И только тогда ты получишь право говорить со мной и успокаивать меня.
Она уже рыдала. Они почти подъехали к ее дому, и на небе сгущались тучи.
– На что мне эта статистика? – между всхлипываниями произнесла она. – Это тебе она нужна, а для меня статистика – наглая ложь. – И перед тем как разрыдаться окончательно, Елена успела выкрикнуть еще одну фразу, полную отчаяния: – Я не хочу, чтобы это было со мной, Джон!
Он припарковался рядом с ее домом через несколько секунд и, даже не выключив двигатель, попытался ее обнять, но она не отреагировала. Она спешила выбраться из машины, словно от рака можно было убежать. Она выскочила из машины и бегом устремилась по лестнице, не удосужившись вызвать лифт. В какой-то момент она споткнулась и едва не упала. Добравшись до квартиры, она открыла дверь и сразу же бросилась в ванную, ощущая позывы к рвоте. Но желудок у нее был пуст, и ей ничего не удавалось изрыгнуть из себя, кроме зеленой кислой слизи, однако ее снова и снова выворачивало наизнанку.
Айзенменгер вошел в квартиру, некоторое время молча постоял в коридоре, а затем развернулся и вышел.
Глаза, наблюдавшие за тем, как Елена вошла в свой дом, ничем не отличались от миллиардов других. Это были темно-карие глаза с поблекшими белками, ободок радужки уже начал приобретать серебристо-серый цвет, свидетельствовавший о возрасте, но с анатомической точки зрения они были безупречны. От природы в них не было ничего необычного.
И тем не менее они отличались от всех прочих глаз.
Они иначе воспринимали, иначе чувствовали и намечали себе иные цели.
Мартин Пендред отвернулся, и его блуждающий взгляд ненадолго остановился на мужчине, который шел за Еленой. Он давно уже ждал ее возвращения, хотя до сих пор не знал, что сделает и скажет ей, когда она вернется.
Он понимал только одно – он хочет ее видеть.
Мысль о том, чтобы последовать за этим мужчиной, пришла откуда-то извне, но, где бы ни находился ее источник, Мартин тут же безоговорочно ей подчинился.
Айзенменгер уже садился в машину, когда его взгляд остановился на крупном мужчине, направлявшемся к нему. В его фигуре было что-то смутно знакомое, хотя ничего конкретного ему в голову не приходило. И лишь его своеобразная походка и механистичность движений заставили Айзенменгера его окликнуть:
– Мартин? Мартин Пендред?
Звук его имени или просто звук заставил Мартина остановиться. Он неотрывно глядел на Айзенменгера, но его взгляд не отражал никаких чувств. Он стоял посередине улицы, запихав руки в карманы наглухо застегнутой куртки, предохранявшей его от вечерней прохлады.
– Ты ведь Мартин?
Айзенменгеру не было страшно. Скорее, он испытывал любопытство. Он захлопнул дверцу и обошел машину.
Человек развернулся и начал поспешно удаляться, и Айзенменгер после секундного колебания последовал за ним.
Деннис Каллен любил ловить рыбу по ночам по нескольким причинам, главными из которых были тишина и спокойствие. Будучи уволенным три года назад с должности шофера автобуса, он работал теперь уборщиком на фабрике, занимавшейся изготовлением металлических стеллажей. Производство было исключительно шумным и регулярно вызывало у него головную боль, и ловля рыбы прекрасно снимала стресс; а поскольку он давно уже развелся, то у него не было особых причин сидеть дома.
Уловы у него были небольшие, но ему это было не важно. Пара окушков, несколько линей – ничего особенного. Дорожка за его спиной освещалась плохо, и он знал, что для повышения эффективности ловли ему надо купить лампы высокой интенсивности. Однако они были дороговаты, и он не видел в этом особого смысла.
Кроме того, большую часть времени он дремал.
Айзенменгер ускорил шаг, чтобы не отстать от Пендреда. Он больше не окликал его, и теперь его мучило любопытство, куда тот направляется и что он делал у дома Елены.
Пендред шел к реке. Айзенменгер заметил, как тот в ста метрах от него свернул вправо на пешеходную дорогу, шедшую вдоль берега, которая, к счастью, была довольно хорошо освещена. И поспешил вслед за ним.
