонкие пальцы и сразу вспомнил, как совсем недавно оттирал озябший мизинец.
— Много у тебя друзей, — сказала Лариса, на мгновение задержавшись взглядом на круглом веселом лице Гани.
— Много. Переезжай быстрей... Поехали, ребята!
Последние слова он прокричал, уже взобравшись в
кузов. Ольга Степановна в кабине что-то сказала шоферу, машина тронулась с места. Маленькая, одинокая фигурка Ларисы напротив обреченного на снос дома будто впечаталась в память.
Они ехали через весенний Киев и пели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Разве их можно увидеть?
— На экране осциллографа можно. Они идут будто бы по кругу.
Он щелкнул тумблерами осциллографа, и вдруг на темном серо-голубом экране вспыхнула ярко-зеленая ломаная линия. Словно обозначилась верхушка старообрядческой средневековой башни с пятью квадратными выступами.
— Теперь смотри — это неотрегулированный тэз. Видишь, линия на экране осциллографа перекосилась, углы стали неровными — то острыми, то тупыми, а импульс должен быть полноценным на протяжении всей своей короткой жизни от начала до конца.
— Что же теперь делать?
— Конструкторы все продумали. Вот тебе другой тэз, тот был генератор, а этот формирует тактовые импульсы. С его помощью проверим все цепи нашего генератора. Видишь, вот здесь вкралась ошибка. Или база какого-то транзистора заземлилась, или кварц неверно смонтирован. Так и есть. Смотри, припай капнул с паяльника, база и соединилась с одним контактом. Подчистим. Ну а теперь как?
Включил осциллограф. Все линии — пять бойниц старообрядческой башни — ровные, точно прямоугольные. Просто поразительно!
— Ну, знаешь, — сказал Демид, — мне такую премудрость никогда не одолеть.
-— А Ганя уже одолела.
— Ганя, Ганя, — передразнил Демид, — может, она гений, твоя Ганя, а я нет.
— Нет, ты тоже самый обыкновенный гений, — пошутил Валера, уже не краснея, — и не дольше как через неделю будешь регулировать тэзы не хуже Гани. На твое счастье, сейчас начало месяца, спешки нет. А под конец месяца мы, бывает, порем горячку. Ничего не поделаешь, штурмуем план.
— Завод коммунистического труда, а штурмуете?
— Штурмуем, да еще как. Скоро почувствуешь это на своей шкуре. А сейчас спокойненько, не торопясь, бери тэз и попробуй его отрегулировать. Я к тебе подойду в конце смены. Не спеши и главное — думай и думай. Смотри на схему и проверяй, где должен быть ноль напряжения, а где единица. Помощники у тебя есть — осциллограф, частотомер. Что ж ты, хуже других? Если до конца смены отрегулируешь хоть один тэз, я тебя от души поздравлю. Счастливо.
И отошел, оставив Демида наедине с осциллографом, частотомером и кучей неотрегулированных тэзов. Юноша
окинул взглядом цех, и ему показалось, что он увидел его по-особому, как бы со стороны. Девчата паяли тэзы, на монтаже пультов управления ребята о чем-то спорили, показывали друг другу то чертежи, то микросхему. Цех работал умно, точно, сотнями контрольных приборов отыскивая и находя ошибки, и только он, Демид Хорол, сидел, как болван (это слово пришло в голову неожиданно, но оказалось очень подходящим к этому случаю), и думал про свою бездарность. Боже мой, речь идет об одном-единственном тэзе, а он же мечтал создать современную электронно-вычислительную машину!
И вдруг его сердце охватила холодная злость на самого себя. Смотри-ка, распустил нюни, как девчонка, работы испугался. Хорошо отрегулировать «Спидолу» тоже ведь нелегко. А брался и делал. И сейчас надо взяться, начать, а там посмотрим, чья возьмет. Ничего, не боги горшки обжигают!
Командир не отдает солдату заведомо невыполнимый приказ. Валера дал ему эту работу не для того, чтобы посмеяться над его беспомощностью, значит, считает, что Демид может ее выполнить. Вот мы сейчас и проверим, на что ты способен, Демид.
Теперь он смотрел на себя будто бы со стороны, словно стоял рядом, там, где только что был Валера.
Однако раздражение и недовольство собой не проходили, наоборот, усилились, заслонив все другие чувства. Сейчас увидим, чему ты научился, чего стоит вся твоя самоуверенность.
Да, он знает, с чего начинать. Вставляем тэз в разъем и подаем напряжение на его двадцать седьмой контакт. Если там все более или менее собрано, то кварцевый генератор должен начать давать импульсы. Включим осциллограф. Есть импульсы? Есть, только до чего же искаженные, перекошенные!
