Некоторое время она молчала, а затем произнесла с легкой улыбкой:
– Значит, эти убийства совершил другой человек.
– Это человек, который хочет заставить всех думать, что Потрошитель снова взялся за старое, – помолчав, подтвердил он.
Она откинулась назад и, опустив голову, снова уставилась в таблицу.
– А здесь нет какого-нибудь бара? – внезапно поднялась она. – Я хочу выпить, чтобы как следует все обдумать.
Студенческий бар был слишком вульгарным, и он повел ее в кафе, расположенное в отделении офтальмологии. Оно было дорогим, так как руководство хотело отсеять ненужную клиентуру, однако, на взгляд Айзенменгера, эта стратегия привела лишь к тому, что кафе наводнили обеспеченные бездельники. Они устроились за низким столиком в углу у окна, за которым спешили припозднившиеся прохожие, и оказались среди многочисленных парочек на разных стадиях ухаживания друг за другом.
– Дай мне все это обдумать, Джон.
Это было вполне обоснованным решением. И он, потягивая «Пюи-Фюме», решил подождать. Ему не терпелось убедиться в том, что она придет к тем же выводам, что и он.
– Если все, что ты говоришь, соответствует действительности, значит, мы имеем дело с серийным убийцей, который пытается изобразить, что его убийства являются делом рук Потрошителя. И ему дают на это право сомнения некоторых в том, что в первой серии убийств был повинен Мелькиор. – Он обратил внимание на то, что она даже не упоминает имени Гомера. – Но имя Потрошителя служит лишь прикрытием, и совершаются эти убийства совершенно по другим причинам.
И словно достигнув первого промежуточного этапа, она подняла голову и взглянула на Айзенменгера; однако его внимание было поглощено стоявшей неподалеку парой – оба пили пиво прямо из бутылок. Он был высок, с зачесанными назад волосами и одет в вызывающе элегантный костюм, она была низенькой и облаченной в одеяние, которое с легкостью могло бы поместиться в конверт формата A4.
– Однако у нас остается неразрешенной проблема методов совершения этих убийств. Не каждый способен вскрыть тело и изъять из него внутренние органы…
– Или, что важнее, зашить его после этого, – снова переводя взгляд на Беверли, вставил Айзенменгер.
– Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали. – На ее лице мелькнула догадка. – То есть у нас есть очень небольшой ассортимент потенциальных убийц – людей, обладающих теми же навыками, что и Потрошитель.
Айзенменгер решил, что вино удивительно хорошо. Парень с зачесанными волосами обхватил за плечи свою подружку.
– А кроме того, среди трех последних жертв у нас есть патологоанатом, – продолжила Беверли.
– Да, небезынтересный случай, – пробормотал Айзенменгер.
Беверли отпила вина.
– Значит, убийца владеет навыками вскрытия тел. Следовательно, если это не Пендред, у нас остается крайне ограниченный круг патологоанатомов, технических сотрудников моргов и, возможно, директоров похоронных бюро – приблизительно такой же, какой мы имели в прошлый раз. И третья жертва – патологоанатом. – Она вскинула свои тонкие брови и посмотрела на Айзенменгера. – Уловка? Преступник специально убивает коллегу в духе серийного убийцы, который, с точки зрения некоторых представителей полиции, виновен в серии убийств, совершенных за четыре года до этого.
Айзенменгер оторвал свой взгляд от ритуала ухаживания.
– Я думаю так же. Пендред – это просто козел отпущения. Кто-то хочет кого-то убить и, пользуясь неопределенностью, которая царит вокруг дела Мелькиора, пытается навести подозрения на Мартина. Как ты справедливо заметила, убийцей может быть лишь тот, кто обладает навыками вскрытия, а это наводит на мысль, что истинной целью убийцы являлся не кто иной, как Уилсон Милрой.
– И тогда какое количество подозреваемых мы имеем?
– Адам Пиринджер, Алисон фон Герке, Тревор Людвиг… – Айзенменгер сделал паузу. – Льюи, санитар морга… и Виктория Бенс-Джонс, – словно только что вспомнив, добавил он.
– Итого пятеро.
– Это исключая ординаторов, которые каждый год проходят через отделение, а также бывших консультантов, о которых мне ничего не известно.
Она допила вино.
– Начнем с того, что сосредоточим свое внимание на этих пятерых.
«Сосредоточим»? Она явно пыталась включить его в свою компанию.
– То есть? – поинтересовался он.
