Гомер решил, что пора перейти к самозащите.
– Сэр, это совершенно необоснованные показания. У нас нет доказательств…
Колл тяжело оперся на стол, предоставив Гомеру возможность рассмотреть свое покрасневшее лицо.
– Но ведь у вас нет доказательств того, что эти убийства были совершены Пендредом. Он изображает из себя немого, а экспертиза не может предоставить никаких улик.
– Но вспомните, что он сделал с адвокатом!
Даже Райт понял, что собирается на это ответить Колл, и предусмотрительно отвел глаза в сторону.
– Бога ради, Гомер! Да напряги ты свои мозги хоть раз в жизни! Перестань ты быть таким идиотом!
Вслед за этим наступила тишина, которая Райту показалась но меньшей мере жуткой, словно над их головами только что взорвалось небольшое ядерное устройство и они уже существовали в постапокалиптическом мире. Колл, догадавшись, что перегнул палку, несколько сбавил тон.
– Судя по тому, что говорит этот докторишка, Пендред – это ложный след. Да, конечно, мы можем обвинить его в нападении на Елену Флеминг, но связать это с предшествующими убийствами нам не удастся. Стоит только сравнить обстоятельства совершенных убийств с нападением на Флеминг, и всем станет очевидно, что между ними нет ничего общего.
– Он пытался вскрыть ее тело, – не вполне обдуманно, но отважно вмешался Райт.
Колл развернулся со скоростью автоматической охранной системы, зафиксировавшей движение. Взгляд у него был исключительно недружелюбным, однако он продолжал держать себя в руках.
– Он пытался вскрыть ее, когда она еще была жива, сержант. В предыдущих случаях ничего подобного не было, не так ли?
Гомер и Райт промолчали, ибо ни тот ни другой не хотели признавать, что их тоже тревожило это обстоятельство. Серийные убийцы не меняют свой почерк после того, как методика была выработана и совершено восемь убийств.
– Если адвокат обратит на это внимание, он от вас камня на камне не оставит, – продолжил Колл. – Он будет вызывать одного чертова эксперта за другим, и при наличии этой бабы, утверждающей, что убийцей является ее муж, доведет присяжных до того, что они вынесут оправдательный приговор. Конечно, вы сможете упечь Пендреда в какую-нибудь богом забытую психушку, где он просидит до второго пришествия или пока не сунет пальцы в розетку, но убийства Мюир, Уилмса и Милроя так и останутся нераскрытыми. – Он повернулся к Гомеру. – И первая серия по-прежнему будет приписываться Мелькиору, а не Мартину Пендреду.
Гомер понимал это, но, услышав это утверждение из чужих уст, почувствовал, как его охватывает отчаяние. Хотя он и не застонал вслух, его телодвижения беззвучно передали все, что он испытывал.
– И что нам делать? – спросил он.
Колл наградил его презрительным взглядом.
– У вас есть время до тех пор, пока об этом не стало известно. Отправляйтесь и поговорите с ней. Нащупайте пробелы в ее истории. А потом убедите ее отказаться от показаний.
– А если она не согласится, сэр? – с невинным видом поинтересовался Райт. – А если ее история выплывет наружу? Что если обо всем этом станет известно прессе?
Однако ему тут же стало понятно, что близость злобной физиономии Колла еще не гарантирует его способность сохранять спокойствие.
– А вы молитесь, сержант, чтобы этого не произошло, потому что в противном случае вам придется арестовывать ее мужа и расхлебывать все это дерьмо.
Колл вышел из кабинета, но тягостная атмосфера с его уходом так и не рассеялась.
Несмотря на страстные и упорные мольбы, им не удалось заставить ее изменить свои показания.
А потом об этом каким-то образом стало известно корреспондентам вечерней газеты, читая которую у себя в квартире, Беверли не могла скрыть радости от того, что репортер с такой точностью воспроизвел все подробности ее рассказа. Гомер, чувствуя себя во власти сил, которым было глубоко наплевать на его желания, отправил Райта в Западную Королевскую больницу.
Джеффри Бенс-Джонс возвращался с ежемесячного собрания Совета попечителей, когда его встретили Райт и Фишер, стоявшие в коридоре административного корпуса перед его кабинетом. Время было уже позднее, а потому он был избавлен от присутствия коллег и секретарш. Заявление сержанта о том, что это задержание не является официальным арестом, не вызывало у начмеда особого восторга, ибо, похоже, он не видел разницы между первым и вторым.