А ну, товарищ тэз 0200, где вы тут спрятались, почему позволяете себе хулиганить на экране осциллографа, не выполняете своих прямых обязанностей? Ага, вот где ошибка! Контакт от одной микросхемы отошел.
Перепаяем контакт, снова поставим тэз на место и включим осциллограф. Ох, далеко еще этой кривой до классически идеальных линий. Правда, выступы стали прямоугольными, но один наклонился, а другой какой-то недомерок, одним словом, снова ищи, где ошибка.
— Демид, обедать пойдешь?
— Разве уже пора?
Столовая здесь же в цехе. Борщ, котлеты, компот — что еще нужно человеку?
Какая-то девушка, хорошенькая, веселая, с лукавинкой в глазах, посмотрела на него и спросила:
— Почему у тебя такой трагический вид?
— Тэзы не регулируются, — серьезно ответил Демид.
Девушка весело рассмеялась:
— А ты представь, как он работает, тэз, поставь себя на его место, попробуй выполнить в воображении его работу и сразу увидишь, чего ему не хватает.
— Ты так делала?
— Всегда. И помни: не горшки обяшгают.
— Не боги, — улыбнулся Демид и, помолчав, добавил: — А мастера, как сказал один хороший поэт.
Он вернулся к своему столику, вспоминая совет девушки: «Поставь себя на его место». Смешно, как это может человек вообразить себя на месте электрической схемы? Давай-ка пройдемся по ней, вот здесь генерируются импульсы — это, пожалуй, сердце. Вот кварцевый стабилизатор — это какая-то часть мозга, которая задает ритм сердцу, нормальный здоровый ритм. Вот система логических элементов, они направляют импульсы. Мамочка моя родная, куда же ты смотрел, товарищ Хорол? Вот же он, транзистор, который не работает! Ну-ка, долой его, поставим новый! А теперь взглянем, как выглядят эти капризные линии на экране осциллографа. Видишь, совсем другое дело. Немного перекосились, но длина всех одинакова. Сейчас найдем, как исправить этот перекос. Вот этот черненький триод вроде бы перевернут. Попробуем его заменить. А теперь как? Красота!
— Молодец! — Демид оглянулся и увидел Валеру. — Смена уже минут десять как окончилась.
— Вот видишь, а ты говоришь — молодец. Таких тэзов радиомонтажник должен десять штук за смену регулировать.
— Не торопись с козой на базар, поспешишь — людей насмешишь, — засмеялся Валера, — будешь делать и по пятнадцать. А похвалил я тебя за то, что стремишься к абсолютной безупречности в работе. Одним словом, монтажник из тебя выйдет.
— Послушай, Валера, — сказал Демид, — мы переезжаем на новую квартиру. Нельзя ли попросить ребят помочь немного?
— Кто это мы? Ты женат?
— Нет, что ты! Моя соседка по старой квартире, учительница, и я. И здесь мы жить будем рядом.
— Только дай знать, когда тебе нужно, перелетишь со всеми своими вещами как на ковре-самолете. Завтра твоя норма — два тэза.
— Какой у тебя темп!
— А как же! Это не мой темп, это темп завода. Ты его скоро сам почувствуешь и поймешь. Иначе нельзя. В технике каждый день приносит что-то новое, не выдержишь темп — отстанешь. Ну, всего хорошего тебе.
— Счастливо. Спасибо.
Неожиданно в глубине души родилось и окрепло чувство причастности к огромному веселому молодому коллективу. Он, Демид, будто бы стал маленькой частицей гигантского организма, который называется заводом, и нужно было много, еще очень много работать и учиться, чтобы заслужить звание мастера.
Сложный и хороший сегодня день. Ну, а сейчас в спортзал, на свидание с товарищем Владимиром Крячко и, что особенно приятно, с Софьей Павловной...
— Хорол, сначала в кабинет к врачу! — скомандовал Крячко, когда Демид вошел в зал.
— Владимир Семенович, с какой это радости я пойду к врачу? У меня же ничего не болит.
Здесь, в спортзале, цехового мастера Володю Крячко, мастера спорта, называли почтительно, по имени и отчеству.
— Вот врач и скажет, болит или не болит! Тебя постоянно нужно держать под наблюдением, а то вместо мастера спорта станешь калекой. Я хочу тебе увеличить нагрузку. Итак, марш!
— Болит? — спросил доктор, нажимая на колено.
— Нет, — заверил Демид.