– Мотивы и возможности, – с готовностью пояснила она. – Такие вещи не делаются наобум, Джон. Может, ты знаешь о каких-то причинах, по которым кто-либо из вышеперечисленных мог желать смерти Милроя?
– Его не особенно любили. Он был противным и мстительным типом. Если то, что мне рассказывали, соответствует действительности, он превратил жизнь Пиринджера в настоящий ад, так как считал, что должен был сам занять место профессора, к тому же он ненавидел Амра Шахина, потому что считал его протеже Пиринджера. Думаю, стоит немного покопаться, и обнаружится еще целый ряд причин, по которым он вызывал антипатию у окружающих.
– Ты не мог бы этим заняться? А я пока выясню, где они все находились в момент совершения убийства.
– Как ты это сделаешь?
Она скорчила гримаску:
– У меня есть свои источники.
Однако он не уловил намека.
– Разве мы не должны сообщить об этом Гомеру? Он ведь продолжает искать Пендреда.
Беверли фыркнула.
– Он нам все равно не поверит. – Она поднялась, словно намереваясь уйти. – Как бы то ни было, Пендреда все равно нужно найти. Пока он на свободе, настоящий убийца может совершить еще парочку преступлений, чтобы сильнее запутать следствие. А если Пендреда арестуют, убийства прекратятся.
Она не стала добавлять, насколько трудным является дело, за которое они брались. Они двинулись к дверям, оставив за спиной парня с зачесанными назад волосами обнимать свою подружку. Айзенменгер догадывался, что тому не потребуется много времени, чтобы поместить ее одеяние в конверт формата A4.
Расставшись с Беверли, он тут же отправился в хирургическое отделение. Елена лежала в четырехместной палате, основное освещение было погашено, и каждый пациент находился в собственном плохо очерченном световом оазисе. Елена спала, но очень чутко, так что, едва он остановился у ее кровати, она открыла глаза. Ей потребовалось несколько секунд на то, чтобы сосредоточиться и понять, где она находится.
У нее был такой вид, словно она подверглась бандитскому нападению и стала жертвой головорезов, скрывавших свои лица под глупыми масками и одноразовыми колпаками. Под сорочкой проглядывала легкая асимметрия груди, а из-под воротника высовывался кусок бинта. Из подмышки в стеклянную бутыль на полу тянулась резиновая трубка, из которой капала кровянистая желтоватая жидкость. В левое запястье была вставлена игла наполовину пустой капельницы.
– Привет, – произнесла она с таким видом, словно была разбужена поцелуем героя после векового сна, разве что голос у нее был не столько радостным, сколько усталым.
– Все прошло хорошо, – произнес он, подходя ближе, склоняясь и целуя ее в щеку. Лицо у нее было холодным.
– Да? – зевнула она. – Я предпочла бы, чтобы они взглянули на это с моей стороны.
Его впустили в палату в столь поздний час лишь потому, что он воспользовался своей должностью и упросил дежурную сестру разрешить ему пройти в палату, поклявшись, что пробудет там не более пяти минут.
– Прости, что не мог прийти раньше.
На ее лице появилась гримаса боли, когда она попыталась пожать плечами и изобразить безразличие.
– Я не могу остаться, – добавил он.
Впервые он был хозяином положения. Она открыла глаза:
– Спасибо, что зашел, Джон.
Он еще раз поцеловал ее.
– Я приду завтра.
Выходя, он понял, что в ее глазах стояли слезы, которые она старалась скрыть.
– Кто бы мог подумать?
Айзенменгер догадывался, о чем думает Льюи, однако предпочел не делиться с ним своими соображениями. Тот испытывал к Айзенменгеру явную симпатию, возможно, потому, что он не обращался с ним как с недоумком или отбросом общества. В результате Айзенменгер получил целую кипу кремационных свидетельств – многословных, скучных и никому не нужных документов, подтверждавших, что сожженные тела не являлись уликами в судебных разбирательствах, – и прилагавшихся к ним счетов на вполне внушительную сумму.
– А это что?
Льюи наслаждался мелькавшими картинками, обняв ладонями кружку «Сиськи наголо» с чаем, хотя вряд ли дегустаторы Восточно-Индийской компании признали бы эту вязкую темную жидкость за чай, и жадно рассматривая бюсты всех проходивших мимо женщин в возрасте от семнадцати до шестидесяти.
– Значит, Потрошитель добрался до бедняги Милроя.
