— Ха! Домой! — Тоська смеялась на всю кухню, но глаза ее гневно сверкали.— От твоего дома, наверно, и стен не осталось! Она едет домой! А тут у тебя что?!
—Я там родилась...— Шура садилась у окна, смотрела во двор, не желая больше- говорить.
— Ты это брось!—грозила кулаком Тоська.— У меня такой номер не пройдет. Мало таких, как ты, с крыш вагонов послетало?! Мало их мостами поубивало?! С голодухи попухло...
— Можешь на меня не кричать,— сухо отвечала Шура,— Если я надумала...
— А я чхала на твое думание! — взрывалась Тоська, красная от пыли и волнения.— Мне тебя Советская власть вселила, пусть она же и выселит! Пропуск дадут, тогда и айда на все четыре стороны... С глаз долой — комнатой больше!
Шура обернулась к ней и тихо сказала:
— Володю надо встретить... Скоро война окончится. Я обещала: Слово дала.
Тоська опустилась на табуретку и зажала ладонями голову.
— Хорошо... Давай поговорим спокойно... Тебе надо встретиться с Володькой. Понятно. Но где? Когда? Он же тебе не прислал ни одного письма.
— Значит, его перевели в другую часть,—медленно, не спуская с Тоськи настороженных глаз, произнесла Шура.
Тоська с отчаянием постучала костяшками пальцев по столу.
— Вот кто ты, понимаешь? Куда же тебя несет нелегкая? Ни жратвы! Ни теплой одежды! Да тебя с поезда снимут на первой остановке!
— А я на другой сяду,— хмуро произнесла Шура.
— Значит, уезжаешь? — вспыхнула Тоська.— Ну, ты еще об этом пожалеешь!
Хлопнув дверью, она выскочила из кухни.Шура, вздохнув, подошла к печке, стала помешивать в кастрюле. Она сама еще не может смириться с тем, что скоро не будет у нее комнаты, этой кухни с прокопченными бревенчатыми стенами. Она вспоминает, как прощался тогда Петр, уходя на фронт, и точно так же оглядывает ряды кастрюль, тюлевую занавеску на окне и плиту с ржавыми чугунными конфорками. Она вдыхает привычный запах пара, капусты и подгорелой картошки. Тут прожила столько лет, каждая вещь знакома до мельчайшей трещинки — чугун с побитой эмалью, фаянсовые желтые тарелки, давно не чищенный чайник с помятым носиком... Долгое время они были не только свидетелями ее жизни, но и друзьями. Она их мыла, терла песком... Они ее. кормили, поили чаем, слушали долгие разговоры с Тоськой... Здесь, из этого окна, выглядывала почтальона, сюда принесли мешок убитого лейтенанта...
Деликатно постучавшись, в кухню ступил Мефодий Иванович. Капитан был в бязевой нижней рубашке и синих крылатых галифе. В руке он держал затрепанную книгу,
заложив пальцем ее страницы. Сел за стол, тихонько покашливая, поправил толстые линзы очков.
— Вас Тося послала? — не выдержав, первой спросила Шура.
Капитан озадаченно посмотрел на нее и кивнул головой. — Плачет...
— Господи,— вздохнула Шура и опустилась рядом.— Если бы кто знал, как я люблю ее...
— Шура,— серьезно начал капитан и сложил на клеенке старые, в синих венах, руки.— Я человек военный... у меня значительно больше сведений о том, что делается на освобожденных территориях...
— Я читаю газеты,— перебила : Шура.— Слушаю радио...
— Прекрасно,— Мефодий Иванович прячет за очками глаза.— Но дело в том... Радио, газеты... В общем, в чисто житейских делах они несколько приукрашивают положение вещей.
— Как это? — с испугом спросила Шура.
Капитан заерзал на табуретке, по лицу его пошли пятна.
— Жить там негде. Ютятся в разрушенных подвалах... без дров, угля...
— А у нас? —засмеялась Шура.
— Это еще не все,— Мефодий . Иванович откинулся спиной к стене и пристукнул ладонью по столу.— Главное... есть строжайший приказ снимать всех с поездов. Говорят, на станциях бродят толпы людей, которые не могут ехать дальше или вернуться назад, откуда приехали... Есть случаи тифа... Об этом не следует рапространяться, но ты должна знать...
Шура вилкой рисовала на клеенке узоры, прислушивалась к бурлящей кастрюле и бросала изредка косые взгляды на тощего капитана в бязевой рубашке с завязками у шеи.
— И потом,— Мефодий Иванович замолчал, подыскивая слова.— Странно, что нет тебе писем... Тебе не кажется это странным?
— Нет,— быстро ответила Шура и поднялась, оттолкнув табуретку.— Еще не такие бывают случаи... Война.