— Неправда, — улыбнулся врач, — но раз ты выдержал боль, не вскрикнул, значит, все в колене если не в полном порядке, то где-то близко к этому. Попроси Крячко зайти ко мне на минуточку. Понемногу можно увеличивать нагрузку.
Демид вошел в спортивный зал, присел на скамеечку, стоявшую возле стены. Перед ним на ковре тренировались гимнастки, готовились к выступлению, и он невольно залюбовался слаженностью их движений, гибкостью молодых красивых тел. Просто не верилось, что человек может достичь такого совершенства, такой пластичности, акробатической виртуозности.
Переведя взгляд, Демид увидел Софью Павловну, она стояла у стены и тоже смотрела на девушек. Что-то изменилось в ее облике. Прическа? Белокурые волосы, ниспадая тяжелой волной, почти закрывали левую щеку, зато справа, забранные за ухо, они неожиданно ярко открывали сосредоточенное в эту минуту лицо.
— Софья Павловна, что с вами происходит? — спросил Демид, подходя к ней. — Здравствуйте.
— Здравствуй.
— Такой красивой я вас никогда не видел.
— Не преувеличивай, — почему-то покраснела Софья, — просто изменила прическу. Приятно, что ты это заметил.
— Хорол, на минутку, — послышался голос Крячко, — теперь ты у меня, с разрешения врача, поработаешь...
Демид стал постигать приемы: учился защищаться от удара ножом, от подножки, от выстрела из пистолета, учился сам нападать, и все это время легкая волна золотистых волос Софьи Павловны была перед глазами.
— Мастером спорта ты, возможно, и не станешь, но зато наверняка через год тебе никакой хулиган не будет страшен, сумеешь отразить любой удар, — с удовлетворением сказал тренер, заканчивая занятия.
Демид вымылся под душем, не торопясь оделся, закутался платком Ольги Степановны, сверху натянул бушлат и вышел из спортзала. Возле крыльца стояли синие «Жигули», а рядом прогуливался высокий мужчина в осеннем пальто, перехваченном широким поясом. На голове черная меховая шапка, лицо сухощавое, с глубокими складками возле рта, не старое, подбородок крепкий, с ямочкой. Волевое лицо и одновременно какое-то беспомощное. Глаза... Вот глаза странные, вроде бы не обращают внимания на окружающее, и в тоже время замечают каждый предмет в отдельности, пристально, внимательно рассматривают его. Человек на несколько минут задержал взгляд на Демиде и тут же словно забыл о нем. Когда же в дверях показалась Софья Павловна, глаза мужчины радостно засветились.
Она подошла к нему, подала руку, здороваясь, Демид услышал сочный, хорошо поставленный баритон. Мужчина что-то говорил Софье Павловне, радостно улыбаясь. Потом он распахнул дверцу машины перед женщиной и, когда та села, так же не переставая улыбаться, закрыл дверь. Вскоре заработал мотор, и сумеречную улицу перечеркнул отсвет красных огоньков...
Демид стоял на тротуаре, чувствуя и радость, и приглушенную ревность. Глупый! При чем тут ревность? И, может, впервые в жизни он, не веривший ни в бога, ни в черта, подумал, как помолился: «Пусть они будут счастливы».
Глава десятая
Валера Пальчик сказал:
— Ребята, Демиду с его половиной, — тут он лукаво посмотрел на Ганю, — нужно помочь переехать на новую квартиру — на бульвар Ромена Роллана.
— У него есть жена? — небольшие глаза Ганина мгновение стали огромными, круглыми, словно диафрагма фотоаппарата, расширились и сузились.
— На такой работе девчатам, вообще-то говоря, делать нечего, — заметил Володя Крячко, — но тебя, Ганя, мы все же возьмем, в порядке исключения.
— Обязанности распределим таким образом, — прозвучал уверенный голос Данилы Званцова, — Крячко обеспечивает транспорт, Валера и я — тягловую силу, думаю, захватим с собой еще Альберта Лоботряса, чтобы нас было четверо, а Гане поручим службу информации и общее руководство.
Честно говоря, Ганя была разочарована, когда увидела Ольгу Степановну. Ей уже рисовалась романтическая история с женитьбой Демида, о которой потом можно было бы поговорить с подружками, а тут на тебе: старая энергичная учительница, в руки которой как-то само собой, без особых усилий с ее стороны, перешло все руководство «операцией».
Подъехал грузовик, ребята вынесли мебель Ольги Степановны, погрузили в кузов.
— Товарищ водитель, — попросил Альберт Лоботряс, — пожалуйста, не включайте третью скорость, а то, не ровен час, вся наша обстановка рассыплется в труху.