Деннис Каллен был хорошо скрыт кустарником и мелкими деревцами, росшими вдоль берега. Он услышал торопливые шаги на дорожке, но не обратил на них особого внимания и лишь случайно, бросив взгляд вправо, заметил крупную сутулую фигуру, поспешно скрывшуюся в тени пешеходного моста, расположенного метрах в двадцати правее.
Однако его интерес был подогрет, когда он услышал звук еще более торопливых шагов и, оглянувшись, увидел второго человека, более худого и низкого. Тогда ему пришло в голову, что тот, видимо, преследует первого.
– Ну и ну, – пробормотал он себе под нос.
Время от времени ему доводилось становиться свидетелем разных противоправных действий, как, например, продажа наркотиков, а однажды он чуть ли не из первого ряда наблюдал за длительными и изнурительными сексуальными играми, происходившими на траве всего в пяти метрах от него. И похоже, этой ночью тоже должно было что-то произойти.
Айзенменгер, не догадывавшийся о том, что за ним наблюдают, увидел, как Пендред скрывается в тени. Он бросился под мост, и только тогда, когда каждый его шаг стал отдаваться эхом, а звуки плещущейся воды сделались отчетливее и громче, до него дошло, что Пендред уже не впереди него, а позади.
Именно в этот момент кто-то, возникший из темноты справа, схватил его за плечи. Хватка была настолько сильной, что, как он ни сопротивлялся, ему не удавалось вырваться. Он закричал, однако его крик был тут же заглушён огромной, как у медведя, лапой. Он начал брыкаться и извиваться, но, несмотря на это, его неуклонно продолжали тащить к воде, и вскоре он оказался на самом краю дорожки.
Акустические особенности сводов моста придали истошному и короткому вскрику оттенок трагичности. Деннис Каллен разрывался между желанием вмешаться и стремлением сохранять здравомыслие. Поэтому он замер и начал прислушиваться к шорохам и шарканью, доносившимся из темноты. Время от времени он видел мелькавшие на границе света ноги или ботинки.
Он чувствовал, что происходит что-то серьезное. Возможно, это было ограбление, а может, и того хуже. И что ему было делать?
Он не был героем, но считал себя честным человеком – рядовым гражданином, одним из тех, на ком держится страна. И поэтому решение было принято им не столько из смелости, сколько из ярости при мысли о том, что нравственные устои на его родине настолько расшатались, что никто уже не обращает внимания ни на насилие, ни на убийство. Он встал и начал подниматься вверх по берегу к дорожке.
Айзенменгер почувствовал, что падает в воду, и, как ни странно, первой его мыслью было то, что она мокрая и холодная. Однако его падение не было бесконтрольным – руки, поддерживавшие его за плечи и зажимавшие ему рот, с легкостью управлялись с его весом, так что он чувствовал себя чуть ли ни ребенком. Затем та же несокрушимая сила подняла его в воздух, а рука, зажимавшая рот, прижала его голову к бетонному покрытию дорожки.
Айзенменгер попробовал было сопротивляться, поскольку руки его стали свободны, однако это намерение тут же пришлось отбросить, когда периферическим зрением он увидел слева нож, который медленно приближался к его горлу.
Каллен быстро шел вперед, пытаясь что-либо различить в темноте. Впереди на краю дорожки виднелась фигура человека, стоявшего на коленях и как будто глядевшего на реку.
До Айзенменгера донеслось тяжелое дыхание, а потом какой-то свистящий звук, слово, которое он не смог разобрать. Говорить он не мог, так как рот у него по-прежнему был зажат. Пошевелить головой он тоже не мог, так как та была настолько сильно прижата к бетону, что скрежет отдавался в костях черепа. Единственное, что он мог, это попытаться схватить руку, которая вместе со зловещим лезвием приближалась к его горлу.
Каллен замедлил шаг. Что этот болван там делал? И где был второй?
И в этот момент он понял, чем занимался склонившийся над водой человек – он что-то запихивал под воду. А затем Каллен покрылся холодным потом, потому что догадался, что это было.
На его глазах топили человека.
Он открыл было рот, набрал в легкие воздуха и собрался закричать, чтобы застигнуть преступника врасплох, но что-то его остановило.
Он заметил яркий серебристый блеск, двигавшийся над водой, ему стало страшно, и он бросился вперед.
Айзенменгер вцепился в руку, но с таким же успехом он мог бы попытаться остановить поршень паровоза. Лезвие ножа продолжало приближаться. Несмотря на ограниченные возможности, он попытался отодвинуть голову, но эта попытка оказалась бесплодной.