– Это просто возмутительно!
Однако это восклицание – щит достоинства, призванный оградить от позора, – тут же разбилось о неумолимость Райта.
– Вполне возможно, сэр, – ответил он с полуизвиняющейся-полувоинственной улыбкой. – Однако если вы откажетесь сотрудничать, боюсь, я буду вынужден принять более официальные меры.
Бенс-Джонс уловил намек, однако продолжил свои жалобы, сопровождавшиеся все возраставшим сарказмом. Райт не без интереса отметил, что Бенс-Джонс спросил о причине своего задержания, когда они уже ехали в машине к полицейскому участку. Однако Райт, сидевший на переднем пассажирском месте, ничего не ответил, сохраняя бесстрастное выражение лица и не сводя глаз с дороги.
В участке Бенс-Джонса отвели в ту же комнату для допросов, стены которой не так давно были свидетелями колыбельных причитаний Мартина Пендреда. Там Бенс-Джонс провел два часа в нараставшем напряжении, временами перемежавшемся приступами тоски и раздражения. Мишенью его бессильной ярости стал Ньюман, бесстрастно стоявший у двери. Однако тот уже привык к подобному поведению – единственная разница заключалась в том, что обычно задержанные не стеснялись в выражениях и пользовались менее утонченной лексикой, так что его невозмутимости могли бы позавидовать стоики.
Наконец появились Гомер и Райт, и Ньюман смог удалиться в ресторан. В течение первых нескольких минут они вообще не обращали внимания на Бенс-Джонса: Райт устанавливал звукозаписывающую аппаратуру, а Гомер стоял, прислонившись к стене под окном. Затем Райт кивнул своему начальнику, и Гомер уселся перед Бенс-Джонсом и уже открыл было рот, но тот успел перехватить инициативу:
– Могу я поинтересоваться, что здесь происходит?
Однако этот превентивный удар не попал в цель. Простуженный Райт чихнул, а Гомер просто тяжело вздохнул:
– Ваша жена сделала заявление.
Бенс-Джонсу никогда бы в голову не пришло, что именно это стало поводом его встречи с полицией.
– Что?
Гомеру совсем не хотелось, чтобы убийцей оказался Бенс-Джонс, более того, он противился этой мысли всеми силами души, но в этот момент он не мог не признать, что невиновным считать его не сможет. Совершенно очевидно, что он был виновен, и его вина, судя по всему, была нешуточной.
– Ваша жена сделала заявление, – повторил Гомер. – Относительно убийств Дженни Мюир, Патрика Уилмса и Уилсона Милроя.
– Заявление?
Вопрос был задан таким тоном, словно Бенс-Джонса не столько интересовали подробности, сколько он хотел затянуть процедуру. Гомер разглядел расчет за толстыми стеклами очков начмеда, расчет, который он уже неоднократно видел в глазах тысяч подозреваемых.
– Вот именно. Она признала свою вину.
Бенс-Джонс тут же ухватился за эту ниточку.
– В совершении убийств? – Он изменил позу и изобразил крайнее изумление.
Гомер кивнул.
– Но это же глупость! – вскрикнул он, сопроводив свое восклицание легким смешком, словно намереваясь показать, что теперь ему все стало понятно. – Неужели вы всерьез верите тому, что Виктория была замешана в этих… в этих ужасных убийствах?
Райт по достоинству оценил эту легкую заминку.
– Я обязан серьезно относиться к ее заявлению до тех пор, пока нам не удастся доказать обратного, – пожал плечами Гомер.
– Но вы же арестовали убийцу. Кажется, это Пендред?
«Не переигрывай, – устало произнес про себя Райт. – Ты слишком преувеличиваешь степень своей неосведомленности».
– Да, – кивнул Гомер. – Однако это еще не означает, что мы можем проигнорировать заявление вашей жены.
Бенс-Джонс закрыл глаза и вздохнул. Это была уловка человека, намеревавшегося сообщить своим слушателям нечто ужасное.
– Вы, вероятно, не в курсе того, что происходит с Викторией.
– Да? – настороженно приподнял брови Гомер.
На лице Бенс-Джонса появилось скорбное выражение, он горестно покачал головой и понизил голос.
– Около трех месяцев назад у нее произошел серьезный нервный срыв, – доверительно сообщил он. – Это было ужасно. Видите ли, моя жена является довольно крупным исследователем. Она даже стала лауреатом престижной национальной премии…
– Которую вручает Королевская коллегия патологоанатомов.