Учительница молча строго посмотрела на него.
— Я бы все эти вещи, — признался Альберт, — оставил здесь, в старом доме, на новую квартиру нужно везти новую мебель.
— Ничего, пока и эта послужит. А там посмотрим. Вот разбогатеем с Демидом, тебя позовем в консультанты — гарнитур выбирать.
В это время вынесли из дверей железный столик от ножной швейной машинки «Зингер» с тисками, прикрепленными к крышке.
— Вот это техника! — ликующе воскликнул Альберт. — Специально для будущих межпланетных кораблей! Личный экземпляр конструктора. Ликуйте, люди!
— Трепло ты! — рассердился Демид. — Если хочешь знать, это моя самая любимая вещь, больше того — мой друг. Когда у меня скверно на душе, я сажусь за нее и начинаю вертеть колесо, и оно наматывает, как нитки на катушку, все мои неприятности.
Хотя такой способ избавиться от плохого настроения мог бы вызвать шутливые реплики, никто почему-то не улыбнулся, все поняли товарища.
— Минуточку, ребята, — крикнул Демид, когда все было погружено на машину, — только одну минуточку подождите.
Он не мог сказать друзьям, что хочет просто взглянуть в последний раз на свою комнатенку и сказать ей спасибо за все: за тепло ее батарей, за все радости, которые ему случалось пережить, за горести, которые минули. За все спасибо!
Он взбежал на второй этаж, каким-то помрачневшим, чужим коридором прошел в свой родной угол, и почему-то слезы навернулись на глаза. Пустая, покинутая, сиротливая его комната, но разлучаться с ней —будто навеки потерять родного человека. Взглянул на оконную решетку и нахмурился. Нужно было давно выпилить ее, попросить кого-нибудь из ребят вырезать автогеном, минутное дело — выбросить ко всем чертям это наследие дореволюционного прошлого.
Подошел к окну, взялся обеими руками за железные переплеты, тряхнул и вдруг почувствовал, что решетка качается, еще раз дернул — посыпался старый цемент, тяжелая решетка подалась и легко выскочила из гнезда в подоконнике.
Демид бросил ее на пол. За незнакомо новым окном синело яркое мартовское небо, и оттого вся комната похорошела, посветлела, будто благодарно улыбнулась: всю жизнь на нее падала тень от этой проклятой решетки! Оказывается, все так просто: подойти, не страшась, взяться за дело. А какое было бы счастье — жить в комнате с таким красивым, большим окном, и как жаль, что пришло оно, это счастье, когда дом идет на слом. Удивительно, как часто мы лишаем себя радости только потому, что и мысли не допускаем, как она доступна и близка.
Эта мысль пришла неожиданно, и Демид подумал, что теперь постарается не пропустить своего счастья. Презрительно оттолкнув ногой поверженные решетки, сказал:
— Спасибо тебе, родная моя комната. Не грусти, что я ухожу, ты возродишься новой, и так будет постоянно, всегда. На руинах будут вырастать новые дома, красивее и светлее, чем были прежде.
Сказал и, оглянувшись смущенно, подумал: «Каким-то я становлюсь сентиментальным, вроде бы рановато еще?» Засмеялся и, растроганный, выбежал из дома.
На улице, по самые края залитой мартовским теплым солнцем, ребята из шестого цеха уже расселись в кузове грузовика на узлах, диване, в креслах. Домоуправ привел дворника с молотком и гвоздями. Сейчас забьют досками двери, и дом совсем умрет.
— Демид! — вдруг послышался голос с другой стороны улицы.
Оглянулся — Лариса. В руке — портфель, на голове— беретка, волосы гладко причесаны, — обычная школьница, заканчивающая восьмой класс.
Демид подбежал к девушке.
— Видишь, переезжаем. А вы скоро?
— Скоро. Говорят, на какую-то Борщаговку. Страшное дело — деревня!
— А ты видела ее, эту Борщаговку? Нет? А говоришь! Соседями будем. Дай о себе знать, когда переедете. Ну, счастливо тебе, — взял ее руку, крепко пожал тонкие пальцы и сразу вспомнил, как совсем недавно оттирал озябший мизинец.
— Много у тебя друзей, — сказала Лариса, на мгновение задержавшись взглядом на круглом веселом лице Гани.
— Много. Переезжай быстрей... Поехали, ребята!
Последние слова он прокричал, уже взобравшись в
кузов. Ольга Степановна в кабине что-то сказала шоферу, машина тронулась с места. Маленькая, одинокая фигурка Ларисы напротив обреченного на снос дома будто впечаталась в память.
Они ехали через весенний Киев и пели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37