Нож надрезал кожу и начал углубляться.
Теперь Деннис Каллен руководствовался лишь дерзким безрассудством. План его действий был прост, и он прекрасно его осуществил. Он с разбегу набросился на склонившегося человека и повалил его наземь.
Позднее он вспоминал, что столкновение с этим типом напоминало удар о кирпичную стену, однако он добился желаемого результата. Человек потерял равновесие, скатился вниз и упал в воду.
Освобождение Айзенменгера произошло мгновенно. Лезвие отскочило в сторону, сделав рваный порез под его нижней челюстью, и исчезло. Он погрузился под воду, одновременно услышав приглушенный всплеск справа, и почувствовал, что захлебывается в грязной речной воде – грудь у него сдавило, а в животе начало нарастать чувство тошноты. Он замолотил руками и, откашливаясь, всплыл на поверхность. Почти сразу он увидел протянутую руку и услышал хриплый голос:
– Вылезайте. Быстрее!
Айзенменгер дрожал от холода – он промок до нитки, разрез на горле болел и пульсировал. Он сидел за обеденным столом Денниса Каллена и пил горячий шоколад, отвечая на вопросы констебля Фишера, а его спаситель сидел напротив с нахмуренным видом.
– Вы уверены, что это был Мартин Пендред?
– Нет, я не могу в этом поклясться, – покачал головой Айзенменгер.
Фишер почесал бровь карандашом.
– Но ведь вы сказали…
– Мне показалось, что это Пендред. Но я не могу утверждать это с уверенностью… Я не встречался с ним четыре года, да и тогда, во время суда над его братом, я видел его лишь мельком. Однако этот человек был похож на Мелькиора.
Фишер достал папку и вынул из нее фотографию.
– Это он?
Айзенменгер кивнул, к вящему удовлетворению Фишера, тут же занесшего это показание в свой блокнот.
– Где вы его увидели?
– На Макардл-стрит.
– И последовали за ним к реке?
Айзенменгер помедлил, прежде чем дать утвердительный ответ. Более опытный или более проницательный следователь заметил бы это, но Фишер не мог похвастаться ни тем ни другим.
– Где он на вас напал.
– Страшное зрелище. – Мнение мистера Каллена было выслушано с вежливым интересом, но записывать его констебль Фишер не стал.
– Интересно, а зачем он на вас набросился? – Фишер снова почесал бровь карандашом.
Айзенменгер пожал плечами:
– Наверное, ему не понравилось, что я за ним иду.
Фишер задумался и счел это вполне вероятным, что и подтвердил медленным и серьезным кивком.
– Ну, я думаю, пока мы можем этим ограничиться, доктор Айзенменгер, – промолвил он.
Айзенменгер допил шоколад и поставил кружку с изображением Уинстона Черчилля на стол.
– Прекрасно, – устало произнес он.
Фишер поднялся:
– Вам придется сделать официальное заявление. Вы сможете завтра зайти в участок?
– В какое время?
– Когда вам будет удобно.
– А я? – Деннис Каллен явно был обижен выказанным ему пренебрежением.
– А что вы? – Констебль Фишер проявил полное отсутствие дипломатической гибкости.
– А от меня вы не хотите получить официальное заявление?
Первым желанием Фишера было отказаться от этого предложения, однако предусмотрительность взяла в нем верх. Благодаря работе с Гомером он усвоил, что документальных свидетельств много не бывает.
– Да, – нехотя согласился он. – Пожалуй, вы тоже можете сделать заявление.
– Я благодарю вас за то, что вы сделали, мистер Каллен, – добавил Айзенменгер, еще больше увеличивая удовольствие последнего. – Я понимаю, что мне никогда не удастся отблагодарить вас в полной мере.
Айзенменгер встал, и это движение заставило его снова ощутить, насколько мокра его одежда. Полотенце, на котором он сидел, промокло насквозь.
– Может, я подвезу вас, доктор Айзенменгер? – предложил Фишер.
– Если хотите, можете переночевать здесь, на диване, – вставил хозяин.
Но, как ни соблазнительно было это предложение, Айзенменгер отказался. Кроме того что он был мокрым, у него болела грудь, и он хотел остаться один. И мистер Каллен неохотно отпустил его вместе с Фишером.
Его машина находилась в нескольких кварталах от этого места, и, когда Фишер довез его до нее, он сел за руль и направился к дому. Он решил, что Елену лучше не беспокоить.