Бенс-Джонса явно смутила эта неожиданная и явно нежеланная осведомленность, и по его лицу пробежало легкое облачко неуверенности.
– Совершенно верно.
– И вы утверждаете, что она подписала свои признательные показания вследствие этого… нервного срыва?
– Это очевидно. – Бенс-Джонс сделал движение, словно собираясь уходить после того, как этот неприятный инцидент оказался, ко всеобщему удовлетворению, исчерпан.
– Она вас любит, сэр?
Вопрос донесся слева, куда начмед даже не смотрел.
– Что?
Трудно было определить, чего в его ответе было больше – подозрительности или смущения.
– Естественно, – ответил он.
Похоже, этот ответ заставил старшего инспектора задуматься.
– Вы знали, что существуют доказательства того, что результаты исследований были фальсифицированы вашей женой? Что она получила свою премию обманным путем?
Бенс-Джонс нахмурился и решил снова воспользоваться своими запасами негодования.
– Что вы такое говорите?! Да по какому праву вы выдвигаете столь абсурдные обвинения?
Гомер бросил взгляд на Райта, и тот извлек откуда-то тетради с лабораторными записями, которые были помещены в заклеенные и опечатанные пластиковые пакеты. Прежде чем передать их Бенс-Джонсу, он пояснил для записи, что он делает.
– Мы провели независимую экспертизу, сэр, – сообщил Гомер. – И выяснили, что опубликованные результаты не имеют никакого отношения к тому, что запротоколировано здесь.
Бенс-Джонс смотрел на тетради с таким видом, словно опасался, что они вот-вот вцепятся ему в горло.
– Наверняка всему этому есть какое-то объяснение, – не отрывая от них глаз, промолвил он. – Наверное, была проведена другая серия опытов…
Райт предъявил показания Ивонны Хэйверс, а Гомер добавил:
– Боюсь, что нет, сэр.
Он подтолкнул бумаги к Бенс-Джонсу, чтобы тот смог с ними ознакомиться, однако продолжал придерживать их пальцами, одновременно комментируя вслух свои действия для протокола.
Бенс-Джонс прочитал показания, и, судя по всему, они на мгновение выбили его из колеи.
– А какое отношение все это имеет к убийствам, совершенным Пендредом? – осведомился он.
Если он всерьез полагал, что Гомер станет отвечать на этот вопрос, то ему еще многое предстояло узнать о том, как проводятся допросы.
– Вы беседовали с доктором Милроем об обвинениях, выдвинутых против вашей жены? – спросил Райт.
– Нет, конечно!
– И доктор Милрой не пытался вас шантажировать ими с целью получения должности профессора?
– Бога ради, что за выдумки!
– Если ваша жена любит вас, сэр, почему она обвиняет вас в убийстве Дженни Мюир, Патрика Уилмса и Уилсона Милроя? – осведомился Гомер и, помолчав, продолжил, прежде чем Бенс-Джонс успел ответить: – Почему она утверждает, что вы разработали план, направленный на то, чтобы свалить всю вину на Пендреда? Что вашей настоящей целью являлось устранение Уилсона Милроя, так как у него были доказательства того, что Виктория Бенс-Джонс подтасовала результаты своего исследования? – Он выдержал еще одну длинную паузу, предоставляя подозреваемому возможность ответить, и добавил: – Почему она все это утверждает, доктор Бенс-Джонс?
Бенс-Джонс сгорбился, вывернул руки ладонями вверх, а его лицо исказила гримаса.
– Я же говорю вам – она не в себе… – Он помолчат и добавил: – Вероятно, все гораздо хуже, чем я предполагал… Она просто не в своем уме, старший инспектор. – Этим выводом он поделился непосредственно с Гомером.
– Ее показания выглядят вполне внятными, – пробормотал Райт.
– Да что вы понимаете? – обернулся к нему Бенс-Джонс.
– Как бы то ни было, доктор, мы должны проанализировать подобную возможность, – заметил Гомер, наклонившись ближе. – Насколько я понял, сэр, вы все отрицаете?
– Естественно!
Затем последовало длительное молчание, во время которого Гомер и Райт не спускали глаз с толстых линз его очков.
– Ведь трупы были вскрыты, не так ли? – наконец промолвил он. – А я – невролог. Возможно, вы не догадываетесь о той узкой специализации, которая существует в медицине, но я могу вас заверить, что в обязанности невролога не входит проведение вскрытий.