— Тем более,— с растерянным видом протянул капитан.— Кто даст гарантию, что... в общем...
Шура низко наклонилась к нему и спросила почти с ненавистью, побледнев и кусая губы:
— Вы что хотите... Хотите, чтобы я не ехала... А если вас никто не будет ждать?! Ни жена, ни дети... Вы им найдете оправдание? Даже если тиф...
— Конечно,— забормотал капитан.— Я должен заботиться... и вообще...
Он взял книгу и пошел к дверям. Посмотрел на Шуру и болезненно улыбнулся:
— Пару-то сколько... суп уходит. Может, Каменец-Подольск проедешь. Выгляни в окно.
Весть о том, что Шура уезжает, быстро распространилась по дому. Кажется, не было такой комнаты, где не обсуждали бы ее решение. В квартиру Тоськи стали забегать женщины, словно еще ничего не зная, слушали, как она ругается, грозит, что запрет дверь и не выпустит неблагодарную девчонку из дверей... Кто соглашался, кто равнодушно пожимал плечами, но, уйдя, надолго задумывался. Многие смирились со своими похоронками, начали другую жизнь, и прошлое стало для них воспоминанием, которое уже никогда не повторится. Даже робкие надежды, посещающие бессонными ночами вдовьи комнаты, наутро казались выдуманными и под напором повседневных забот тускнели и гасли, как крошечный огонек коптилки перед ярким светом.
Вся их жизнь, с усталым почтальоном, в сумке которого каждый раз лежало одно-два извещения о смерти, с вызовами в военкомат, бабьим одиночеством и думами о пайковом хлебе и дровах, вся жизнь убивала надежду. Она остав.-ляла на долю женщин угрюмое остервенение в бесконечной борьбе с нуждой и иссушающим горем. А потом были еще волнения о безотцовщине детей, о том, что протекает крыша и уже нечего снести на менку...
И хотя из городка в городок, растекаясь по эшелонам, будоража базары и заводские цехи, шли рассказы о чудесных возвращениях и воскресших из мертвых, многие знали, что их минует такой счастливый конец. Нет, они не смирились, не опустили руки, иначе бы не смогли выжить. Умытые и причесанные, шли в школу дети, чинились крыши, на дне чемоданов находились еще не снесенные на базар вещи... Но надежда на возвращение мужей оставила их дом, словно раз и навсегда лишив эти бревенчатые стены радости встреч и суматохи ожиданий.
И то, что, несмотря на войну, не получая писем, одинокая и бездомная, Шура решила уехать, потрясло женщин. Они собирались во дворе, шли к Тоське, слушали ее ругань
и волновались или равнодушно пожимали плечами. А дома, сидя, в тишине комнат, с отчаянной мечтой о чуде, которое должно быть хоть раз в человеческой жизни, вдруг представляли себя на месте этой девчонки и с трепетом снова перечитывали письма, разглядывали похоронные документы, выискивая в них несоответствия и тайно, испуганно лелея проснувшиеся слабые надежды...
И случилось странное. Кто сумел житейским опытом и с помощью выстраданного временем трезвого взгляда подавить в себе робкое движение души, те возненавидели Шуру. Она для них стала тем, кем они могли быть, если бы имели силы не верить казенным печатям, хмурым глазам военкома и воспоминаниям друзей, вернувшихся из военных госпиталей. И это делало их жизнь еще невыносимей, словно в прожитых ими днях все время таилось какое-то предательство.
А другие неожиданно почувствовали себя способными сделать то же, что и Шура. Но им нужен был тот, в ком надежда не подверглась сомнению, кто смог бы переступить грань неверия в чудеса и добровольно пойти на новые разочарования, скитания по дорогам...
Шура ничего об этом не знала. Она готовилась в путь. Привела в порядок свое старенькое пальто. Починила ботинки. Сшила заплечный мешок и наложила в него картошки. На неделю вперед отоварила хлебные карточки. И Надежда, жена убитого штурмана, сказала женщинам во дворе:
— Пора ей все выложить в глаза... Погибнет девчонка. Куда ее несет? Все ходят вокруг нее да около. Боятся правду сказать. Давно уже погиб ее парень! Это каждому ясно. Мне терять нечего, я ей весь пасьянс разложу!
Она пришла, когда Шура была одна, села на кухне, зажав между ног подол юбки, и хмуро стала смотреть, как девушка штопает кофту,
— Слушай,— начала она грубовато.— Никуда тебе не следует ехать...
— Почему? — спокойно спросила Шура.
— Ты что думаешь, на фронте в оловянных солдатиков играют?
— Нет... не думаю.