Его волновало несколько вещей, происшедших за этот вечер. Во-первых, что делал Пендред у дома Елены, когда он его встретил? У него был такой вид, словно он следил за ним, хотел к нему подойти, но с какой целью? Чтобы наброситься на него, как он и сделал под мостом? А если так, то зачем ему это было нужно?
Может, он хотел отомстить? Айзенменгер сыграл не очень значительную роль в осуждении его брата, и тем не менее он внес свою лепту. Однако он был уверен, что занимал отнюдь не первую строку в списке для отмщения.
К тому же было что-то странное в том, что сначала Мартин пытался к нему подойти, а затем бросился прочь. С чем это было связано?
Он покачал головой и вздохнул. Перед ним стояло слишком много противоречивых вопросов.
Он свернул к своему дому, остановился и вышел из машины. Но стоило ему вставить ключ в дверной замок, как в голове возник новый вопрос, не менее обескураживающий. Что за слово прошептал ему на ухо Пендред, когда держал его за голову, намереваясь перерезать ему горло?
Он чувствовал, что это было что-то очень важное, но, сколько он ни старался, в памяти его ничего не проступало.
Получив отчет Фишера, Гомер тут же бросился к карте.
– Полторы мили от кладбища, – с задумчивым видом обронил он и, повернувшись к Райту, добавил: – Что ты думаешь?
С точки зрения Райта, это ровным счетом ничего не значило.
– Не знаю, сэр, – осторожно ответил тот.
Гомер кивнул:
– Зачем ему понадобился Айзенменгер? И зачем он на него набросился?
Райт оглянулся по сторонам в поисках ответа:
– Месть?
Гомер скорчил гримасу:
– Возможно, но почему он не напал на него прямо на улице? Почему сначала направился к нему, а потом развернулся и побежал?
– Вероятно, он хотел увести его с хорошо освещенного участка в более темное и безлюдное место.
Это объяснение понравилось Гомеру.
– Да, – решил он. – Тут вы, наверное, правы, сержант.
Звонок Беверли Уортон выдал противоречивые чувства, которые она испытывала по отношению к Айзенменгеру. Она позвонила ему ночью, сразу после того, как он вернулся домой и еще не успел снять мокрую одежду. Ее хрипловатый голос возродил в нем прежние эмоции и связанное с ними чувство вины, но это не помешало ему ощутить, что она пребывает в состоянии крайнего напряжения. Когда он поинтересовался, с какой целью она хочет с ним встретиться, она сначала отмалчивалась, а затем из нее хлынул целый поток слов, словно потребность в общении одержала верх над сдержанностью и замкнутостью.
«Они бросают меня на растерзание волкам, Джон».
И этот штамп почему-то не вызвал у него раздражения. А когда он спросил, что она имеет в виду, она ответила: «Дело Пендреда. Они видели газетные заголовки и теперь грозят отстранить меня от работы. Это будет конец, если Гомер докажет, что я ошиблась». Она не плакала, и в ее голосе не слышалось сдерживаемых рыданий, однако назвать его спокойным было нельзя.
И тем не менее он не сразу ответил. Возможно, это было жестоко, но он сделал это неосознанно. Пока она дожидалась его ответа, он судорожно размышлял, насколько разумно снова вступать в отношения с Беверли Уортон.
– Ты помнишь, Джон, что это я вытащила Елену из огня? – в гробовой тишине промолвила она.
Он чуть не улыбнулся. Он не мог ее ни в чем обвинить: в конце концов, эмоциональный шантаж являлся последним средством в безвыходной ситуации, и не было человека, который хоть однажды к нему не прибегал бы.
– Да, я помню.
– Я знаю, что у тебя нет никаких обязательств передо мной, Джон. Я знаю, что вела себя как стерва, но сейчас я прошу тебя о помощи.
– Кое-кто считает, что ты опять напортачила, Беверли, – помолчав, заметил он.
– Нет, Джон.
Они находились на разных концах телефонной линии, и тем не менее Айзенменгер поймал себя на мысли, что они разговаривают с доверительностью любовников. Он чувствовал, как его засасывает эта сладкая греховность.
– Это ты так считаешь.
– Хочешь, я докажу, – тут же откликнулась она. – Позволь мне с тобой встретиться.
Он не знал, что ответить.