Первая половина кремационного свидетельства заполнялась дежурным врачом, присутствовавшим при кончине того или иного бедолаги. Как правило, дежурными были начинающие медики, что приводило к неразберихе в формулировках, и это конкретное свидетельство ничем не отличалось от предыдущих. Поэтому Айзенменгеру постоянно приходилось преодолевать в себе изумление от того, что интеллигентные люди могут проявлять такую глупость.
– Значит, насколько я понимаю, Мартин Пендред просто убирает тех, кто ему каким бы то ни было образом досадил, – заметил он.
Льюи рассмеялся:
– Ну, у Милроя были все возможности ему досадить. Он же на всех плевал.
– Да, характер у него был несносный…
Льюи оторвал взгляд от бюста восьмого размера и устало пояснил:
– Я же говорил вам, что он был редкостной скотиной. Вообразил себе, что его все ненавидят, и сам возненавидел весь мир. Он ненавидел вас, меня, да каждого встречного.
– Неужто он был настолько неприятным человеком? – с деланным недоверием осведомился Айзенменгер.
Льюи чуть не расхохотался.
– А то нет! После того как его жена решила, что у его друга член больше, его волновало только одно – как бы отомстить этому миру, который так плохо с ним обошелся. А на кого изливать свою злость, ему было совершенно все равно. Если бы вы здесь поработали подольше, он и за вас взялся бы.
– Но я думал, что уж доктор Людвиг ничем не заслужил его ненависти. – На взгляд Айзенменгера, тот в наименьшей степени мог вызвать неприязнь Уилсона Милроя.
Льюи пожал плечами:
– У Людвига и без Милроя жизнь не сахар. Если то, что говорят, правда, ему остались считаные дни.
– То есть?
Льюи стряхнул с печенья заварной крем.
– Недели не проходит, чтобы он чего-нибудь не напортачил. Когда он удосуживается спуститься сюда, мне его приходится водить чуть ли не за руку, указывая то на легочную эмболию, то на перитонит, которые он норовит пропустить.
– Значит, о нем никто не будет особенно сожалеть?
Льюи доел печенье.
– Я, по крайней мере, нет. Старый говнюк никогда не платил мне за свои кремации.
– Не волнуйся, – пообещал Айзенменгер, уловив намек. – Я прослежу за тем, чтобы твои труды были оплачены.
Льюи кивнул с довольным видом.
– И я не могу себе представить, чтобы у Милроя были какие-нибудь разногласия с Викторией Бенс-Джонс, – добавил Айзенменгер, когда Льюи уже вставал из-за стола.
Льюи снова уставился на вереницу женщин, не подозревавших о том, что он за ними наблюдает.
– Напрасно, – пробормотал он и, обернувшись, посмотрел на Айзенменгера. – Более того, он ненавидел ее больше всех.
– Правда?
– Да. И по какой-то неизвестной мне причине делал все возможное, чтобы ее уничтожить.
Фишер заказал за свой счет последний круг выпивки, и поэтому коллеги были настроены к нему вполне благосклонно, а это означало, что в течение некоторого времени они не будут над ним издеваться и поносить его. Кларк выглядела еще более мужеподобной, чем обычно, – Кули вообще утверждал, что она мужчина и что он видел ее в душевой в спортивном клубе и у нее был член размером с руку младенца; Ньюману оставалось всего несколько шагов до того, чтобы окончательно вырубиться. Было семь часов вечера, они закончили работу, а полицейские в свободное от работы время предпочитали не утруждать себя изысканными развлечениями.
– Ну и корова же ты, Мэнди, – в категоричной манере заметил Ньюман.
Кларк уже давно привыкла к подобным высказываниям в свой адрес, особенно из уст Ньюмана, который считал себя дамским угодником и до сих пор не мог забыть случая, как она публично его унизила, вылив ему на брюки пинту пива и обозвав «сосунком», когда он попытался применить по отношению к ней свои обычные приемчики соблазнения.
– Да заебись, Колин, – ответила она с нежной улыбкой. – С тобой все равно ни одна нормальная баба не пойдет.
Ньюман уже опустошил полкружки.
– С этим у меня нет проблем, – хвастливо заявил он. – На этот вечер у меня уже все расписано.
– И кто же она? – ехидно осведомилась Кларк.
– Триш Коплик, – чуть помедлив, ответил он.
Мэнди это показалось настолько смешным, что она пролила пиво на покорябанную столешницу.