— Если не получаешь писем?! Если... да что говорить, ты на нас посмотри. Мы тоже не получаем писем. И знаем, почему! Некуда тебе ехать.
— Ты думаешь, он убит? — недружелюбно проговорила Шура.— Я на твоем месте для этого не пришла бы совсем... Убит, так я найду его могилу.
- Тебе легче от этого станет? — усмехнулась Надежда. Шура медленно воткнула в клеенку иголку, отлбжила кофту.
— Может быть, супу хочешь? Недавно сварили...
— Брось ты это! — в сердцах закричала Надежда.— До супа тут...
— Почему же нет? — пожала плечами Шура.— С луком... на поджарке...
— Иди к черту! — покраснела Надежда и, подавшись к девушке, торопливо зашептала, заикаясь от волнения:— Мы не надеялись на что-то? Не ожидали? Только ты... одна... такая? Лучше нас... У тебя еще неизвестно что, а мы... Нам уже повестки пришли. Как жизнь пополам перерезали! А ты говоришь... Сто процентов! Сто процентов, что не вернутся...
Она вдруг заплакала, всхлипывая и не стесняясь. Слезы побежали черные, пополам с тушью, они щипали глаза, и Надежда держала веки кончиками пальцев.
— ...Вчера в приют ходила... девчонку выбрала, курносую... Скоро домой приведу. Будем греться в постели. Сказки читать.
Шура молча поставила перед ней тарелку с супом и положила рядом ложку. Надежда стала есть, шмыгая носом и оттирая со щек слезы движением плеча. Омытые глаза ее сделались серыми и беззащитными. Она дула на ложку, вздыхала и старалась не смотреть на Шуру, которая неподвижно сидела у стола.
— Знаешь,— вдруг сказала Шура.— Я тебе подарю свой огород... Там еще много картошки невыкопанной. Мешка два.
— Да что ты,— слабо возразила Надежда.
— Будете зимой картошку есть... Меня вспоминать. С дочкой тебе труднее.
— Легче, легче,— замахала Надежда ложкой.— Она из меня человека сделает... И пить я брошу. Перестану по мужикам таскаться. Я и раньше это делала назло сама себе. Вот, мол-, какая я беспутная...
— А девочка-то хорошая? — спросила Шура.
— Прелесть,— засмеялась Надежда.— Тельце худень-. кое, а глазища — во!.. Спасибо тебе за суп. Не помню, ког«. да горячее ела. Тебе в чем-нибудь помочь?
— Вот поштопай кофту,—предложила Шура,—а мне еще подкладку пальто надо постирать...
Она налила в таз воды и окунула в нее материю. Стала натирать ее мылом из пенящейся глины. Выпрямившись, посмотрела в сторону Надежды. Та сидела, низко наклонившись над кофтой. Волосы спадали на лицо. Руки медленно и спокойно тянули нитку.
— Летя-я-ят гу-у-у-сц,— вдруг запела Надежда тоненьким голосом.— Летя-я-ят гуси-и-и...
Тоська подарила Шуре валенки. Высокие, подшитые желтой кожей.
— От меня с капитаном,— сказала она, уже примирившись с тем, что девушка все-таки уедет.— Ты их в мешок.., Да будь осторожнее, неровен час, стащат...
Иван принес на память материнскую шаль.
— Я ей новую куплю, а тебе... Возьми. Наши все поклоны тебе шлют. Желают удачи. Ты, как приедешь, сразу пиши... А если снимут с поезда, то телеграмму... Я мигом примчусь.
Женщины во дворе сложились кто чем мог и купили на базаре хлебные талоны. На целую неделю. Отоварить их можно было в любом станционном киоске.
Под вечер зашагали на вокзал. Провожали Тоська, Надежда, Иван и еще несколько человек. Тепло одетая, в крепких ботинках, замотанная шалью, Шура шла по разломанным тротуарам, прощаясь с этими деревянными домами, улицами, поросшими цепкой травой, и пыльной площадью с парашютной вышкой. Угрюмый Иван молча тащил ее дорожный мешок с выпирающими из-под полотна боками картофелин.
Станция встретила гудящей толпой, длинными очередями, драками и скандалами у окошек билетных касс. Военные и гражданские валялись на кафельном полу, отгородившись чемоданами и мешками, спали на разостланных одеялах, пили чай, пеленали детей, тревожно слушали бубнящий голос громкоговорителя. В четырех стенах вокзала шла своя, неухоженная, полная тревоги и томительного ожидания перемен,, беспокойная жизнь.
— Сережка?! А ты чего здесь? — удивленно закричала Надежда, увидев сидящего на скамейке капитана.
— Да вот, пришел проводить,— смущенно ответил тот и подошел к Шуре.
— Привет, старушка... Значит, едешь? Ни пуха тебе ни пера... Между прочим, возьми.