Но он осознавал, что слаб и на самом деле хочет снова увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Она уже рыдала. Они почти подъехали к ее дому, и на небе сгущались тучи.
– На что мне эта статистика? – между всхлипываниями произнесла она. – Это тебе она нужна, а для меня статистика – наглая ложь. – И перед тем как разрыдаться окончательно, Елена успела выкрикнуть еще одну фразу, полную отчаяния: – Я не хочу, чтобы это было со мной, Джон!
Он припарковался рядом с ее домом через несколько секунд и, даже не выключив двигатель, попытался ее обнять, но она не отреагировала. Она спешила выбраться из машины, словно от рака можно было убежать. Она выскочила из машины и бегом устремилась по лестнице, не удосужившись вызвать лифт. В какой-то момент она споткнулась и едва не упала. Добравшись до квартиры, она открыла дверь и сразу же бросилась в ванную, ощущая позывы к рвоте. Но желудок у нее был пуст, и ей ничего не удавалось изрыгнуть из себя, кроме зеленой кислой слизи, однако ее снова и снова выворачивало наизнанку.
Айзенменгер вошел в квартиру, некоторое время молча постоял в коридоре, а затем развернулся и вышел.
Глаза, наблюдавшие за тем, как Елена вошла в свой дом, ничем не отличались от миллиардов других. Это были темно-карие глаза с поблекшими белками, ободок радужки уже начал приобретать серебристо-серый цвет, свидетельствовавший о возрасте, но с анатомической точки зрения они были безупречны. От природы в них не было ничего необычного.
И тем не менее они отличались от всех прочих глаз.
Они иначе воспринимали, иначе чувствовали и намечали себе иные цели.
Мартин Пендред отвернулся, и его блуждающий взгляд ненадолго остановился на мужчине, который шел за Еленой. Он давно уже ждал ее возвращения, хотя до сих пор не знал, что сделает и скажет ей, когда она вернется.
Он понимал только одно – он хочет ее видеть.
Мысль о том, чтобы последовать за этим мужчиной, пришла откуда-то извне, но, где бы ни находился ее источник, Мартин тут же безоговорочно ей подчинился.
Айзенменгер уже садился в машину, когда его взгляд остановился на крупном мужчине, направлявшемся к нему. В его фигуре было что-то смутно знакомое, хотя ничего конкретного ему в голову не приходило. И лишь его своеобразная походка и механистичность движений заставили Айзенменгера его окликнуть:
– Мартин? Мартин Пендред?
Звук его имени или просто звук заставил Мартина остановиться. Он неотрывно глядел на Айзенменгера, но его взгляд не отражал никаких чувств. Он стоял посередине улицы, запихав руки в карманы наглухо застегнутой куртки, предохранявшей его от вечерней прохлады.
– Ты ведь Мартин?
Айзенменгеру не было страшно. Скорее, он испытывал любопытство. Он захлопнул дверцу и обошел машину.
Человек развернулся и начал поспешно удаляться, и Айзенменгер после секундного колебания последовал за ним.
Деннис Каллен любил ловить рыбу по ночам по нескольким причинам, главными из которых были тишина и спокойствие. Будучи уволенным три года назад с должности шофера автобуса, он работал теперь уборщиком на фабрике, занимавшейся изготовлением металлических стеллажей. Производство было исключительно шумным и регулярно вызывало у него головную боль, и ловля рыбы прекрасно снимала стресс; а поскольку он давно уже развелся, то у него не было особых причин сидеть дома.
Уловы у него были небольшие, но ему это было не важно. Пара окушков, несколько линей – ничего особенного. Дорожка за его спиной освещалась плохо, и он знал, что для повышения эффективности ловли ему надо купить лампы высокой интенсивности. Однако они были дороговаты, и он не видел в этом особого смысла.
Кроме того, большую часть времени он дремал.
Айзенменгер ускорил шаг, чтобы не отстать от Пендреда. Он больше не окликал его, и теперь его мучило любопытство, куда тот направляется и что он делал у дома Елены.
Пендред шел к реке. Айзенменгер заметил, как тот в ста метрах от него свернул вправо на пешеходную дорогу, шедшую вдоль берега, которая, к счастью, была довольно хорошо освещена. И поспешил вслед за ним.