– Триш? – взвизгнула она так громко, что посетители, сидевшие по соседству, оглянулись. В этом пабе их хорошо знали, более того, среди присутствующих половина были полицейскими, и Мэнди Кларк пользовалась здесь дурной славой. Она залилась громким хриплым смехом. – Ты слышал, Терри? – обратилась она к Фишеру. – Триш Коплик!
– А что в этом смешного? – с некоторым испугом осведомился Ньюман, переводя взгляд на улыбавшегося Фишера. – А, Терри?
– Неудачный выбор, приятель, – пояснил Фишер в сопровождении сиплого хохота Кларк. – Триш Коплик еще большая извращенка, чем Мэнди. Они уже полгода сосут друг друга.
Брови у Ньюмана поползли вверх, и он грязно выругался.
– Не переживай, Колин, – похлопала его по руке Мэнди. – Рано или поздно повезет. Вон погляди на Терри.
Обрадовавшись, что внимание переключилось на другого, Ньюман с энтузиазмом включился в разговор:
– Вот-вот. А кто она, Терри?
– Вы ее не знаете, – чувствуя, что краснеет, ответил Фишер.
Мэнди Кларк ощущала себя совершенно непринужденно после трех пинт пива.
– Малыш Терри стесняется рассказывать о своей новой любви, – театральным шепотом сообщила она Ньюману. – Но, судя по всему, она еще та штучка – по утрам он выглядит совсем измочаленным.
Фишер занялся своим пивом, а Ньюман продолжил:
– Она служит в полиции, Терри?
А когда Фишер не ответил, Кларк и Ньюман посмотрели друг на друга с многозначительным видом и одновременно кивнули.
– А мы ее знаем? – возвращаясь к Фишеру, осведомилась Мэнди.
– Не ваше дело, – с грохотом ставя стакан на стол, откликнулся Фишер.
Оба присвистнули и с деланным ужасом отпрянули от стола.
– Какой он раздражительный, – повернулась Кларк к Ньюману.
– Это подозрительно, – кивнул Ньюман в свою очередь.
– Очень, – согласилась она.
И они снова повернулись к Фишеру, который нервничал все больше.
– А она случайно не старший офицер, Терри? – внезапно осенило Кларк.
Для Фишера это было уже слишком. Он резко встал, опрокинув стаканы, которые, к счастью, снова опустели, и вывалив содержимое пепельницы на колени Ньюману.
– Может, вы прекратите пиздеть?! – рявкнул он и вышел из затихшего паба.
Усевшись в машину, он попытался успокоиться перед предстоящим свиданием с Беверли. Он понимал, что не сможет долго скрывать их связь и с ней надо было покончить, но он был слишком слаб, чтобы решиться на это. У них был фантастический секс, и ему льстило, что его выбрала сама Беверли Уортон. Конечно, он был не настолько в нее влюблен, чтобы не понимать все привходящие обстоятельства их отношений, – в конце концов, он не был идиотом.
Беверли Уортон ожидала от этой связи не только регулярного траханья – ей нужны были сведения о расследовании Гомера. Вначале его это бесило и он отказывался делиться с ней своей информацией, но она умела убеждать. В конце концов, заявляла она, с формальной точки зрения она все еще сотрудник полиции. Поэтому у нее было моральное право знать, что происходит, а поскольку Гомер, по ее мнению, подозревал совсем не того человека, она хотела расследовать это дело самостоятельно.
Не то чтобы его убеждали ее доводы, но она так умела работать языком, что он приходил в возбуждение при одном воспоминании об этом, а через час ей предстояло напомнить ему, как здорово заниматься любовью под душем…
И если для этого надо было вынести несколько папок из тех сотен тысяч, которые хранились в участке, тем более не самых важных, и ответить на несколько вопросов, то плата за удовольствие, на его взгляд, была вполне приемлемой. Вот разве что все изощрения Беверли Уортон в постели не могли спасти его от расправы, если об этом станет известно начальству.
Оставалось только надеяться на то, что об этом никогда не станет известно, а пока он получал такое наслаждение, о существовании которого даже не подозревал раньше.
– Виктория!
Услышав свое имя, она подняла голову и на этот раз узнала его. Она стояла в коридоре рядом с кабинетом Уилсона и беседовала с секретаршей Пиринджера – маленькой восточной женщиной, которая, как и другие секретари и личные помощники, встречавшиеся Айзенменгеру, почему-то считала, что раз ее начальник занимает высокую должность, то и она является важной птицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40