Он протянул небольшой свернутый лист бумаги.
- Это тебе пропуск до Красноярска... Ну, если сможешь, доберешься.и до Уральских гор. Дальше гарантии не даю. И этот вырвал у полковника с мясом.
— Спасибо,— прошептала Шура.
Красивый капитан покраснел и натянул на глаза козырек фуражки.
— Чего там,— пробормотал он.— Солдатская взаимовыручка...
Поезд подошел в грозных усах пара, сверкая медными обручами на черном запотевшем мазутными каплями туловище. Медленно остановились обвешанные людьми вагоны. Ожидающие бросились к подножкам, начали барабанить в двери. Они карабкались по лесенкам на крыши, втягивали чемоданы на тормозные площадки. Размахивая флажками, всунутыми в кожаные чехлы, проводники отталкивали людей, ругались, но волна желающих уехать продолжала плескаться у зеленых стен вагонов...
Шура метнулась к одной двери, к другой, закричала проводнику что-то неслышимое в общем гаме и беспомощно остановилась среди водоворота, в котором вращались узлы, чемоданы, вещевые мешки, слышался плач, удары кулаков по железным бокам вагонов...
— Вот и уехала.,.
— Так для тебя это лучше,— сказал капитан.— Вон сколько таких же, как ты... С ними не пропадешь.
Он кивнул Тоське, и они стали решительно пробиваться к хвосту эшелона.
Иван обрадовался. Поставил мешок у ног, закурил, хитро посматривая на растерянную Шуру.
— Домой пойдем... завтра на работу. Вернулись запыхавшиеся Тоська и капитан.
— Быстрее... За нами!
Все побежали по перрону, расталкивая людей, держась вместе и боясь потеряться в толпе.
— ...Я проводницу уговорила,— на ходу, задыхаясь, кричала Тоська. Вагон переполнен под завязку, но куда-нибудь приткнут... Ты только пиши. Не забывай...
— Никогда... в жизни,— отвечала Шура и, остановившись, искала поверх голов фуражку капитана.
Они нырнули под колеса, перелезли через путь и оказались с той стороны эшелона. Проводница чуть приоткрыла дверь, и, подталкиваемая руками, не успев даже попро-
щаться, сказать этим людям слова благодарности за все, за все, что они сделали ей в жизни, подхваченная другими руками, уже из вагона, Шура исчезла в тамбуре.
— Шура-а! Шура-а!!! — Иван забарабанил кулаками в дверь, в отчаянии заорал.— Шура-а... на минуту... Шура...
Тоська заплакала, побежала вдоль окон, громко крича:
— Выгляни в окно-о... покажись., где ты?..
Надежда молча стояла с капитаном, хмурая, сцепив пальцы на бахроме шали. Она тоже была готова заплакать и, сдерживаясь, покусывала накрашенные губы. Капитан держал ее под руку, строгий, красивый, с бледным,' гладко выбритым лицом.
— Черт,— тихо сказал он,— хоть бы окно открыли... Наверно, завидуешь ей?
— Она счастливый человек...
— Будет счастливой?
— Уже счастливая...
В темноте тамбура Шуру толкнули, она наступила на что-то мягкое, мешок ее затерялся среди других вещей.
— Куда лезешь?! — закричал мужчина.
— И так полно! — подхватили другие.— Дохнуть нечем... Никого не пускать!..
Глаза привыкли к темноте, и Шура увидела тамбур, заваленный чемоданами. Люди сидели на корточках под стенами. На плащ-палатке лежал коренастый офицер со взлохмаченными волосами и в расстегнутом кителе с тяжелой грудой орденов и медалей. В раскрытую дверь был виден вагон с откинутыми полками, торчащими сапогами, ботинками, бритыми головами, женскими платками и шапками. Вагон был набит по самую крышу. Сидели даже на верхних, багажных полках. Люди забили проходы, слышался сплошной гул, взрывы смеха, одинокие женские голоса. От одного конца вагона.в другой по рукам передавали трехлетнего мальчишку в помятых ситцевых штанишках на помочах.
— Братцы, дальше... герой писать хочет... Эй, Борьку возьми... Создайте пацану удобства...
Офицер подхватил мальчишку и пошел с ним в туалет. Вернулся назад, протянул его какому-то солдату.
— Порядок в танковых частях... верните мамке... Увидел прислонившуюся к стене Шуру.
— Далеко, красавица?
— До Москвы... А потом дальше,— тихо сказала Шура. - Куда ж тебя пристроить? — он почесал затылок,
— Да наверх,— подсказал солдат.— Размера она ма« ленького... Войдет.
— Конечно,— зашумели вокруг.— Отдельная квартира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25