Деннис Каллен был хорошо скрыт кустарником и мелкими деревцами, росшими вдоль берега. Он услышал торопливые шаги на дорожке, но не обратил на них особого внимания и лишь случайно, бросив взгляд вправо, заметил крупную сутулую фигуру, поспешно скрывшуюся в тени пешеходного моста, расположенного метрах в двадцати правее.
Однако его интерес был подогрет, когда он услышал звук еще более торопливых шагов и, оглянувшись, увидел второго человека, более худого и низкого. Тогда ему пришло в голову, что тот, видимо, преследует первого.
– Ну и ну, – пробормотал он себе под нос.
Время от времени ему доводилось становиться свидетелем разных противоправных действий, как, например, продажа наркотиков, а однажды он чуть ли не из первого ряда наблюдал за длительными и изнурительными сексуальными играми, происходившими на траве всего в пяти метрах от него. И похоже, этой ночью тоже должно было что-то произойти.
Айзенменгер, не догадывавшийся о том, что за ним наблюдают, увидел, как Пендред скрывается в тени. Он бросился под мост, и только тогда, когда каждый его шаг стал отдаваться эхом, а звуки плещущейся воды сделались отчетливее и громче, до него дошло, что Пендред уже не впереди него, а позади.
Именно в этот момент кто-то, возникший из темноты справа, схватил его за плечи. Хватка была настолько сильной, что, как он ни сопротивлялся, ему не удавалось вырваться. Он закричал, однако его крик был тут же заглушён огромной, как у медведя, лапой. Он начал брыкаться и извиваться, но, несмотря на это, его неуклонно продолжали тащить к воде, и вскоре он оказался на самом краю дорожки.
Акустические особенности сводов моста придали истошному и короткому вскрику оттенок трагичности. Деннис Каллен разрывался между желанием вмешаться и стремлением сохранять здравомыслие. Поэтому он замер и начал прислушиваться к шорохам и шарканью, доносившимся из темноты. Время от времени он видел мелькавшие на границе света ноги или ботинки.
Он чувствовал, что происходит что-то серьезное. Возможно, это было ограбление, а может, и того хуже. И что ему было делать?
Он не был героем, но считал себя честным человеком – рядовым гражданином, одним из тех, на ком держится страна. И поэтому решение было принято им не столько из смелости, сколько из ярости при мысли о том, что нравственные устои на его родине настолько расшатались, что никто уже не обращает внимания ни на насилие, ни на убийство. Он встал и начал подниматься вверх по берегу к дорожке.
Айзенменгер почувствовал, что падает в воду, и, как ни странно, первой его мыслью было то, что она мокрая и холодная. Однако его падение не было бесконтрольным – руки, поддерживавшие его за плечи и зажимавшие ему рот, с легкостью управлялись с его весом, так что он чувствовал себя чуть ли ни ребенком. Затем та же несокрушимая сила подняла его в воздух, а рука, зажимавшая рот, прижала его голову к бетонному покрытию дорожки.
Айзенменгер попробовал было сопротивляться, поскольку руки его стали свободны, однако это намерение тут же пришлось отбросить, когда периферическим зрением он увидел слева нож, который медленно приближался к его горлу.
Каллен быстро шел вперед, пытаясь что-либо различить в темноте. Впереди на краю дорожки виднелась фигура человека, стоявшего на коленях и как будто глядевшего на реку.
До Айзенменгера донеслось тяжелое дыхание, а потом какой-то свистящий звук, слово, которое он не смог разобрать. Говорить он не мог, так как рот у него по-прежнему был зажат. Пошевелить головой он тоже не мог, так как та была настолько сильно прижата к бетону, что скрежет отдавался в костях черепа. Единственное, что он мог, это попытаться схватить руку, которая вместе со зловещим лезвием приближалась к его горлу.
Каллен замедлил шаг. Что этот болван там делал? И где был второй?
И в этот момент он понял, чем занимался склонившийся над водой человек – он что-то запихивал под воду. А затем Каллен покрылся холодным потом, потому что догадался, что это было.
На его глазах топили человека.
Он открыл было рот, набрал в легкие воздуха и собрался закричать, чтобы застигнуть преступника врасплох, но что-то его остановило.
Он заметил яркий серебристый блеск, двигавшийся над водой, ему стало страшно, и он бросился вперед.
Айзенменгер вцепился в руку, но с таким же успехом он мог бы попытаться остановить поршень паровоза. Лезвие ножа продолжало приближаться. Несмотря на ограниченные возможности, он попытался отодвинуть голову, но эта попытка оказалась бесплодной.