Гомер чувствовал, как из его уст сочится ложь, обволакивая скользкие слова.
– Да, сэр, – откликнулся он и снова умолк, как актер дожидаясь наиболее выгодного момента для своей реплики. – Но ведь вы получили образование патологоанатома, не так ли?
Этот вопрос явно стал потрясением для Бенс-Джонса, но он с ним справился:
– Это было много лет тому назад.
Гомер пожал плечами:
– Мы хотели бы получить от вас разрешение на обыск вашего дома и кабинета, сэр, – заметил Райт.
– Зачем?
– Просто для того, чтобы удостовериться.
– А если я вам его не дам?
Однако все прекрасно понимали, что он этого не сделает.
Гомер встал, и Бенс-Джонс спросил:
– А что со мной? Я могу идти?
– Боюсь, что нет, доктор. По крайней мере пока.
Он открыл было рот, но Гомер его опередил:
– В случае необходимости я вас предупрежу о том, что ваши слова могут быть использованы против вас.
– Было бы неплохо, – с мрачным видом откликнулся Бенс-Джонс. – А я позвоню своему адвокату.
Гомер пожат плечами и движением головы дал понять Райту, чтобы тот занялся необходимыми формальностями.
– Вы же знаете, что я этого не делал, старший инспектор, – окликнул его Бенс-Джонс, когда тот уже направился к двери. – У вас нет никаких доказательств, подтверждающих, что это сделал я.
Елена умирала. Вся вселенная сузилась до одной комнаты, в которой она лежала, многогранность бытия ограничивалась ее смертным ложем и окружавшими его стенами. Какая-то часть ее мозга осознавала, что вскоре это пространство сузится еще больше и будет ограничиваться пределами ее тела, а затем и вовсе сожмется в полное ничто.
И после этого уже ничего не будет.
Ей казалось, что она плывет в теплом безвоздушном пространстве, в котором ее не тревожили ни боль, ни волнения, ни даже зловоние. Ей казалось, что она парит, оторвавшись от земли и от жизни, словно опьяненная надвигающейся смертью.
Ей казалась удивительной эта снизошедшая на нее тишина. Она не сомневалась в том, что еще пару дней назад она слышала долетавшие до нее звуки. Ничего особенного – щебет птиц, шум автомобильного двигателя, отдаленный гул летевшего самолета, но, по крайней мере, эти звуки свидетельствовали о существовании за пределами ее комнаты внешнего мира. Но потом они незаметно заглохли и исчезли, как обеспокоенные родственники, которые всегда выходят в соседнюю комнату.
Она слегка пошевелилась и удивилась отсутствию боли, с трудом вспомнив о морфиновых пластырях, которые теперь постоянно носила как непременный модный аксессуар. Ныне у Елены не было ни колец, ни браслетов, и ее украшали лишь уродливые наклейки, спрятанные под ночной сорочкой.
К несчастью, они не могли заглушить гнилостный запах, который непрестанно просачивался из-под повязки.
Дверь открылась, и в комнату вошел Джон. Он, как всегда, улыбался. Она понимала, что эта улыбка свидетельствует лишь о его беспокойстве и что он напяливает ее на себя перед входом в ее комнату, точно так же как люди надевают перчатки, выходя на улицу морозным утром. Вначале он ничего не говорил, впрочем, она и не ожидала от него каких бы то ни было слов. Он просто опустился на край кровати и осторожно взял ее руку.
– Все нормально? – спросил он.
Еще недавно она ответила бы ему, что нет, что она умирает. Еще недавно она обрушила бы на этот мир всю свою ярость и отомстила бы ему за то, что проиграла схватку с этой жуткой болезнью. Но теперь все было иначе.
Ей это казалось странным. Куда делась вся ее злость? Без нее она чувствовала себя неполноценной. Елене казалось, что ей всегда была присуща эта злость и в определенной степени наличие этой злости определяло ее сущность. И вот теперь, когда у нее были все основания для того, чтобы кипеть от негодования, всю ее злость как корова языком слизала. Она не только доживала последние дни своей жизни, но рак превратил их в унизительную и постыдную процедуру. Он проявил полное пренебрежение к ее телу, породив жадные и хищные метастазы в ее костях и легких, которые наполняли ее ноздри чудовищным смрадом при каждом вдохе, и этот запах невозможно было заглушить никакими ароматизаторами, дезодорантами и довольно болезненными процедурами, которые осуществляла сестра Макмиллан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40