Нож надрезал кожу и начал углубляться.
Теперь Деннис Каллен руководствовался лишь дерзким безрассудством. План его действий был прост, и он прекрасно его осуществил. Он с разбегу набросился на склонившегося человека и повалил его наземь.
Позднее он вспоминал, что столкновение с этим типом напоминало удар о кирпичную стену, однако он добился желаемого результата. Человек потерял равновесие, скатился вниз и упал в воду.
Освобождение Айзенменгера произошло мгновенно. Лезвие отскочило в сторону, сделав рваный порез под его нижней челюстью, и исчезло. Он погрузился под воду, одновременно услышав приглушенный всплеск справа, и почувствовал, что захлебывается в грязной речной воде – грудь у него сдавило, а в животе начало нарастать чувство тошноты. Он замолотил руками и, откашливаясь, всплыл на поверхность. Почти сразу он увидел протянутую руку и услышал хриплый голос:
– Вылезайте. Быстрее!
Айзенменгер дрожал от холода – он промок до нитки, разрез на горле болел и пульсировал. Он сидел за обеденным столом Денниса Каллена и пил горячий шоколад, отвечая на вопросы констебля Фишера, а его спаситель сидел напротив с нахмуренным видом.
– Вы уверены, что это был Мартин Пендред?
– Нет, я не могу в этом поклясться, – покачал головой Айзенменгер.
Фишер почесал бровь карандашом.
– Но ведь вы сказали…
– Мне показалось, что это Пендред. Но я не могу утверждать это с уверенностью… Я не встречался с ним четыре года, да и тогда, во время суда над его братом, я видел его лишь мельком. Однако этот человек был похож на Мелькиора.
Фишер достал папку и вынул из нее фотографию.
– Это он?
Айзенменгер кивнул, к вящему удовлетворению Фишера, тут же занесшего это показание в свой блокнот.
– Где вы его увидели?
– На Макардл-стрит.
– И последовали за ним к реке?
Айзенменгер помедлил, прежде чем дать утвердительный ответ. Более опытный или более проницательный следователь заметил бы это, но Фишер не мог похвастаться ни тем ни другим.
– Где он на вас напал.
– Страшное зрелище. – Мнение мистера Каллена было выслушано с вежливым интересом, но записывать его констебль Фишер не стал.
– Интересно, а зачем он на вас набросился? – Фишер снова почесал бровь карандашом.
Айзенменгер пожал плечами:
– Наверное, ему не понравилось, что я за ним иду.
Фишер задумался и счел это вполне вероятным, что и подтвердил медленным и серьезным кивком.
– Ну, я думаю, пока мы можем этим ограничиться, доктор Айзенменгер, – промолвил он.
Айзенменгер допил шоколад и поставил кружку с изображением Уинстона Черчилля на стол.
– Прекрасно, – устало произнес он.
Фишер поднялся:
– Вам придется сделать официальное заявление. Вы сможете завтра зайти в участок?
– В какое время?
– Когда вам будет удобно.
– А я? – Деннис Каллен явно был обижен выказанным ему пренебрежением.
– А что вы? – Констебль Фишер проявил полное отсутствие дипломатической гибкости.
– А от меня вы не хотите получить официальное заявление?
Первым желанием Фишера было отказаться от этого предложения, однако предусмотрительность взяла в нем верх. Благодаря работе с Гомером он усвоил, что документальных свидетельств много не бывает.
– Да, – нехотя согласился он. – Пожалуй, вы тоже можете сделать заявление.
– Я благодарю вас за то, что вы сделали, мистер Каллен, – добавил Айзенменгер, еще больше увеличивая удовольствие последнего. – Я понимаю, что мне никогда не удастся отблагодарить вас в полной мере.
Айзенменгер встал, и это движение заставило его снова ощутить, насколько мокра его одежда. Полотенце, на котором он сидел, промокло насквозь.
– Может, я подвезу вас, доктор Айзенменгер? – предложил Фишер.
– Если хотите, можете переночевать здесь, на диване, – вставил хозяин.
Но, как ни соблазнительно было это предложение, Айзенменгер отказался. Кроме того что он был мокрым, у него болела грудь, и он хотел остаться один. И мистер Каллен неохотно отпустил его вместе с Фишером.
Его машина находилась в нескольких кварталах от этого места, и, когда Фишер довез его до нее, он сел за руль и направился к дому. Он решил, что Елену лучше не беспокоить.
Его волновало несколько вещей, происшедших за этот вечер. Во-первых, что делал Пендред у дома Елены, когда он его встретил? У него был такой вид, словно он следил за ним, хотел к нему подойти, но с какой целью? Чтобы наброситься на него, как он и сделал под мостом? А если так, то зачем ему это было нужно?
Может, он хотел отомстить? Айзенменгер сыграл не очень значительную роль в осуждении его брата, и тем не менее он внес свою лепту. Однако он был уверен, что занимал отнюдь не первую строку в списке для отмщения.
К тому же было что-то странное в том, что сначала Мартин пытался к нему подойти, а затем бросился прочь. С чем это было связано?
Он покачал головой и вздохнул. Перед ним стояло слишком много противоречивых вопросов.
Он свернул к своему дому, остановился и вышел из машины. Но стоило ему вставить ключ в дверной замок, как в голове возник новый вопрос, не менее обескураживающий. Что за слово прошептал ему на ухо Пендред, когда держал его за голову, намереваясь перерезать ему горло?
Он чувствовал, что это было что-то очень важное, но, сколько он ни старался, в памяти его ничего не проступало.
Получив отчет Фишера, Гомер тут же бросился к карте.
– Полторы мили от кладбища, – с задумчивым видом обронил он и, повернувшись к Райту, добавил: – Что ты думаешь?
С точки зрения Райта, это ровным счетом ничего не значило.
– Не знаю, сэр, – осторожно ответил тот.
Гомер кивнул:
– Зачем ему понадобился Айзенменгер? И зачем он на него набросился?
Райт оглянулся по сторонам в поисках ответа:
– Месть?
Гомер скорчил гримасу:
– Возможно, но почему он не напал на него прямо на улице? Почему сначала направился к нему, а потом развернулся и побежал?
– Вероятно, он хотел увести его с хорошо освещенного участка в более темное и безлюдное место.
Это объяснение понравилось Гомеру.
– Да, – решил он. – Тут вы, наверное, правы, сержант.
Звонок Беверли Уортон выдал противоречивые чувства, которые она испытывала по отношению к Айзенменгеру. Она позвонила ему ночью, сразу после того, как он вернулся домой и еще не успел снять мокрую одежду. Ее хрипловатый голос возродил в нем прежние эмоции и связанное с ними чувство вины, но это не помешало ему ощутить, что она пребывает в состоянии крайнего напряжения. Когда он поинтересовался, с какой целью она хочет с ним встретиться, она сначала отмалчивалась, а затем из нее хлынул целый поток слов, словно потребность в общении одержала верх над сдержанностью и замкнутостью.
«Они бросают меня на растерзание волкам, Джон».
И этот штамп почему-то не вызвал у него раздражения. А когда он спросил, что она имеет в виду, она ответила: «Дело Пендреда. Они видели газетные заголовки и теперь грозят отстранить меня от работы. Это будет конец, если Гомер докажет, что я ошиблась». Она не плакала, и в ее голосе не слышалось сдерживаемых рыданий, однако назвать его спокойным было нельзя.
И тем не менее он не сразу ответил. Возможно, это было жестоко, но он сделал это неосознанно. Пока она дожидалась его ответа, он судорожно размышлял, насколько разумно снова вступать в отношения с Беверли Уортон.
– Ты помнишь, Джон, что это я вытащила Елену из огня? – в гробовой тишине промолвила она.
Он чуть не улыбнулся. Он не мог ее ни в чем обвинить: в конце концов, эмоциональный шантаж являлся последним средством в безвыходной ситуации, и не было человека, который хоть однажды к нему не прибегал бы.
– Да, я помню.
– Я знаю, что у тебя нет никаких обязательств передо мной, Джон. Я знаю, что вела себя как стерва, но сейчас я прошу тебя о помощи.
– Кое-кто считает, что ты опять напортачила, Беверли, – помолчав, заметил он.
– Нет, Джон.
Они находились на разных концах телефонной линии, и тем не менее Айзенменгер поймал себя на мысли, что они разговаривают с доверительностью любовников. Он чувствовал, как его засасывает эта сладкая греховность.
– Это ты так считаешь.
– Хочешь, я докажу, – тут же откликнулась она. – Позволь мне с тобой встретиться.
Он не знал, что ответить.
Но он осознавал, что слаб и на самом деле хочет снова увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40